- Х4… Ху Фэн. 43 года. Родился в Шанхае. Проблемы с психическим здоровьем, насилие. Тоже сидел в Гундэлинь. Зарубил родную сестру топором.
Чёрно-белые глаза проплывают под рукой Жэньтана. Следующий рапорт, следующее лицо оживает под ударом указательного пальца.
- Х5… тоже убийца. Долгая история мелких правонарушений и насилия. Лю Цинде. 27 лет. Родился в Шанхае. Многообещающий подонок. Попал в Гундэлинь за угрозы и вымогательство. А следом и к вам попал.
Глаза Пиао скачут с распечатки на распечатку. Паспортная фотография… таким когда-то был человек. Лицо трупа, вытащенного из Хуанпу, заляпанное грязью… таким стал человек. Смоделированное на компьютере лицо, плод гудения железа и щёлканья клавиатуры… а теперь он вот такой.
- Х6… Пэй Дэцай. 33 года. Родился в регионе Хэньань. Наркокурьер. Пойман при переходе границы между Новыми Территориями и Шэньчжэнь с грузом чистого героина. Крутой, но привык к деньгам и роскоши. В Гундэлине ему их не хватало.
Глаза Жэньтана переползают на следующий рапорт.
- Х8… последний ваш клиент. 27 лет. Родился в Шанхае, по соседству с Гундэлинь. Далеко от дома не ушёл. Зовут Янь Цзыян. Лежал в психиатрической лечебнице. Полный псих. Отрезал яйца двоюродному брату, тот умер от кровопотери. Потом пытался отрезать яйца себе. Надо было ему не мешать. Заключён в Гундэлинь.
Он потирает руки, а потом вытирает об угол скатерти, будто у него на ладонях дерьмо, а не пот.
- Ты уверен, что это они?
Жэньтан поднимает взгляд. В уголках рта проявляется злость. Светло-жёлтый желток перепелиных яиц устроился в щелях зубов.
- Уверен. Ради этого ты мне угрожал? Вот они, целые лица. Вот их паспорта.
Пиао наливает чаю себе и Барбаре. Запах утра понедельника.
- Я угрожаю потому, что никто, включая тебя, не делает свою работу кроме как из-под палки.
- Ну что, ты получил, что хотел и толку? Они всё равно мертвы, а я больше не боюсь твоих угроз и не считаю тебя своим другом.
Глаза старшего следователя находят окно. По ту сторону озера - медленная волна гинкго, изгибаются стены парка… массово идущий на обед город, увенчанный Жёлтыми Драконами, едкими горчичными облаками, поднимающимися из сотен тысяч заводских труб. Покой сада, мясорубка, подступившая прямо к его стенам, как можно примирить такие противоположности? И что-то в словах Жэньтана не даёт Пиао покоя. Что-то здесь не так, что-то выпадает. Ещё одно противоречие.
- Как они вообще оказались в Хуанпу? Они ведь совершили тяжкие преступления. Четырём из пяти светило верное лаогай… пожизненный срок. И это ещё если повезёт. Как их вообще выпустили из Гундэлинь, что они делали на свободе?
Пиао думает вслух. Говорит скорее для себя и для бога, который никогда не отвечает. Жэньтан встаёт уходить, грубо отпихивает стул. Лезет в глубину брючного кармана и швыряет пару смятых банкнот и монеток на стол.
- Не хочу, чтобы ты, сука, платил за мой чай…
Он обходит угол стола, тень его, голова его нависают над плечом Пиао. Чувствуется тепло его дыхания. Мощная смесь свиной ветчины, дорогого табака и долгого сна.
- …почитай рапорты, следователь Пиао, кто сказал, что их выпустили из тюрьмы Гундэлинь? Только один был на свободе. Цинде. Твой помощник, Яобань, должен бы всё о нём знать. Это он упёк его за решётку. Может, тебе стоит спросить тех, кто вокруг тебя - как так получается, что они молчат, доставая из реки знакомого покойника?
Голос Жэньтаня иглой вонзается в среднее ухо старшего следователя и доходит до мозга.
