Спустя еще час ночная посылка была аккуратно опущена в тайник, - забросана сверху прошлогодними листьями, еще хранившими на себе сырость ночного тумана, и завалена шершавыми плитами песчаника.
Занималось утро. Здесь, в лесу, не было видно, как побелел на востоке край неба, просто Гетлин увидел лицо Кульмана - злое и утомленное.
- Теперь домой, - сказал он, - а то твоя мать беспокоиться будет. Кстати, что ты ей говорил о сегодняшней ночи?
- Мы же с Пифке ездили в Рудельсдорф, за мотоциклом. Я сказал старушке, что мы там заночуем, вернемся утром. - Кульман взглянул на часы. - Скоро пять. Если мотоцикл не подведет - магазин открою вовремя.
- Постарайся не опоздать. Вообще - учись все делать так, чтобы внешне не нарушать ни правил, ни законов. Понял?
- Конечно.
- Ну, марш, марш.
- А вы? Остаетесь?
- Всего на пару минут.
Гетлин посмотрел вслед Кульману, потом устало поднялся с камня и пошел вверх, к тайнику: ему предстояло провести несколько часов в засаде, чтобы убедиться, что слежки не было и операция не раскрыта.
III
Вернеману последнее время нездоровилось.
Это не вызывало особого удивления у тех, кто знал, как жил при нацистах этот с виду неутомимый человек, как напряженно он работал в послевоенные годы.
Сам Вернеман все события в своей жизни, любую новую работу воспринимал как нечто само собой разумеющееся, поскольку этого требовали интересы партии. Так называемые "мелочи быта", и в том числе состояние здоровья, как-то ускользали из поля его зрения. Нет, не следует думать, что Вернеман был стоиком. Он был самым обыкновенным человеком. Просто в горячке работы, в бешеном темпе трудового дня, который начинался в шесть часов утра и кончался далеко за полночь, ему некогда было выкроить час-другой, чтобы показаться врачу или, попросту говоря, даже подумать об этом. Легкие недомогания он вообще не принимал в расчет, но в последние дни с ним происходило что-то всерьез неладное. Особенно неприятны были резкие боли в области сердца, как будто кто-то исподтишка, но настойчиво стискивал его железными когтями... Наконец, он почувствовал себя так плохо, что вынужден был обратиться к врачу. Заключение оказалось малоутешительным, и волей-неволей пришлось звонить в Управление: день-два он на работу явиться не сможет.
Для Эриха это случилось совершенно некстати. Ему обязательно надо было посоветоваться с комиссаром об организации наблюдения за Кульманом. В принципе вопрос был уже решен, оставалось самое трудное - осуществить его практически. Перебирая в уме все возможные варианты, Эрих тщетно примерялся то с одной, то с другой стороны. Даже за поздним ужином после работы эти размышления не покидали его. Только поэтому он, обычно такой внимательный, рассеянно слушал мать, иной раз отвечая невпопад. Наконец Лотта с удивлением спросила:
- Что тебя мучает?
Эрих виновато взглянул ей в глаза:
- Извини, мутти. Я думаю о комиссаре.
- О Вернемане? Что же ты о нем думаешь?
Эрих отложил в сторону вилку, отодвинулся от стола:
- Мутти, может, ты все-таки расскажешь, как он спасся?
- Из концлагеря?
- Да, где они были вместе с отцом.
Лицо матери стало печальным и сосредоточенным, глаза, перебегая с одного предмета на другой, вместе с тем не замечали ничего, и Эрих ясно ощутил тоску в этих добрых и ласковых глазах. Лотта наконец промолвила:
- Это так больно, Эрих! Подумай: должны были спастись двое, а удалось одному. Другого нет. И я не хотела... Нет, я не завидую комиссару. У меня хоть ты остался, а он совсем-совсем один... Это еще тяжелее... И вспоминать все это....
- Прости, мутти. Но ведь я - сын. И я должен, наконец, узнать, как все случилось. Понимаешь? - Эрих вытер губы салфеткой, встал. - Пойдем в комнату, потом со стола уберем.
- Но ведь я знаю только в общем...
- Все равно.
- Ну, подожди. Я все же наведу порядок на столе.
