Мир пернатых, разумеется, не имеет к этому ни малейшего отношения. Хобсон был, что называется, дневным человеком, его жена - ночным. В Стэнфордском университете Хобсон краем уха слышал, что в мозгу человека есть какие-то клетки, которые контролируют жизненный цикл - когда спать, когда работать. Во время прошлой предвыборной кампании ему частенько приходилось бывать в Стэнфорде; если у него оставалось свободное время, он заходил в лабораторию сна при университете, там он услышал немало любопытного.
Ученые, правда, считали, что "сов" и "жаворонков" в чистом виде не так уж много. Чаще всего склонность людей рано вставать или, наоборот, работать по ночам - результат привычки, ритма, складывающегося с первых лет жизни человека.
Хобсон читал, что большинство супругов, даже если дневные ритмы мужа и жены не совпадают, со временем притираются друг к другу. У них в семье этого не получилось. Рэндольф Хобсон приезжал в Белый дом одним из первых, чтобы ознакомиться с американской прессой и информационными сводками о комментариях зарубежных средств массовой информации, посвященных американской политике. Затем участвовал в инструктивном совещании аппарата Белого дома, которое проводил руководитель аппарата, или его заместитель, или советник президента Генри Дуглас. Иногда Хобсона приглашали в Овальный кабинет, где неизменно присутствовала вышеупомянутая тройка, помощник президента по вопросам национальной безопасности Адриан Корт и кто-нибудь из высших чиновников. Но чаще Хобсона вызывал к себе Дуглас и говорил, что на сегодняшней пресс-конференции нужно обратить внимание на то-то и то-то, внушить журналистам такие-то и такие-то мысли, о том-то умолчать. Потом начинался длительный рабочий день. Две пресс-конференции, одна узкая - важная, вторая - широкая, имеющая обычно чисто формальное значение. И главное - бесконечные встречи с журналистами, аккредитованными при Белом доме, сложные, требующие больших затрат нервной энергии беседы: занимаемое им кресло требовало умения ладить с опытнейшими людьми, которыми американские газеты, телекомпании и информационные агентства укомплектовывали свои вашингтонские бюро. С утра и до вечера он должен был, не выказывая раздражения, без устали защищать политику президента, убеждать журналистов сконцентрировать внимание на том, что может понравиться избирателям, уводя их в сторону от вопиющих ошибок, неудач и безответственных акций администрации.
К вечеру Хобсон терял голос и не мог пошевелить ни ногой, ни рукой. Таращил глаза и автоматически продолжал улыбаться. Именно эта улыбка выводила из себя миссис Хобсон. Как раз тогда, когда она была готова активно включиться в вашингтонскую жизнь, Рэндольф Хобсон мечтал поскорее улечься спать. Редкий день обходился без скандала. После этого Хобсон долго не мог заснуть, а его жена - с благородным гневом в глазах и румянцем на щеках, который, как ее все уверяли, удивительно ей шел, - уезжала к одной из многочисленных подруг.
Вечером того дня, когда Филип Никольс потребовал от правительства Соединенных Штатов запретить производство ядерного оружия, а всех американцев призвал задуматься над угрозой всеобщей атомной смерти, в семействе Хобсонов разразился грандиозный скандал. Хобсон здорово вымотался и надеялся отдохнуть в субботу и воскресенье. Дома же выяснилось, что на уик-энд у четы Хобсонов иные планы: два вечерних приема и один званый обед. Словом, нервную дрожь при воспоминании о вчерашней сцене Хобсон испытывал еще и на следующий день утром, когда без двадцати семь переступил порог своего кабинета.
Едва он уселся за письменный стол, зазвонил телефон, словно кто-то ждал этого момента. Его соединили с заведующим вашингтонским бюро информационного агентства Юнайтед пресс интернэшнл. С ним Хобсон был знаком лет десять.
- Видел утренние выпуски газет? - поинтересовался заведующий бюро.
