Такого количества медикаментов ему никогда не приходилось видеть в Америке. Теснившиеся в переулке лавочки были набиты лекарствами в экзотической упаковке. Пилюли, мази и порошки обещали исцеление от всех болезней, дешевизна делала их доступными. Рецептов не требовалось. Перебрав несколько коробочек, он убедился, что клеймо изготовителя отсутствует. Он с сожалением посмотрел на какую-то женщину, которая втолковывала молоденькому продавцу, что именно у нее болит. Продавец отсыпал в пластиковый пакет несколько разноцветных пилюль и взял протянутую ему бумажку в десять батов. Женщина тут же начала глотать пилюли. По мнению Олдмонта, это было самоубийственное легкомыслие. В лавочке без разбора торговали сильнодействующими антибиотиками, барбитуратами, амфетаминами, гормонами, принимать которые без консультации с врачом опасно. Но здесь с этим не считались.
Олдмонт побрел дальше. Он уже достаточно отвык от домашних привычек, чтобы без опаски купить у уличной торговки запеченные в тесте бананы. Олдмонту нравилось ходить по улицам Бангкока, по узеньким тротуарам заставленным столиками, жаровнями, лотками, с которых торговали ломтиками ананасов, арбузов, виноградом, еще какими-то местными фруктами, названий которых Олдмонт не знал. Здесь же готовили и острые восточные блюда, присев за столики, не обращая внимания на окружающих, проголодавшиеся люди поглощали их, ловко орудуя пластмассовыми палочками. Прохладительные напитки продавали не в бутылках: в средних размеров целлофановый пакет с ручками, связанными узелком, насыпали кучку льда, выливали туда содержимое одной из многочисленных бутылочек с "фантой" или "кока-колой" и подавали вместе с соломинкой.
Он шел по каким-то узким улочкам с разбитым асфальтом, кучами неубранного мусора, уходя подальше от шумных магистралей. За годы, что он здесь не бывал, город заполнился мириадами японских автомобилей Здесь не существовало правил движения машины двигались сплошным потоком. Улицу приходилось перебегать, рискуя в любую минуту оказаться под колесами. Большинство автомашин было в ужасающем состоянии грязные, битые, без стекол, но это не смущало их водителей.
Когда Олдмонт приехал сюда в первый раз, все было по-другому.
Олдмонт прилетел на самолете ВВС США. Первым, кого он увидел на летном поле, был его брат Линн стоял, опершись на крыло армейского "джипа", и радостно махал ему рукой. Выглядел он прекрасно. Успел загореть немного поправился, отглаженная офицерская форма подчеркивала его стройную фигуру.
Линн обрадовался ему. В детстве они были очень близки. Вернувшийся с войны Нэд в глазах Линна был героем. Женитьба Нэда и поступление Линна в военное училище разлучили их.
Они долго разговаривали в гостинице, в просторном, но душном номере, приготовленном для Нэда Линн, который про был в Таиланде всего три месяца, с восторгом рассказывал о службе. Подразделения ВВС были в основном ориентированы на нанесение бомбовых ударов по партизанским базам в Южном Вьетнаме и Лаосе. Но эскадрилье, в которой служил Линн, поручали особые задания. Нэд слушал рассказы Линна вполуха.
В первый приезд Нэда они больше не виделись. Агентство национальной безопасности монтировало новую аппаратуру прослушивания, и Олдмонт должен был проинструк тировать офицеров базы, которые этим за нимались.
Через полгода Олдмонт вновь прилетел в Таиланд. На этот раз Линн не смог его встретить: был на задании и вернулся лишь через два дня, поздно ночью.