- Остальные четверо, Юнши, Фэн, Дэцай, Цзыян… их не выпускали из Гундэлинь. "Официально". Как ты сказал, они совершили тяжкие преступления. Судья оценил. Их казнили за день до того, как ты вытащил их из Хуанпу. Официально их тела сгорели в тюремном крематории. Официально ты никак не мог вытащить их из реки. Официально ты расследуешь убийство, которого никак не могло произойти. Официально их уже расстреляли…
Он поправляет очки.
- …ну и с чем ты остался, мой охуительно опасный друг?
Шаги его беззвучны. Когда старший следователь поднимает взгляд, Жэньтана уже нет. Только звук остаётся в голове Пиао, тысячи вопросов, и каждый из них просится на язык. И через лабиринт тянется единственная красная нить. Название Гундэлинь. "Лес добродетели".
Глава 15
Улица Нанцзин протянулась на шесть миль. С запада на восток врезается она в город потоком ветровых стекол, и режет его, как бритвой, на две части. На ней разлеглись четыре огромных универмага, начиная с номера 10 на Нанцзин, 635, где покупки делают сами китайцы. Универмаг номер 1 на Нанцзин, 830, тот, что с краю Народного Парка, самый большой в стране. На его просторах есть все, что позволено иметь китайскому труженику.
Остальные магазины также хотят ухватить свою долю прибыли от ежедневного миллиона прохожих. Купите шёлка на Нанцзин, 257. Или драгоценностей на Нанцзин, 428. Синьхуа продаст вам книги в доме 345. Фарфор и керамику вы найдёте в 550-м и 1698-м. Тофу и дичь в ресторане Янчжоу, Нанцзин, 308. В 190-м торгуют флагами и гобеленами. Обшитая деревянными панелями столовая кантонских Синья ждет вас в доме 719. Парикмахерская Синь Синь в 546-м. Восемь мастеров стригут без остановки. Мужчин - на первом этаже, женщин - на втором. Добавьте пять юаней - и вот вам традиционный массаж в специальном массажном кресле. На углу с Сычуань Чжунлу стоит кофейня Дэда Сицайшэ, где подают знаменитые шоколадные булочки. Через пару дверей, в доме 143, расположился Дунхай Фаньдянь и мятный кофе. А за углом магазин косметики "Друг лица". Их знаменитая "питательная пудра" - в центре витрины. А на полках - ряды тюбиков помады, рядом - большой пластмассовый сверкающий палец. Длинный элегантный ноготь выкрашен красным лаком. Очень красным, кроваво-красным.
Этот бар находится на Нанцзин, но в неудачном месте. Далеко от престижных магазинов и дорогих отелей. То есть с той стороны лошади, где хвост и, само собой, навоз. Туристы сюда не лезут, а Нанцзин сливается дорогой, ведущей в аэропорт Хунцяо.
На двери ничего не написано, запросто можно пройти мимо. За дверью - полутёмный коридор, крепко воняющий мочой и слегка - маотай пятидесятиградусной крепости. Вниз по лестнице - бар. В стране, где все на виду, здесь можно укрыться, затеряться. Исчезнуть, надравшись в хлам. Ещё не вечер, но бак позади прилавка полон пустых бутылок без этикеток. Две из них - Яобаня.
Шишка у бара берёт еще одну. Пиао провожает его взглядом. Замечает, как начищены его ботинки. Закрывает стакан ладонью, отказываясь от предложения Яобаня налить ещё.
- А вы, госпожа американка, попробуете жёлтого вина?
Пиао переводит.
- Хорошее вино?
Пиао пожимает плечами.
- Кому как. Мне не нравится. Это старое вино, мутное, оно путает мысли. Много лет оно лежит в земле в глиняных бутылках. Затем его смешивают с молодым вином. Напоминает ваше шерри. Если вам нравится липкий сироп, тогда другое дело. Но в нем 19 градусов, пиво после него покажется водой.
Яобань улыбается, наклоняя бутылку. Барбара качает головой, сплетает пальцы цвета слоновой кости над стаканом.
- Уж лучше я добавлю воды.
Пиао подливает ей Цинтао, янтарная волна пива словно согревает ей пальцы.
- Хорошо, босс, как же хорошо. Как на Новый Год. Почаще бы так сидеть.
