- Но почему? - развел руками я. - Ведь - что сделано, то сделано. Ты же сам знаешь, что за птица был Алекс Ноутон. Да и я его знал как облупленного.
- Почему? - горько усмехнулся Чарли. - Я не могу тебе ответить, Блейк. Тебе придется - и очень скоро - выяснить это самому. Не подумай, что я пытаюсь подложить тебе свинью. Я верю, что ты в состоянии её вызволить. Толковому адвокату вполне по плечу растопить лед с нашими присяжными, и именно этого мы от тебя ждем. Ты достаточно…
- А если я сяду в лужу - и её повесят? Тогда на моей карьере в Сан-Вердо можно ставить точку?
- Да брось ты. Не будь ребенком. Нам нужен адвокат. Обеспечь ей хорошую защиту - и больше от тебя ничего не требуется. Никто в тебя камнем не бросит, Блейк. Поверь мне на слово.
Немного подумав, я произнес:
- А что будет, если я откажусь?
- А ты рассматриваешь такой вариант?
- Предположим.
- Я не верю, что ты откажешься, Блейк. Просто не верю.
Я пожал плечами и кивнул. Андерсон просиял.
- Ну вот и умница.
- Кто выступит обвинителем?
- Я, должно быть.
- А Хелен Пиласки - что она из себя представляет? - спросил я.
- Она - другая, - задумчиво ответил Чарли.
- Какая?
- Совсем другая.
- У неё должно быть нечто особенное, за что я смогу зацепиться. Иначе её не вытащить.
- Есть у неё такое.
- Что?
- Она сама. Внешность. Сама её сущность.
- Ты же говоришь - она была проституткой?
- Да, так и есть.
- Ты хочешь, чтобы суд присяжных состоял из одних лишь мужчин? - криво усмехнулся я.
- Как, черт побери, я могу набрать в суд присяжных одних лишь мужчин?
- Тогда как, черт побери, я смогу её спасти?
- Прежде всего - успокойся, Блейк. Возьми себя в руки. Двигайся вперед не спеша, шаг за шагом. Дело обстоит не так уж скверно, как ты думаешь.
Глава вторая
Новое здание городской управы, возведенное по типу крупнейших южно-калифорнийских небоскребов, было облицовано снаружи особым тонированным стеклом, которое, как утверждали производители, снижает солнечное тепло, не влияя на яркость света. Возможно, так оно и было, но снаружи черное как смоль сооружение почему-то напоминало стоявший торчком гроб. Старое здание бывшей мэрии, в котором разместились сейчас полицейское управление и тюрьма, соседствовали с этим гробом, примыкая к нему почти вплотную. "Франтьерсмен", крупнейшая местная газета, протестующая против уродования облика города, развернула против этого комплекса довольно бурную компанию, которая, однако, с треском провалилась. Строительство черной коробки обошлось почти в пять миллионов долларов, и никто не собирался сносить или видоизменять её в угоду воинствующим поклонникам красоты.
Как бы то ни было, но благодаря прохладному туннелю, в котором и днем и ночью жужжали кондиционеры, старое здание соединялось с новым, и все говорили, что именно так должны строить в пустыне города будущего: под защитой стеклянной крыши и мощных кондиционеров. Примерно на эту тему я и размышлял, вышагивая к старому зданию, когда встретившийся на пути Билли Комински, начальник нашей полиции, вмиг испортил мне настроение, прямо с места в карьер заявив, что, дескать, "давно уже нам надо было повесить эту сучку". Электрический стул, по его мнению, метод нечистоплотный, а вот эшафот или, на худой конец, газовая камера - как раз то, что надо.
- Не надейся, Блейк, - добавил он, - что Чарли поможет тебе добиться оправдания этой девки. Если она каким-то чудом и избежит смертного приговора, то мы сгноим её за решеткой. Мы пришьем ей хвост преступлений в милю длиной. Проституция, мелкие и крупные мошенничества и тому подобное…
- Что-нибудь из этого - правда? - поинтересовался я.
- Ха-ха! Кое-что - да. С другой стороны, если её и повесят, тебе от этого ни жарко ни холодно. Конечно, считается, что вешать женщину - дурно, но их вешали раньше и впредь будут вешать. А в Блейка Эддимана камня никто не бросит - он-то тут причем? Он обеспечил преступнице прекрасную защиту, и не его вина, что эта стерва хладнокровно и средь бела дня пристрелила Алекса Ноутона. Так что, Блейк, ты при любом исходе не в накладе.
- А ты ведь был знаком с судьей Ноутоном, Билли, не так ли? - осведомился я.
