- Ну, допустим, Листьев решил отказаться ото всей рекламы… Хотя - при чем тут Листьев? Гам ведь один Функционер куда большим, чем он, заправляет… По идее, если так, то его и надо было убивать. Ну, хорошо, отказались от рекламы: не навсегда ведь, а только на короткое время. Ни одно телевидение без рекламы существовать не может, факт. И не потому отказались, что заботились о зрителях, а потому, что это хитрый тактический ход. Да и не Листьев, если разобраться, а один очень известный Промышленник, который над ним - тот самый, чей "мерседес" в прошлом году пытались взорвать, кстати, если не ошибаюсь, рядом с домом погибшего, недалеко от того самого тридцатого по Новокузнецкой. Промышленник, кстати говоря, сразу после этого испугался и в Вену свалил, наверное, думает, что там его никто не достанет, - Обозреватель сглотнул набежавшую слюну и продолжил: - пока рекламы не будет, некоторые банки выплачивают компенсацию, целиком и полностью возмещая финансовые потери, а потом резко играют на повышение. Рынок мгновенно монополизируется, и в результате реклама вновь идет по новосозданному ОРТ, а все конкуренты летят под откос, как фашистские эталоны с танками. Рельсовая война, короче говоря. Герои - партизаны тол заложили - и… Это даже мне понятно, хотя я в подобных вещах не слишком компетентен. Элементарно просто. Кто становится монополистом? Промышленник, а также те, кто стоит за его спиной… Кремль становится, и в результате ОРТ целиком и полностью выполняет госзаказы тех, кто стоит за Промышленником. А через год - президентские выборы. А телевидение - четвертая власть. Единственная, наверное, действенная власть в России: первой, второй и третьей, если вдуматься - нет. Отсутствует.
- Значит, сам все прекрасано понимаешь, - покачал головой Главный, - и, надеюсь, у тебя хватит ума не писать об этом…
Обозреватель отмахнулся.
- Это ведь и ребенку понятно. А насчет рекламных агенств, которые якобы "обиделись", "решили скинуться на киллера" - это для идиотов… Рекламщики ведь - не самоубийцы… Их, все эти рекламно - посреднические конторы после всего на порог никто не пустит…
- Так ведь для идиотов и работаем! - возразил Главный. - Кто читает массовые издания вроде нашего? Кто смотрит все эти идиотские телешоу? Ясно кто… Среднестатистические идиоты, имею в виду - обычные россияне, страшно не любят рекламы, не выносят её на дух, особенно - когда она так навязчиво прерывает любимый сериал или футбольный матч. А сколько идиотов разорилось благодаря рекламе, которая навязывали им все эти три "м", все эти селенги, тибеты и техинвесты? Они ведь теперь её люто ненавидят! Надо ведь на кого - то свалить вину, не скажет ведь идиот: "я - идиот", ясно кто виноват - тот, кто заставил его покупать все эти билеты, все эти "мавродики", все эти акции!.. К тому же, идиоты очень не любят, когда им предлагают купить вещи, на которые у них все равно никогда не будет денег. - Главный снял свои бифокальные очки, протер большим клетчатым платком, водрузил на место - бедный Фантоцци, поставил бы себе контактные линзы! - Понравится версия, понравится и примут, для них - очень убедительно. Да, тебе сегодня вечером видеокассетки привезут, с Останкино. Ну, старые записи всех этих "Тем", "Часов Пик" и так далее… Посмотришь, может быть - пригодится. - Он закурил и, впервые улыбнувшись на протяжении всего этого разговора, добавил: - Так что лучше раскрутить версию о злых и кровожадных рекламщиках. Все гениальное просто. Не просто, а очень просто…
* * *
Выйдя из кабинета Главного, Обозреватель прошел к себе, отключил телефон и задумался.
Итак, в одном Главный прав: "козлами отпущения" надо сделать рекламные агентства. Просто, как 2x2=4: хотел выбросить рекламу - получи, фашист, гранату, распишись за пулемет.