- Не хочешь же ты сказать, что встаешь раньше меня? - бодро начал Хобсон. - Хотя что я говорю. Ты просто еще не ложился. Ты же, счастливчик, не находишься на государственной службе.
- Ясно, - констатировал заведующий бюро, - еще не читал. Я позвоню попозже.
Он повесил трубку, а Рэндольф Хобсон почувствовал щемящее беспокойство. Что-то произошло.
В половине девятого утра владелец адвокатской конторы Бертис Холл прибыл в офис. Через несколько минут в его кабинет вошла секретарша.
Она положила на стол свежую почту и сообщила:
- В приемной дожидается клиент. Мистер Уэстлейк из Флориды.
- Попросите его подождать.
Холл быстро пролистал газеты. Первые полосы были посвящены рассказу о событиях вчерашнего дня. Газеты единодушно возмущались наглостью человека, посмевшего угрожать президенту и стране.
Немало крепких слов пришлось на долю участников антивоенного движения. Как говорилось в одной из редакционных статей, если кто-то раньше и питал к ним симпатию, находил в их доводах рациональное зерно, то теперь убедился: эти люди еще более отвратительные "ястребы", чем те, кого они обвиняют в "ястребиной" политике. Как раз они-то и готовы уничтожить страну во имя достижения своих целей…
Глаза Холла скользили по страницам, ни на чем не задерживаясь, пока адвокат не заметил рецензию на книгу о нынешнем президенте. Из нее следовало, что в прошлую избирательную кампанию люди нынешнего хозяина Белого дома украли у соперника - президента Грайнза, надеявшегося остаться на второй срок, важные документы, которые были переданы Генри Дугласу, а он, в свою очередь, показал их Рэндольфу Хобсону. Документы, похищенные из избирательного комитета президента Грайнза, сыграли немаловажную роль в предвыборных баталиях и способствовали поражению Грайнза, хотя первоначально опросы общественного мнения сулили ему победу.
Украдены были копии всех важнейших материалов, определявших предвыборную стратегию Грайнза, списки поддерживавших его активистов (по штатам и округам) и потенциальных жертвователей, которых предстояло обработать в нужном направлении, а также черновики программных заявлений Грайнза, всех его речей и выступлений. Зная его позиции по ключевым внутри- и внешнеполитическим проблемам, аргументацию по каждому вопросу, претендент на президентское кресло смог на диво хорошо подготовиться. Грайнз в результате постоянно оказывался в худшем положении, его выступления не имели успеха, поскольку претендент неизменно умудрялся опередить его. Тогда это казалось политической прозорливостью…
Президент сидел спиной к окну, глядя поверх огромного антикварного стола на мраморный камин, занимающий главное место у северной стены. Два дня назад у него был день рождения. Пятидесятипятилетний юбилей он встретил в кругу семьи и еще сегодня с утра был в хорошем расположении духа. До прихода Дугласа.
Генри Дуглас с номером "Вашингтон пост" в руках - у него только что побывал Хобсон - стоял около стола с левой стороны.
Президент и Дуглас молчали. Слово "Уотергейт" не было произнесено. Но хозяин Белого дома и его советник думали именно о том, как Никсон лишился своего поста. Любую грязную историю в высших эшелонах власти теперь сравнивали с "Уотергейтом". И сейчас параллель была пугающе очевидной. Сам президент был когда-то профессиональным адвокатом в Техасе и хорошо понимал, сколь губительными для репутации могут оказаться подобные разоблачения.
Президент думал о том, какой линии поведения ему придерживаться. Дуглас - о том, что, если не произойдет чуда, кто-то должен стать козлом отпущения. Но кто? Неужели он, Дуглас?
Но потом их мысли приобрели общее направление: кто вытащил эту старую историю на свет божий? Кто отдал этот материал газетам и начал охоту? Президент взъерошил безукоризненно уложенные волосы (прическа-предмет особого внимания, как это часто бывает у лысеющих блондинов). Такое случалось с ним в минуты крайнего волнения.
Ответы на поставленные вопросы имели решающее значение.
Потому что Америка вступила в год выборов.
