Он бросает его в пакет и запечатывает его. Ужас достиг пика и теперь спадает. Адреналин выгорает… и мелкой сдачей с него в груди нарастает дрожь, лихорадкой растекается по телу. Старший следователь поднимает пакет к свету; кровь пачкает целлофан как гротескная пародия на окно из цветного стекла. Ещё один кадр добавляется к той плёнке, которая будет проигрываться в опустошении его ночей. Против воли он убирает пакет в карман.
- Думаю, можно считать, что нас предупредили.
Стойка сделана из хрома и стекла. Заказываешь выпивку, пьёшь, платишь, отваливаешь. Никакого риска расположиться с уютом. Пиво охлаждено, тайское пиво, "Тигр". Горькое, как слёзы. Улыбка официантки ещё холоднее.
- Ну что, Босс, в такие моменты пора уже бросать дело…
Он избегает смотреть в глаза Пиао, ему кажется, он знает, что может там прочитать, но соглашаться с этим уже не готов.
- …вы сказали, что нас предупредили.
Старший следователь смотрит через плечо Яобаня в окно. Везде ему неуютно. Нигде он не дома.
- Они довели до меня сообщение. Вытаскивая нос Чжиюаня изо рта, я отчётливо его понял.
- И что же они хотели сказать?
Старший следователь приканчивает пиво, сигналит официантке, и через несколько секунд у его локтя материализуется новая бутылка "Тигра".
- Восемь человек в реке. Студент…
Он выливает полбутылки в стакан Шишки.
- …Пань и мой двоюродный брат, Чэн. Ты как, думаешь, что я могу отказаться от этого дела?
Он качает головой.
- Я говорил всего лишь, что нас предупредили. Ничего больше. Если нас предупреждают, значит, мы подбираемся всё ближе и ближе. Это добрый знак.
Пиво на губах холодно, как труп.
- Никто не видел нас у чжао-дай-со Липинга. Не знаю, как они узнали про Чжиюаня, но знаю наверняка, что если бы они знали про меня, я бы тоже сейчас ехал в городской морг.
- Но, блядь, что нам теперь-то делать?
Пиао смотрит в бутылку, там колышется его отражение. Он лезет в карман, вытаскивает маленькую, засаленную книжицу.
- Надо поработать над этой книжкой, это журнал телефонных звонков из комнаты Чжиюаня. Тут вырвана страница. Судэксперт может быть сумеет восстановить текст по выдавленным следам на следующей странице. Кроме этого даже не знаю…
Он давно не ел; алкоголь впивается в него бархатными клешнями.
- …наверно, стоит попытаться собрать воедино нестыкующиеся куски. Сейчас в этом деле нет единого смысла, мы вынуждены смириться с хаосом от того, что не знаем многого.
- Сука Липинг…
Яобань сплёвывает на пол. Харчок жирный. Белый.
- …это он, гадёныш, стоит за всем делом. Контрабанда, трупы в реке… вообще всё висит на нём, я уверен. Надо сейчас вломиться к нему в кабинет. Схватить его за яйца и тащить до самого Пекина, шваркнуть перед Политбюро…
Он закидывает в глотку пиво.
- …эта сука - убийца. Это из-за него мой брат, Пань, погиб.
Он смотрит глубоко в глаза Пиао.
- …я хочу его выебать, Босс, вы же понимаете?
Он понимает, конечно, но и многое другое он понимает тоже.
- Вломись сейчас в кабинет Липинга, и через десять часов нас будут вылавливать из Хуанпу, а носы наши другой следователь распихает по пакетам. Ты же понимаешь?
Шишка кивает, и нежелание просвечивает в этом кивке, как прожилки в мраморе.
- Я знаю, Босс… Просто это всё так сложно. Мне сильно не хватает Паня. Я никогда не думал, что буду так говорить про этого тощего дрочилу, но я сильно по нему скучаю.
Пиао ничего не говорит. Сейчас наступила пора помолчать и выпить пива. Слова приходят потом, когда он, положив руку на плечо Шишке, выводит его из бара, и ночной воздух обрушивается на них.
- Мы живём в хаосе и молим предков послать нам удачу… Хотя бы капельку удачи.
