- Никто не видел Кевина Хокинса вот уже три дня. Такое впечатление, что он вообще исчез с лица земли. - В голосе его сквозили злоба, раздражение и обычное для него недовольство. Ему нравилось постоянно поучать тех, кто был ниже его по положению, хотя знал, что ни я, ни Грейер не станем с этим мириться. - Маршрут, по которому мы сейчас едем, никому не известен. Мы и сами узнали его только несколько минут назад.
Я не мог промолчать:
- Достаточно того, что и нам, и полиции он известен. А если он вдруг изменится, то нам тут же сообщат. Кевин Хокинс, надо полагать, без труда справится с таким секретом. Без труда. Точка. Он один из лучших специалистов.
Джей Грейер вглядывался через заливаемое дождем стекло в шоссе, ведущее к Нью-Йорку. Его голос прозвучал, словно издалека:
- А какие у вас предчувствия относительно Хокинса? - обратился он ко мне.
- Я думаю, что он в определенной мере участвует в это деле. Он придерживается крайне правых взглядов и связан с оппозицией президенту. У него и раньше были неприятности. Например, он подозревается в убийстве внутри самого ЦРУ.
- Все равно в его личности вас что-то беспокоит, - продолжал Грейер. Он уже неплохо понимал меня.
- Из того, что мне удалось узнать, я сделал заключение, что он никогда не работал ни с кем рука об руку. Хокинс - одиночка. По крайней мере, являлся таковым до настоящего момента. У него имеются проблемы со слабым полом. Единственная женщина, с которой он поддерживает отношения, это его сестра в Силвер-Спринг. Поэтому трудно предположить, что он напарник Джилл. И не поверю, что одиночка Хокинс стал сотрудничать, да еще и с женщиной.
- Ну, возможно, он наконец-то нашел родственную душу. Такое иногда случается, - высказал предположение Хамерман. Я посмотрел на него с сомнением. Что касается самого Дона, то ему, видимо, вообще не суждено такую душу повстречать.
- Ну, что еще терзает вас относительно Хокинса? - продолжал допытываться Грейер. Слушая меня, он даже закрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться.
- Судя по психологическим профилям, разработанным ФБР, не исключено, что у такого человека со временем может произойти сдвиг в психике. Я удивляюсь, зачем понадобилось использовать его так долго и в Азии, и в Южной Америке. Хокинс может бороться за некие ценности, в которые свято поверил. Например, он искренне и глубоко верит в важность роли разведки для национальной обороны. А вот президент Бернс с этим не согласен, о чем неоднократно заявлял в публичных выступлениях. Одно это может объяснить весь сценарий Джека и Джилл. Может, я подчеркиваю это слово. Хокинс имеет достаточно опыта, чтобы совершить удачное покушение. Не исключено, что он и есть Джек. Если так, то нам будет достаточно трудно его остановить.
Мы въехали на Манхэттен. Президентский кортеж представлял собой странную вереницу машин, громко завывающих сиренами и сверкающих "мигалками". Впереди нас простирался остров Манхэттен.
Нью-Йорк выглядел достаточно внушительным и могучим. При желании он мог бы легко проглотить нас, даже не заметив этого. "Здесь может случиться все, что угодно", - напомнил я себе. Я думаю, что ни Дон Хамерман, ни Джей Грейер тоже не забывали об этом.
Бам!
Бам!
Бам!
Мы все трое аж подпрыгнули на сидениях, и я тут же ухватился за пистолет. Я был готов ко всему, даже к немедленной встрече с Джеком и Джилл.
Втроем мы с ужасом уставились на президентский "Дилижанс". В нашем "линкольне" воцарилась мертвая тишина. Зловещая тишина. Потом мы расхохотались.
Те громкие звуки, что донеслись до нашего слуха, были вовсе не выстрелами. Тревога оказалась ложной, но, тем не менее, мы испытали самый неподдельный страх.
Просто машина въехала на мост, и под колесами, в стыках, загрохотали изношенные металлические решетки. Эти удары чуть не довели нас до сердечного приступа. Без сомнения, в самой машине президента почувствовали то же самое, что и мы.
