Звуки естественно вливаются в его сон. Ключ поворачивается в замке. Открывается дверь. Закрывается дверь. Шаги в коридоре. Нога ступает аккуратно и осторожно. А потом накатывает волна адреналина. Бьёт прямо в грудь. Отдаётся в крышке черепа. Сон слетает в один миг, он выскальзывает из постели. Голый. Вытаскивает из-под кровати наплечную кобуру. Её кожа холодит бедро… рифлёная рукоятка ложится в руку. Он снимает предохранитель. Прижимается к стене. Шаги всё ближе. Тень, человеческий силуэт на фоне ковра. Единым движением он выходит из-за двери, хватает человека за шею. Глушитель модели 67 крепко вжимается в кость сразу за ухом. Его поза - ожидание встречного движения. Но тот замирает. Только крик - глухой, быстро оборвавшийся. Пиао убирает руку. Фигура, тёмная, худая… опускается, выкручивается из его захвата на кровать. В ноздри бьёт запах духов. А в глазах отражается знакомый изгиб губ, которые он когда-то целовал. Волосы её падают шторой на одну сторону лица, как чернила, разлитые по бумаге.
- Линлин.
Его жена. Редкий случай, когда он может выговорить её имя, с тех пор, как она ушла.
- Рада видеть тебя, Сунь.
Во внезапном порыве смущения он тянется за полотенцем, чтобы прикрыться, обвязывает его вокруг талии. Прячется от неё, будто они никогда не были близки.
- Я тоже рад тебя видеть. Хорошо выглядишь.
Она улыбается, улыбка напоминает ему морозные узоры на окне. Одним взглядом она окидывает и его, и всю комнату. Видит, что он не брился. Видит, что он пьёт и жрёт всякое дерьмо. А она, каждая её черта… безукоризненна. Он чувствует себя жалким в своей потасканности.
- Ты вернулась?
Она не отвечает. Едва эти слова покидают его уста, как ему хочется забрать их назад. Тупо. Господи, как тупо. Он убирает пистолет в кобуру и заталкивает под кровать. Встав, выглядывает в окно. Идёт дождь. Сильный, непрекращающийся дождь. Внизу, на улице, припаркован Красный Флаг. Дождь бьёт по чёрной краске. Двигатель работает. Он снова смотрит на Линлин… дождь завяз в её волосах, совсем как в ту ночь. Конечно, она не вернулась.
- Извини, что так драматично вломилась. Я хотела написать записку и отправить с курьером…
Глаза её опускаются, и впервые Пиао замечает толстую папку у неё в руках. Белые как фарфор пальцы гладят толстые чёрные буквы, выдавленные на обложке.
МИНИСТЕРСТВО БЕЗОПАСНОСТИ
- …но дело такое важное, что я решила убедиться, бумаги попадут прямо тебе в руки…
Она на секунду замирает, потом медленно поднимает голову. Язык пробегает по губам. Глаза смотрят ему в глаза. Он хорошо знает этот взгляд. Так странно вновь переживать этот ледяной порыв.
- …я хотела увидеть тебя и воспользовалась старым ключом. Удивительно, что ты не поменял замок.
Ему хочется смеяться и плакать. Оба чувства навалились так внезапно, спутанно, на волосок друг от друга.
- А зачем менять замок? Украсть у меня уже нечего.
Она протягивает ему папку, её рука гладит его. Жена. Теперь так ясно, что она пришла совсем не повидаться с ним… она пришла помочь ему в деле. Ничего не меняется, кроме названия дней. Старший следователь ломает печать на папке, откидывает обложку. Внутри лежат две катушки плёнки. Он смотрит на ярлыки; они заполняют пробелы в записях из комнаты Е Ян. Ещё в папке лежат бумаги. Компьютерные распечатки, отчёты. На верхней страничке - паспортная фотография. Ксерокопия. Зернистая. Чарльз Хейвен. На губах его налипла улыбка, как собачье говно на пороге двери.
- Это от министра? Это Кан Чжу прислал мне записи с курьером пару дней назад?