Выходной… но ты никогда не будешь совсем свободен от службы. Пытайся обмануть себя. Делай обычные дела, как все остальные люди, хоть и необычными способами. Спи, ешь, гуляй, общайся. Но на заднем фоне всё время маячит дело.
Везде и всюду. Чувствуй удар страха каждый раз, когда мимо проезжает седан Шанхай. Следи за ним. Жди, что машина вылетит на тротуар, и по растрескавшимся камням понесётся на тебя. Выходной.
Липинг уже ждёт его.
- Выходные не пошли тебе на пользу, старший следователь?
- У меня вся голова забита делом Хуанпу. Похоже, с тем же успехом я мог сидеть здесь и работать.
Он произносит слова, но всё время помнит… дым, перелетающий через стену и стелющийся над водой.
- Мне пришла жалоба от детектива Юня. Ты лезешь в его дело, в убийство товарища Чжиюаня. У тебя есть свой интерес в этом деле?
Шеф оправляет китель, разглаживает его. Глаза опущены.
- А разве у нас у всех нет интереса в этом расследовании, товарищ Липинг? Товарищ Чжиюань был почётным членом Партии, его убили несомненно без всякого повода и в крайне жестокой форме.
- Я знаю, как его убили, детектив Юнь уже передал мне рапорт. Каков твой интерес в этом деле, старший следователь?
Его слова окрашены нетерпением.
- Никакого особенного интереса нет. Я просто шёл мимо, товарищ Липинг, и сумел оказать помощь детективу Юню.
- В смерти товарища Чжиюаня есть свои сложности. Для тебя, старший следователь. Для тебя…
Его губы стиснуты, сморщены, как резаная бумага.
- …формальные обвинения против тебя, как инициированные в Даньвэй товарищем Чжиюанем, будут сняты. Он был главным свидетелем в этом деле. Нет председателя Шицюй. Нет и обвинения…
Формальные обвинения сняты. Слушание в Даньвэй отменено. Его карьера спасена, и всё это ценой крови одного человека. Но сейчас будут и другие слова… такова жизнь. Таков Липинг.
- …ты сложишь с себя все полномочия. Оставишь у меня корочки. Пистолет. Немедленно будешь отстранён от работы. Мы обеспечим быструю передачу всех твоих расследований…
Из окна в коридор Пиао видит, как Юнь идёт к нему в кабинет. Прыщи его сияют. Ботинки в грязи.
- …детектив Юнь возьмёт на себя полноту ответственности за все твои дела. Все папки, материальные улики, всё, что относится к этим расследованиям, надо вернуть. Тебе нельзя входить в кун ань чу вплоть до особого приглашения. И Пиао, я тебе гарантирую, скоро тебя пригласят…
Каждое слово вонзается, как крючок, глубоко и больно.
- …твои привилегии как старшего следования в Бюро Общественной Безопасности отменены. Ты займёшь место обычного гражданина Китайской Народной Республики. Тебе нельзя выезжать за пределы города. Твоя машина, старший следователь Пиао, пусть остаётся у тебя. Куда тебе бежать? Где прятаться? Уличные Комитеты станут моими глазами. Процессы Даньвэй, движущие силы Партии и её слуг - моими пальмами. Свобода в бутылке, Сунь Пиао. Свобода в бутылке. Наслаждайся, пока можешь…
Юнь стоит в дверях, воняя нафталином и говном.
- …детектив Юнь получит от тебя подробные отчёты.
- Не понимаю, что происходит, товарищ Липинг? Если слушанья в Даньвэй отменяются, а формальные обвинения снижаются, о чём мы вообще говорим?
Шеф Липинг подходит к окну. В чёрно-белой картине появляются цвета.
- Ты не понимаешь, о чём мы говорим, это ты, старший следователь?
Он улыбается.
- Ты отстранен от работы. Тебе нужно очень хорошее и крепкое алиби, где ты был и что ты делал позапрошлой ночью. Ты стал главным подозреваемым в деле убийства досточтимого председателя Шицюй, товарища Чжиюаня.
Глава 28
Десять фотографий 25×20… чёрно-белых.
Один лист А4 с печатным текстом.
Одна короткая, написанная от руки записка.
Их приносят в толстом конверте из плетёной манильской бумаги.