Он позвонил в дверь номера часа в четыре утра. Нэд в халате, позевывая, открыл ему. Но когда он увидел брата, сон мигом слетел с него. Линн больше не был таким веселым, каким казался еще несколько месяцев назад. Он с размаху плюхнулся в кресло и с наслаждением вытянул ноги. Прикрыл глаза. Нэд с тревогой смотрел на него. За эти полгода Линн здорово изменился. Черты лица стали жестче, под глазами мешки, как после постоянных пьянок. Раньше Линн спиртного не употреблял. После училища он около года служил на од ной из европейских баз НАТО. Летал на самолетах-шпи о нах "SR-71", которые за их цвет называли "черной вдовой". Крепче пива там ничего в рот не брали. Потом Вьетнам.
Когда Линн стал рассказывать Нэду о том что здесь происходит, Олдмонт-старший грустно подумал вот еще одна жертва Вьетнама. Иллюзии и идеалы воспитанного в духе "американской мечты" молодого человека не выдержали столкновения с действительностью. Такой мучительный душевный разлад Нэд Олдмонт заметил во многих американцах которые прибыли сюда чтобы защищать демократию, а вместо этого оказались вынужденными убивать ни в чем не повинных мирных граждан.
Нэд Олдмонт мог бы напомнить своему младшему брату старинную поговорку о том, что в войне первой жертвой становится истина. Люди более опытные, более циничные с самого начала не питали иллюзий относительно характера этой войны. Он много мог бы объяснить Линну, но меньше всего ему хотелось бы предстать перед братом сознательным борцом за неправое дело. Сам он предпочитал не задумываться над всем этим и в ту ночь в основном слушал Линна.
Они провели вместе несколько часов. Время от времени Линн отхлебывал виски, которое принес с собой. Он рассказывал о том, что ему пришлось испытать. Губительный огонь зениток, стоивший жизни многим летчикам, даже не в счет. Он летал теперь на транспортном самолете, сажал его на территории, занятой вьетконговцами, чтобы оставить там очередную группу сайгонских наемников; судя по огромному количеству взрывчатки, которую они брали с собой, планировались крупные террористические акции. Назад наемники возвращались с пленными; во время обратного полета их пытали прямо в самолете, избивали до смерти, а тела выбрасывали через грузовой люк. Линн, возмущенный, пытался остановить расправу, но американский офицер, возглавлявший группу, грубо приказал ему не вмешиваться не в свое дело. Командир базы, к которому обратился Линн, даже не захотел его выслушать: выполняйте свой долг, так он выразился.
Кроме того, приходилось вывозить странные мешки с маленьких аэродромов, расположенных в гористом районе, где сходятся границы Бирмы, Таиланда и Лаоса. Сдавали и получали эти грузы люди в штатском. Линн вытащил из нагрудного кармана и показал фотографии, сделанные в джунглях. Линн был запечатлен в весьма экзотической компании: помимо нескольких людей европейского вида в рубашках с короткими рукавами и в соломенных шляпах, в объектив улыбались трое коротышек в униформе цвета хаки. Фотографии были хорошими, четкими, и Олдмонт решил, что эти трое принадлежат к горному племени мео. Но не они заинтересовали Нэда, а сосед Линна в расстегнутой рубашке. Нэд встречал этого человека.
Когда Линн выговорился, Нэд проводил его и пошел завтракать. Он испугался за брата. В глазах Линна таился страх. С такими настроениями он здесь может натворить глупостей, забеспокоился Нэд. У Линна - "вьетнамский синдром", ему чудится, что смерть подстерегает его за каждым углом. Нэд Олдмонт взял в руки книгу, оставленную Линном, в которой было отчеркнуто несколько строк: "Ни у одного великого инквизитора нет в запасе такой мучительной пытки, как у страха, и ни один шпион не умеет так искусно подкараулить подозреваемого и окутать его своей паутиной в тот самый момент, когда он до конца расслабляется. Ни один проницательный судья не умеет допрашивать обвиняемого с такой настойчивостью, как страх, не оставляющий в покое свою жертву ни днем, ни ночью".
Нэд понял, что, как минимум, Линна нужно вернуть в обычную эскадрилью. Лучшим выходом было бы извлечь младшего брата из Таиланда: американские летчики несли все большие потери. Но это было ему не по силам. Во всяком случае, Линна нужно убрать подальше от людей из ЦРУ.
