- Главное - переждать бурю, - говорил Корт. - Неплохо бы отправить президента на недельку отдохнуть. А там, глядишь, шумиха и уляжется. Президенту надо как можно меньше высказываться по этому поводу.
Дуглас предпочел бы, чтобы президент молчал с самого начала, его высказывания только повредили администрации. Самому Дугласу каждый день приносит только новые неприятности. Директор ЦРУ, несколько дней не отвечавший на телефонные звонки, неожиданно позвал к себе нескольких журналистов и сказал им, что пользоваться похищенными документами совершенно не в его привычках.
- Я знаю, что это крайне опасно. Я не потерпел бы этого. Я не притронулся бы к ним ни при каких обстоятельствах, - поклялся директор ЦРУ. И тут же добавил, что Дуглас как будто упоминал в его присутствии о документах, полученных из лагеря прежнего хозяина Белого дома.
Дуглас, узнав, что директор ЦРУ перешел в наступление против него, поспешил к президенту.
Обитатель Овального кабинета слушал его весьма рассеянно: как правило, свары среди сотрудников аппарата мало его беспокоили, скорее единодушие помощников заставило бы президента насторожиться. Но дело было не только в этом.
- Вы знаете, Генри, о выступлении Плиммера? - неожиданно меняя тему, спросил президент.
- Нет. - Дуглас был удивлен. Сенатор Плиммер всегда говорил то, что от него хотели поэтому в Белом доме его речи не читали.
- Плиммер обвинил администрацию в том, что мы скрываем от американского народа грозную опасность - новое оружие, которым обладают русские.
Несмотря на свою сдержанность. Дуглас зло выругался.
- Свихнулся наш сенатор. Он что, имеет в виду электромагнитный импульс? Но то же чистая теория… Кто ему подсунул эту идею?
- Вы меня спрашиваете? Генри, вы отдаете себе отчет в том, что произошло? Плиммер - наш человек, и вдруг он выступает против нас. Почему?
История, приключившаяся с известным адвокатом Бертисом Холлом, быстро стала известна его коллегам, и проблемы с выбором защитника у него не было. Все наперебой сочувствовали ему, это было скорее выражение корпоративной поддержки ("своих в обиду не давать"), нежели уверенность в его невиновности. Пожалуй, подумал Холл, большинство из них полагает, что дыма без огня не бывает, и доля истины в утверждениях полиции есть.
Выход из этой ситуации один: доказать свою полную невиновность. Иначе даже в случае благоприятного решения суда репутация адвоката Холла будет безнадежно подорвана.
Обстановка в доме была ужасная. Жена Холла почти все время плакала, не понимая, отчего такое несчастье вдруг обрушилось на их семью. Двенадцатилетний сын замкнулся в себе либо возвращался домой затемно, либо сидел в своей комнате запершись. То, что в конторе Холла нашли наркотики, стало известно и соседям и в школе. Холл беспокоился за сына, в его возрасте такие переживания более чем опасны.
У Холла была зацепка - он выяснил имя и адрес одного из тех, кто подсунул кокаин в номер покойного Уэстлейка. Адвокат видел его в коридоре гостиницы, где останавливался Уэстлейк. Этого человека звали Энтони Диркс. Холл решил начать с него.
Сказав жене, что отправляется в контору, Холл первым делом поехал в фирму по прокату автомобилей: для дела, которое он задумал, ему нужна была более мощная и скоростная машина, чем его собственная. Потом поехал к дому Энтони Диркса. В подъезде висела табличка с именами жильцов. Диркс занимал квартиру 16 на пятом этаже. Рядом со списком было переговорное устройство: услышав голос посетителя, жилец мог открыть дверь в подъезд из своей квартиры. Холл нажал кнопку против номера 16, чтобы проверить, дома Диркс или нет. Через несколько секунд отозвался низкий голос с южными тягучими интонациями. Холл спокойно пошел к своей машине. Впрочем, ждать ему пришлось долго. Диркс вышел из дома в пять часов вечера.