- Да, был. Только не надейся получить от меня показания, будто эта дрянь действовала на благо общества. Если каждая шлюха станет распускать руки и уничтожать видных общественных деятелей, то в нашей стране скоро вообще никого не останется. С другой стороны…
Он запнулся. Я терпеливо ждал.
- Что?
- Нет… ничего.
- Что ты хотел сказать, Билли?
- Ничего, - отрезал он, уже начиная раздражаться. - Ничего. Пес с ними. Отправляйся к ней. Она - твоя клиентка. А я - простой легавый.
- Кто произвел арест?
- Погоди, ты ещё не видел свою подзащитную.
- Слушай, Билли, позволь мне работать так, как я считаю нужным. Я бы хотел побеседовать с полицейским, который её арестовал. В конце концов, меня даже не было в городе, когда это случилось.
- Ну, хорошо, хорошо. Его зовут Джонни Кейпхарт.
- Где я могу его найти?
- Наверху, если он ещё не заступил на дежурство.
* * *
Думаю, в каждом американском городке найдется свой Джонни Кейпхарт; всю жизнь он - Джонни, а не Джон, и почти неизменно становится полицейским. Послушный и вежливый в детстве (оттого, что всех боится), он сохраняет учтивость и в зрелые годы, уже будучи до мозга костей фараоном. Выглядит он чаще всего точь-в-точь, как Джонни Кейпхарт - высокий, длинноногий, светловолосый, не слишком умный, но и не дурак, с кем надо - обходительный, да и вообще куда более воспитанный, чем обычный полицейский; правда, если вывести его из себя, то от обходительности не остается и следа. Нашему Джонни Кейпхарту было около тридцати пяти лет, и получал он, как и другие, не хватающие с неба звезд полицейские, около десяти тысяч в год. С премиальными набегало ещё тысяч шесть, так что на жизнь жаловаться ему не приходилось.
Я застал его в комнате отдыха; Джонни потягивал кока-колу и чистил ногти. На дежурство он заступал в десять тридцать, так что у нас оставалось ещё двадцать минут. Я представился и изложил цель своего визита. Он сразу же попытался меня отшить, заявив с места в карьер, что я только зря потрачу свое время, потому что ничего полезного сообщить он мне все равно не сможет.
- Позволь, Джонни, я сам это решу, - приветливо улыбнулся я.
- Послушайте, мистер Эддиман, - вздохнул он. - Я знаю, что вы друг мистера Андерсона, да и начальник полиции не направил бы вас ко мне, не обладай вы достаточным весом, но я ведь вам чистую правду говорю: да, арестовал её я - ну и что? Больше к этому добавить мне нечего.
- Возможно, ты и прав, Джонни. Только объясни, пожалуйста, что из себя представляет эта мисс Хелен Пиласки. Почему, как только речь заходит о ней, все сразу настораживаются или уходят в кусты?
- Я не понимаю, о чем вы говорите, мистер Эддиман.
- В самом деле?
- Да. Послушайте, мистер Эддиман, давайте я лучше отведу вас в её камеру. Так будет лучше всего. И вы сами с ней поговорите.
- Давай я сам решу, что для меня лучше.
Джонни оставил свои ногти в покое и глотнул кока-колу. Выглядел он удрученным.
- Джонни, ты впервые увидел её, когда производили арест?
- Кого?
- Пиласки.
- Нет.
Каждое слово из него приходилось вытягивать клещами. Я притворился разгневанным и сказал, что своим поведением он может навредить не только мне, но и начальнику полиции, а также Чарли Андерсону, которые значили для него куда больше, чем я.
- Ну ладно, - кивнул Джонни. - Врагов я наживать не собираюсь. И вы не подумайте, мистер Эддиман, что я пытаюсь вставлять вам палки в колеса.
- Я так и не думаю. Но мне кажется, что эту девицу окутывает завеса тайны.
- А вы когда-нибудь видели ее? - внезапно спросил он.
- Нет.
- Да, она и впрямь необычная, - произнес Джонни. - Вы правы - мне уже доводилось встречаться с ней прежде. Странная она. - Джонни рассказал мне про встречу с Хелен. Оказалось, что он был первым мужчиной в Сан-Вердо, который с ней познакомился.