Человек, который сфотографировался с Линном, работал в ЦРУ - в отделе, созданном еще в 50-е годы полковником Борисом Т.Пэшем. Отдел занимался организацией убийств и похищений иностранных государственных деятелей. Особенно активны они были в странах Юго-Восточной Азии, стараясь сохранить режимы, верные Вашингтону, и избавиться от политиков, придерживающихся антиамериканской ориентации. Его брату незачем иметь отношение ко всему этому, решил Олдмонт. Но не успел ничего предпринять. Через час после того, как он расстался с Линном, ему пришлось вылететь на Окинаву, где вышел из строя один из постов прослушивания АНБ. Когда он вернулся через неделю, было уже поздно.
Пробравшись на свое место в хвосте самолета, Фил Хоукс рассмеялся. Молодой японец спал, укутав голову пледом и положив на грудь стандартную гостиничную табличку с надписью "Прошу не беспокоить", которую любители поспать вешают на ручку двери своего номера в отеле. Самого Хоукса тоже клонило ко сну, но уснуть по-настоящему в самолете он не мог. Нацепив радионаушники, он коротал время между трапезами - кормили в самолете обильно и вкусно.
Пока что он был доволен поручением, данным ему Клинтоном. Его, правда, беспокоило дальнейшее: как все-таки он сумеет отыскать в Бангкоке Нэда Олдмонта, который должен получить немалую сумму по страховому полису своей покойной жены? Странный, должно быть, человек этот Олдмонт. Уехал из Америки, из дома, оставив только адрес почтового агентства в Бангкоке, куда ему пересылают корреспонденцию… Зачем? От кого он бежал? От семьи? От привычной жизни?
Хоукс предполагал, прилетев, дать объявления в газетах, обратиться в полицию. На худой конец, решил он, можно попробовать подкараулить Олдмонта в почтовом агентстве, куда приходят письма до востребования.
Хоукс вез с собой все необходимые документы. Олдмонту не придется лететь за наследством в Америку, достаточно просто подписать бланки, уложенные в чемоданчик Хоукса вместе со свидетельством о смерти, копией завещания и даже фотографиями, сделанными полицейскими экспертами на месте, где автомобиль Лилиан Олдмонт столкнулся с грузовиком.
За три дня до отлета Хоукса в Бангкок Уилсон и Дэвис все еще продолжали ломать голову над тем, что им делать с Олдмонтом.
Компьютер сообщил: младший брат Нэда Олдмонта, Линн Олдмонт, лейтенант военно-воздушных сил, погиб при выполнении боевого задания. Похоронен на Арлингтонском кладбище.
- Похоже, из-за братца он немного свихнулся, а? - пробормотал Уилсон. - Смотри-ка, после смерти брата попросил длительный отпуск. А потом и вовсе перевелся на должность с понижением. А что его жена?
Вместо ответа Билл Дэвис показал ему какую-то бумагу. Уилсон изумленно посмотрел на него.
- А Олдмонт-то знает об этом?
- Нет. Ему это даже в голову не приходило. Я только что в этом убедился.
Уилсон погрузился в размышления. Потом взял лист чистой бумаги и стал быстро писать. Перечитал написанное. Показал листок Дэвису.
Тот пожал плечами.
- Своего рода "медовая ловушка". Только навыворот, и слишком много "если". На мой взгляд, чересчур сложно. И где гарантия?
"Медовой ловушкой" в мире секретных служб называлась западня, которую устраивали противнику с помощью женщины-агента.
