* * *
Мелкая морось, с утра висевшая в воздухе, неожиданно превратилась в жгуче холодный дождь. Оставшееся под одеждой тепло вырывал резкий ветер.
Они вбежали во двор ее дома.
Марина остановилась, увидев милицейский уазик у второго подъезда. Три фигуры в хлюпающих на ветру дождевиках замерли на клумбе. Смотрели на выбитые стекла в окне на четвертом этаже.
– Никогда не останавливайся, – прошептал Максимов. И подтолкнул Марину вперед.
Свободная правая рука, словно защищая живот от холода, легла на рукоять пистолета.
Тесно прижавшись друг к другу, пряча лица от струй дождя, они прошли мимо неподвижных фигур. У ног милиционеров лежало изломанное тело. Мужчина лет сорока на вид. На голой спине пузырился дождь.
В жарко натопленном нутре уазика под гитарную сурдинку тянул душу какой-то лагерный бард. Радиостанция "Наше время".
– Ужас какой, – выдохнула Марина. – Я его зналаю От него жена недавно ушла. Переехала в Домен.
– Отмучался мужик, – обронил Максимов.
"Хуже было бы, если бы он выпал из третьего подъезда. Квартира шестьдесят три", – подумал он.
Марина потянула его за рукав под козырек подъезда. Третьего.
– Зайди. У меня чай есть. Согреешься.
Серые глаза пробежали по его лицу, словно что-то отыскивая. Слабая улыбка тронула ее губы.
– Странно. Я тебя не боюсь.
Он решил промолчать.
Марина долго возилась с раздолбанным замком на стальной двери.
В подъезде пахло кошками. Лифт, само собой, не работал.
– Высоко идти? – спросил Максимов, поправляя рюкзак на плече.
– На пятый.
Она пошла первой. На лестничных клетках оглядывалсь. Каждый раз он ощущал кожей лица прикосновение ее взгляда.
"Шестьдесят первая, – загадал он. – Пусть она живет в шестьдесят первой. Так не хочеться подставляться!"
Предчувствие, почему-то, мочало. Будто смотрел на белый лист бумаги.
Марина свернула в узкий тамбур, заваленный всяким бытовым хламом. Подошла к первой слева двери.
"В сумме будет семерка. Счастливое число".
Пока она открывала дверь, Максимов покосился на квартиру номер шестьдесят три.
"Девятка тоже неплохо. Но сегодня невезучее число".
За дверью под номерем шестьдесят три послышался сдавленный астматический кашель.
Сосед проявил гражданскую бдительность и здоровое любопытство, проконтролировав, кого притащила молодая соседка.
Максимову до колючек под ноктями захотелось выхватить пистолет и вогнать пулю в дверной глазок.
* * *
Ретроспектива
Странник
Побродив по району, Максимов вышел к знаменитой "Луже". Затхлый пруд на Академической дал имя пивняку, в котором похмелялось, напивалось и просто жило мужское населения Коптево. Сам пивняк представлял собой павильон, смастыренный из стальных щитов. Но питейное заведение "Лужа" включало в себя еще пляж и прилегающие к нему кусты. На бревнышках, строительном мусоре и трухлявых ящиках спитые компании собирались, как за столиками. Все знали друг друга, были насмерть спаянны декалитрами выпитого, неотданными долгами, пьяными откровениями и беззлобным мордобоем. Круговая порука, своеобразное понятие о чести и подозрительное отношение к чужакам делали "Лужу" идеальным местом для конспиративных встреч.
Полуразвалившийся пивняк, смердя на всю округу положенными ему ароматами, благополучно переживал очередной крутой исторический излом. Единственным темным пятном в памяти его обитателей был недолгий период сухого закона, когда пивняк, работавший по утрам в режиме реанимации, встречал страждущих человеконенавистнеческой объявой – "Пива нет и не будет".