- О Господи! - застонал Хамерман. - Значит, теперь мы так и будем шарахаться при каждом громком звуке! Боже всемогущий!
- А я был в "Хилтоне", когда Хинкли стрелял в Рейгана и Брэди, - дрожащим голосом сообщил Джей Грейер. Мне стало понятно, что с ним происходит. Он был там, и сейчас почувствовал себя точно так же, как тогда, когда стреляли в Рейгана. Ему пришлось вновь пережить тот страшный момент. У каждого из нас: и у него, и у остальных было свое личное отношение ко всему происходящему, и я задумался над этим.
Я наблюдал за тем, как президентская машина погружается в море огней Нью-Йорка, и флажки на крыльях "Дилижанса" яростно захлопали под порывами речного ветра.
Глава 79
Рано утром в понедельник 16 декабря фотокорреспондент прибыл в Нью-Йорк, чтобы выполнить свою миссию.
Из Вашингтона он решил выбираться на машине, что было для него безопаснее. Сейчас он прогуливался по Парк-авеню, где завтра утром будет проезжать президентский кортеж. Перед столь историческим событием Хокинс решил немного расслабиться, посмотреть на достопримечательности, да просто пройтись по городу, готовящемуся к встрече Рождества.
Мозги у Хокинса были устроены таким образом, что все, увиденное им, словно фиксировалось фотокамерой. Вот и сейчас он извлекал из своего "архива" фотографии убийств то Джона Кеннеди, то Лютера Кинга, то Роберта Кеннеди и даже неудачной попытки покушения на Рональда Рейгана.
Одно он знал наверняка: предстоящее покушение обязательно удастся. Это было давно решено, так что ни единого шанса у Томаса Бернса не оставалось.
Он остановился в гостинице "Вальдорф-Астория", где, как он был уверен, будет жить президент с супругой. Как это типично для президента: упорно не слушаться своих советников по безопасности. Совершенно в его стиле.
Ну, и не слушайся профессионалов, ублюдок, надменный дурак! Предатель американского народа.
Ночь выдалась прохладной, но ясной. Надоедливый дождь, наконец-то, прекратился. Воздух приятно освежал кожу. Фотокорреспондент был уверен, что никто не сможет опознать в нем Кевина Хокинса. Уж он-то об этом позаботился. В гостинице разместились, по меньшей мере, две сотни полицейских, но это его не беспокоило. Сейчас его не узнали бы даже родные мать и отец.
Красочно разделенная световыми гирляндами улица была относительно многолюдна, невзирая на позднее время. Можно подумать, что зеваки собрались сюда специально, посмотреть, как застрелят их президента. Никто толком не знал, когда приедет глава страны, и даже в какой гостинице остановится. Однако все те места, где он мог бы поселиться, были известны, и "Вальдорф" был неплохим выбором.
И жалкие бульварные газетенки, и респектабельная "Нью-Йорк Таймс" продолжали печатать статьи о Джеке и Джилл на первых полосах. В привычном для себя стиле все газеты безбожно врали, что было вполне на руку Хокинсу.
Кевин слился с шумной, почти праздничной толпой, часть которой только что покинула Рокфеллер-Центр. Разнузданные зеваки толпились у входа в гостиницу, рассказывали скабрезные анекдоты и веселились каждый на свой лад. Хокинс презирал это циничное отребье большого города даже больше, чем бесполезного президента, ради убийства которого он и приехал сюда.
Он старался держаться возле самого края толпы, на тот случай, если вдруг придется быстро исчезнуть. Ему не хотелось торчать на улице допоздна, но президентский кортеж почему-то запаздывал. По сравнению с расписанием, которое он получил накануне.
Наконец, он увидел, как головы и шеи толпы повернулись и вытянулись куда-то влево. Послышались приближающиеся звуки сирен машин и мотоциклов, сопровождавших "Дилижанс" президента. Это было ничто иное, как кортеж, подъезжавший к гостинице. Ошибки не произошло.
Машины остановились у въезда на Парк-авеню. А потом произошло нечто такое, чего Хокинс никак не ожидал.