Она еще долго гремела посудой, дважды и трижды перемывая каждую тарелку, потом тщательно вымыла стол. И лишь почувствовав, что достаточно успокоилась и что разговор пойдет в верном тоне, она пришла в комнату и присела рядом с лежащим на тахте сыном. Несмотря на поздний ночной час, он еще не спал. Он ждал. Мать провела несколько раз по его волосам, что-то вспоминая и обдумывая. Потом медленно заговорила, глядя через открытую дверь в темную прихожую, как будто там заново развертывались перед ней трагические события:
- Был подготовлен побег. Кто его организовал, как - я ничего не знаю. Бежать должны были двое - Вернеман и твой отец. Это было еще в тридцать пятом году в Бухенвальде. Вечером, перед побегом, отца вдруг вызвали к коменданту. Вернеман решил, что гестапо напало на след. Он себе места не находил, пока отец не вернулся. А тот пришел и говорит - велели собираться, ждать приказа. Потом еще человек пятнадцать из их барака предупредили, чтобы они собирали вещи и были наготове. В общем, это был перевод в другой лагерь, в Ораниенбург. Вернеман говорил мне, что наци часто практиковали такие переброски, чтобы мешать заключенным организовывать группы. И вот... твой отец и Вернеман сидят и ждут, что произойдет раньше? Увезут ли отца до часа, назначенного для побега? А изменить уже ничего было нельзя: два часа, ни на минуту раньше. Бывают, Эрих, обстоятельства, когда человек вдруг обнаруживает, что он бессилен что-либо изменить в ходе событий, что слепая и безжалостная судьба может и пощадить и погубить... А человеку остается стиснуть зубы и ждать... Вот они и ждали.
Эрих с грустной нежностью смотрел на мать. Он знал, что погибший в застенках гестапо отец все так же дорог ей, несмотря на минувшие годы, что все так же волнуют ее события, теперь такие давние. Как любил Эрих свою постаревшую мути!
- Да, если бы не эти два часа! - Лотта Вальтер вздохнула. - Кто знает, может, сегодня с нами был бы твой отец. Но его увезли в двенадцать ночи. Вернеман остался, и в два он бежал вместе с другим товарищем.
- А кто этот товарищ? Где он сейчас?
- В тридцать восьмом он погиб в Испании. Но я его не знала. Мне рассказывал Вернеман.
- Хороший, чистый он человек, мутти!
- Да, Эрих. Я боюсь за тебя... боюсь твоей работы, но знай: все-таки я рада, что тобой руководит такой человек, как он.
IV
Поиски в лесу ничего не дали. Парашют сняли с дерева - он оказался, судя по клейму, американского происхождения. Что же выбросил самолет на этом парашюте? Кто принял посылку? И куда ее запрятали? Ах, если бы не туман! Даже лучшая ищейка Зекта не могла взять след.
Эрих с сердцем захлопнул докладную по результатам поиска, и в тот же миг на столе зазвонил телефон.
- Здравствуйте, товарищ Вальтер, - послышался знакомый голос Эммы Вольф. Она казалась возбужденной. - Не можете ли вы уделить мне несколько минут?
- Да, да, пожалуйста, всегда вам рад. Откуда вы говорите?
- Из бюро пропусков.
- Через пять минут вам выдадут пропуск.
И вот Эрих снова видит перед собой нежное лицо молодой женщины, ее светлые волосы, только глаза у нее сегодня необыкновенные - без грусти. Таких глаз у Эммы Эрих еще не видел. Но он сейчас думает лишь об одном: случилось нечто необычное. Что? Так трудно сдержать нетерпение.
Эмме Вольф тоже не терпится поведать Вальтеру свою новость. Ничего не говоря она вынимает из сумочки несколько фотоснимков и кладет их на стол.
- Вот, товарищ инспектор: этого мужчину я за два дня до несчастья видела! Он из нашего переулка выходил, а я как раз домой возвращалась, и на углу мы с ним столкнулись. Он очень спешил и меня плечом задел, еще извинился. Я бы, конечно, об этом случае не вспомнила, но вчера, в воскресенье, я зашла в кафе на Макртплац, и вижу - этот человек сидит. Как вы думаете, в чьем обществе? Ни за что не угадаете. В обществе Кульмана.
- Хм, действительно интересно. Но почему вы сразу ко мне не пришли?
- Да не с чем было, я только ночью сумела отпечатать, - Эмма Вольф указала на снимки. - Я давно ждала такого случая: может быть, Кульман с кем-нибудь встретится. Нам же обоим он казался подозрительным... В прошлом у него - гитлерюгенд... Сейчас - эти частые исчезновения по ночам. Ведь об этом мне по-соседски и его мать рассказывала. Нет, я за ним специально не ходила, не думайте. Я временами сама над собой смеялась, - мол, сыщик какой выискался. Вот и вчера у меня аппарат при себе был... В общем, я в кафе зашла, хотела сыну пирожное купить, и за столиком в углу этих двоих увидела. Я сразу вышла на площадь и стала ждать, когда они появятся. Больше часа ждала. Кульман отправился к трамвайной остановке, а этот вот медленно обошел вокруг дворцовой площади. Я за ним не пошла, издали наблюдала. Он остановился у дворца, потом сел на скамью под дубом. Мне показалось - он кого-то ждет. Тут я его сфотографировала. Только близко подойти было нельзя, снимок маленький вышел.