Она поправляет платье. Чистый шёлк, зарубежное. За свою годовую зарплату не смог бы он купить такое платье.
- Те плёнки прислала тебе я. И даю эти. Министр об этом ничего не знает. И не должен ничего узнать. Главное - чтобы он не попал в поле зрения твоего расследования. Понимаешь?
- Я-то понимаю, но не могу гарантировать, что кто-то окажется вне поля зрения расследования. Когда речь идёт об убийствах…
Она проходит мимо него, берёт со стола папку. Прижимает к груди… обеими руками.
- Тогда я заберу материалы. И следующее убийство ты тоже не сможешь расследовать, потому что это будет твоё убийство…
Она разворачивается к окну, глаза прикованы к мерцающему свету, льющемуся через тонкие шторы. Коричневый. Чёрный. Коричневый. Она всегда отворачивалась, когда говорила правду. Будто её глазам невыносимо это зрелище.
- …я пытаюсь спасти две жизни. Кана Чжу и твою собственную, Сунь.
- Министр вовлечён в дело, которое я расследую?
Она не отвечает. Губы у неё, как у ребёнка, стиснуты, закрыты.
- Он должен понять, что любое участие в таких убийствах будет означать смертный приговор человеку, стоящему на таком уровне власти, как Кан Чжу.
Она шепчет эти слова в бамбуковую штору, в окно, которое она закрывает. Дрожь, трепет, удары матово-серого дерева ловят её дыхание… тающее сразу за пределами её губ.
- Он уже заработал себе смертный приговор.
Она идёт к дверям, папка до сих пор стиснута на груди. Пиао идёт ей наперерез, рукой перегораживая коридор, другая рука придерживает полотенце на талии. Его жена, хоть теперь от неё и пахнет богатым функционером.
- Дай мне папку. Я не буду впутывать министра в расследование. Не ради того, чтобы спасти задницу Кан Чжу, но чтобы подарить покой жертвам и их семьям.
Призрак улыбки пробегает по уголкам бутона её губ.
- И не ради того, чтобы спасти собственную жизнь, а, Сунь?
- Не знаю, может быть, конечно. Может быть, увидев тебя, я понял, насколько уже умер. И мне это совсем не по нраву.
Она разжимает руки, он вынимает папку. Она идёт к двери, открывает её. Рука её ложится к нему в ладонь, там чувствуется металл.
- Ключ от твоей двери. Мне он больше не нужен.
Он смотрит, как она скользит вниз по лестнице. Через улицу, к Красному Флагу, перед ней открывают дверь. Смотрит, как он уезжает прочь. Дождь стекает по чёрной пустыне его крыши. Ни разу она не оглядывается. И только когда лимузин исчезает из виду, Пиао распахивает окна, чтобы проветрить квартиру от её духов, запаха семидесятилетнего рта, прижатого к ней… теперь он понимает, что не желает ей счастливо доносить ребёнка. Он закрывает окна, дрожит от холода, который угнездился внутри него. Слёзы режут его лицо на части с мощностью сварочного аппарата. И с ними повторяются слова, как бесконечная река боли.
- Блядь, это должен был быть мой ребёнок… блядь, это должен был быть мой ребёнок.
Он сидит так ещё час, до сих пор обернувшись полотенцем. Опустошённый, будто из него вытащили штекер. Не в состоянии двинуться. Папка лежит на коленях. Ключ сжат в руке, вонзается в плоть, белую от успокоительной боли. Пока она была здесь, он сохранял спокойствие. Только теперь его смыла цунами эмоций. Наконец, он приходит в движение, быстро, решительно. Кидает папку на кровать, полотенце - на пол. Вода в душе холодна, как прощание. Он бреется, сдобрив щетину мылом. Трёт лицо, тело, с излишней силой. Смотрит, как пена бежит вниз по ногам, в облезлую дырку в ванне. И вместе с ней смывается… она. Его жена.