* * *
Дело было в пятницу, восьмого мая, около семи месяцев назад. Он патрулировал в одиночку скоростное шоссе номер сто сорок семь в районе Сильвер-плейт, что примерно в девяти милях восточнее Сан-Вердо. Сильвер-плейт, если кто не знает - это совершенно круглый участок пустыни около пяти миль в поперечнике, напоминающий сверху серебристую тарелку и покрытый чем-то вроде смеси белого песка и соды. Находиться там небезопасно - в знойные дни пропитанный каустиком воздухом становится особенно ядовитым, беспощадно разъедая глаза. Попытаться пересечь Сильвер-плейт пешком равносильно самоубийству. Сейчас-то никто в этом месте не шатается, но в прежние годы, как мне рассказывали, здесь нередко находили останки неосторожно забредших путников. Скоростное шоссе рассекает этот круг точно пополам. Если с вашей машиной что-то случится, то самый лучший выход смирно сидеть и дожидаться полицейского патруля или какого-нибудь случайного спасителя.
Итак, катил себе Джонни Кейпхарт по этому шоссе и вдруг увидел стоящую на обочине Хелен Пиласки. Притормозив рядом с ней, он заметил, что девушка даже на него не смотрит, а, повернувшись к дороге спиной, разглядывает пустыню.
- Ты хочешь сказать, что она не слышала, как ты подъехал?
- Нет, сэр. На слух она не жалуется.
- То есть, ей было просто безразлично?
- Что-то в этом роде.
- Было жарко?
- Как в аду. Градусов сто пять на солнце. А ведь стоял ещё только май, не забудьте.
- Чем ты можешь объяснить её безразличие?
- Понятия не имею, - пожал плечами Джонни Кейпхарт. - Мне показалось, что ей абсолютно наплевать, увезу я её оттуда или нет.
- Как она выглядела? То есть - в чем она была одета… И - не показалось ли тебе, что она подверглась нападению?
- Нет. На ней было простенькое ситцевое платьице и сандалии, как будто она только что вышла из дома в садик. Даже без шляпки…
Джонни выбрался из автомобиля, подошел к ней и вежливо спросил:
- У вас неприятности, мисс?
Не лучший, конечно, способ обращения к девушке, которая стоит, повернувшись к тебе спиной и не обращает на тебя внимания, но ничего более достойного Джонни тогда в голову не пришло. Девушка, между прочим, вовсе не казалась хоть мало-мало встревоженной, испуганной, огорченной или хотя бы обеспокоенной. Услышав его вопрос, она обернулась, и вот тогда-то Джонни впервые увидел лицо Хелен Пиласки. У него осталось впечатление, что она прелестна, хотя писаной красавицей в общепринятом смысле этих слов он бы её все-таки не назвал. Джонни особо подчеркнул, что с каждой минутой его восприятие красоты Хелен обострялось. И ещё он отметил в ней какую-то необычайную отрешенность. Джонни, правда, употребил совсем другие слова, но смысл их сводился именно к этому. Хотя он вовсе не исключал, что Хелен выглядела просто безразличной.
Как бы то ни было, она обернулась, но ничего не ответила.
- Я с удовольствием подброшу вас до Сан-Вердо, - сказал Джонни.
- Сан-Вердо?
- Это город.
- Какой город?
- Сан-Вердо. До него отсюда девять миль, по этому шоссе. Разве вы не знаете?
- А почему я должна это знать?
Вот так, примерно, она отвечала - непоследовательно и уклончиво. Поначалу Джонни показалось даже, что она говорила с каким-то иностранным акцентом. Впрочем, это впечатление довольно быстро улетучилось. По её словам, кто-то подвозил её на автомобиле, но, увидев это необычайное место, она попросила водителя остановить машину и вылезла, чтобы полюбоваться.
- Вы хотели просто полюбоваться? - переспросил Джонни.
- Да.
- Но - почему? Что здесь такого интересного?
- Как я могу вам объяснить, если вы сами не понимаете?
- Вам приходилось встречать наркоманов, которые употребляют героин? - спросил меня Джонни.
- А что?
- Они постоянно "летают", в полной оторванности от жизни. Врачи называют это состояние глубокой эйфорией, при которой этим людям на все глубоко наплевать.
- Так она была наркоманкой?
- Нет, - медленно ответил Кейпхарт. - Нет, не была. Следов уколов на её руках я не заметил. На ней было платье с короткими рукавами и я сразу обратил внимание на её руки - она не была наркоманкой.
- Может, она принимала наркотик через рот?
- Героин через рот не принимают.
- А кокаин?
- Кокаин такого действия не оказывает. К тому же, она ведь сидит в камере, не забудьте. А я что-то не слышал, чтобы она просила у надзирательниц какое-нибудь зелье или жаловалась на самочувствие. Нет, сэр, она безусловно не наркоманка.
- К чему тогда все эти разговоры насчет героина?
- Так мне тогда показалось. Мог ведь я хоть что-то предположить, верно?
- Разумеется, - согласился я.