- Так этот человек, вы говорите, кого-то ждал?
- Ну да, он все на часы поглядывал. Но никто не пришел. Я только один кадр и успела сделать, как он вдруг поднялся, наверно заметил меня, и быстро-быстро ушел.
...Оставшись один, Эрих Вальтер принялся рассматривать фотографии мужчины, принесенные Эммой.
Это был человек лет, приблизительно, сорока. Волосы зачесаны назад. Выражение глаз разобрать нельзя - снимок сделан вполоборота, к тому же неизвестный наклонил голову.
Кто же он, этот человек? Что связывает его с Кульманом? И имеет ли все это отношение к убийству Зигфрида Вольфа и к парашюту, сброшенному сегодня ночью? Второй раз появляется в городе этот человек, и оба раза происходят весьма неприятные события. Что это - случайное совпадение, или...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
I
Вот и ноябрь на носу - уже ноябрь!
Коммунисты, конечно, повеселятся на этом русском празднике, а как хочется напомнить им о своем существовании. Да, напомнить именно в этот день: дескать я жив и не сложил оружия: у меня есть зубы и я еще умею кусаться - ого, как умею!
Но не ехать же Вилли Гетлину ради этого в Шварценфельз.
Черт бы побрал Кульмана: за весь месяц не удосужился приехать в Берлин. Неужто и этого парня выследили? Кажется, в Восточной зоне научились работать неплохо. И Боб совсем замучил: ему, конечно, нет ни до чего дела, ему подавай сведения! Да он, кажется, и не очень поверил в историю с фотографированием. Что за идиотское положение! Неужто все-таки не обойтись без поездки в Шварценфельз? Пожалуй - придется, иного выхода нет. Только не сейчас, не сразу, - может быть, через неделю. Да, решено: если Кульман через неделю не явится, нужно трогаться самому.
Заключив с самим собой такую сделку, Гетлин неторопливо доел скромный обед (Боб последний месяц стал скупиться, а трогать собственные сбережения не хотелось), расплатился и направился домой.
Еще открывая дверь, он услыхал, как в квартире трезвонит телефон. Вилли рывком снял трубку.
- Слушаю, - прохрипел он, задыхаясь от быстрого бега.
- Я хотел бы поговорить с господином Гетлином.
- Кто это?
- Зигфрид.
"Зд о рово!" - подумал Вилли, но из осторожности спросил:
- Какой Зигфрид? Откуда вы?
- Господин Гетлин... мы встречались с вами у Макса, у него есть жена Лизхен...
- A-а, вспомнил... Да, да... Что привело вас в Берлин?
- Дела, желание развлечься...
- Ну, что ж, давайте, встретимся в шесть часов вечера в ресторане... - И он назвал адрес.
В людном ресторанчике Гетлина, видимо, знали. Не успел Кульман остановиться у входа в зал, как к нему подошел официант и, приятно улыбаясь, сказал:
- Вам господина Вилли? Я провожу вас...
Он жестом пригласил Кульмана следовать за собой и плавно заскользил по блестящему паркету к лестнице, которая вела на невысокую галерею,- там располагались отдельные кабинеты, вход в которые был занавешен бархатными портьерами.
Поравнявшись с одним из таких кабинетов, официант слегка раздвинул портьеру, и Кульман увидел за столом своего шефа.
- Сюда, сюда, пожалуйста! - Гетлин ногой отодвинул стул. - Садись, поможешь мне расправиться... - он кивнул на несколько бутылок с вином. - Когда приехал?
- Утром.
- Где же ты болтался целый день?
- На Фридрихштрассе. Хотел зайти к Майеру - закупить партию марок, но магазин закрыт, оказывается, Майер еще в прошлом году перебрался сюда, в Западный Берлин. Пришлось порыскать по другим оптовикам...
- Почему же не поехал к нему?
- Смысла нет: мне нужны русские марки.
- Ах, верно. Держишь нос по ветру?
- Что поделать! Бизнес есть бизнес.
- В Шварценфельзе что новенького?
Кульман извлек из внутреннего кармана пиджака бумажник, достал из него два густо исписанных листочка и протянул Вилли. Тот быстро пробежал глазами записи, - это были ценные сведения о работе шахты "Кларисса" за третий квартал.