Скажите, на кой простому человеку уперлась власть, от которой хлеба не допросишься и пива не дождешься? Короче, сковырнули, не без помощи тухлых интеллигентов и шахтеров, лысого с его трепотней о "человеческом факторе". Какой ты, на хрен с редькой, политик, если не понимаешь, что мужик свободу внутреннюю только после второго "ерша" в себе ощущать начинает, лелеет ее, отстакана до стакана, плавно поднимая градус, пока не превратиться она, согласно неведомым законам алкогольной алхимии, в исконно русскую волю. А тогда уж держись! Тут уж можно соседу по морде съездить от полноты чувств, но не до смерти, упаси бог, а потом, обнявшись и жахнув последний на последние, выть на пару от тоски, что вот она была и нету, вся выходит вместе с хмелем, воля-волюшка, и опять ты скотство и рабство свое на себя принимаешь, как грех неведения, и одна тогда отрада добраться до дома, свалиться в забытье, а наутро пусть Господь за все тяжкие пошлет стакашку на опохмел, чтобы под ломоту эту ненароком не удавиться. Вот такой "фактор", мужики, че-ло-ве-ки…
Максимов подождал, пока Юрка, пришедший со стороны Речного, не раствориться в пьяном сообществе "лужков". Перешел через дорогу и вломился в чахлые кусты. Переступил через мужичка в линялой тельняшке, заляпанной желтыми подтеками, устало прикорнувшего на картонке. Счастливец уже не ощущал ни холода, ни сырости, ни вони. Он пребывал в алкогольной Вальгалле, героически пав со стаканом в крючковатых пальцах.
Компания, расположившаяся на двух бревнышках, настороженно уставилась на Максимова. Мужики варганили горячую закуску на чадящем костерке. Судя по литражу бутылок, банок и кружек, напиться собирались качественно.
– Бог в помощь, славяне! – находу приветствовал их Максимов.
Чистокровных славян в компании было меньше половины. Но все дружно закивали. Заулыбались, выставив плохе зубы.
– И тебе, браток! – подбросил мужик, ковырявший прутиком в углях.
Произнес в меру приветливо, но ровно настолько, чтобы не заманить чужака к столу.
Максимов по тропинке, петлявшей вдоль обрыва, вышел на пляжик. На мокром песке мужики накрыли с десяток "полян". Каждая компания пила свое и на соседей пока не бросалась.
"Еще не вечер", – улыбнулся Максимов.
Он с наслаждением вдохнул сырой озерный воздух. Близость воды и леса не могли перебить миазмы загаженных кустов, кислый пивной дух и плотная кисея табачного дыма, висевшая над гомонящей сворой "лужков".
Подумал, что все, кто пожил на воле, подсознательно тянется к малейшим кусочкам дикой природы, чудом сохранившихся в бетонных катакомбах города.
"Надо быть осторожнее. По этому признаку можно спалиться по счету раз".
Юрка уже успел отовариться в баре. Вышел из павильончика с двумя литровой фляжкой "Клина". Осмотрелся и направился к компании "лужков", облепивших шаткий столик.
Максимов подошел к столику. Встретился с Юркой взглядом. Достал из кармана плоскую фляжку. Юрка, подумав, кивнул.
Компания к их переглядкам отнеслась с равнодушием. Решили, что эти двое скоперировались на "пиво с прицепом". Ничего необычного. А фляжка крохотная, чтобы делить водку больше, чем на двоих.
Они отошли в сторонку, присели на котрочки, как сидят зеки и спецназовцы. По разу отхлебнули из фляги. Поморщились. Пиво и без них разбавили спиртиком.
Максимов вытер губы.
– За тобой "хвост". Темно-синий "фольксваген". Работают одной бригадой. Мужик, с меня ростом, плотный, обут в коричневые ботинки. Пацан, выше тебя, худой, чуть сутулиться, при ходьбе загребает правой ногой, в армейских бутсах. В машине был еще кто-то, очевидно, резервный. Разглядеть не мог.
Юрка улыбнулся.
– Еще с ними тетка. Ехала со мной в автобусе. Тридцать с гаком. Ходит, как утка. Сапоги черные, подошва сплошная.