СОБСТВЕННОСТЬ СОЕДИНЁННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ. СТРОГО КОНФИДЕНЦИАЛЬНО.
…маниловый конверт лежит в потёртом кожаном пакете для диппочты. Барбара ломает печать, разворачивает пакет. Бросает его на кофейный столик. Отводит глаза от курьера, Макмурты. Он выглядит нервным, раздражённым. По очереди она берёт каждую фотографию. Изображения составлены из мозаики точек. Всё серое. Фотографии делали при слабом освещении на плёнку с удивительно высокой светочувствительностью. Квартира на улице Дун Хуа Мэнь… в паре кварталов к востоку от Запретного Города, Пекина. Другие фотографии, линии острые, как отточенное лезвие. Высокое разрешение. Их делали через оптоволоконный эндоскоп. Отель Синьцяо на Дунцзяоминьлу. Тонкая дырочка просверлена в рамке картины в комнате 92 в соседние апартаменты.
- Ох, товарищ.
Шёпот. Надушенное дыхание веет ей на ногти. Когда она читает сопроводительное письмо. Когда взгляд её возвращается к фотографиям.
- Ох, товарищ.
Собирает материалы, убирает в конверт. Распечатка, имя внизу страницы и на записке, Кармайкл… тают во тьме конверта. Тот исчезает в пакете для диппочты. Он всё правильно сделал. Давление. Личные договорённости. И мёд, и дерьмо. Прекрасно. Она встаёт, отдаёт пакет назад Макмурте.
- Передайте по своим каналам сообщение. Скажите Кармайклу, что он всё сделал отлично. Скажите, мы всё обсудим. Он поймёт, что это значит.
Вот уж наверняка он поймёт, что это значит. И когда Макмурта уходит:
- Скажите, чтобы не переживал, мы обсудим всё раньше, чем он думает.
Тот закрывает за собой дверь. Всеохватывающая вонь табака медленно ослабляет пальцы. Барбара садится за стол, чувствует в руке тяжёлый, наполненный стакан виски. На красном дереве кофейного столика лежат открытки от Бобби… она их читала, перечитывала.
Да, скажи ему, что он сделал всё отлично…
Больше она их не читает. Идёт в кровать. Спит. Видит сны. Видит шесть фотографий 25×20, где товарищ тонет в потоке ломаной чёрно-белой сетки.
Глава 29
- Выглядишь устало.
А ты выглядишь прекрасно… думает он, но сказать не осмеливается.
- Это я у нас детектив. Откуда ты узнала, где я живу?
Барбара подмигивает.
- Сотрудник американского правительства в Китае имеет кое-какой вес, старший следователь Пиао. Ну что, ты пригласишь меня пройти, или мне таки придётся готовить еду прямо в дверях?
Она протягивает ему два бумажных пакета из супермаркета Цзин Цзян, аккуратные, хрустящие, гладкие и с острыми углами. Внутри лежат упаковки, настолько совершенные, что их не хочется открывать. Он берёт пакеты, мимолётно гладит её руки… и ужасно хочется взять каждый пальчик по очереди и нежно облизать.
- От еды я ещё ни разу не отказывался. Заходи, попытаюсь найти где-нибудь пару чистых тарелок.
Она переступает через мозаику писем и идёт следом за Пиао в кухню. Комната его способна вызвать кошмары.
- Вижу, что на домашние дела ты не привык тратить время.
- Домашние дела?
- Ну да, домашние дела. Убраться. Подмести. Помыть тарелки.
Она протягивает Пиао грязную тарелку, на пальцах у неё следы жира. Глаза ищут кухонное полотенце, которого сроду не было.
- Домашние дела, ясно, теперь понимаю, что это значит.
Он улыбается, осторожно опуская тарелку обратно в раковину, где уже бугрится неприлично высокая куча.
- Извиняюсь за бардак. На работе я поддерживаю строгий порядок. Каждую минуту, каждый день. Дома порядка и в помине нет.
- Я заметила.
Она берёт его за руку и тянет к раковине.
- Ты мой посуду, а я буду готовить еду. Если найду, где.
