Ось земли - Дмитрий Дивеевский 8 стр.


Ее первой осведомительницей была комендант военных курсов Тонечка Курина, молодая незамужняя женщина из рабочей семьи, завербованная для наблюдения за военспецами. Антонина цвела пышным цветом готовящейся к умножению природы. Упругое тело ее, с высокой грудью и развитыми бедрами, говорило о женской силе и плодородии. Постоянная веселая улыбка с тайной сумасшедшинкой давала понять знающему человеку, что Антонина на много готова ради святого дела продолжения жизни, неиссякаемый оптимизм говорил о стойкости и живучести. Осведомительница носила тонкую гимнастерку цвета хаки, перепоясанную широким ремнем и тесную юбку, при ходьбе сообщавшую случайному глазу томные движения ее бедер. Она прибегала на встречи в конспиративной квартире всегда заметно возбужденной и сыпала новостями, словно из рога изобилия. Никаких мучений по поводу доносительства на своих знакомых она не испытывала. Поначалу Ольге трудно было разобраться, где слухи, а где правда в болтовне Антонины и ей казалось, что толку от помощницы будет мало. Комендантша ни с одним военспецом близка не была и конечно, их умонастроений не знала. А речь шла не просто об умонастроениях. Нужно было выявление антисоветских заговоров. Из оперативной информации Ольга знала, что одним из наиболее деятельных военспецов является бывший поручик артиллерии Валерий Тягушев, преподававший ныне стрелковое дело. Этот тридцатилетний, рослый красавец, потерявший семью во время гражданской войны, жил холостяком в военном общежитии. Несмотря на тяжелые утраты, Тягушев был человеком веселым и общительным. Вокруг него постоянно вращались люди. Не обходили его комнату стороной и женщины, бывало, устраивались вечеринки. Правда, изредка Тягушев уходил в запои и в такие моменты бросал работать. Он на несколько дней запирался у себя в комнате, лишь иногда появляясь в коридоре по крайней нужде, опухший и небритый. Начальник курсов, его бывший фронтовой командир, ему эту слабость прощал, потому что, в то трудное время идеальных людей было мало, а офицером он был исправным.

Попытки Ольги выведать о нем что-либо подозрительное через Антонину ничем не кончались. Никаких достойных внимания сведений от осведомительницы не поступало. Хлунова начинала нервничать. В других отделах управления регулярно арестовывали контрреволюционеров, рапортовали наверх, получали ордена и премии, а на ее участке дело не двигалось. Либо военспецы училища были слишком опытными заговорщиками, либо она не там искала. Тем не менее, она инстинктом чувствовала, что если и есть в училище плесень, то она должна непременно водиться вокруг бывшего поручика. Именно на него она решила организовать наступление. На очередной встрече с осведомительницей Ольга пыталась договориться о плане действий, но разговор пошел не по плану.

– Тонечка, надо сблизиться с Валерием. Он скрытничает. А ведь где-то бывает, с кем-то встречается. Похоже, плетет свои сети. Но толком ничего не ясно. Как бы войти к нему в доверие?

– Ольга Николаевна, да он на меня не смотрит даже. Как я сумею?

– Давай подумаем вместе. Мы же обе с тобой молодые женщины. Ты ведь не девушка, правда?

Антонина зарделась, опустила голову и замолчала. Потом подняла глаза на Ольгу и ответила:

– Девица я.

– Господи, а я-то думаю, что у нее ничего не получается! Конечно, с таким багажом мало что наработаешь. А ведь тебе уже двадцать три года.

– У меня родители строгие, верующие. Отец столяр-краснодеревщик на стапелях. Раньше яхты красным деревом отделывал, хорошо получал. Мать тоже богоугодная. Они меня всю дорогу блюли. Я при отце в уборщицах начинала, но у нас в доке ребята честные, на главное дело не посягали. Гуляют, целуются, обжимаются, но на это – нет. А нахальные, особенно из мастерских, мне не нравились. Выпьет и сразу руки под юбку. Потом я в комсомол поступила и меня вот в коменданты назначили, уж два года скоро. Тут что курсанты, что командиры, под козырек здороваются….

– Но ты же алым цветом цветешь, неужели не предлагают?

– От чего же. Просто в самом начале курсант Ванюткин, очень выпивший, меня в дежурной комнате хотел ссильничать. Я отбилась и начальству пожаловалась. Его уволили, а меня теперь как огня боятся.

– Вон оно что. И как же ты без мужчины обходишься. Трудно, наверное?

– Терплю. Что тут скажешь.

Ольга смотрела на эту переполненную соками девушку и думала, что нужно приложить совсем немного усилий для превращения ее в весьма информированную осведомительницу. Надо только перевести ее в мир взрослых людей и она сама наберет быстрый ход. Сил в ней не сосчитать.