Максимов удовлетворенно кивнул. Это он научил Юрку запоминать не одежду "наружки", а манеру ходьбы и обувь. Одежду можно быстро поменять, походку и обувь – гораздо труднее.
– Что скажешь?
Юрка пожал плечами.
– Стремно, конечно. Но…
– Где тебе навесили "хвоста"?
– У явки.
– Вот тебе и "но".
Юрка отхлебнул из фляги. Прополоскал рот пивом, выплюнул пенной струей.
– Дай водки, Макс.
– Потом. Как было на явке? Кваритира его?
– Да. Подходит, как нож к ножнам. Кстати, у Бетховена астма. Или типа того. Сипит и кашляет, почти задыхясь. С баллончиком постоянно ходит.
– В том же кармане держит стрелялку.
– Возможно.
– Трюк старый.
Максимов прикрыл веки.
Очетливо представил себе перегруженную мебелью квартирку. Плотные гардины на окнах. Затхлый запах болезни. Концентрированный запах менола. Полки с книгами. Книги стопками на полу. Лежащие в самых неподходящих местах. Кухня, в которой нехотя и неумело готовит хозяин.
Облысевший до неопрятных клочков волос над ушами, крупный пожилой мужчина шаркает по квартире на отекших ногах. Подолгу неподвижно сидит в кресле. Положив листок бумаги на колено, задумавшись, чертит какие-то одному ему понятные знаки. Никто не знал, откуда он черпает информацию, загруженную в крупную породистую голову. Никто не мог представить, какая адова работа мысли кипела под черепной коробкой.
Бетховен был мифом незаконных вооруженных формирований. Считалось, что его наводки безупречны. Потери списывали на неизбежный процент неудачи. В которых никто и никогда не винил Бетховена. Прямого выхода на Бетховена не было. Исключение составляли только "исполнители приговора". Только им, и то, прошедшим сито контрразведывательного прикрытия, позволялось войти в личный контакт с Бетховеном. Приговор Трибунала только указывал цель. Бетховен рассчитывал выход на выстрел и пути отхода.
– Макс, может, мы зря мандражируем? Мы же не знаем, чей "хвост"!
– Сейчас свинтят, все разом узнаешь, – ровным голосом произнес Максимов, но Юрка замер, как от окрика.
Максимов взял в руку флягу. Выдохнув, сделал глоток.
– Уф, ну и гадость!
Он сунул в губы сигарету. Прикурил.
– Что ты решил, Юрка?
– Я иду в Домен. Ребята у Антона надежные, прикроют, если что.
Максимов выдохнул дым. Покачал головой.
– Вопрос не в том, готов ли ты достойно принять смерть. Сможешь ли ты погибнуть по-глупому, сознательно подставившись.
Юрка нахмурился.
– Это как?
– Сейчас ты мышонок в мышеловке. А можешь стать косочком сыра.
Максимов придвинулся и быстро зашептал ему на ухо.
Отстранился. Заглянул в зеленые с рыжими крапинками глаза. В Юркиных глазах сначала мелькнуло удивление, потом откровенный страх, потом бесшабашная отвага.
– Ну ты, Макс, даешь!
– Иными словами, я ни чуть не хуже Бетховена. Разница незначительная: он хочет, чтобы ты сделал все тихой сапой, а я прошу нашуметь по максимуму.- Максимов покатал в губах сигарету. – Выбор за тобой.
Юрка, не медля ни секунды, кивнул.
– Еще раз подумай.
Юрка снова кивнул.
– Сейчас нет ни меня, ни твоих друзей, ни Трибунала. Никого. Ты один. Слушай только себя. Почувствуешь хоть малейшую слабину, откажись.
Максимов не отпускал взглядом Юркины глаза. Даже тени смертной тоски не увидел.
– Я иду, Макс.
Максимов подождал немного, потом кивнул.
– Пусть так и будет!
Он поставил флягу на землю. Свою фляжку с водкой протянул Юрке.
– Пригодится. До темноты посидишь в лесу. Постарайся не схлестнуться с бомжами. Время зря не трать, потренируй растяжку и баланс. Пригодится. Альпинистскую подготовку не растерял?