Надменный ублюдок Бернс решил прогуляться до гостиницы пешком, а не подняться в нее прямо из подземного гаража. Он хотел показаться народу! Он желал, чтобы его фотографировали! Он решил продемонстрировать свою отвагу всему миру. Томас Бернс, дескать, плевать хотел на всех Джеков и Джилл!
Фотокорреспондент наблюдал, как тщеславный и хвастливый президент вылез из своего лимузина. Он мог взять его прямо здесь и сейчас! С одного выстрела! С тех пор, как этот бывший автомобильный воротила решил вернуться к "нормальному образу жизни", успех покушения на него был гарантирован.
Только дилетанты могли принимать такие недалекие решения. Хокинс знал это. Всегда. Этот факт был решающим в его работе.
Да, я мог бы снять его прямо сейчас, на Парк-авеню.
"А как я сейчас себя чувствую? Возбужденным? Да нет, скорее, усталым, - рассуждал Хокинс. - Просто выжатым. И никакого чувства вины. Каким же странным человеком я стал".
На самом деле, это как раз было одной из причин, по которой он прибыл сюда, - проверить свое эмоциональное состояние.
Приезд президента в гостиницу был для Хокинса генеральной репетицией самого важного представления в его жизни. Причем, единственной.
Охранники из Секретной Службы спокойно и профессионально проводили президента до входа. Их прикрытие было исключительно надежным: три плотных кольца вокруг Бернса не оставляли ни малейшей лазейки.
Конечно, отряд охраны президента был хорош, но недостаточно, чтобы защитить его от задуманного Кевином Хокинсом.
Нападение камикадзе! Нападение-самоубийство. От этого президенту не укрыться. Да и никому вообще. Все уже решено.
Он наблюдал за людьми, покидающими сверкающие машины сопровождения, и узнавал почти каждого из них. Он мысленно делал десятки фотографий, которые тут же поступали на хранение в его мозг.
И, наконец, он увидел Джилл. Она выглядела настолько спокойной, словно окружающее не касалось ее вовсе. Она была тоже ненормальной в своем роде. Джилл находилась в самой середине происходящей сутолоки, а потом исчезла за дверями "Вальдорфа" вместе с остальными.
Фотокорреспондент повернулся и пошел прочь по Парк-авеню в направлении бывшего здания компании "Пан Америкэн", ныне принадлежавшего компании "Мет Лайф". Крышу венчала большая платформа, на которой гигантская собачка Снупи управляла санями Санта Клауса.
"Сегодня президенту стоило бы застраховать свою жизнь, - усмехнулся Хокинс. - На любую сумму. Можно считать, что покушение состоялось. Гарантия - сто процентов".
Одного только Кевин Хокинс не учитывал и даже не подозревал об этом. За ним тоже наблюдали, и уже давно. Именно сейчас и именно здесь, в Нью-Йорке, за ним следил Джек, так же неспешно прогуливающийся по Парк-авеню.
Глава 80
Джек - самый шустрый. Джек - самый быстрый.
Проследив, как Кевин Хокинс удалился по Парк-авеню, Сэм Харрисон покинул людную улицу возле "Вальдорфа". В Нью-Йорке, как и в Вашингтоне, тоже зашевелились по поводу Джека и Джилл. Это хорошо. Это здорово облегчит задачу.
Сейчас ему предстояло кое-чем заняться, несмотря на то, что дело выглядело рискованным. Зато это было очень важное дело.
На углу 47-й улицы и Лексингтон-авеню он остановился возле платной телефонной будки. Как ни странно, но эта хреновина работала. Может быть, единственная во всем городе.
Набирая номер, он краем глаза наблюдал за яркой проституткой, рьяно предлагавшей свой незамысловатый товар на Лексингтон-авеню. Рядом с ней немолодой гомосексуалист подхватил блондинистого подростка. Городские ковбои и девицы развинченной походкой заходили в весьма своеобразный бар с недвусмысленным названием "Наслаждение". Сэм сокрушался по старой Америке, которая действительно была страной настоящих ковбоев и настоящих мужчин.