Да, то что надо.
Убедительно.
Поверят.
Листьева сейчас на Ваганьковском хоронят, а эти обезьяны, носороги, слоны, шавки и шакалы рекламные, отстояв положенные минуты у гроба погибшего героя, танцуют у горы Килимонджаро в ночь большого полнолунья… "Почему танцуют?" - удивляются идиоты; "Почему удивляются? - удивляются шакалы - сейчас все танцуют… Ночь большого полнолунья, и вообще: завалим вас щас сэлдомами и инкомбанками…"
Убедительно?
Еще бы!
Все гениальное просто…
Поверят и примут - кому нравится предложение купить корм для собак, если самим жрать нечего?
Но - отвеченные рассуждения побоку. потому что - теперь непременно надо встретиться с людьми, "близко знавшими покойного"…
* * *
Чем значительней человек умирает, тем больше потом находится людей, которые "ходили с ним в одну школу" "одалживали у него деньги", "учились на одном курсе", "вместе выпивали"…
Особенно - последнее.
Сколько теперь по Москве и окрестностям разговоров: "а вот мои подруга, когда на журфак не поступила, вместе, в одном потоке с ним на подготовительный шла…"; "а вот мой друг один раз в "Поле чудес" участвовал, ничего, правда, не выиграл, но ему, Листьеву, то есть, кроссворд очень понравился. Он, Листьев то есть, еще тогда пошутил, что… - Да ты что!.. - Нет, нет, честное слово, у друга даже кассета есть…"; "а вот моя соседка снизу - парикмахерша, так его вторая жена у нее несколько раз стриглась и завивку делала… - ой, а какая она из себя?.."
А было, не было - кто теперь проверит?
Ведь в таких разговорах главное - не покойник, главное - сопричастность к нему, потому что о нем теперь все говорят…
Да и кто будет проверять?
У мертвых есть одно классное качество - умеют молчать. Как рыбы. Мертвые.
Сейчас Обозреватель как раз и ехал к одному из таких, известному в Москве и ближнем зарубежье Актеру. Правда, в отличие от "близко знавших покойного" этот действительно знал Листьева.
* * *
О визите было оговорено загодя, по телефону, но Актер, увидев в дверях Обозревателя, весьма показательно удивился:
- А разве мы…
- Да, я ведь вчера звонил вам…
Виноватая улыбка:
- Извините - я от вчерашних похорон никак отойти не могу. Знаете ли, так тягостно, когда видел его живым, а потом - в гробу… И глаза закрыты. И комья земли на крышку с таким стуком… Проходите…
Конечно, отказать неудобно: Обозреватель - достаточно известная в Москве фигура, откажешь - обидеться, испортишь отношения с изданием. Журналистов боятся. Кроме того - и повод такой, что не откажешь: заказное обозрение "на смерть героя"…
- Я понимаю…
Прошел, как и водится в Москве, не в комнату, а на кухню, уселся.
- Кофе?
- Да, не откажусь, - произнес Обозреватель, - я, видите ли, тоже… Всю ночь не спал, переживал, теперь вот надо бы допинг принять… Я ведь с ним в универе учился вместе… Помню его.
Актер понимающе покачал головой.
- Да, да… - сел рядом, пригорюнился: - ну, что вам сказать? Вы ведь хотите от меня услышать что- нибудь о Владе?
- К сожалению, я знал его не столь хорошо, как вы, - польстил хозяину Обозреватель. - Виделся с ним мельком, едва - едва здоровались. Знаете ли, у нас ведь массовое издание, людям интересно - что это был за человек, каким он был… Посмотрите, чтобы кофе не убежало.
- Ах, ах, да, да, спасибо… - Актер поднялся, разлил из закопченного жезвея кофе и, кивнув на выщербленную чашечку, поставленну перед гостем, понизил голос: - он любил пить из этой чашечки, когда бывал у меня в гостях… Когда еще пил…
- Что?