За такие сведения Боб дорого заплатит.
- Пожалуй, неплохо, - сказал он наконец, небрежно сунув бумажки себе в карман. Потом достал деньги и, отсчитав 50 марок, протянул Кульману.
- Держи, это твое.
- А тому, через кого я достал эти сведения?
Секунду поколебавшись, Гетлин добавил еще 25 марок.
- Этого ему достаточно. Кстати, как ты его подцепил?
- Простите, шеф, предпочитаю умолчать. Секрет свободного предпринимательства.
- Хорошо, пока молчи. Но он надежен?
- За деньги - безусловно.
Налив в рюмочки зеленоватого алколата, Вилли произнес:
- Теперь можно и повеселиться. Ну - прозит!
- Прозит! - Они, не чокаясь, приподняли рюмки и медленно выпили тягучую жидкость.
Потом, глядя на Кульмана, сосредоточенно жевавшего ветчину, Вилли Гетлин решил, что можно завести разговор о более серьезном деле.
- Знаешь, я ищу толкового человека для одного важного поручения. Только надо еще не быть трусом. Можно много заработать.
- А что нужно сделать?
- Завтра в десять утра приходи ко мне, я живу на Ульрикагассе, 8. Нет, нет, не записывай, запомни так. Там все узнаешь. Да - как наш тайник?
- В порядке. Перед приездом сюда я его проверял.
- Отлично. Так я пошел, а ты можешь доедать, допивать и даже потанцевать. Не беспокойся - за все заплачено. (Зная, что получит от Боба много больше того, что он дал Кульману, Гетлин позволил себе этот широкий жест). Счастливо погулять, Зигфрид, до завтра!
...В тот же вечер Гетлин встретился с Бобом.
- Серьезное дело! Есть возможность поднять на воздух "Клариссу".
- Нужны дела, а не слова.
- Шеф, это реально. Сегодня Кульман привез вот это, - Гетлин вынул из бумажника листок, полученный пару часов назад. - Все эти сведения он собрал через своего нового знакомого, который работает в шахтоуправлении на "Клариссе". Я предлагаю дать Кульману наш чемоданчик, научить его, как обращаться с взрывателем, как устанавливать часовой механизм, а потом через того человека подбросить чемоданчик...
- Завтра в восемь утра инструктор привезет чемоданчик, он же научит Кульмана...
- Не надо, я сам ему все объясню. Пусть только привезут мне эту чертову игрушку. И еще. Кульман просит за это тысячу западных марок...
Боб недоверчиво посмотрел на Гетлина.
- Ладно. Но деньги Кульман получит только после взрыва, так ему и передайте.
II
В праздничную субботу 7 ноября, часов в одиннадцать утра, Эриха неожиданно вызвал Вернеман.
- По вашему вызову явился! - доложил Эрих, входя через минуту в кабинет комиссара.
- Здравствуйте, товарищ Вальтер! - откликнулся тот и, не приглашая сесть, приказал: - Немедленно берите себе в помощь товарища Фелльнера и поезжайте на "Клариссу". Там что-то случилось - кого-то задержали с подозрительным чемоданом. Доложите мне по телефону через полчаса.
И вот Эрих, вместе с Фелльнером, вошел в кабинет секретаря парторганизации шахты. Навстречу ему поднялся человек с трубкой в руке. Эрих бросил взгляд на щуплого парня, сидевшего на стуле посреди комнаты, на трех рабочих, что стояли сзади него, поздоровался. Потом, пожимая руку секретарю, спросил:
- Ну, что тут у вас произошло?
- Этот юнец, - секретарь ткнул трубкой в сторону молодого парня, - принес на шахту вот какую штуку... - с этими словами секретарь поднял из-за стола небольшой чемоданчик черного цвета и положил его на стол.
- Он, понимаете, оставил эту штуку в устье откаточной штольни и хотел убраться, - вмешался один из рабочих. - А мы трое, значит, я и вот они - Штарке и Корвиц, увидели его и - сюда.
- С багажиком вместе! - улыбнулся другой рабочий. - Что-то тут не чисто, а?
Вальтер легко опустил ладонь на черный прохладный дерматин чемодана, будто прислушиваясь к чему-то, а потом слегка кивнул настороженно замолчавшим рабочим:
- Хорошо, товарищи, разберемся... А теперь прошу оставить нас с задержанным. Вы все, вероятно, скоро понадобитесь. Товарищ секретарь может остаться... Ну, рассказывайте! - обратился Вальтер к задержанному, беря стул и садясь против него.