В Нью-Йорке его ждала очень важная и необходимая работа: Джек и Джилл приближались к вершине своей деятельности. Сэм был уверен, что настоящая правда так и уйдет с ним в могилу.
А правда всегда была слишком опасна, чтобы стать известной публике. Она не освобождала людей, а, наоборот, поражала безумием. Большинство просто не смогло бы с ней жить.
Наконец, он дозвонился до Мэриленда. Риск был минимален, а звонок этот - необходим, чтобы самому не сойти с ума.
Трубку сняла маленькая девочка, и Сэм испытал радость и неимоверное облегчение, которых не испытывал уже давно. Голос девочки звучал так близко, будто она находилась совсем рядом.
- Кэрон слушает. Могу я вам чем-нибудь помочь? - Это он научил ее так отвечать на звонки.
Он крепко зажмурил глаза, и вся блестящая шелуха Нью-Йорка, то, что ему предстояло сделать, все это растаяло, как туман. Даже Джек и Джилл на некоторое время исчезли из его головы. Он находился в зоне безопасности. Он был дома.
Его дочка. Вот единственное, что имело для него смысл. Ей разрешили не ложиться в постель допоздна, на тот случай, если он будет звонить.
Когда он нежно прижимал телефонную трубку в подбородку, он уже не был Джеком.
Как не был он и Сэмом Харрисоном.
- Это папа, - сказал он своей дочери, младшей из двоих его детей. - Привет, тыквочка. Я очень скучаю по тебе. Как ты? Что делает мама? Вы заботитесь там друг о друге? Скоро я приеду домой. Ты скучаешь без меня? Я - очень.
"Пора заканчивать с этим", - думал он, разговаривая сначала с дочерью, а потом с женой. Джек и Джилл должны добиться успеха. Он должен изменить историю. И ему не хочется возвращаться домой в пластиковом мешке. К тому же с бесчестьем. Как самый последний предатель со времен Бенедикта Арнольда.
Э, нет. Пластиковый мешок ожидает тело президента Томаса Бернса. Он заслужил смерть. Как и все остальные. Все они в своем роде оказались предателями.
Джек и Джилл на Холме опять, Снова придется им убивать.
И скоро, очень скоро все это завершится.
Глава 81
В гостинице явно что-то случилось. Как только мы прибыли в "Вальдорф", я понял, что в системе безопасности зияет огромная брешь. Я видел, как плотно окружали агенты Секретной Службы президента и его жену, когда те входили в сверкающее фойе отеля.
Томаса и Салли Бернс мгновенно проводили в их апартаменты на 21-м этаже. Всю эту рутину я знал наизусть. Детективы местной полиции работали в тесном контакте с отрядом Секретной Службы. Они проверили все мыслимые и немыслимые пути доступа в "Вальдорф", включая систему вентиляции, канализацию, остальные подземные коммуникации и тому подобное. Перед нашим приездом в гостиницу специальные собаки, натасканные на обнаружение взрывчатки, обнюхали весь отель. Такие же псы проверяли "Пьерр" и "Плацу" - возможные места остановки президента.
- Алекс, - окликнул меня кто-то сзади. - Алекс, сюда. - Джей Грейер призывно махал мне рукой. - У нас появились проблемы. Не знаю, как им это удалось, но не успели мы приехать, как стало известно, что Джек и Джилл уже здесь.
- Что, черт возьми, происходит, Джей? - тормошил я его, когда мы поспешно проходили мимо стеклянных стеллажей, где была выставлена парфюмерия и прочие дорогие аксессуары.
Грейер притащил меня в кабинет администратора гостиницы, расположенный в конце вестибюля. Здесь уже толпились агенты, сотрудники ФБР и представители нью-йоркской полиции. Кто прижимал к уху наушник, кто рацию, но все они выглядели обеспокоенными и растерянными, включая охранников гостиницы во главе с их начальником. Это он с гордостью провозгласил, что со времен Гувера все президенты страны останавливались здесь и находились в полной безопасности.
- Минут десять назад прибыла машина по доставке цветов, - наконец, начал Грейер. - Так вот, один из букетов - от наших Джека и Джилл. А в цветах - записка в стихах, как обычно.