Он одевается, почти уже натянул форму, но вспоминает - реальность больно толкает его - что он по-прежнему отстранён от работы в Бюро. На завтрак у него четыре сигареты и Цинтао. Он читает папку, употребляя попутно ещё две бутылки. Сто четыре въезда и выезда в Китайскую Народную Республику за последние пять лет. Хейвен - занятой человек с предрасположенностью к самолётной еде и очередям к терминалам, это не считая золотых зажигалок. Палец старшего следователя ведёт по компьютерным данным. Иероглифы… время, даты. Матричные точки складываются в бессмысленную информацию… конструкции, возведённые на подозрительных чёрных очках. Его внимание скользит к верху страницы; отпечаток темнее, точки больше.
ЦЕНТРАЛЬНОЕ СЛЕДСТВЕННОЕ МИНИСТЕРСТВО
Это название он прежде встречал лишь один раз. К западу от Пекина, когда ехал к Ароматным Холмам во время недолгой командировки в Городское отделение БОБ в Бэйчицзы Дацзе. Старый коллега показал сигаретой на серое здание без опознавательных знаков, стоящее рядом со старым Летним Дворцом.
- Институт международных отношений…
С этими словами он сплюнул крошку табака, прилипшую к губе. Она попала на лобовое стекло изнутри. Пиао помнит, что никак не мог отвести от неё взгляд.
- …принадлежит Центральному следственному министерству. Засекреченному. Такому засекреченному, что большая часть китайцев даже не подозревает о его существовании. Они шпионят за другими странами. Засылают оперативников за границу под прикрытием дипломатов, журналистов, бизнесменов, атташе. Выполнять специальные задания.
Машина развернулась, здание совершило пируэт за плечом Пиао. Стоял летний день, солнце ело глаза, закрывая обзор раскалёнными добела жалюзи.
- …говорят, Центральное следственное министерство такое важное, что подчиняется напрямую Центральному Комитету Партии, а не правительству. И если они хотят, могут перевести тебя из любого Даньвэй.
Он сплёвывает ещё пару крошек табака, Пиао слышит только звук.
- …и сразу ясно, что на нас с тобой им плевать.
Пиао помнит, что кивнул в ответ… и стал ждать. Ждать звука очередного плевка коллеги.
Палец старшего следователя проводит по боку листа. Переходит к следующему отчёту… распечатанному. На этот раз тюрьмы, лао гай. Имена заключённых, номера, преступления. Даты, время, места казни. Глаза Пиао движутся вслед за пальцем, вверх-вниз, от отчёта к компьютерным данным на Хейвена. Тысячи казней по всей Республике… и Хейвен оказывается в Китае каждый раз, когда кого-то казнят в городской черте Шанхая и Пекина. Какое совпадение. Перепроверим… палец движется по списку разрешений на перемещение по стране, выданных Хейвену. И в Шанхае, и в Пекине он оказывался тогда, когда там проходила казнь. Ни одной не пропустил. Снова совпадение?
Последняя запись в отчёте. Четыре казни. Место, "Лес Добродетели". Заключённые… Юншэ, Фэн, Дэцай, Цзыян. Пиао закрывает глаза, и одновременно глубоко выдыхает. Проверяет компьютерные данные, хотя уже знает ответ. Англичанин был в Республике, в Шанхае, когда этих четверых казнили.
Бобины с плёнкой сообщают то, что Пиао уже понял… подтверждают его предположение. Хейвен покупал у Е Ян Людей из Грязи. Девушка закручивала гайки, поднимала цену с каждым телефонным разговором. Молчание англичанина - угроза, которую можно резать стальной проволокой. Но материалы из кабинета министра Кан Чжу, и участие Центрального следственного министерства, пребывание Хейвена в Республике, совпадающее со списками санкционированных государством казней… что это значит? В чём тут смысл?
В папке ещё остались бумаги. Хейвен, паспортные данные. Финансовые сведения, длинные, анонимные строки цифр. Пугающие. Спокойное могущество. Теперь очевидно, до чего он богат. На дне папки лежит последний, мятый листок А4. Компьютерная распечатка. Серая бумага почти просвечивает. Список государственных больниц, большая часть которых хорошо известна; разбросаны по всей Народной Республике. Четыре из них жирно подчёркнуты синей ручкой. Две в Шанхае. Две в Пекине. Отличные больницы, клиники при институтах, суровые порядки и великолепные навыки расходятся оттуда по всему Китаю. Внизу страницы написано, зазубренными заглавными буквами, жирным шрифтом, и тоже подчёркнуто… имя. Звание, которое он не знает, стоит в середине страницы…
ХИРУРГ-КОНСУЛЬТАНТ ЧАРЛЬЗ ХЕЙВЕН
Он берёт ещё одну Цинтао. На ощупь тёплую. Сосредоточение плотным шаром давит внутри черепа.
