* * *
Увага, гра! Хто збере десять блискучих кришечок вiд нашого лимонаду, той може одержати попздку в Туреччину на лiтнi канiкули!.
– Министр экономики Украины В. Хорошковский заявил об отставке, – сообщает информационное агентство "Интерфакт".
– Николай, вы просто волшебник какой-то, – не в силах сдержать счастливого смеха, сказала Алла, – прямо как в песенке в детской: прилетит к нам волшебник в голубом вертолете, это точно про вас.
Козак во всем по жизни был аналитик и стратег. И даже в том, как покорять женские сердца, пусть и таких столичных московских штучек, как эта Аллочка Лисовская.
Поэтому, чтобы действовать наверняка и чтобы сразу произвести убийственно неповторимое и неизгладимое впечатление, Николай решил устроить обзорную экскурсию по родному Киеву не на машине и даже не на открытой палубе второго этажа английского дабблдеккера, а сразу показать Алле город, как он выглядит с птичьего полета. Ну, естественно, слегка злоупотребил служебным положением, позвонил ребятам из президентского авиаотряда, они все равно летают над Днепром каждый день, возят то экологов, то киношников, так пусть покатают и его с девушкой!
В большом салоне "Ми-8" были только Алла и Николай. Командир, второй пилот и бортинженер понимающе прикрыли дверь в кабину, чтобы не мешать господину Козаку ухаживать за дамой. Ну, он и ухаживал.
– А это там что? – спрашивала Алла.
– Это метромост, а там острова, любимая зона отдыха киевлян.
– А это там?
– Это Киево-Печерская лавра.
– Откуда христианство по Руси пошло?
– Ну, типа того, я в религии не очень разбираюсь.
– А эта высокая дама со щитом и мечом – это Родина-мать, что ли?
– Ну да, это поставили еще при Брежневе к тридцатилетию Победы, когда Украина входила в СССР.
– Ну, понятно, а теперь сносить не собираетесь? Как болгары солдата Алешу или как эстонцы памятник на Тынисмяги?
– Да нет, не собираемся, мы же вместе ту победу одержали.
– А это что там?
– Где?
– Ну это, красно-коричневое!
– А! Так это университет киевский, где, кстати, Булгаков учился, тот, что "Мастера и Маргариту" написал.
– А почему такого цвета?
– Кто?
– Ну, университет.
– Потому что так покрасили.
Алла звонко рассмеялась.
Она и пленила Козака этим смехом. И ему хотелось, чтобы она смеялась еще и еще, и он был готов сделать для этого что угодно.
– Вот про университет, ты говоришь…
Они уже незаметно перешли "на ты".
– Вот ты говоришь про университет, мол, покрасили, а у нас, когда я учился в военном училище, ходил такой анекдот, тогда вообще была мода на абстрактные анекдоты…
– А в каком военном училище ты учился?
– Это сейчас неважно.
– Не хочешь сказать?
– Скажу, ты слушай пока анекдот.
– Нет, ты сперва скажи, какое училище заканчивал? Это что? Тайна?
– Омское высшее училище КГБ СССР, устраивает?
– Вполне.
– Теперь можно анекдот?
– Давай.
– В общем, курсанта спрашивают, что такое: зеленое, соленое, висит на стенке и пищит?
– Ну?
– Ответ – селедка!
– А почему зеленое?
– Потому что покрасили.
– А! Поняла! – снова расхохоталась Алла. – Вот уж и правда, кстати анекдот!
– Ты недослушала, почему висит на стенке и пищит.
– Ну, почему?
– Потому что прибили гвоздиками к стенке.
– А почему пищит?
– А потому что ее крепко обнимают. – Козак крепко обнял Аллу.
Когда вертолет садился на площадке в Борисполе, Николай и Алла уже целовались, словно студенты, что по весне слиняли с занятий.
– Хочу с тобой видеться, – не отпуская ее руку, попросил Николай.
– Звони, – сказала Алла.
Сидя на заднем сиденье вызванной Николаем машины, Алла ехала к себе в гостиницу и впервые за последние три года думала не как думает журналистка Лисовская, а как думают сотни тысяч слегка влюбленных молодых женщин: "А он женат?", "А с ним получится всерьез?", "А как я ему, понравилась или нет?", "А у него много женщин?"
Но и Николай впервые с тех пор, как его Лена, с которой он жил со времен переезда в Киев и которая разбилась на тренировке в горах, впервые он думал не как положено думать старшему офицеру службы безопасности, а как думают слегка влюбленные мужчины: "У нее в Москве есть мужик?", "Она со мной ради работы, чтобы получить доступ к информации, или я ей нравлюсь как мужчина?"
Глава пятая
Январь 2004 г.