Теперь на конспиративной квартире они разговаривали откровенно и Ольга готовила Тонечку к решительному шагу. Ей нужно было, чтобы Тонечка сблизилась с Тягушевым. Она понимала, что простенькая и не очень культурная девушка не может увлечь племенного поручика. Нужен был какой-то особенный прием, чтобы такое случилось. И они его нашли.

Тонечка, будучи комендантшей имела ключи от всех комнат общежития, в том числе и от комнаты Тягушева.

Во время очередного запоя поручика она сделала то, на что никогда не решилась бы, не будь на то воли ее начальницы. Девушка проникла ночью в комнату крепко спавшего хмельного офицера и легла к нему в постель. Дождавшись, когда поручик стал проявлять первые признаки отрезвления, Тонечка побудила к близости. С приходом рассвета Тягушев пришел в себя и с удивлением обнаружил обнимавшую его комендантшу. Напрягши память он восстановил несколько эпизодов прошедшей ночи, а когда увидел на простыне кровавое пятно, то покрылся холодным потом.

Тонечка же, проснувшись, отверзла очи и будто отвечая на его молчаливый вопрос, с ангельской улыбкой молвила:

– Я так долго ждала, Валерочка, что ты меня позовешь. Вот, вчера вечером позвал, я и прибежала. Теперь я твоя.

Поручик лежал безмолвный и беспомощный. Он проклинал себя, свою проклятую жизнь и пагубную слабость. Что он теперь будет делать с этой милой, но совершенно не нужной ему девушкой? В пьяном бреду обесчестил ее, дочку простых, неимущих людей. Много ли у них богатств, кроме ее девственности? Так он и девственность отнял! Пьяная скотина, насильник, позорящий офицерский мундир. Будь ты трижды проклят!

Глубоко вздохнув, Тягушев сказал:

– Как сложилось, так и сложилось. Давай будем вместе.

С тех пор Тонечка начала оставаться у поручика на ночь, но в официальный брак они не вступали. Время было простое, и не такое позволяло.

Девушка быстро присохла к Сергею телом и душой, хотя тот был к ней снисходительно равнодушен. Это ее расстраивало, но психикой ее овладел образ красивого и сильного мужского тела, которое каждую ночь берет ее. Она чувствовала в себе неутолимое желание впускать его и отдавать ему всю свою щедрую ласку.

На встречах с Ольгой Тонечка быстро почувствовала нежелание рассказывать о Валерии. Ольга сразу сделала выводы и перешла от ласкового обращения к жесткому принуждению. Куда было Тонечке деваться после того, что она сделала? Хлунова устраивала осведомительнице жесткие и беспристрастные допросы, которые, тем не менее, ничего не давали. Теперь Тонечка знала, кто ходит к Сергею и о чем они говорят, но ни о каких заговорах речи не шло. О работе, о знакомых, развлечения, вечеринки, игра в подкидного дурака. Все, что угодно, но не заговоры.

В конце концов Ольга потеряла терпение и решила завершать игру по собственному сценарию. Она принесла на очередную встречу с Тонечкой видавший виды, завернутый в тряпку офицерский наган с заряженным барабаном.

– Завтра днем зайдешь к поручику в комнату, когда он будет на занятиях. Вот это подложишь под матрац, в изголовье кровати. Потом сразу же сообщишь мне.

Тонечка побледнела и молча покачала головой. Она сразу все поняла.

– Что молчишь, как березовое полено. Не хочешь выполнять задание?

– Побойтесь Бога, Ольга Николаевна, это же……

– Это от того, что мы не можем по настоящему работать, дорогуша. Враг он, враг, на лице написано. А мы все фантики нюхаем. Не выполнишь задание – сама загремишь под ревтрибунал.

Разговор продолжался долго. Тонечка упиралась, плакала и ни в какую не соглашалась на подлог. Наконец, она ушла, спрятав сверток в портфель.

На следующий день в обеденный перерыв комендантша позвонила Хлуновой и сказала, что поручение выполнено.

За общежитием было установлено наблюдение, и как только Тягушев вернулся домой, в его комнату ворвался наряд сотрудников ОГПУ во главе с Ольгой. Поручику было объявлено обвинение о незаконном хранении оружия и начат обыск, который быстро дал результаты. Один из сотрудников положил перед Хлуновой на стол сверток. Она осторожно развернула его и спросила Тягушева, указывая на револьвер, что это такое.

Поручик, до сего момента не проявлявший никаких эмоций, ровным голосом ответил:

– Мадам, я думаю, Вам известно, что такое дактилоскопическая экспертиза. Боюсь, если ее провести, то на револьвере обнаружатся отпечатки только Ваших пальчиков.