- Блядь. Блядь.
Казни. Шанхай, Пекин. Передвижения Хейвена. Клиники, где учат студентов… тоже в Шанхае и Пекине. Англичанин… хирург, консультант. Осколки важных вещей, только важных вещей. Как он ненавидит эти паззлы. Допивает пиво, размышляет о холодильнике, способном нормально заморозить Цинтао. Вспоминает, как дедушка однажды сказал ему… "важные вещи, они становятся важными только тогда, когда ты для себя откроешь их важность".
Допрос старшего следователя Детективом Юнем выглядит душераздирающе. Его ведёт и направляет невидимая рука товарища Шефа Липинга. Заговор педантично выстраивается в схему. Пиао методично подталкивают к тёмному краю пропасти во время разговора, размеченного чашками тёпленького чая и мнениями прыщавого детектива про румбу, польку… и танго. Всё очень дружелюбно, почти доброжелательно. Но всем очевидно, в каком направлении движется поток. Новые свидетели "неожиданно" приезжают из района Чжиюаня, люди с хорошей репутацией и партийными билетами с оплаченными взносами. Они видели старшего следователя недалеко от квартиры старого товарища рано утром в тот день, когда его убили. Один даже наблюдал, как Пиао бежит к машине и на полной скорости уносится прочь.
Промежуточный результат… Пиао по-прежнему отстранён от работы. Ему запрещено покидать черту города. Серьёзные обвинения выстраиваются в схему. Юнь заканчивает допрос, встаёт, палец его нажимает кнопку на магнитофоне. Он идёт к двери. Свет считывает шрифт Брайля его прыщей, как штрихкод.
- Лили, моя сводная сестра. Помните её?
Сладкая вата. Розовый шифон. Одуванчик. Да, он помнит Лили.
- Её пригласили на новогодние танцы в Шанхайский дворец, очень престижно. Она хотела пригласить вас сопровождать её. Но, конечно, при определённых условиях, вы понимаете?
Может, облака висят на серебряных верёвках? Старший следователь открывает дверь, выходит в пропитанный дезинфектантом воздух коридора. Сколько осталось времени, прежде чем ему запретят открывать двери вообще? Он ничего не говорит детективу Юню, просто выходит из допросного кабинета. Выходит из кун ань чу в полдень, где вообще нет облаков.
Глава 32
Посылка маленькая, тщательно упакованная. Только имя Пиао написано на плотной коричневой бумаге. Он стягивает верёвку и осторожно распаковывает её. Оставляет в целости всё, бумагу, ленточку… почему ему хочется сберечь мусор, прошедший через руки жены? Он комкает обёртку в тугой шар, кидает его в дальнюю стену. Становится легче.
В сердце бумаги с красными и золотыми жилками, в толстом слое ткани… лежит коробка. Прямоугольный, отполированный кусок дерева, розовый, как губы женщины. Внутри - бархат. В его центре - сигаретная зажигалка. Он сразу видит, что она в точности такая же, как у Хейвена. Проводит пальцем по безупречной крышке из толстого золота. Под ней на бархате лежит замшевый конверт, из которого торчит простая желтоватая открытка. Надпись сделана чёрными чернилами. Каждая буква - цветение зазубренных углов.
Подарок. Для того, кто тоже ценит совершенство во всех его проявлениях.