Только теперь Холл смог внимательно рассмотреть его. Среднего роста, плотный, с наметившимся животом, но по-военному подтянутый. Лицо грубое, неприятное, не в последнюю очередь из-за длинных бакенбардов. Диркс внимательно осмотрел машину, поднял капот, открыл багажник, проверил, как накачаны шины, только после этого завел мотор.
"Собрался в дальнее путешествие?" - забеспокоился Холл. Покидать пределы федерального округа Колумбия адвокат не имел права без разрешения судьи.
Диркс мастерски водил машину, без лихачества, но легко и уверенно. Холлу все время приходилось быть настороже, чтобы не потерять из виду его темно-коричневый "понтиак".
После получасовой поездки по городу Диркс припарковался возле большого многоквартирного дома, старательно проверил, заперты ли дверцы автомобиля, и упругой походкой вошел в дом.
Холл поспешил за ним.
Лифт с Дирксом остановился на десятом этаже. Дождавшись, когда кабина опять спустится вниз, Холл тоже нажал кнопку десятого этажа. Если бы на лестничной площадке кто-нибудь оказался. Холл сказал бы, что перепутал этаж.
Кабина остановилась, двери раздвинулись. Холл вышел и наткнулся на человека, который, не вынимая правой руки из кармана, спросил спокойно и угрожающе:
- А вам что здесь нужно, приятель?
Фред безостановочно крутился на своем кресле на колесиках, что выдавало его плохое настроение. Эмсли не ждал ничего хорошего от начальника: характер у Фреда портился с каждым годом. Фред надеялся, проведя несколько удачных операций, перебраться в новый кабинет, но его держали на том же месте. Эмсли тоже испытывал разочарование: он хотел занять кресло Фреда.
- Не хотелось бы вас огорчать, - издевательским тоном начал Фред, - но Джози жива. Она в тяжелом состоянии, сказали мне в больнице, но врачи сделают все возможное, чтобы спасти ее. Как вам это нравится?
Эмсли молчал.
- Мне это совсем не нравится, - продолжал Фред. - Я уже доложил - поверив вам! - что Джози погибла в результате несчастного случая.
Эмсли хотел что-то сказать, но Фред раздраженно прервал его:
- Ваши объяснение меня не интересуют. В таких делах осечек быть не должно. Раз Джози погибла, значит, она погибла.
Профессор Чейз всегда получал удовольствие от бесед с Торнтоном, хотя язвительный адвокат, занявший видное место в окружении Грайнза, беспрерывно ругал президента. Чейз, вынужденный в силу своего официального положения защищать хозяина Белого дома, часто в душе не мог не согласиться с Торнтоном.
За те несколько лет, что Чейз согласившись поработать в Совете национальной безопасности, провел в Вашингтоне, он сблизился с Торнтоном. Принадлежность к различным партиям не разделяла их. Даже в нынешнем году, который должен был завершиться выборами нового президента. Чейз и Торнтон регулярно встречались раз в две недели за ланчем. Они не только получали удовольствие от беседы, но и имели возможность составить мнение об умонастроениях в лагере соперника.
- После прихода к власти ваш президент обещал освободить нас, налогоплательщиков, от тяжкого бремени правительственных расходов. - Торнтон был в своем репертуаре. - Однако теперь он пытается лишь добиться того, чтобы правительство не доставляло хлопот ему самому, чтобы министры не заставляли его хоть что-то решать. Вообще говоря, это логичное следствие его политической философии. Я даже восхищаюсь его умением все переваливать на других и ни в чем не участвовать.
- Я вас не пойму, Торнтон. Ваша партия всегда выражала согласие с тем, что президенту необходима помощь в проведении внешней политики, а когда он такую помощь получает, вы его осуждаете. Обычно президенты спотыкаются, когда время от времени пытаются руководить единолично. В отличие от Картера, Никсона, Джонсона наш президент не пытается делать вид, будто делает все сам. Я бы даже рискнул утверждать, что и Картер, и Никсон, и Джонсон в конечном счете потерпели неудачу именно потому, что слишком много на себя брали.