- Кофе… - сделав микроскопический глоток, Актер произнес: - ну, что я могу сказать… Так некстати всплыло в памяти: как - то раз приехал он ко мне на дачу, на машине - тогда у него еще "вольво" была, смотрю - и глазам своим не верю, вытаскивает из багажника целую коробку "марса", и пока мы с ним сидели, он всю коробку и съел… Полтора - то килограмма!
Обозреватель пожал плечами - к чему тут какой - то "Марс"?
- Как, спрашиваю, Влад - нравится тебе "Марс"? а он мне - райское наслаждение.
- Это "Баунти", - сдержанно - печально поправил Обозреватель.
- Так вот я к чему: он во всем был такой: если любил что - нибудь, то делал это до конца, во всем объеме… Вот таким он и запомнился мне… - Актер допил кофе, отодвинул чашечку и добавил: - Боже, до сих пор не верится, кажется, вот - вот, вот совсем недавно это случилось… Наверное, это какой - то знак свыше, предупреждение всем нам…
* * *
Да, с театральных деятелей много не возьмешь: им только частности запоминаются.
Лицедеи.
Есть, правда, один театральный деятель, бывший режиссер, ставший Банкиром, теперь - в Лондоне сидит, крутой человек на него наехал, Банкир, между прочим, тоже может быть причастен к убийству, но…
Лучше об этом и не думать: как говорил Главный - "попадешь пальцем в глаз".
Частности.
Нужны частности, много частностей. С одной стороны, конечно же, куда лучше делать материал одним большим блоком, не утопая в подробностях, а с другой…
И из частностей можно сложить мозаику, расположить камешки в нужной тебе последовательности.
Так сказать: Влад Листьев в целом и в частности. Да, прав - таки Главный: чтобы не попасть "пальцем в глаз", лучше всего заниматься частностями - любимые кулинарные, кондитерские и вино - водочные изделия, кофе, сигареты, милые всем подробности…
Камешки сортируются, тщательно выбраковываются раскладываются, моются с мылом и содой, шлифуются, чтобы ни заиграли на солнышке, вновь раскладываются…
То ли игра в бисер, то ли мозаика.
Но в любом случае - для зрителей. Читателей, то есть, "среднестатистических идиотов", как выражается Главный…
* * *
Следующим на очереди был Соратник покойного, весьма скандальный журналист, с которым они вместе на телевидении начинали. Когда - то был популярен не менее Листьева, чтобы не сказать - более: фирменная клетчатая кепочка на страх врагам, сенсационные разоблачения, "на острие ножа", "золото партии", "коррупция", "политбюро" и так далее. Репортер - одиночка, полуночный ковбой голубого эфира.
Теперь, правда, появляется редко: затравили его, бедного, еще когда Кравченко у руля стоял, еще в те романтические времена противостояния "козлов" и "демократов", и теперь вот долговременная депрессия.
Сидит у телевизора, смотрит видеозапись выступления Президента, скупо матерится…
- Ну, что я могу сказать? Рекламная версия отпадает целиком и полностью. Хотя убили, конечно же, из - за денег, Сейчас что делает погоду? Власть, которая делает деньги, и деньги, которые делают власть. Все взаимосвязано, - произнес Соратник и грязно, замысловато выругался.
- А что - нибудь такое… Ну, каким он был, покойный - то, при жизни? - спросил Обозреватель, помня о своем желании заниматься только частностями.
Идиотская фраза - "кем был покойный при жизни"… Что - и при жизни… ну, покойным?
Соратник поднялся с своего места, достал из шкафа бутыль водки.
- Выпьешь?
- Не - а, - Оборзреватель отрицательно покачал головой. - Работать над.