Глаза закрыты, варёная сарделька языка розовеет между зубами - Шишка одним глотком вливает в себя вино. Снова наполняет стакан.
- Я легко договорюсь с водилами из "Свободных перевозок" перевезти сюда наш кабинет, Босс. Мне подойдет вон тот столик.
У самого бара. Старший следователь улыбается:
- Ну, раз речь зашла о работе…
Она не зашла, но деваться некуда.
- Нужно проверить кое-кого. Всё, что сумеешь найти. Я хочу знать всё.
- Что, надо выяснить, какого цвета у них говно?
- Ну, в полицейских учебниках написано немного по-другому, но в целом ты уловил мою мысль.
Шишка с улыбкой забирает список из пяти имен, просматривает и суёт в карман. Вроде никого не узнал. Но всё это время желудок Пиао сводит судорогой от страха.
- Выпьете ещё, миссис американка?
- Конечно, я же среди друзей, правда?
- Босс?
Пиао вздрагивает. Язык будто примёрз к небу, позабыв, как говорить. Бутылка, замерев на полдороге, роняет сверкающие капли вина на сколотый пластик стола. Шишка ставит бутылку на место и лезет в карман за списком. Глаза пробегают имена.
- Лю Цинде. Босс, а этого пиздёныша я знаю. Лю-ман, которого я год назад засадил за решётку. О чем речь-то?
К Пиао возвращается дыхание, вместе с ним и слова.
- Пятеро. Из реки, те, которых мы не смогли опознать.
- И вы уверены, босс, что среди них был Цинде?
Следователь кивает.
- Да. Я что, не узнал бы его?
Пиао допивает пиво, замечая только его сладость, не чувствуя горького послевкусия.
- Он был изувечен, глаза выдавлены, лицо разбито кувалдой…
Он позволяет Шишке сорваться с крючка; испытывает облегчение, что тот ничего не скрывает. Шишка всё-таки остаётся его человеком.
- …и грязный, и в воде разбух…
- Шеф, не мог я его не узнать!
Барбара чувствует непонятную напряженность и хочет помочь:
- А лю-ман это кто?
Старший следователь поднимает взгляд от стакана.
- Гангстер. Крутой…
Снова - в стакан, лишь бы не встречаться взглядом ни с кем.
- Конечно, мог узнать. Но не узнал. Из-за этого мы потеряли кучу времени. И кто знает, чего ещё нам это стоило. Ладно, собери отчёты по ним, и будем танцевать от этого. А пока расскажи мне про Лю Цинде.
- Босс, вы меня проверяли? Вы же меня проверяли!
Пиао пододвигает свой стакан к кулаку Шишки.
- Это дело всех нас проверяет. А пока выпей со мной, глянем, что там за бормотуха в новой бутылке.
Он впихивает стакан в руку Яобаня, прижимая его пальцы к прохладному стеклу. Теплые живые пальцы. И как он мог так подумать про Яобаня! Это дело, оно стряхнёт в воду всё, что не привязано.
Пиво и вино дружно хлещут на стол, когда стакан Яобаня врезается в стакан Пиао.
- Бля, Босс, снова мы с вами вдвоём против всего этого грёбаного мира. За Паня и вашего брата.
- И за Вэньбяо.
- Щенок еще был. За Вэньбяо.
- И за Бобби.
Стакан Барбары звякает о два других. Секунда тишины, как последний росчерк на протоколе о пересечении границы. Пиао кладет руку ей на плечо.
- Вы всё лучше понимаете китайский язык. Нам надо поосторожней обращаться со словами при вас…
Обмен улыбками.
- …за Бобби…
Старший следователь наполняет всем стаканы.
- …пока мы отдаем дань этой бутылке, расскажи мне все-таки про этого гадёныша, Лю Цинде, которого ты упрятал за решётку.
Яобань крепко прикладывается к стакану, громко глотает.
- Он был мелкой сошкой, но мечтал высоко подняться. Помню, вонял он как е-цзи. Блевотина, политая духами.
- Е-цзи значит дикий фазан, а еще проститутка.
Барбара смотрит, кивнёт ли Пиао, одобряя её перевод. Тот кивает. Шишка делает последний глоток. Капля вина бежит с его губ на подбородок, потом на стол.