Юрка только хмыкнул в ответ.
Максимов встал. Потянулся. Обшарил взглядом окрестности "Лужи".
– Мужик уже здесь. Пацана не вижу. – Он одернул задравшуюся куртку, пряча выглянувшую рукоять пистолета. – Пойди в кустики, типа, отлить. Уходи, не торопясь. "Наружку" я беру на себя. Сделай вид, что ловишь тачку. Ни в коем случае не дергайся. Чтобы не произошло, тебя это больше не касается.
* * *
Оперативная обстановка
Контроль радиопереговоров
Закрытая частота УСГБ по Москве и области
А. – "База", ответь "тридцатому"!
Б. – На приеме!
А. – У нас ЧП. Нападение на бригаду. Нахожусь в районе улицы Большая Академическая. У "Лужи".
Б. – Конкретнее, что случилось?
А. – Да ты, бля, слушай, а не перебивай! Объект вышел из-под контроля. Ушел в парк Тимерязьевской академии. Его прикрывали. Нападавшего не рассмотрели. Мужик в кожаной куртке. У нас один "холодный" и двое "сотых"!
Б. – Нифига себе!
А. – Преследовать не могу. Двое раненных. И радиатор пробит.
Б. – Принял. Высылаю поддержку и "скорую". Ждите, "тринадцатый"!
А. – "База"! Поставь в известность заказчика. Пусть вешается, мудила! Все, "база" – конец связи!
* * *
Странник
Разопревшая гречневая каша приняла в себя куски мяса и прозрачный золотистый жир. Из кастрюли пахнуло настоящей едой. Горячей, плотной и сытной.
– Ничуть не хуже, чем у многодетно-кормящих мамок, а?
Максимов оглянулся.
Марина сидела на угловом диванчике, поджав под себя ноги в толстых шерстяных носках. Не отрываясь, смотрела на распахнутый зев вещмешка.
Он нагнулся, достал пакет с фруктами. Положил ей на колени.
– Ещь, не стесняйся.
"Сначала понюхает яблоко", – подумал Максимов.
Она поднесла яблоко к лицу. Закрыла глаза. Тонкие ноздри затрепетали, ловя осенний аромат яблока.
– Домом пахнет, – тихо сказала она.
Распахнула глаза. Теперь они у нее были цвета моря в ненастье.
– Странно. С утра знала, что-то произойдет. Очень важное. Пошла на "блоху" раскрутить лоха на жрачку. А встретила тебя.
Максимов отвернулся к плите. Помешал ложкой пряно пахнущее варево.
– У меня все готово. Тарелки в этом доме водятся?
Чахлые газовые огоньки дрогнули. Пар над кастрюлей отклонило дуновением воздуха.
Марина вышла из кухни. Через секунду в ванной ударила струя воды.
Максимов зябко передернул плечами, представив, как ледяная струя касается кожи. В квартире было ненамного теплее, чем на улице. Влажная одежда не давала уняться ознобу.
Он оглянулся на бутылку водки, стоявшую на столе.
– Тарелки в духовке. Бери кашу и иди сюда! – крикнула Марина из ванной.
Максимов решил сначала посмотреть, куда зовут. Ванные из-за вечной проблемы с горячей водой превратились в сырые склепы, пропахщие приговоренным к стирке тряпками.
Марина лучинкой зажигала свечи. В сколотых бутылках оживали оранжевые светлячки. Вскоре все три стены усеяли крохотные звездочки.
Полумрак окрасился в янтарные цвета. В неярком, колебящемся свете, Максимов рассмотрел идеально вычищенную ванну и отмытый до блеска кафель "под песчанник".
Марина опустилась на колени. Повозилась под ванной, сунула лучину в заслонку на плоском коробе. В черном нутре короба загудел огонь.
Максимов догадался, зачем в ванной гофрированная труба, присоединенная к воздуховоду.
– Ванна по-японски. – Марина подняла лицо. Слабо улыбнулась. – Только попу об дно прижечь можно. Но если полотенце подложить, то не страшно.
– Сама придумала?