Тягушев был арестован и помещен в следственную тюрьму, которая работала как конвейер. Из десяти арестованных на свободу выходило в лучшем случае один – два человека. Остальные отправлялись в концентрационные лагеря или под расстрел. Ни для кого из чекистов не было секретом то, что укороченная до немыслимого предела следственная процедура была лишь формальностью. На самом деле пролетарское государство освобождалось от ненужных ему классов. Поручик также относился к классово чуждым и нужно было совсем немного материала, чтобы решить его судьбу. Обвинение в незаконном хранении оружия являлось достаточным для нескольких лет лагерей.

Однако целью Ольги было нечто большее. Она надеялась, что попав в под арест, Тягушев ослабнет духом и даст показания на своих коллег, которые можно будет подвести под контрреволюционный заговор. Именно раскрытие заговора было наиболее престижным достижением в оперативной работе. Она решила вести допросы сама, хотя к тому времени в ОГПУ уже формировался следственный отдел.

Поручика приводили на допросы из общей камеры, небритого, дурно пахнущего и изможденного почти неосязаемым тюремным пайком. Он сидел перед Ольгой, опустив голову, не отвечая на вопросы. Судьба уже казалась ему решенной, а играть в пустые бирюльки с молодой ведьмой ему не хотелось. То, что Ольга ведьма, он решил еще во время ареста, наблюдая за ее поведением. Отрешенная холодность лица, тайная жестокость в глубине глаз говорили лишь о том, что чекистка безжалостна в самой своей сути. Душу ее заполняет темнота, наверное, темнота бесовская.

Она не стала ходить вокруг да около, а прямо изложила свою версию: если у поручика обнаружено оружие, значит, он вынашивал вражеские планы. Если он их вынашивал, значит, у него есть сообщники. Если у него есть сообщники, значит, назревал заговор. В таком случае, единственный способ спасти себя – это назвать имена сообщников. Тягушев не проявлял никаких эмоций, выслушивая Ольгу. Шел уже седьмой год революции и он хорошо знал, что творится в ЧК. Поручик давно был готов к тому, что жерло красной мясорубки разверзнется и перед ним. Поэтому, когда пришла пора ответить Хлуновой, он спокойным, даже равнодушным голосом произнес:

– Товарищ следователь. Вы не учитываете одной простой вещи:

человек отличается от животного тем, что имеет достоинство. Вы предлагаете мне стать животным. Но я этого не могу. Больше, я думаю, нам говорить не о чем.

Ольга сидела за столом напротив арестованного и наполнялась темным желанием причинить ему страдание. Душа ее уже поднималась к потолку, потому что он – он, большой и здоровый мужик – ее трофей. Она повелительница его жизни и смерти, она может сделать с ним все, что хочет. Может убить или причинять боль, все в ее силах. Но что лучше сделать? Какой боли он боится больше всего? Она еще никогда не пытала людей, но желание это уже прорвалось наружу. Что попробовать? Пальцы ее зудели от нетерпения, мысли путались. Щипать? Колоть? Кусать? Да, конечно кусать, даже сводит челюсти от желания, даже язык просит вкуса его тела!

Ольга позвала караульного, приказала снять с арестованного гимнастерку и привязать его к стулу. Она наблюдала, как поручика опутывают веревкой и ощущала назревающее предчувствие наслаждения. Приказав оставить ее одну, Хлунова приблизилась к Валерию, по-прежнему смотревшему в пол. Двумя пальчиками подняла ему подбородок и взглянула в глаза. Поручик пытался держаться спокойно, но Ольга уловила на самом дне его серых глаз обычный человеческий страх. Страх боли. Казалось бы, надо использовать этот момент и поручик заговорит. Но ей хотелось другого – испытать неведомое наслаждение, которое раздирало ее плоть, сводило судорогой челюсть и свело спазмом низ живота. Глубоко дыша, Ольга стала гладить его хорошо развитые плечи, потом опустила руку на левый сосок, добиваясь отвердения. Когда же мягкий пупырышек налился кровью, она прильнула нему ртом и стала целовать. Затем, набрав воздуха в легкие, впилась в грудь поручика зубами. Тягушев издал горловой звук, и содрогнулся в конвульсии, а она терзала его плоть все сильнее и сильнее. Когда же его теплая, соленая кровь полилась ей в рот, ее тело стал бить судорожный оргазм, какого она никогда ранее не испытывала.

Наконец, оторвавшись от поручика, Ольга взглянула ему в глаза и он увидел две острые точки вместо зрачков, будто у неведомого зверя, лишенного даже отдаленной схожести с человеком.