Уилсон нетерпеливо прервал его:
- Ты по-прежнему не понимаешь, с кем имеешь дело. Как ты думаешь, зачем он улетел в Таиланд?.. Вовсе не для того, чтобы шляться по массажным салонам. Его тянет на место смерти брата. Тебе нужно выяснить, при каких обстоятельствах погиб младший Олдмонт. Если там что-то было нечисто, значит, сейчас Нэд Олдмонт пытается раскопать это дело. Следовательно, он в полной боевой готовности. Втравливать ребят из бангкокской резидентуры не хочется. Посылать "охотника за черепами"? Для этого потребуется санкция начальства. Так что остается только одно…
Уилсон постучал пальцем по листку бумаги, наполовину исписанному его четким почерком…
Заполнив регистрационную карточку отеля "Амбасадор", Фил Хоукс тут же поменял доллары на баты, небрежно засунул толстую пачку красно-коричневых стобатовых купюр во внутренний карман светло-серого пиджака и поднялся на пятый этаж, где на него с ленивым интересом воззрилась полусонная коридорная, которая дремала за пустым столом, придвинутым вплотную к большому, во всю стену зеркалу.
Первым делом Хоукс пошел в ванную, свет в которой включался одновременно с оглушительно гудевшим вытяжным вентилятором. Хоукс тихо вздох нул: в такой невероятно отсталой стране, какой ему пред ставлялся Таиланд, на лучшее нечего и рас счи тывать. Вытирая мохнатым полотенцем мокрые волосы, он в одних шлепанцах пошел к телефону. Номер по соль ского коммутатора он отыскал в справочнике, на кото ром покоился уже треснувший аппарат.
- Развлекайтесь, - посоветовал ему сотрудник консульства, с которым Хоукса соединил дежурный. - Такой экзотики вы нигде не увидите. Только будьте осмотрительны. Нас предупредили о вашем приезде. Завтра утром я зайду к вам. Меня зовут Дуайт Хенкинс.
Положив трубку, Хоукс задумчиво посмотрел в окно. Ночь по-южному, без сумерек, опустилась на землю. Он надел голубую рубашку с короткими рукавами, брюки из легкой, почти невесомой ткани, спустился вниз. Автоматически раздвинувшиеся при его прибли же нии двери выпустили его в душный бангкокский вечер. Фонарей не было. Освещение составляли рекламное разноцветье и свет автомобильных фар - уличное дви жение нисколько не уменьшилось.
Он спустился по ступенькам на тротуар и пошел вдоль ярко освещенной витрины магазина одежды, где не только обещали одеть с ног до головы по последней мо де, но и, если понадобится, в двадцать четыре часа сшить любой костюм. Таких магазинов-ателье, отметил по том Хоукс, было много на улицах, прилегавших к крупным отелям.
В узком переулке, куда выходил фасад "Амбаса дора", стояло несколько машин с потушенными огнями и толпилось довольно много людей. Они сидели на стуль ях, оставленных уличными торговцами едой, ко торые уже разошлись; иные, поджав под себя ноги, располагались прямо на тротуаре, какой-то парень улегся на кузов автомобиля. Хоукс недоумевал: что они здесь делают? Он не видел ни бутылок, ни карт, и эти люди не были похожи на бездельников, рассказывающих друг другу одни и те же байки.
Когда Хоукс свернул в переулок, с тротуара поднялся человек и побежал ему навстречу. Он призывно махал рукой и улыбался Хоуксу, словно тот был его братом, с которым он не виделся десять лет. Подбежав к Хоуксу, он радостно выпалил:
- Массаж! Хорошие девочки! Недорого! Здесь рядом!
В правой руке он держал замусоленные цветные фотографии местных красоток.
Коротышка, как и все эти люди, заполонившие переулок, был зазывалой так называемых массажных салонов. Эти заведения начали процветать в шестидесятых годах, когда в Таиланд прибыли американские солдаты. Накануне отправки во Вьетнам они искали утешения в этих самых салонах, которые возникали в Бангкоке с неимоверной быстротой.
В Бангкоке была глухая ночь, когда Биллу Дэвису, только что появившемуся в своем кабинете в Лэнгли, принесли телеграмму, подписанную Говардом О’Брайеном. Дэвис прочитал ее, удовлетворенно хмыкнул и пошел к Уилсону. "Все идет по плану, все идет по плану", - бормотал Дэвис.