– Ага. И смастерила сама. Не могу без воды. Ты же тоже водный знак?
Она отодвинула от стены плетенную корзину для белья.
– Будет вместо стола.
Присела на край ванной. Погладила на коленях юбку, еще квелую от дождя.
– Сейчас станет тепло. Заберемся в воду. И нам будет хорошо. Ты когда-нибудь купался в ночном море?
Она посмотрела ему в лицо. Глаза, показалось, стали еще больше. В их темной глубине плавали янтарные искорки.
– Я не из-за еды с тобой. Ты же понимаешь?
Максимов осторожно провел пальцами по пушку на ее голове. Она прильнула к его ладони, как истосковавшийся по ласке котенок.
* * *
Оперативная обстановка
Срочно
Секретно
В 17.44 на КПП "Новопеределкино" при проверке рейсового автобуса № 742, следующий по маршруту "м. Юго-западная – платф. Переделкино" был обнаружен и установлен особо опасный преступник Орехов Антон Борисович, кличка "Филин", проходит по оперативным учетам категории "А".
Преступник оказал вооруженное сопротивление наряду милиции, убив трех сотрудников и легко ранив одного.
Совместными действиями нарядов милиции и отряда комендатуры округа преступник блокирован в лесном массиве, примыкающем к ветке железной дороги.
Сотрудникам отделения "Т" УСГБ по Москве и Московский обл. Приказываю срочно прибыть на место проишествия для организации поиска и задержания преступника.
Оперативный дежурный по штабу "Центр"
п/ п-к Скорохватов
Преторианцы
Дмитрий закрыл глаза, посидел с минуту неподвижно, нервно покусывая губы. Петровский, скосив глаза, следил, как медленно белеют пальца начальника, мертвой хваткой вцепившиеся в край стола, а тот все давил и давил, пока нервная дрожь не пробежала от пальцев к плечам и на высоком с ранними залысинами лбу не забилась синяя вьющаяся жилка.
– Ух! – Дмитрий резко сдернул пальцы со стола и шлепнул кулаком о левую ладонь. Глаза нехорошо блеснули, на губах заплясала хищная ухмылка. Он подмигнул Петровскому, тот почему-то сразу почувствовал неладное, и снял трубку:
– Рожухин говорит! Срочно группу… А вот это меня не чешет ни разу! Так… Ты мне еще на толчке начни советы давать, урод маломерный! Ну-ка передай трубку старшему. Привет, Рожухин беспокоит. Здорово, Семен! Твоими молитвами. Мне срочно нужна группа захвата. Вот и хорошо, что в курсе. И у меня все на облавах! Семен, ты меня знаешь, если надо, я кадык у любого вырву, но своего добьюсь. Почем, пугаю? Тебя на испуг брать бестолку. Не бойся, не обижу. Ящик много, а стакан всегда налью… Все, договорились! Готовность – десять минут. Нет, вряд ли что-то серьезное. Одного кадра надо затравить. Пока!
Он бросил трубку и уже без улыбки посмотрел на Седого; тот против своей воли, как собака в ожидании удара, вжал голову в плечи.
– Дим, я пас. Мне еще Губану манускрипт ваять, – подал голос со своего места Басов.
– Седой, собирайся, поедешь на захват.
– Дмитрий, на кой я там сдался? – взмолился Петровский. – Есть же молодняк!
– Не юродствуй, Седой! Собирайся, люди ждут. А молодняк с утра уже ноги по самые яйца стер по городу носиться, пока ты язву свою неизвестно где грел. Все! – Дмитрий отвернулся к Басову. – Бас, хватит филонить, шефу кровь из носа нужна справка. В сортире, видно, читать больше нечего. Короче, похерь все, сиди и пиши. Прямо сейчас!
– Машинистку дашь или опять самому пальцем тыкать? – без всякого энузиазма отозвался Басов.
– Понял – не дурак. – Дмитрий кивнул. – Я сейчас к Губану забегу, заодно попрошу на время его свистульку. За час чтобы настрогали бумаженцию.
– Да эта коза еще медленнее меня печатает!