- Ну, давайте посмотрим. Я хочу прочитать ее.
Записка лежала на столе из красного дерева рядом с букетом кроваво-красных роз. Я пробежал ее глазами, пока Грейер заглядывал мне через плечо.
Джилл с Джеком хотят снова Холм посетить,
Роскошным букетом Вас, босс, удивить,
Мы здесь, рядом с Вами,
Считаем мы сами
Часы, что осталось еще Вам прожить.
- Они явно добиваются, чтобы мы поверили в их полную ненормальность, - сказал я Джею.
- Вы так считаете?
- Я уверен, что они вполне психически здоровые люди, но из кожи лезут вон, чтобы доказать обратное. Это явно входит в их планы. Они определенно знают, чего они хотят. А вот мы этого определенно не знаем.
Кроме того, Джек и Джилл определенно находились в Нью-Йорке.
Глава 82
Через несколько минут после полуночи тяжелая деревянная дверь спальни президента Томаса Бернса распахнулась. Президентские апартаменты в "Вальдорфе" состояли из четырех спален и двух гостиных в башенной части здания. Больше на этом этаже постояльцев не было, так же, как этажом выше и этажом ниже.
- Кто там? - Президент оторвал взгляд от книги, которую читал, чтобы успокоить разгулявшиеся нервы. Это был внушительный том "Трумэн" Дэвида Маккалога. Бернс чуть не уронил его, когда дверь открылась.
Он улыбнулся, увидев, кто стоит между дверью и манекеном в рыцарских доспехах.
- А, это ты! А я уж подумал, не Джилл ли меня навестила. Я думаю, что она тайно влюблена в меня. Нутром чую, - хихикнул Бернс.
Салли через силу улыбнулась:
- Это всего лишь я. Пришла пожелать тебе спокойной ночи и заодно проверить, все ли в порядке.
Президент ласково посмотрел на жену. Последние годы они спали в разных комнатах, так как у обоих появились проблемы. Несмотря на это, они оставались близкими людьми и добрыми друзьями. Томас Бернс был уверен, что они любят друг друга и так будет всегда.
- Ты что, пришла подоткнуть мне одеяло? - продолжать подшучивать над женой Томас. - Надо же, стыд-то какой!
- Да, разумеется, и за этим тоже. Сегодня ты заслужил, чтобы о тебе заботились.
Томас улыбнулся жене так, что оба вспомнили свои самые лучшие времена. Когда он хотел, то мог быть просто очарователен, и Салли Бернс прекрасно об этом знала. Иногда он проявлял себя сердцеедом, и это ей тоже было известно. За многие годы совместной жизни это повторялось не один раз. Она называла их отношения "агония и экстаз". Но если быть честными перед самими собой, экстаза было куда больше, чем агонии. Они оба знали и были уверены, что их союз - большая редкость.
Томас Бернс похлопал по краю кровати: это было огромное ложе, частично закрытое сверху балдахином. Салли подошла и присела рядом. Он протянул ей ладонь, и она вложила в нее свою руку. Она любила просто держаться с мужем за руки. Салли знала, что любит его, несмотря на нанесенные ей в прошлом обиды. Она могла простить ему все, так как была уверена, что только она что-то значит для него. К тому же она понимала своего супруга, как никто другой. Поэтому Салли чувствовала, насколько он сейчас взволнован, напуган и как раним.
Она любила его, что называется, целиком: со всеми его странностями, надменностью, неуверенностью в себе, ненадежностью, а нередко и эгоизмом. Салли знала, что и он любит ее, и они до конца останутся близкими друзьями и родственными душами.
- Сказать тебе кое-что жуткое? - внезапно спросил он, прижимая к себе женщину, которая вот уже двадцать шесть лет была его женой.
- Ну, скажи. Кроме полной откровенности я ничего и не ожидаю от тебя, господин Король.
Они смеялись над этой фразой в лондонском театре во время постановки "Безумие Георга III". Там, в постельной сцене, королева обращалась к мужу именно с такими словами.