* * *

Вернувшись из кабинета Хлуновой, где он "служил конвоиром" к себе в Дрезден, Зенон долго метался по дому, не в состоянии овладеть собой. Он понимал, что ему нужна какая-то помощь, чтобы придти в себя от увиденного. Сначала Александр Александрович пытался успокоить себя с помощью виски. Стоя перед окном и глядя в темно-синее звездное небо, он глотал обжигающий напиток, но спокойствие не приходило. Профессор понимал, что не уснет, а если уснет, то на него навалятся кошмары. Душа его стонала от увиденной бесовщины. Потом, когда уже было далеко за полночь, пришла мысль, что нужно читать Святое Писание. Профессор достал с полки Евангелие от Марка немецком языке и простые, выверенные до предела слова стали падать ему в душу. Он читал их и чувствовал, что будто капля за каплей падает на раскаленный камень его души благодатная прохлада и успокаивает ее горение…. Теперь он знал, перед тем как полететь в Нижний, и после возвращения оттуда надо молиться…

Зенон в разведке кайзера

Александру Александровичу не давал покоя Анатолий Собчак. После беседы с питерским мэром развалились на куски надежды старика на лучшее будущее родины, и Собчак не уходил из головы. Теперь он знал, чем Собчак похож на Троцкого: для обоих русский народ был ни чем иным, как глиной для лепки фигур, нашептанных с Запада. И оба были весьма сходны в манере поведения. Как-то Зенон вспомнил архивную фотографию Лейбы Бронштейна, сделанную в тюрьме в день его бракосочетания с Александрой Соколовской, которую он позже оставит вместе с двумя детьми. Молодой Лейба сидит на стуле, устремив взгляд вдаль и глаз его блистает искрой величия. Грудка надута, подбородок приподнят, волосы закинуты назад, ни дать ни взять, вождь человечества. А ведь тогда еще ничем о себе не заявил. Мелкий заключенный одесской тюрьмы. Мелкий не мелкий, а откуда-то амбиций на целый мир хватало. И Собчак такой же! Мозгов на убогую кандидатскую едва достало, а в планах перековка целой России! Что это, как понять такое состояние человека? Что касается Лейбы, тут понятней: человек заразился мессианским марксизмом с младых ногтей. А Собчак, может он тоже из этой породы? Мессианский коммивояжер нового помета?

Червячок точил душу Зенона и в конце концов тот решил сползать к истокам троцкизма, который раньше казался ему явлением не сложным, происшедшим из иудейского мессианства. Александр Александрович покрутил головой, почесал затылок и решил, что самый верный способ правильно начать это дело состоит в том, чтобы проникнуть в кабинет к начальнику германской разведки накануне прибытия Ульянова в Петербург. Профессор кое-что знал из той таинственной истории и не разрывал эпопею Ульянова и эпопею Бронштейна. Эти вожди были пальцами одной перчатки, натянутой на известную руку.

Однажды вечером Александр Александрович притушил свет у себя в кабинете, расслабился в кресле и стал рисовать в воображении берлинский апрельский вечер 1917 года, пахнущий мятными лепешками и суррогатным кофе, мелькание темных фигур в свете газовых фонарей, величественный силуэт Рейхстага на фоне новой луны и кабинет начальника разведки – большой, зашторенный тяжелой драпировкой, освещенный желтыми электрическими люстрами. Он уже видел себя стоящим в приемной перед кабинетом и был, кажется, адъютантом, приготовившим очередную пачку документов на доклад. Ничтоже сумняшеся, Александр Александрович подошел к тяжелой двери, чтобы войти в кабинет, как вдруг обратил внимание на дежурного в форме офицера генштаба, сидевшего за столом при входе. Тот смотрел на Зенона маленькими карими глазками и на обрюзгшем лице его играла знакомая ухмылка.

– Порфирий Петрович, какой необычный случай! Какими судьбами здесь?

– Никакого случая, сударь. Я просто взял за правило отслеживать Ваши, так сказать, турбуленции во времени и предостерегать вас от оплошностей. Вы, ведь полагаете, что опасность Вам не грозит и в любой момент можете, образно говоря, вынырнуть на поверхность?

– ???

– Нет, любезнейший. Путешествия по времени не так безопасны, как Вам кажется. Утопших в этих приключениях предостаточно. А мне будет обидно, если Вы утопнете. Симпатичный вы человек. Чистая душа, знаете ли.

– Спасибо преогромное за заботу. А в чем сегодняшняя опасность меня подстерегает?

– Ну, конечно, всемогущий начальник кайзеровской разведки Вам по плечу. Он Вас не угадает и не заподозрит, а Вы у него все выведаете, ведь Вы для него – его личный адъютант. Однако хочу предупредить: Макс Варбург является одним из влиятельнейших иллюминатов. Это Вам что-нибудь говорит?

– Ну, да. Орден иллюминатов хорошо известен. Масоны наиболее жестокого толка, последователи Люцифера. По некоторым данным, практикуют тайные беснования.

Назад Дальше