- Как хош… А я вот выпью. - С бульканьем налил себе в стакан, залпом опрокинул, поморщился. - Ну, каким человеком… Знаешь, я только об одном жалею: когда Влад закодировался, он стал для приятельских застолий совершенно потерянным человеком. Помню, как - то собрались хорошей компанией у меня дома - с женами, с семьями, как водится. Накатили мы бутылочку - другую, на душе сразу же потеплело, все расслабились. Все, кроме Влада. Он спиртного ни грамма в рот не брал - ни шампанского, ни пива. Представляешь, каково компании сидеть за одним столом с абсолютно трезвым человеком? Уже и разговор не очень стройный, все не столько других слушают, сколько сами сказать стараются. А рядом кто - то сидит и трезвым взглядом за тобой наблюдает, - Соратник поежился. Неприятно…
* * *
Так, дальше: Коллега покойного - нестарая еще тетка, неудачно молодящаяся, с толстым слоем косметической штукатурки на лице, в отличие от Актера, приняла гостя не на кухне, а как у порядочных - в зале.
Тетка эта раньше, как и Влад Листьев, сперва работала на интервещании (в то время - чисто кагэбистская контора, кстати говоря), и, по идее, должна была знать покойного много лучше других.
Обозреватель смотрел на нее с плохо скрываемой неприязнью - терпеть не мог таких теток: грубый макияж (красься, не красься - все равно все знаю? сколько тебе лет), интонации, как у грузчика Вани из бакалейного магазина, всезнайство во всех областях и категоричнсть в суждениях, которую она всячески навязывает всем, кого видит.
Однако на этот раз она, казалось, действительно была раздавлена произошедшим…
- Можно, я коньяка немного выпью? - спросила Коллега виновато - будто бы это не Обозреватель был у нее в гостях, а она у него.
Тот слабо, насколько было прилично при такой ситуации, улыбнулся.
- Конечно…
- А вы?
- Спасибо, я за рулем…
Коллега налила себе полсгакана коньяка, хлобыстнула - будто бы в бездну, утерла губы и, потянув носом, произнесла, оправдываясь:
- Вообще - то я почти не пью…
- Я понимаю.
- Но тут такое горе…
- Я понимаю.
- До сих пор не могу в себя прийти. Глаза закрою, а перед глазами - он, живой…
- Понимаю, понимаю, - покачал головой Обозреватель, которого эти ничего не значащие подробности начинали раздражать - большего надо, большего, проникновенней, чтобы душу защемило…
- Влад - то вообще в последнее время не пил, - вздохнула Коллега и, как показалось Обозревателю - с искренним сожалением. - Закодировался.
- А раньше что - пил сильно?
- Случалось… Но - не больше, чем все остальные в Останкино.
Обернув к Коллеге костистое лицо свежемороженной щуки, Обозреватель осторожно произнес:
- Я вот материалы о покойном собираю… Как журналист журналисту, как коллега коллеге… Да что объяснять?!.. Вы ведь все - таки хорошо знали его, много лучше, чем те, кто теперь причисляет себя к его друзьям. Может быть, поможете чем…
Коллега вздохнула.
- Для меня это был идеалом журналиста, идеалом человека, идеалом администратора. Он был на редкость компромисным, умел гасить любые конфликты, он был неистощим на выдумки… Если честно, - она подняла на гостя полные слез глаза, не замечая даже того, что слезы могут смыть косметику, - если честно, я только сейчас начинаю понимать, что впервые в своей жизни столкнулась с гениальным человеком… Да, я не боюсь этого слово: Влад для меня действительно был таковым… Да, добрым, добрым гением Останкина, остроумным, интеллигентным и обаятельным человеком - таким, наверное, его запомнили все… - слезы брызнули из глаз коллеги, безжалостно смывая тушь с ресниц. - Нам так будет его не хватать. Простите, - она поднесла платочек к глазам - он сразу же окрасился в густой черный цвет, - я не могу больше говорить…
* * *
Следующий по графику - Функционер. Тот самый, о котором в недавней беседе с Главным Обозреватель упомянул вскользь.
Большой человек.
И, наверное, богатый…
Серое землистое лицо - такое лицо бывает у человека, страдающего хроническими запорами, отметил про себя Обозреватель, ввалившиеся щеки - не спал, видимо, очень вялое рукопожатие - словно дохлую рыбу в руки берешь, а не ладонь.