Ночью человек не властен над собой. Днем заботы и дела отвлекали его от тягостных мыслей. Ночью он не мог справиться с собой: прошлое не отпускало его. Засиживаясь допоздна с книжкой в руках, он затягивал время отхода ко сну, надеясь, что усталость возьмет свое. Но едва выключал свет, как сон словно рукой снимало.
Сколько лет было бы сейчас Линну, если бы он сумел тогда вызволить его отсюда, добиться его перевода на любую из сотен американских баз, раскиданных по всему миру? Прошло полтора десятка лет. Сейчас Линн был бы уже зрелым мужчиной. У него были бы дети. Почему-то Олдмонт не мог представить себе лицо взрослого Линна. Тягостными бессонными ночами перед ним неотступно стоял веселый, добродушный юноша, каким был его младший брат еще до поступления в училище ВВС. А почему он, собственно, выбрал военную карьеру? Всему виной военные фотографии и медаль Нэда, которые Линн хранил у себя в комнате. Рассказывая о пережитом в годы второй мировой войны, Нэд невольно старался опускать тягостные, страшные подробности: ему и самому не хотелось обо всем этом вспоминать. Должно быть, Линну война казалась приятным приключением, собственно говоря, не ему одному…
Нэд был в Австралии, когда Линн решил стать летчиком. На пятом континенте монтировались первые установки, которые потом стали ядром гигантской системы прослушивания. В австралийской глуши, рядом с небольшим городком Алис-Спрингс, они построили огромную базу Пайн-Гэп. Там работало пятьсот человек, из них половина австралийцев, ведь официально базой распоряжаются совместно Вашингтон и Канберра, но австралийцам сотрудники Агентства национальной безопасности доверяли только техническую работу и никогда не делились полученной информацией. Кто-то назвал Пайн-Гэп гигантским пылесосом, который улавливает все радио- и телефонные переговоры, все телексы в районе Тихого океана. Значение базы - Олдмонт был одним из тех, кто предложил руководству построить ее именно в этом месте, - заключалось в ее многоцелевом потенциале и в огромном диапазоне перехвата. База находится в районе очень стабильных геологических формаций, свободном от электронных помех, и здесь наименьшая облачность в мире.
Строительство Пайн-Гэп было победой Нэда, он вернулся в Штаты в хорошем настроении и благожелательно встретил сообщение о том, что Линн решил стать военным. Возможно, в другой ситуации он был бы более благоразумен.
За окном было совсем тихо, в комнате едва слышно шипел кондиционер, но к нему Олдмонт уже привык. В тумбочке у кровати вместе с лекарствами он хранил снотворное. Когда ему становилось совсем уж невмоготу, он глотал сразу две пилюли и забывался. Но наутро он чувствовал себя, как после наркоза - он знал, что это такое: во время второй мировой войны его дважды ранили, и дважды он засыпал на операционном столе, не зная, проснется ли. Снотворное отключало в голове что-то очень важное, пилюли делали его равнодушным, а жизнь бесцельной - и из такой жизни ему хотелось уйти. Впадать в подобное состояние было опасно - кое-что он еще должен сделать на этом свете.
Линна прошили двумя автоматными очередями. Какой-то капитан из морских пехотинцев проводил Нэда в заднюю комнату при лазарете и приподнял брезент. Стреляли с близкого расстояния - форма была разорвана в клочья. Лицо Линна было спокойным. "По крайней мере он умер сразу и не страдал", - подумал Нэд.
Он прилетел на американскую базу в Удоне в северо-восточном Таиланде, сказав послу, что сам повезет труп Олдмонта-младшего на родину. Базой в Удоне тогда пользовались самолеты компании "Эйр Америка", их перегнали туда с Тайваня. От Удона было всего десять минут лета до Лаоса и полчаса до Южного Вьетнама и Камбоджи.
В самолете, который вез Линна в обратный путь, было много цинковых гробов - погибших во Вьетнаме возвращали семьям.