Барбара разбирает на столе пустые бутылки из-под Цинтао, открытые письма, неоткрытые письма, отчёты, надкусанное пирожное. Распаковывает овощи… перцы, молодую сахарную кукурузу, водяные каштаны, чилийский перец, капусту, грибы, побеги бамбука. Собираясь готовить китайцу китайскую пищу, она идёт на определённый риск. Вообще приходить сюда - уже риск. Лучше бы приготовить ему бифштекс. Лучше бы вообще сюда не приходить. Уехать без разговора с ним.
Снова задаёт вопрос, на который он не ответил.
- Выглядишь устало.
Он отворачивается от неё. Горячая вода из крана почти заглушает слова ответа. Поток бьётся в окно, блестит слезами. Никогда ничего не спрашивать; никогда ничего не показывать. Так сложно изменить схемы, на которых построена твоя жизнь.
- Я нахожусь под следствием. Старший следователь под следствием.
Нож нарезает грибы. Мгновение сопротивления, а потом лезвие проходит через шкурку, режет плоть… беспрепятственно.
- За что?
- Тун чжи, который выдвинул против меня обвинение, убит. Меня считают главным подозреваемым.
Она тянется за красным перцем. Нож входит в его тело, вырезает зелёное пятно ножки. Подцепляет её, вытягивает. Режет сам перец на палочки одинаковой толщины. Сок… красная вода пачкает разделочную доску.
- Это нелепо. Они психи. Стоит тебе объяснить, где ты был и чем занимался, они сами увидят, насколько нелепы все обвинения.
- У тебя это так просто звучит. В Америке может такие дела проходят без осложнений. Но в Китае так не получится. Точно не у меня и не сейчас.
Слой за слоем… падает тёмная зелень, все светлее… светлее. Стальное лезвие входит в самое сердце капусты.
- Но это же всё несложно. Произошло убийство. Ты был в другом месте. Ты его не убивал. Несложно же?
Несложно, какое красивое слово. К этому хочется стремиться. И этого он никогда не знал. Дыхание становится тяжелее, комок растёт в груди. Как в ту пору, когда ты был ребёнком, прежде чем разрыдаться, изо всех сил сдерживал слёзы. Пиао выкручивает оба крана на полную. Потоки ледяной воды и кипятка смешиваются на грязной эмали. Волна пара поднимается вверх у него перед лицом.
- Для них это действительно несложно. Я стану убийцей. Я якобы убил товарища, который мог вырыть для них могилу. Они казнят меня, ведь я тоже могу вырыть для них могилу. Одним махом они убивают двух зайцев.
Он выключает краны. Только звук ножа, режущего капусту, наполняет комнату. Она не слышала. Может, и вправду не стоило ей знать.
- Когда закончишь мыть посуду, почисти лук, - говорит она.
Старший следователь поворачивается, руки в пене, волосы убраны в подобие следов, которые волны оставляют на мокром песке пляжа.
- Что, весь, нам столько нужно?
Барбара поднимает глаза, горе вплетено в её улыбку.
- Нет, просто хочется посмотреть, как плачет взрослый мужик.
Палец Барбары движется по контуру лица на фотографии. След в форме сердечка остаётся на толстом слое пыли. Лицо прекрасно строгое… паззл идеальных черт, сошедшихся в идеальной гармонии. Внезапно чувствует, что ищет в ней что-нибудь плохое.
- Твоя жена?
- Моя жена. Линлин.
Притягивает её к себе. Прижимает к стене. Быстро, грубо, будто только силой может удержать её рядом. Не дать ей сбежать. Дыхание Барбары, в нём мешаются пять специй и побеги лимона. На губах перечный соус. Шёлк, хлопок, её одежда… хранит её тепло, лёжа на полу. Снова входит в неё под тайные слова. Дыхание у него на плече, на шее. Клочья ароматного тепла. Мочка уха, зажатая в зубах. Грудь к груди. Пот к поту. Второй раз получается ещё лучше. Он думает об этом, размышляет, как тронуть её, похитить у её тела все сокровища. Как он завоюет территорию, на которую она объявила права, когда они впервые занимались любовью. Она целует его, будто это их первый поцелуй, последний поцелуй. Вкладывает в него всё. С Линлин всегда было совсем по-другому, будто она уступала ему, выполняла часть контракта. Написанного чёрным по белому.