Бертис Холл изучающе смотрел на клиента. Перед ним сидел пожилой человек, который вряд ли мог похвастаться отменным здоровьем. Морщинистая шея, худое лицо, толстые стекла очков - старческая дальнозоркость берет свое…
- По-видимому, господин Уэстлейк, - Холл тщательно подбирал слова, - вы не совсем отдаете себе отчет в том, какой неблагоприятный резонанс могут иметь ваши действия. Этот человек сейчас в глазах всей Америки олицетворение зла. Вы уверены, что ваша репутация выдержит любые нападки, которые на вас обрушатся незамедлительно, лишь только вы возьмете под защиту этого человека? Может пострадать ваш бизнес - у вас ведь несколько гостиниц на юге, если я вас правильно понял?
Уэстлейк вовсе не чувствовал себя героем, способным восстать против всех, но он не хотел так быстро сдаваться.
- С ним поступили несправедливо. Он хотел только добра. Он думал, что только таким образом можно заставить людей задуматься над происходящим вокруг. Он часто говорил, что все сошли с ума и мир катится к пропасти. Его поступок-безумие, но не преступление.
Бертис Холл внимательно наблюдал за Уэстлейком.
- Следовательно, вы по-прежнему хотите, чтобы я занялся вашим иском против полиции и постарался как-то оправдать в глазах общественного мнения вашего бывшего служащего?
Уэстлейк утвердительно кивнул головой.
- Когда я услышал по телевизору об этой истории, я сразу позвонил в полицию и сказал, что немедленно лечу в Вашингтон. Вне всякого сомнения, я убедил бы его… Но когда я прилетел, все было кончено. Они не должны были стрелять.
Холл минуту молчал, перекладывая бумаги на столе.
- Хорошо, - наконец произнес он, - я согласен заняться этим делом. Любой клиент, исправно платящий гонорар, вправе получить от адвоката помощь. Теперь вам придется откровенно ответить на несколько моих вопросов. Во-первых, что вас лично связывает с Филипом Никольсом?
Уэстлейк ответил без промедления:
- Он приходился двоюродным братом моей покойной жены.
- Так я и думал, - удовлетворенно кивнул Холл. - Во-вторых, почему Никольс покинул Флориду?
- Работая у меня в гостинице, он накопил немного денег и решил поехать в Вашингтон. Он надеялся изложить кому-нибудь в столице свои взгляды на гонку вооружений. Я-то ему советовал помалкивать. Люди нашего круга уверены: если мы не будем вооружаться, русские проглотят нас. Никольсу изрядно доставалось, когда он высказывался насчет того, что американские стратеги виновны в не меньших грехах, чем Гитлер, и не русские, а мы несем ответ за гонку вооружений. Но в столице, видно, тоже никто не захотел с ним разговаривать.
- Когда он уехал в Вашингтон?
- С полгода назад.
- Где он жил?
Уэстлейк вытащил мятый листок бумаги.
- Он остановился в мотеле "Даунтаун". Приехал на машине. Зарегистрировался там под фамилией своей матери - Батлер, - добавил Уэстлейк.
Холл вызвал секретаршу.
- Сейчас мы выполним необходимые формальности, - объяснил он Уэстлейку, - и я приступлю к ведению вашего дела.
Рэндольфу Хобсону казалось, что он находится в боевой рубке корабля, который непрерывно обстреливает артиллерия противника. Скандал вокруг похищения документов из штаб-квартиры избирательного комитета президента Грайнза разворачивался с необыкновенной быстротой. В отличие от тогдашнего, никсоновского "Уотергейта", сонь сразу сосредоточился на руководстве Белого дома Главными мишенями стали Генри Дуглас и Рэндольф Хобсон.
Один из сотрудников избирательного комитета нынешнего президента, в благодарность получивший синекуру - пост председателя Национального фонда искусств и гуманитарных наук, поспешил заявить, что очень хорошо помнит, как ему передали для работы "толстенную пачку бумаг с напечатанным через два интервала текстом". Это были документы Грайнза Председатель фонда тут же добавил, что получил бумаги от Хобсона.