Ну, ну, давай - что ты скажешь?
Каким добрым и хорошим он был? "Как на лед он с клюшкой выходил?.. Он сказал - поехали, и махнул рукой…"?
Откашлявшись, Функционер произнес:
- Положение Останкино в последние несколько лет стало катастрофическим - имею в виду телеканал. Не по вине людей - не говорю обо всех, - тут же поправился он, - не по вине рядовых работников Останкино превратилось в подобие коммерческого ларька. Практика такова, что за все надо платить…
- Извините, - недовольно поморщился Обозреватель, - мы не "КримПресс", мне хотелось бы больше узнать о том, каким человеком он был…
Функционер вздохнул.
- Замечательным человеком… Принципиальным, но в то же время - готовым на компромисс. Умным, обаятельным, добрым… Боже, как только глаза закрой - его лицо. Влад, Влад - как нам будет тебя не хватать…
* * *
В принципе, из добытого материала (Актер. Соратник, Коллега, и Функционер в общей сложности наговорили полкассеты на диктофоне) правда, треть от всего общие фразы: "бескомпромиссным", "готовым на компромисс", "гением эфира", "обаятельным", "мужественным", "умным", "честным", "порядочным", etc. Из всех этих кирпичей, блоков можно было бы состряпать страниц десять, скрепив раствором собственных рассуждений, а этих десяти - более чем достаточно для проникновенной - проникновенной статьи, но на очереди был еще и Музыкант - очень - очень известный, во времена студенческой молодости и сам Обозреватель ходил на его сейшны и, будучи в нестандартном состоянии печени и крови, подтягивал с энтузиазмом: "Вот опять я опоздал…"
Музыкант - в отличие от других музыкантов был умен, хитер, изворотлив и расчетлив, тщательно подбирал каждое слово; наверное, именно эта хитрость и расчетливость позволила ему столько держаться на плаву. Равно и талант, мысленно добавлял Обозреватель, сделав такую незамысловатую уступку самому себе.
Но - умен, силен, стратег, ничего не скажешь: сразу же понял, что именно от него требуется…
- Знаешь, - задумчиво произнес Музыкант, перейдя сразу не "ты" (во - первых - почти одногодки, во - вторых - ситуация), - я недавно с удивлением обнаружил, что у меня в квартире большую часть занимают подарки Влада. У него был замечательный талант, когда привозил мне что - нибудь, то всегда говорил: вот это у тебя будет стоять на рояле, вот это - на кухне, вот это для машины… Я не могу понять, откуда у него было такое зверское чутье на все? Откуда он знал, что мне надо? И ведь не ошибался никогда…
Музыкант говорил долго и проникновенно, Обозреватель периодически поддакивал, кивал, делал сочувственное выражение лица, а глаза все время косил на диктофон - успеет ли Музыкант договорить, пока кассета кончится, или придется еще одну вставлять?..
* * *
Нет ничего приятней, чем подойти к утреннему газетному киоску, сунуть купюру продавщице и небрежно так, свысока:
- Такая - то газета есть?
И услышать в ответ:
- Продали уже почти все… Вот, возьмите, последняя…
"Такая - то" - это там где он, Обозреватель работает, в которую пишет.
Старая привычка - еще с подготовительно - университетских времен, когда он ходил по редакциям с торбочкой незамысловатых статей на коммунально - бытовые темы и таскал свои первые эксерзисы в "Московскую правду". Его теперешнее издание, конечно же, куда солидней, но привычка - она и у киоска привычка.
Скупив и просмотрев все газеты (а все газеты, разумеется, только и писали, что о трагедии), Обозреватель с удовольствием отметил правильность хода собственных мыслей относительно траурной заметки: две газеты, не сговариваясь, назвали печатные соболезнования "У него был честный взгляд", еще две - "Последний взгляд", три обыграли "час пик, который стал его звездным часом".
Вот так создаются журналистские штампы. Господа преподаватели спецкурса на журфаках, используйте, пожалуйста в своей многотрудной работе!..