- Да, уж ваш президент такой ошибки никогда не допустит. Он никогда самостоятельно не возьмется за решение проблемы, какой бы важной она ни была.
- В этом тоже есть некий смысл. Киплинг рекомендовал государственным деятелям изучать искусство "пускать дела на самотек". А у председателя Верховного суда США на столе стоит плакатик с лозунгом: "Пусть отстоится".
Они рассмеялись. Разминка закончилась. Оба знали, что тратят дорогостоящее время, сидя в ресторане, не для пустых насмешек.
Профессор Чейз хотел обсудить с Торнтоном проблему антивоенного движения в самих Соединенных Штатах. Администрация стала испытывать растущее давление со стороны многочисленных общественных организаций, требовавших покончить с гонкой ядерных вооружений. Чейзу нужно было джентльменское согласие Торнтона на то, чтобы ведущие избирательную кампанию Грайнз и его коллеги по партии не старались привлечь антивоенное движение на свою сторону. Чейз говорил Торнтону, что конечно, участники этого движения представляют собой весомую политическую силу, а кандидаты готовы вербовать себе сторонников среди любых групп населения, но антивоенное движение опасно для Америки.
Ланч окончен. Спускаясь вниз, к машинам, Чейз вдруг сделал заговорщицкое лицо и, убедившись, что вокруг никого нет, спросил Торнтона:
- А вся эта история с похищением бумаг Грайнза - кто ее автор?
Торнтон ответил так же тихо:
- Скажу вам честно, я не знаю. Во всяком случае, это не наша работа. Мы все были поражены, когда газеты начали кампанию.
Профессор Чейз не сомневался в искренности Торнтона Деловые отношения такого уровня не допускают мелкой лжи.
- Я ошибся этажом и не вижу в этом ничего страшного. - Самообладание не покинуло Холла. - А вы, между прочим, не слишком вежливы.
- А мне и не надо быть вежливым, - отрезал парень. - Мне платят за другое. Посторонним здесь делать нечего…
Холл поднялся на двенадцатый этаж и вышел из лифта. Минут двадцать ему надо пробыть здесь, потом можно будет спуститься вниз.
Что же там такое, на десятом этаже? Можно предполагать все что угодно, но как получить правильный ответ? А что, если его предположения ошибочны, и Диркс вовсе не государственный служащий, а работает на мафию, которая подбрасывает наркотики третьим лицам, дабы сбить со следа полицию? Тогда комбинация усложняется.
Пока Холл выжидал на двенадцатом этаже, из подъезда вышел человек в светлом плаще и подошел к машине адвоката. Легко открыл дверцу, откинул водительское кресло. Отточенным, как скальпель, ножом сделал небольшой надрез на обивке сиденья и что-то в него спрятал. Из пластмассового тюбика выдавил капельку клея и нанес ее на разрез. Затем вернул кресло на прежнее место и закрыл дверцу.
Днем у Корта был разговор с доктором Этвудом, который позвонил ему из Сан-Франциско чтобы поинтересоваться, каков резонанс на выступление сенатора Плиммера, критиковавшего Белый дом. Корт сказал Этвуду, что для самого президента, Генри Дугласа и еще нескольких близких главе Белого дома людей речь сенатора была неприятным сюрпризом.
Года два назад по программе "Стэнфорд" администрация сознательно организовала выступления в печати с критикой правительства за будто бы недостаточные усилия по наращиванию военной мощи. Это помогло значительно увеличить ассигнования Пентагону. Но сейчас в преддверии выборов - и это Корту было очевидно, - президент начал понемногу отмежевываться от очень уж воинственной политики. Такую эволюцию проделывали многие его предшественники. Влиятельные группы американцев не принадлежащие к военно-про мыш ленному комплексу, убеждали президента если он хочет быть переизбранным, ему нужно продемонстрировать собственному народу некие миролюбивые устремления, хоть немного сократить темпы роста военных расходов, стабилизировать отношения с Советским Союзом, проводить переговоры об ограничении гонки вооружений. Эти люди имели своих сторонников в окружении президента. Генри Дуглас тоже тяготел к ним.