Председатель одной из подкомиссий палаты представителей Шэдди попросил двух высших должностных лиц администрации разъяснить, каким образом четыре года назад они получили материалы из досье тогдашнего президента Грайнза. Шэдди отметил, что, "возможно, произошло нарушение уголовного законодательства, поскольку могли иметь место кража или сокрытие кражи".
Хобсон знал, что Генри Дуглас уже подготовил письмо, адресованное конгрессмену Шэдди, в котором признал, что они действительно использовали некоторые материалы избирательного комитета Грайнза. Однако он категорически заявлял, что не знает, как их удалось добыть.
Письмо Дугласа ничего не могло изменить. Скандал разрастался. В Белом доме царила растерянность. Дуглас, который в обычное время железной рукой наводил порядок в хозяйстве президента, чувствовал, как под ним заколебалась почва. Мнения сотрудников аппарата Белого дома разделились. Одни считали, что надо занять глухую оборону и все отрицать. Другие возражали подобная тактика чуть не довела Никсона до импичмента. Все ждали, что предпримет президент, но хозяин Белого дома пребывал в нерешительности.
Хобсон обратил внимание на то, что один Адриан Корт помощник президента по вопросам национальной безопасности, не потерял хладнокровия. История с кражей документов его как будто не беспокоила. Конечно, рассудил Хобсон, персонально Корта это не касается. Бумаг он не видел потому что во время прошлой предвыборной кампании еще продолжал работать в Гуверовском институте войны, революции и мира, - в президентскую команду он вошел после инаугурации. Однако история с бумагами ставила под угрозу переизбрание президента, и это не могло не заботить Корта. И все же Адриан Корт демонстрировал подлинное, непоказное спокойствие. Почему?
Когда профессор Чейз старший сотрудник Совета национальной безопасности, вернулся вечером домой из Белого дома его ожидала оставленная сыном записка: "Доктор Орвил Этвуд, прилетевший сегодня в Вашингтон, хотел бы побеседовать с тобой". Дальше следовал адрес.
Чейз снова завязал галстук и спустился в подземный гараж. Ехать ему было недалеко. Доктор Этвуд остановился в доме своего старинного друга бывшего министра юстиции, вернувшегося к адвокатской практике - среди его клиентов были в основном калифорнийские корпорации из так называемой Силиконовой долины под Сан-Франциско, которую считают центром американской электронной промышленности.
Кроме самого Этвуда и хозяина дома, в гостиной, обставленной мебелью в стиле Людовика XIV, профессор застал заместителя директора ЦРУ Ральфа Хьюма, сенатора Артура Плиммера из комиссии по делам вооруженных сил и генерала Дэвида Шрайвера - своего бывшего сослуживца, ныне помощника министра обороны. Все они собрались здесь по приглашению доктора Этвуда. Встреча с ним должна была состояться еще неделю назад, но Этвуду пришлось совершить короткое путешествие в Европу.
Светловолосый, мускулистый Этвуд шагнул навстречу профессору. Чейз с завистью отметил, что Этвуд похудел. Помимо обязательного тенниса и плавания, он занимался альпинизмом, был завзятым горнолыжником.
Хозяин дома смешивал гостям коктейли. На отдельном столике были сервированы закуски. От еды Чейз благоразумно отказался - за годы работы в Белом доме он дополнительно располнел и удовлетворился двойным виски. Потом ему принесли кофе сваренный по особому рецепту. Чейз добавил из серебряного молочника сливок, трижды запустил ложечку в сахарницу. Этвуд ни к чему не притронулся. Убедившись, что все присутствующие готовы его слушать, он начал рассказывать о европейских впечатлениях, крайне неблагоприятных. Атлантическая солидарность отнюдь не была такой крепкой, какой ее хотели видеть здесь, в Вашингтоне. Новые американские ракеты отнюдь не радовали европейцев. Этвуда беспокоило не только европейское антивоенное движение, но и настроения американцев. Общественное мнение качнулось в пользу переговоров с русскими с целью замораживания ядерных вооружений Белый дом добился своего "першинги" и крылатые ракеты были установлены на европейской земле, но Этвуд раздраженно процитировал слова одного из американских дипломатов насчет "пирровой победы" Соединенных Штатов: политика Вашингтона вызвала волну возмущения в мире. Глядя прямо в глаза Чейзу, Этвуд спросил:
- Не кажется ли вам, профессор, что вторя таким вот либералам и надеясь успокоить пацифистские группы, в государственном департаменте да и в Белом доме стали иной раз грешить "миролюбивой" лексикой.