Сигари "Пуерто Рiко" i справжня "Гавана" в магазинах "Домiникана". Будь чоловiком – пали сигару.
– МИД Украины сообщил, что в августе 2004 года планируется официальный визит министра обороны США Д. Рамсфельда в Украину.
– Ваш паспорт, пожалуйста.
– Вот, Дружинин, Евгений Васильевич.
– С какой целью следуете в Украину?
– Бизнес.
– Счастливого пути!
Дружинин прошагал в большой накопитель и уже хотел было присесть и полистать свежий номер "Коммерсанта", как увидал знакомую и аж до дрожи в затылке родную спину. Эту спину ни с какой другой спиной Евгений спутать не мог. Два года в строю за нею вышагивал.
– Павло!
Да, это был Павло Ксендзюк.
И вот объятия, похлопывания по спинам и по плечам, поцелуи, снова похлопывания.
– Ты хде? – с мягким хохляцким "г" улыбчиво поинтересовался Ксендзюк и, не дожидаясь ответа, стал излагать свою биографию: – А я теперь в Торонто, у в Канаде, маю хату, три кары, пять чылдренят.
– Давно не видались, – слегка отстраняясь, сказал Дружинин.
– Ага, с самого Душанбе, как нас расформировали после вывода, – уже почти перейдя на русский, согласился Павло.
Павло. Его командир взвода. Командир взвода прапорщик Ксендзюк. Афганский хохол, как все звали его тогда в Баграме и в Кандагаре.
– Я ж при Горбаче запаковался-упаковался весь, – блеснув дентальной жемчужностью американской стоматологии, добродушно пояснил Павло, – кому война, а кому мать родна! Ты ж понимаешь!
– Я понимаю, – улыбнулся в ответ Дружинин, – а что теперь там?
Сказав это слово "там", Евгений махнул в сторону воображаемого Запада.
– Там? – вздохнув, переспросил Ксендзюк. – А там бизнес у меня, жрачка, сальце-шмальце, ты ж понимаешь, хохол без склада, где тушенка, – не хохол!
Добродушно поржав, прошли в буфет.
– Виски, водку? – участливо поинтересовался Дружинин.
– Не, я у в Канаде на бурбон перешел, – покачал головой Ксендзюк, – та же наша украиньска горилка, только з кукурузы!
– Два "Джим Бима", – сказал бармену Евгений.
– Ага, – согласно кивнул Ксендзюк и, буркнув что-то насчет нигде не принимаемых канадских долларов и золотой "визы" Чейз-Манхэттен банка, которую тоже не везде принимают "тут в Крыму", предложил пить "за счет старого афганского дружбана Дружинина".
– Я года три назад кого-то из наших встречал, мне сказали, у тебя сын есть, Василек, как он? – после второго "Джим Бима" поинтересовался Ксендзюк.
– Да вот вырос уже, – вздохнул Дружинин, – тоже вот бизнесом занимается.
– Каким бизнесом? – почти с профессиональным американским интересом спросил Ксендзюк.
– Рок– и поп-группы украинские в Москву возит вроде промоутера и пиар-менеджера у них там, – невесело ответил Дружинин.
– Что? Дела не очень чтобы очень? – хмыкнул Ксендзюк.
– Да, чем бы дитятко ни маялось, лишь бы не плакало, – ответил Евгений и, приказав бармену по третьему "Джим Биму", предложил выпить за Афган и за пацанов, что прилетели оттуда в Союз "черными тюльпанами".
Выпили не чокаясь.
– Слышь, братан, – обратился вдруг к бармену Ксендзюк, – сделай-ка телевизор погромче, что-то там интересное и кстати кажут.
По телевизору и вправду как по заказу для разговора двух афганцев шел какой-то безмолвный репортаж, показывали транспортные самолеты, какие-то гробы, потом военных, которые отталкивали гражданских с фото– и телекамерами.
Бармен прибавил звук.
– Вчора в аеропорту Жулянi не вiйськова далечiнь журналiстам украïнського телебачення зняти репортаж про прибуття "вантажу– 200" за нашими неперевiреними даними в аеропорту вивантажували труни з тiлами десантникiв, загиблих на маневрах поблизу Полтави, коли два бронетранспортери з солдатами пiдiрвалися на учбових мiнах….
– Что за фигня такая? – возмутился Ксендзюк. – Ты послушай, что они брешут! Как могут два бронетранспортера с солдатами подорваться на учебных минах? Это что за лажа такая?
– Ясное дило, з Афгану десантников привезли, – встрял бармен, продолжая методично протирать и без того идеально чистые стаканы, – об этом все гутарят, потому и журналиста Гагаладзе вбыли, что много знал.