- Знаете Ли Чжэня, владельца ресторанов и нескольких клубов? Еще сутенеры и рэкет во французском квартале… наверняка и наркота, но доказать мы не можем. Цинде работал на него, но хотел отгрызть кусок территории для себя. В основном поборы за защиту. Вымогательство и запугивание - всё, что мы смогли ему предъявить. Думали его прижать и добраться до Ли Чжэня. Должен признать, он оказался крепким орешком, ни слова не сказал.
Бармен вытирает стол. Тряпку он, похоже, стирал в ближайшей канаве. Яобань молча ждёт его ухода.
- Чжэнь и Цинде - дальние родственники. У них семейный бизнес. Каждый чей-нибудь брат или брат брата. Легче забраться в задницу верблюду в песчаную бурю, чем к ним.
Пиао пьёт пиво.
- Туз без колоды он, этот Чжэнь. Человек-легенда у себя в сортире.
- Его пытаются взять уже хуй знает сколько лет, Босс. Поговаривали, он с крышевания переключился на наркоту. А сейчас вроде думают, он всегда ею занимался. А рэкет - для прикрытия.
Пиао допивает пиво, пена сползает на дно стакана.
- Чжэня не взять, потому что не рэкет, а он сам - прикрытие.
- Шанс всегда есть, босс. Но потяни за веревочку - и какое дерьмо ты вытянешь? Ровно как обычно - жирного высокопоставленного партийного мудака. Громче всех орущего про коррупцию в правительстве.
- Слизняки. Их склизкий, липкий след всегда ведёт домой.
- Или к другому слизняку, - добавляет Барбара.
Шишка с улыбкой вытрясает последние капли вина из бутылки. Его ничуть не смущает вот так ждать, пока капельки с горлышка упадут в стакан. Он качает головой.
- Знаете не понаслышке, госпожа американка, да?
Она кивает, поднимая стакан.
- Да, Босс, Цинде - тот ещё ублюдок. Меры он не знал, так мне кажется. Стал бы крутым лю-маном или трупом в морге.
Яобань поднимает стакан, наклоняет надо ртом, жёлтые капли вина падают ему на язык.
- Паскудник несчастный. Огрёб дважды.
- А Чжэнь где?
- Здесь, Босс, видел его на улице Фучжоу. В Хун Ци ехал, только вообразите, такой мудак - и в Красном Флаге.
- Удивил. У нас в Шанхае мудаки по канавам не валяются, они ездят в лимузинах.
Шишка хохочет, запрокинув голову. Чёрные круглые ноздри напоминают Пиао транспортные тоннели под Хуанпу, около пагоды Лунхуа.
- Где его можно найти?
- Чаще всего он бывает в ресторане на улице Вэньань. В её торговом конце. Название какое-то глупое, что-то про утку. Хрен вспомнишь. То ли жареная утка, то ли большая утка. О, больная утка, точно, "Больная Утка".
Яобань качает головой в искреннем недоумении:
- Как можно ездить в Красном Флаге и так обозвать собственный ресторан? Да таких надо под постоянный надзор, как угрозу для честных людей.
Следователь не спорит. Ресторан его дяди у парка Ичуань называется "Плачущая клёцка". Пожалуй, не стоит приводить Яобаню такие примеры. Дядя не из тех, кому придется по душе постоянный надзор.
- Может, заглянем к нему, а, Босс?
Пиао следит за каплями вина, они стекаются в лужицу и капают со стола.
- Пожалуй, это самое малое, что мы можем сделать для честных жителей нашего города.
Час за часом, бутылка за бутылкой. Часы и бутылки.
- А что общего могло быть у Бобби с пятью китайскими головорезами из шанхайской тюрьмы?
Пальцы Барбары поправляют золотистый завиток, лезущий в глаза.
- Просто из головы не выходит. Где здесь связь, Пиао?
Он ведёт пальцем по кромке стакана:
- Стальная цепь, сковавшая восемь трупов - вот связь. Это значит, что-то ещё их объединяло, что-то очень важное…
Он не хочет на неё смотреть. Искреннего взгляда синих глаз ему просто не вынести.