В результате этого отношения Корта и Дугласа обострились. Каждый из них тянул президента в свою сторону. Корт любил повторять, что нельзя управлять страной на основе опросов общественного мнения: нужно гнуть свою линию, не обращая внимания на критику и падение популярности правительства. Но он зачастую был вынужден уступать Дугласу. Недовольство Корта нашло понимание у Этвуда, который весьма сочувственно слушал помощника президента.
- Я понимаю, что президента раздражают и антивоенное движение и обвинения в "ястребиной" политике. Разумеется, политику хочется быть популярным. Но американская позиция - это извечная позиция сверхдержавы, и это незавидная позиция. Тот, кто стоит наверху, - у всех на виду, и поэтому в него целятся все враги. В реальном мире тот, кто несет ответственность за укрепление военной мощи страны, должен принимать непопулярные решения или уступить место более целеустремленному политику.
Корт вызвал к себе директора ЮСИА, чтобы объяснить ему, какие задачи возлагаются на его ведомство в связи с обнаружившимся "окном уязвимости" в космосе. "Голосу Америки" поручалось организовать серию передач, в которых рассказывалось бы о "беззащитности" США перед космической угрозой русских. Подобные материалы должны были появиться и в мировой прессе - при содействии ЮСИА.
В половине первого ночи дежурная медсестра вернулась на пост и устало плюхнулась на стул. На всем этаже не было ни одной свободной палаты. Вытираясь стерильным полотенцем, медсестра с грустью посмотрела на разбросанные по дивану книги и газеты. Чтением она запаслась основательно, но пока ей ни на минуту не удавалось присесть спокойно.
С первой полосы газеты на нее смотрели неприятного вида трое молодых парней и девица с плакатом в руках - снимок, сделанный во время демонстрации у Белого дома. По телевидению тоже показали несколько кадров.
"Опасные люди, - подумала медсестра, - только и жди от них неприятностей. В прошлый раз хотели памятник Вашингтону и весь Белый дом взорвать, потом выяснилось что они наркотиками торгуют. Этим тоже видно, делать нечего, демонстрации устраивают, а рожи-то бандитские".
Она начала с самого конца коридора. Меняла капельницы делала уколы, возвращаясь за новым шприцем в комнату медсестер. Свет был потушен, горело лишь несколько лампочек, и когда она выходила из палаты, где в бреду стонал мальчишка-наркоман, ей показалось, что в коридоре мелькнула чья-то тень. Ходячих больных на этом этаже не было, и медсестра побежала на пост щелкнула выключателем. В пустом коридоре вспыхнул ослепительно яркий свет, и она успокоилась - показалось…
С полным шприцем она вошла в палату очередного пациента, вернее, пациентки. "Особо тяжелый случай, - вспомнила она пометку лечащего врача: множественные повреждения внутренних органов…"
В палате свет не выключали - Джози по-прежнему была без сознания, и лампа ей не мешала. На белоснежной подушке в обрамлении густых черных волос - мертвенно-бледное лицо.
"Красивая была". - Сестра с любопытством рассматривала Джози. В больнице говорили, что Джози раньше фотографировали для журналов мод, потому что у нее божественная фигура.
"Теперь, если и выкарабкается, - равнодушно подумала медсестра, - уж ни на что не будет годна". Отыскав тускло просвечивающуюся сквозь тонкую кожу худой руки синюю ниточку вены, она сделала укол. Медсестра не успела до конца опорожнить шприц, как поняла: что-то случилось. Лежавшая спокойно больная вдруг повернула голову, левая рука стала бесцельно шарить на кровати. Искалеченное тело Джози напряглось, лицо побагровело, словно она предпринимала какое-то чудовищное усилие, но эта борьба была недолгой. Напряжение исчезло, рука бессильно повисла, голова упала набок.
Медсестра бросилась считать пульс - он не прощупывался, сердце остановилось.