Чейз развел руками:
- В год выборов любой президент волей-неволей должен продемонстрировать готовность к переговорам с русскими, иначе он лишится изрядного количества голосов. Так было всегда.
- Но еще никогда не было такого антивоенного движения, - резко прервал его Этвуд, - да и перед администрацией стоят более серьезные задачи, нежели рутинное увеличение ассигнований для Пентагона. Президент пришел в Белый дом с лозунгом коренного пересмотра американской военной политики, обещав вернуть стране утраченное превосходство над Советами. Неужели он не понимает что отход от этой линии обернется поражением для него? Я уж не говорю о том, что в принципе правительство напрасно старается "успокоить" антивоенное движение. Это только повышает акции пацифистов.
Чейз был поражен страстностью, с которой обычно выдержанный, корректный Этвуд обрушился на президента.
Молчание нарушил Ральф Хьюм:
- Мы предпринимаем кое-какие усилия с целью убедить общественность в опасности пацифистских настроений. Последняя акция, мне кажется, была удачной.
Этвуд устремил благожелательный взгляд на заместителя директора ЦРУ.
- Все здравомыслящие американцы ценят ваши усилия. Но этого мало, слишком мало.
- Я с удовольствием и восхищением вспоминаю план "Стэнфорд". - Мощный голос сенатора Плиммера наполнил комнату. - Какая это была прекрасная мысль! И ведь удалось добиться стопроцентного эффекта. Неужели "Стэнфорд" неповторим?
Генерал Шрайвер устремил вопрошающий взгляд на Чейза, Чейз посмотрел на Этвуда. Тот кивнул.
Чейз обратился к Шрайверу:
- Я думаю, генерал, что мы уже можем поделиться с нашими друзьями некоторыми соображениями.
Повинуясь привычке военного человека, Шрайвер поднялся.
- Речь идет пока что о предварительных наметках, которые, как нам кажется, могут лечь в основу широкомасштабных акций. Начать с того, что…
- Вежливый такой… Правда, себе на уме человек… Платил всегда аккуратно, хотя видно было, что каждый доллар у него на счету. В комнате книг полно, газет. Грамотный человек…
Замшелый старичок (ему доверяли только хранение ключей от номеров, но именовалась его должность пышно - дежурный администратор мотеля, того самого, где пять с половиной месяцев жил Батлер, он же Филип Никольс) не мог ничего плохого сказать о своем постояльце. О тождестве Батлера и Никольса, которого обливала грязью вся пресса, он еще не подозревал.
Бутылка дешевого калифорнийского вина опустела лишь наполовину, но администратор уже проникся симпатией к неожиданному посетителю. Бертис Холл часто достигал подобного эффекта благодаря врожденному обаянию. Умение наладить контакт с людьми много значит в его профессии.
Ключи от комнат висели на деревянных крючках за спиной администратора. Десятидолларовая бумажка решила дело - ключ от комнаты Никольса - Батлера в мгновение ока исчез в кармане Холла.
Диван с потертой обшивкой, журнальный столик два стула, вертящееся кресло, платяной шкаф - обычная меблировка дешевых номеров. Первые полтора года после университета Холл работал в полиции. Обыскать небольшую комнату для него не составляло труда. Ничего интересного он не нашел: старые газеты, книги, минимум личных вещей.
Холл спустился вниз к администратору.