– Мля, друг ты мой, Жека, – не удержал пьяных слез Ксендзюк, – мы вот з Афгану живыми приихалы, а братанов вот выгружают мертвяками…
Бармен, повинуясь жесту Ксендзюка, налил снова.
Выпили, а потом соткнулись лбами.
Соткнулись и затянули любимую:
Дембель будет, друг, и у нас с тобой,
Домой, домой, домой, домой,
Понесет нас самолет!
В самолет они грузились уже здорово датые. Недаром нос у Дружинина с утра чесался. Недаром!
– А знаешь, давай мы с тобой бизнес замутим, – уже на подлете к Симферополю и вполне уже протрезвев, сказал Ксендзюк, – мы с тобой, братан, здорово можем приподняться.
– Что за бизнес? – вскинул брови Дружинин.
– Який еще бизнес може быть у бывшего советского прапорщика, и тем более – у куска? – ухмыльнулся Ксендзюк. – Тушенка, разумеется, что же еще?
– А поконкретней? – проявив явный интерес, спросил Дружинин.
Он еще по Афгану помнил, что Павло, этот прапорщик-хохол, мог из топора кашу в пустыне сварить. Где такой прошел, в народе говорят, там уже еврею делать нечего.
– У меня в Канаде консервированного сала по десять центов за банку сколько хошь, можно всю Западненьску Украину три года кормить, а здесь, если ты мне тут поможешь с реализацией, сало это по доллару за банку запросто пойдет. Местная-то тушенка в полтора-два раза дороже стоит! Транспорт, карго-расходы мои, твоя таможня и реализация, лады?
Дружинин колебался недолго.
Деньги были очень нужны. А тут дело светилось верное. С Ксендзюком не пропадешь.
Встречи со старыми друзьями волей-неволей наводят на воспоминания и философские размышления. Вот прошла часть жизни, кто чего добился? Кто кем стал? И почему так вышло? Почему из этого человека получилось то, что получилось, а из другого наоборот?
Сам Женя Дружинин родился в поселке Селятино Наро-Фоминского района Московской области, родился, естественно, еще в те времена, когда "Большая Москва" еще не приблизилась вплотную к Апрелевке, но когда его родное Селятино еще было девственно деревенским, без этих нынешних многоэтажек, по которым Селятино и Апрелевку теперь не отличить от какого-нибудь Бутова или Ясенева. В те годы, когда Женя подрастал и ходил в Селятинскую среднюю школу, их поселок считался этакой "недалекой близкой к столице областью". Но все же областью, а не городом и не столицей, со всеми вытекающими отсюда комплексами. Поэтому и ходили селятинские в дачные поселки москвичей – бить дачников. Ходили и порою садились на скамью подсудимых. Так было и с Толяном, с которым Женя до восьмого класса сидел за одной партой, так было и с Колькой Степановым, с которым Женя часто глушил на реке Пахре рыбу самодельными бомбами из негашеной извести. Толяна посадили в колонию для малолеток за драку на танцах в дачном поселке Кузнецово, когда Толян двинул одного очень "выепистого" и шибко модного москвича бутылкой, чтоб не модничал своими джинсами. Ну, у того московского папа каким-то важным чиновником оказался, Толяна и загребли по полной. На всю катушку – два года в малолетке, а потом еще четыре года во взрослой досиживать.
– И тебя туда же дорожка приведет, – приговаривала мама, когда Женька приходил домой с побитыми в драке и распухшими губами, – попадешь в тюрьму, туда тебе и дорога, если со своими дружками водиться не прекратишь.