Старший следователь поднимает зажигалку, щёлкает ей раз пять. Пять глухих щелчков раздаются резким залпом. Он изучает пламя. Почти белое, почти невидимое. Легко можно совсем его не заметить; и сильно при этом обжечься. Он смотрит, как оно гаснет в тот момент, как он убирает палец с плоской золотой кнопки. Благоговейно убирает её назад в коробку. Закрывает крышку. Подходит к шкафу с ящиками; рывком вытаскивает самый нижний. Внутри лежат фотографии жены. Сувениры со дня свадьбы. Её письма. Целый ящик залит её запахом, как разум его наполнен воспоминаниями.
- Совершенство, - шепчет он, убирает коробку в недра ящика и закрывает его.
Натягивает китель и спускается по лестнице на улицу. Лазурное утро. Облака плывут редкими пятнами, как просыпанный рис. В такой день надо идти в парк. Брать бутылки Цзю… и племянника с племянницей за тёплые ручки.
Глава 33
Шишка напился и сочится восторгом. Его слова масляными взмахами вычерчивают поздравительную шумиху предновогодних праздников и хорошие новости. Хорошие новости, лучше просто не бывает.
- Ву, я отследил этого тощего говнюка. Это будет стоить четыре пачки "Панда Бренд", Босс.
А что не стоит двух пачек "Панда Бренд"?
Пиао ничего не отвечает. Слушает голоса, смех, слова пьяных песен фоном в телефонной трубке.
И коли б небеса вино не возлюбили,
С небес бы не сияла нам звезда вина.
- На следующий день после того, как мы вытащили трупы из реки, это когда доктор так и рвался поработать, его отвезли на правительственную чжао-дай-со в округе Цзядин, рядом с аэропортом Дачан. С тех пор его регулярно туда таскают…
Шишка замолкает, чтобы набрать полный рот пива. Пиао может представить, как пена стекает по всем подбородкам молодого детектива.
- …они даже выделили ему собственную машину с шофёром. Это чёрный седан Шанхай.
Внезапно накатывает бездонное ощущение разочарования, почти осязаемое. Пиао чуть не падает с ног.
- Если Ву поручили им, то сейчас он уже должен быть трупом.
Яобань смеётся. На заднем фоне пьяная песня достигает пика преждевременного конца.
И коли бы земля вино не возлюбила,
Вино не било бы из-под земли ключом.
- Собственно, поэтому я и звоню, Босс. Я своими глазами видел этого засранца буквально два часа назад. Ву вполне себе живой, они просто увезли его в другую правительственную гостиницу к северу от Баошань…
Шишка прерывается, чтобы ещё раз накатить. Пиао чувствует, как пиво булькает у него в глотке, а потом грубый материал манжеты вытирает рот и щетину.
- …раз они так делают, Босс, значит, доктор для них чем-то охуительно важен. Слишком важен, чтобы убить его, или чтобы выпустить на волю.
Старший следователь уже не слышит последние слова Яобаня, потонувшие в пьяных воплях.
И лишь предавшись наслаждениям мы достигаем счастья,
Так не дадим же золотому кубку нынче мы стоять пустым!
Пиао кладёт трубку. Он бы присоединился к ним, но пиво снова кончилось.
Глава 34
Человек в толпе… стоит неподвижно в потоке тел. Его спина плотно прижимается к витрине магазина; стекло серое, как дым, дёргается в потоке отражений. Толпа тает.
- Вон, переходит дорогу.
Прижимаясь к магазинам, они следят за ним через металлический лязг движения. Бампер прижат к бамперу. Металлический коридор меняет формы, тащится вперёд в облаке выхлопных газов. Они догоняют его у перекрёстка Чаншоу Лу и Цзяннин Лу. Яобань берёт старика за тонкое запястье, заводит его за спину, вздёргивает почти до основания шеи.
- Очень непрофессионально с их стороны отпустить тебя по магазинам в одиночку…
Губы доктора Ву изгибаются, готовясь исторгнуть крик, другая рука Шишки взлетает вверх, прижимается ко рту, загоняет звук обратно в горло.
- …один звук, и я сломаю тебе руку.
Голова Ву перекатывается вбок, он видит Пиао; вопросы и мольбы слезами текут из бледно-янтарных глаз старика. Старший следователь отвечает хотя бы на один из вопросов.
- Это правда, доктор, руку сломаем…