Как бы то ни было, он уговорил Хелен сесть в патрульный автомобиль и подвез в Сан-Вердо, высадив на Коммерс-стрит. Потом Джонни сразу перескочил на несколько недель вперед, к тому дню, когда арестовал её за убийство судьи Ноутона.
- Погоди минутку, Джонни, - остановил его я.
- Да?
- Надеюсь мне ни к чему обещать тебе, что все сказанное тобой останется между нами? И не придется вытягивать из тебя всю правду клещами?
- Я не понимаю, что вы имеете в виду, мистер Эддиман.
- Ты посадил её в свой автомобиль, потом - высадил. И все? Больше ничего не случилось?
- Честное слово, я не понимаю, к чему вы клоните, мистер Эддиман.
- Я хочу узнать про эту дамочку побольше. Ты не пытался пристать к ней?
- Какое значение…
- Позволь уж мне судить.
- Да, я попытался.
- Ты поступаешь так со всеми девушками, которых подсаживаешь в свой автомобиль, Джонни?
- Сами знаете, что нет, черт возьми! - вскипел он, чем тут же привлек внимание остальных полицейских. Затем продолжил, понизив голос. - Не делайте из меня дешевого развратника, мистер Эддиман. Я не хотел бы, чтобы мы с вами поссорились. Так вот, в моей служебной машине никогда ничего не случалось. Проверьте мой послужной список, если не верите. Я человек семейный. У меня дети есть. Но дареному коню в зубы не смотрят, сами знаете. Вы ведь, наверное, разбираетесь в женщинах?
- Немного, может быть.
- Вы всегда ведете себя по-джентльменски? Никогда не флиртуете с женщиной, если она сама не строит вам глазки? Правда, вам ведь ещё не приходилось видеть Хелен Пиласки.
- Это правда - я её не видел.
А случилось вот что, причем оснований сомневаться в словах Джонни у меня не было: когда Хелен уселась на переднее сиденье, её легкое ситцевое платьице задралось, почти целиком обнажив бедро и, поскольку она даже не попыталась одернуть платье, Джонни Кейпхарт, недолго думая, прикоснулся рукой к её обнаженной плоти. Должно быть, это было в его характере. Рослый красивый парень, он, вероятно, воспринимал пословицу о дареном коне не только всерьез, но и в самом широком плане. Правда, следует воздать ему должное - возмутись Хелен тогда или хотя бы прикройся, он бы тут же оставил всякие поползновения и, возможно, даже извинился бы. Собственно говоря, мне и самому не раз приходилось вести себя точно так же, и я воспринимаю это как определенные правила игры. Однако Хелен ничего этого не сделала, поэтому вскоре Джонни уже в открытую положил руку ей на бедро. Хелен и тогда не возмутилась, а только повернула голову и посмотрела на него своими холодными и бездонными синими глазами.
По словам Джонни, никто и никогда не смотрел на него так, но описать как именно - ему так и не удалось. Впрочем, поскольку ни враждебности или даже осуждения он в её взгляде не уловил, то сперва погладил шелковистую кожу, а потом, окончательно осмелев, забрался под платье. И вот тогда-то Джонни как током ударило - трусиков под тонким платьицем не оказалось. Его прошиб холодный пот и пробрала дрожь. Джонни понял, что балансирует по тонкой грани, и он перешел бы эту грань, если бы Хелен не спросила:
- Зачем вы это делаете? Неужели это доставляет вам удовольствие?
Словно его ушатом ледяной воды окатили. Джонни сидел трясущийся и взмокший от пота и недоумевал, чего он боится - ведь причин бояться у него не было. Впрочем, когда страсть так быстро гаснет, это почти всегда означает страх того или иного рода. В то же время, Джонни даже не нашелся, что ей ответить - ведь как можно ответить на такое?
- Вы на всех женщин так реагируете? - бесстрастно спросила Хелен.
Джонни и тогда промолчал. Он запустил мотор, отвез Хелен Пиласки в Сан-Вердо и высадил на Коммерс-стрит. Вот и все.
Я не был уверен, что он ничего не утаил. Люди типа Джонни Кейпхарта зачастую почти утрачивают дар речи, когда разговор заходит на непривычную для них тему. В лучшем случае, они способны описать лишь то, о чем уже когда-либо слышали - в кино, например, или по телевидению. Соприкасаясь же с чем-то новым, невиданным, такие люди, как правило, теряются. Хелен Пиласки как раз и стала для него таким новым.
Прежде чем распрощаться, он спросил, как её зовут.
- Хелен Пиласки, - ответила она. Но не поблагодарила, а, уходя, даже не оглянулась.