А с кем ему – Женьке – было еще водиться? Не с девчонками же! Дачные москвичи из поселков Кузнецово и Рассудово держались обособленно, да и бывали в их краях только летом. А что было делать осенью и зимой? Разве что только качаться и боксом заниматься. Вот когда мода на качков пошла, когда люберецкие и долгопрудненские себя на Москве показали да поставили, Жека тоже пошел качаться. Кидал железо вверх-вниз в самопальном спортзале, что пацаны организовали в подвале Дома быта напротив универмага. Хотел после десятого класса, тогда одиннадцатого еще не было, поступать в Московский строительный. Да где там! Их сельской школьной подготовки по математике едва хватило на две тройки по письменной и по устной. А там ведь абитура вся шла натасканная репетиторами, а Женьке мать репетитора нанять не смогла – денег не было. До армии полгода работал в автомастерских – мать только богу молилась, скорее бы забрали в армию, а не то посадят парня. Каждый вечер пьяный, каждый вечер с ободранной рожей или кулаками приходит. В основном дрался из-за девчонки своей, Катьки-красавицы. В которую влюблен был с первого класса и которую сейчас ко всем ревновал. И хотя они уже с Катькой "встречались", как это теперь говорят, Женька не рассчитывал, что поженятся. За себя-то он был уверен, а вот что она его два года будет ждать… нет. Наро-Фоминский военкомат не оплошал. Женю по весне пригребли в армию. И по состоянию отличного крепкого здоровья – в десантные войска. А на дворе был одна тысяча девятьсот восемьдесят третий. С самой Москвы в Афган правительство предпочитало не брать – зачем волновать столицу похоронками? А вот с области брали. Взяли и Женьку. Попал он сперва в Душанбе – в учебку. Там получил сержантские нашивки на погон и "АНом-12" вместе с еще пятьюдесятью своими товарищами в декабре прибыл на авиабазу Баграм. Тогда, в конце восемьдесят пятого, сильные бои под Кандагаром шли. Женька и попал в самое молотилово. Многих товарищей тогда они в Союз "черными тюльпанами" отправили. Особенно жалко было их ротного. Старшего лейтенанта Матюшкина. Он почти полным земляком Евгению приходился, потому как до Афгана служил в Таманской дивизии, а она, как известно, рядом с Селятином базируется… Ротный сразу молодого сержанта приметил и частенько разговаривал с ним. "То да се, чем после армии заниматься? Куда с войны потом пойти? Куда прибиться?" Ротный как раз и говорил, что, мол, настоящий десантник, настоящий пацан, он и на гражданке должен характер показать и ни в коем случае не спиться и не пропасть – не сесть в тюрягу, как некоторые, не опуститься на дно. "Десантник, он всегда по жизни победитель", – назидал ротный. Жалко, убили его под Кандагаром: снайпер духов прямо в шею над бронежилетом ему угодил.
Вернулся Женька из армии, а тут сюрприз – девчонка его прежняя, Катюшка, которой он из принципа не писал, чтобы не узнать ужасные новости, что она его не ждет или замуж выходит, – ждала его все время! Да не одна ждала, а с его же сыном, которого, пока он в армии был, родила. И ведь молчала, дуреха! Родителям даже не говорила, от кого! Ну, что ж, парень он теперь стал серьезный. Такому повороту обрадовался. На Катьке женился, как с первого класса мечтал, и решил за ум взяться. Жека поступил-таки в Московский строительный. Родина хоть и не особо была ласкова к ветеранам, но внеконкурсное поступление в вузы все же обеспечивала. Женька поступил на дневное, но через два года, когда с деньгами стало совсем туго, перевелся на вечернее, а сам пошел на стройку, где ему, с уважением отметив и его орден Красной Звезды, и медаль "За отвагу", сразу предложили бригадиром. Женька не стал отказываться. Что труднее? Отделением разведчиков командовать или двумя десятками не прописанных на Москве строителей? А там перестройка подоспела, кооперативы, дележка стройтрестов между своими и несвоими. Пришлось даже пострелять пару раз на стрелках с бандитами, когда руководство их стройтреста отбивалось от долгопрудненских, что рвались их крышевать. Зато в результате всей эпопеи с приватизациями, закончив вечернее по специальности "экономика строительства", Женя Дружинин уже был не простым бригадиром строителей, а пайщиком и акционером одного из бывших СМУ их стройтреста, где занимал новую тогда для подобного рода подразделений должность – финансового директора.
С первых "больших распилов" купил матери дом. Хотел квартиру в Апрелевке, но мать по-старому пожелала, чтобы непременно с огородом и с курами на двору. Купил… Себя и семью тоже не обижал – огромный загородный дом поставил. Все было потом, как у счастливых богатых людей, будто из сериала про Санта-Барбару. Своя строительная компания, большие заказы, большие деньги, учеба в Америке, диплом топ-менеджера, звание "Бизнесмен года", большие знакомства с большими людьми, большой "Хаммер" и мечта детства – полугоночный "Родстар-кабриолет". Из-за него-то Катюша и погибла. А вернее, из-за барсеточников, что к ней в машину полезли, а она – неугомонная, ей бы нет бы да промолчать, да сделать вид, что не заметила, как у ней с сиденья сумочку увели – и всего-то в той сумочке было – пятьсот долларов – не больше. А она полезла разбираться… Ну, и полоснули ей ножом по шее. Прямо по сонной. С уходом Катюши ушла и мечта о счастье. Ну… и кабы не памятные слова ротного, что "десантник никогда не позволит себе опуститься", да кабы не подраставший Васька-Василек, неизвестно, как бы перенес однолюб Евгений такую потерю. В общем… перенес. Только с головой в дело ушел. И не ездил теперь каждые три месяца на модные курорты, как бывало при жизни Катюши. Потому что смысла более в этих поездках не видел.