Первое побуждение - бежать за врачом - медсестра подавила в себе. Она работала в больнице пятнадцать лет и не лишилась хладнокровия.
Что она скажет врачу?
Она завернула шприц в салфетку: его следовало как можно скорее уничтожить. Медсестра не могла ошибиться: она набрала в шприц то лекарство, которое назначил врач. Но эта темная фигура в коридоре… Ее никто и слушать не станет, скажи она, что кто-то добавил быстродействующий яд в шприц предназначенный для Джози. Она лучше промолчит. Пациентка была настолько плоха, что вряд ли кого удивит ее смерть. Обнаружить яд - дело непростое, больница перегружена, патологоанатомы тоже. Джози уже все равно не поможешь, подумала медсестра, закрывая дверь ее палаты.
Она спустилась на первый этаж и выбросила разобранный на части шприц в туалет.
Плиммер всегда стригся в небольшой, неприметной парикмахерской отеля "Шератон - Карлтон" - всего в квартале от Белого дома. В отличие от всех других американских парикмахерских здесь стены были увешаны фотографиями с трогательными посвящениями владельцу заведения и одновременно главному мастеру - Милтону Питсу. С многочисленных фотографий на клиентов смотрели лица, известные всей стране. Питс приводил в порядок головы трех президентов, бесчисленного количества их помощников, государственных секретарей, министров. Нынешний вице-президент стригся у него лет двенадцать. Два раза в месяц Питс приезжал стричь президента. А дважды в неделю - во вторник и в четверг - стриг его подчиненных в маленькой комнате в цокольном этаже западного крыла Белого дома. Плата была умеренной - пятнадцать долларов.
Другим клиентам, в том числе Плиммеру, услуги Питса обходились дороже, но высокая репутация этого элегантно одетого парикмахера с зачесанной назад, отливающей серебром шевелюрой и короткими седыми усами оправдывала любые расходы.
Секретарь Плиммера записал его к Питсу на послеобеденное время, и сенатор отправился в отель "Шератон - Карлтон", уверенный, что не встретит там никого из знакомых. После своей речи Плиммер воздерживался от встреч с коллегами, выжидал. Он чувствовал себя неуверенно, впервые выступив против президента.
Возле парикмахерской неприятная встреча все же произошла. Перед Плиммером у Питса стригся Дуглас, с которым они чуть не столкнулись в дверях. Дуглас поздоровался преувеличенно вежливо, заметил, что сенатор, видимо, еще не совсем оправился после болезни, потому что выглядит явно неважно, и тут же попрощался.
Да, Плиммеру, видно, уже не стать председателем президентского избирательного комитета. Назначение, которое сулило неплохие перспективы и на будущее - предыдущий председатель избирательного комитета получил пост директора ЦРУ, - не состоится Вспомнив злосчастные пленки, Плиммер тяжело вздохнул. С них все началось.
Первый день завершился для Бертиса Холла разочарованием. В пять часов вечера Диркс сел в машину и поехал прямо домой.
Вернувшись к себе, Холл обнаружил насмерть перепуганную, заплаканную жену у телефона - она собиралась звонить в полицию, решив, что с ним что-то случилось. В разгар объяснений позвонил Роджер Эберли, предложил встретиться. Холл был рад услышать его ровный, дружелюбный голос.
Утром Эберли приехал в контору к Холлу.
- Глаза у вас совсем больные, - заметил Эберли, пожимая адвокату руку. - Неплохо было бы вам отдохнуть.
Холл отмахнулся:
- Сейчас не до этого.
- Напрасно, напрасно, - пожурил его Эберли. - Учтите: торопливость в еде, мысли о работе во время, отпуска, стремление делать сразу несколько дел - вернейшие признаки стресса, которого нам с вами, кабинетным людям, надо бояться как огня.
Холл улыбнулся, но ему было не до смеха. Он вспомнил разговор с патологоанатомом, который по его просьбе занимался выяснением причин смерти Уэстлейка. В рассуждениях патологоанатома тоже фигурировало понятие стресса…