- Когда ты написала, что собираешься возвращаться в Америку. Я знаю, теперь кажется совсем невероятным, что мы найдём убийцу твоего сына…
Его губы прижаты к её шее, поднимаются вверх, ласкают линию челюсти. Сладкий плод ушей.
- …но мы узнаем, кто за всё отвечает. Я тебе обещаю.
Палец Барбары ложится ему на губы. Плотина перед струёй слов. Внезапное ощущение, что они станут последним, что он от неё услышит. Последним, что будет у них общим.
- Не давай мне обещаний, которые не сможешь выполнить, Сунь. Они спустят это дело под откос, и нас вместе с ним. Убийцу Бобби не найдут никогда. Мы оба это знаем.
Убирает палец. Быстро, слишком мимолётно заменяет его губами. Но их вкус изменился. Соль и кофе из зала ожидания в аэропорту. Она уже попрощалась.
- В субботу я улетаю в Нью-Йорк с Чарльзом Хейвеном.
Глава 30
…капельку удачи.
Отстранение… говно в подмётке ботинка. Сэндвич без наполнителя. Жизнь на голодном пайке, будто ему перекрыли кислород. Струны, на которых он держался, отрезаются одна за другой… и он падает. А потом тень Липинга вырастает над кампанией по его травле. Озлобленность. Пиао, ещё вчера старший следователь… а теперь его осаждает толпа сотрудников БОБ. Глаза прячутся в тенях козырьков. Проклятия, шутки… в ветре их вонючего дыхания. Скоро издевательства принимают ежедневный характер, стоит ему выйти из дома. А потом за ним следуют неопознанные машины. Лица, которые он не знает. Под толстыми бровями косятся глаза. А потом мусор, говно… запихнутые ему в почтовый ящик. Телефон звонит день и ночь… непрерывно. Снимаешь трубку - тишина. Или кислотные напевы оскорблений…
Полукровка… расскажи-ка нам про жену.
Маленький хуй не может надолго удержать женщину.
…прежде чем он бросает трубку.
Потом тишина. Тишина, какой он прежде никогда не знал. Будто его закопали под толстым, толстым слоем снега. А потом постоянные обыски в квартире, днём и ночью. Стук, грубый и настойчивый. Люди в одинаковых дешёвых парусиновых костюмах. Брюки в гармошку. Руки, которыми они минуту назад трясли хуй, роются в его вещах. Вываливают одежду на пол. Вытаскивают фотографии из рамок. Бумаги из папок. Но всё равно они никогда не находят то, что он хочет от них спрятать. И никогда не найдут, они не способны… И во всём этом… последний смех. И ещё моменты, провалы, неуверенная, лживая свобода, которая дурачит живущего в бутылке. Вдруг исчезают машины. Кончаются издевательства. Никто не следит. Будто мир свернул за угол и оставил тебя стоять на тротуаре. Оставил тебя параноидально размышлять о том, что у тебя паранойя. Внезапное ощущение свободы. Свободы. Но взросшее на богатой почве, не покидает ощущение, что бежать некуда. Спрятаться негде.
Спрашивать курьера бессмысленно. Обычный курьер Бюро. Без формы. Без номера на видном месте. Безмолвный. Всё в нём говорит… "засунь все вопросы к себе в жопу". Просто стук в дверь. Бандероль. Размеренное отступление вниз по ступенькам.
Пиао спихивает грязные тарелки в дальний конец стола. Упаковка посылки никак не проливает свет на её происхождение… зато чётко указывает её содержимое. Десять катушек аудиоплёнки. С указанными датами, плюс по центру написаны кодовые номера в неизвестном правительственном агентстве. И под словом "СУБЪЕКТ" жирным чёрным маркером накарябано имя…
Е ЯН
Это кажется мелодраматической крайностью, но он проверяет телефон и комнату на прослушивающие устройства, прежде чем набрать номер. В квартире разлит запах, атмосфера… тонкий баланс оттенков, который он чувствует и воспринимает даже неосознанно. Он сразу поймёт, что они были в доме, как бы осторожно они себя ни вели. Но зачем рисковать? Рисковать надо тогда, когда всё взвешено и рассчитано, так, что риска в этом не остаётся.