- …какой-то секрет. И ваш сын тоже был его частью.
- У Бобби не было секретов.
Голос её звучит громко, но в нём прорезается нотка сомнения.
- Вы забываете, что я полицейский. Профессиональный циник. Все что-нибудь скрывают. Тайны есть у каждого.
- Например, у меня секретов нет, мистер полицейский. У политиков на такие вещи просто нет времени, мы слишком заняты раскапыванием чужих тайн.
- В Китае всё наоборот. Наши политики так заняты упрятыванием своих тайн, что на чужие у них просто не остаётся времени. Может, так честнее?
- Честнее?
Она хохочет. Он никогда не видел таких белых зубов.
- А честность тут с какого боку? Скажите мне, следователь, раз уж мы заговорили о честности. Что за секрет был у Бобби? У Бобби и других? Не сомневаюсь, что у такого циника хоть одно предположение, да имеется?
- Имеется, всегда и обо всем.
- Ну так выкладывайте!
Ей не понравится то, что он скажет. Он задерживает выдох, готовясь вытолкнуть им слова.
- Наркотики. Только этот бизнес настолько жесток. Через Новые Территории к нам лезут банды из-за границы, везут товар. Там жестокость - норма. Не такая, но сравнимая. Мы хорошо справляемся. Многих берем, выносим суровые приговоры. Во многих случаях обнаруживается, что замешаны госчиновники - визы, паспорта, разрешения на проезд. У этих - самые суровые приговоры.
- Но ведь у вас нет прямых доказательств, что Бобби и другие были связаны с наркотиками?
- Мы знаем, что двое из найденных в реке были наркоманами. Третий работал на Ли Чжэня, подозреваемого в распространении наркотиков. Мы пока ничего не знаем о Е Ян. Ждём донесений. Ваш сын и Хейвуд не похожи на наркоманов, зато они могли свободно перемещаться по стране, выезжать за границу без необходимых китайцу документов. Наркобизнес испытывает постоянную потребность в таких людях, хотя они редко с ним связываются. Уважаемые люди, на ответственных должностях, облечённые доверием, свободно путешествующие - вы и представить не можете, как это ценится.
Ярость плещется в ее глазах. Синева блекнет, уступая кинжально-серому цвету.
- Да уж, ты не упустил возможности. Я попросила всего лишь сказать твоё мнение, а не подать его с гарниром! Два наркомана и один мудак, связанный с толкачом, еще погоды не делают. Боже правый, да если хватать каждого, кто знаком с наркоманом или пушером, половина американского сената и конгресса давно бы загорала на нарах!
Пиао зло щурится:
- Надеюсь, ты шутишь?
Она не слушает.
- А то, что они с Хейвудом были людьми со связями и могли свободно передвигаться, это вообще херня. И уж никак не подтверждает, что они были связаны с наркотиками. Облажался ты, старший следователь, попал пальцем в небо.
Пиао заинтригован:
- Херня?
- Херня. Херня. То есть на это вообще не стоит обращать внимания.
Её раздражает, что надо упрощать мысль, повторять слова. А ему неловко.
- Но, Барбара, я еще не закончил свою мысль.
- А тебе никто не говорил, старший следователь, что мысли у тебя дикие?
- Да, говорили, те, кто осмелился. И ещё куча народу просто не посмела. Так что благодарю за честность.
- Вот мы опять вернулись к вопросу честности. Вообще-то нам, политикам, сложно говорить о таких непривычных материях.
- Зато мы, полицейские, узнаём её с первого взгляда. В смерти твоего сына и остальных я вижу честную и серьёзную, глобальную проблему. Те функционеры, что стоят за этими убийствами, уже чувствуют, как ствол винтовки вжимается в затылок. Они в панике. Они боятся и уничтожают свидетелей. Ваш сын, Хейвуд, Е Ян, остальные… просто свидетели. Живые улики. Ничего больше. Никаких сыновей и дочерей. Уничтожают улики, чтобы нельзя было добраться до них. Пань, мой двоюродный брат Чэн, студент…
Рука так и лежит у неё на плече. На ткани. На коже. Жесткое на мягком. Грубое на нежном. Не убирать бы, но он чувствует, что пора.