Рэнделл еле слышно выдохнул воздух: первый этап пройден. Если заставить человека хоть что-то сказать, он довольно скоро расскажет все. Надо, чтобы он повторил за тобой какие угодно твои слова. "Говори, что вы, евреи, не такие, как все". Через час мальчик кричал: "Да, да, да, евреи убили Христа, грязные, проклятые евреи убили Христа". Потом было какое-то расследование, но директор школы сам не очень-то любил евреев, и скоро родители тихо забрали мальчика из школы. За два года до этого они бежали из Германии и не хотели поднимать шума.
Двое, державшие Шона за ноги, одобрительно и с нетерпением смотрели на Рэнделла. Капитан Робертсон, творивший то же самое с африканцами, придерживал голову Шона, прижав палец к его верхней губе, профессионально оценивая выражение глаз пленника. Когда все начнется, сначала будет тихо, затем последует истерический отказ говорить, а потом ирландец сломается. По расчетам Робертсона, это произойдет через полчаса.
– Прекрасно. Рад, что ты все понимаешь, – сказал Рэнделл. – Потому что я намерен использовать этот неподходящий инструмент, чтобы тебя кастрировать. Если я сейчас закручу болт, можешь представить, что произойдет. – Рэнделл осторожно повернул болт. Шон почувствовал боль. Рэнделл открутил болт и убрал скобу. – Боюсь, будет много крови.
Шон почувствовал, что его тошнит. Закрыл глаза, но капитан Робертсон большими пальцами поднял ему веки.
– Даю тебе на размышление несколько минут. Пока мы снесем тебя вниз. – Рэнделл встал, двое его подручных подняли Шона за ноги, тогда как голова его осталась лежать на полу. – Мы спустимся в машинное отделение, где я предоставлю тебе единственную возможность спастись. Я хочу точно знать, что ты делал последние двадцать четыре часа. С кем встречался. Что рассказал этим людям. Что они рассказали тебе. Если расскажешь все подробно, очень откровенно и правдиво, может быть, мы закроем глаза на это небольшое недоразумение. – Он поднял скобу, уронил ее на пол сантиметрах в тридцати от глаз Шона. Железо ударилось о железо – Шону показалось, будто ему воткнули в череп нож и повернули его там.
Двое подняли Шона за ноги, взвалили себе на плечи и понесли головой вниз, как мешок.
В машинном отделении эхо отзывалось по-другому – громче, глуше: помещение было гораздо просторней, чем кают-компания. Голова Шона лежала на узенькой перемычке, огороженной металлической решеткой от пропасти в восемь-девять метров, на дне которой горами вздымались двигатели, поблескивали огромные поршни, клапаны, извивались блестящие медные и стальные трубы.
– Перекиньте его через решетку, – приказал Рэнделл.
Шона подняли, на секунду он застыл в воздухе: на ноги между коленями и щиколотками накинули петлю, столкнули с мостика – Шон повис головой вниз, раскачиваясь, извиваясь, глядя сначала в переборку, потом в пустоту, в девятиметровую пропасть. Метрах в трех над собой он видел склонившиеся к нему смеющиеся жуткие перевернутые лица. Улыбаясь, смотрел вниз Рэнделл, словно отражение в луже, где вместо воды – мрак. По мере того как канат опускали ниже и ниже, маятник с Шоном на конце раскачивался все шире и все медленнее. Машинное отделение поворачивалось, переворачивалось, вертелось на дюжине разных осей. Шон задел о что-то головой – к счастью, вскользь, изогнулся в воздухе, качнулся обратно, ударился плечом о какой-то выступ, его отбросило метра на полтора в пустоту, он завертелся волчком, почувствовал, что канат начал разматываться, петли вокруг щиколоток и пояса ослабли.
У Шона высвободилась рука, он инстинктивно схватился за одну из труб. Он ничего не видел, голова еще кружилась, его тошнило, но рука вцепилась в трубу, канатные петли, не оттягиваемые весом тела, ослабли еще больше. Люди, опускавшие его, хоть и смотрели вниз, но не смогли разобрать, что произошло: они забыли, что Шон будет связан, только пока натянут канат. Он высвободил вторую руку, дернул за канат. Петли свалились к его ногам, но одна обмоталась вокруг горла, а в этот момент наверху поняли, что происходит, и принялись тянуть канат вверх. На какую-то долю секунды петля застряла у него под подбородком, потащила вверх, отрывая от труб. Шон просунул под петлю обе руки, сбросил ее, увидел, как канат, словно змея, исчез в темноте.
– Он высвободился, – закричал чей-то голос, потом раздался топот бегущих ног.
– Ах, ты, проклятый идиот! – заорал кто-то другой. Человек-тень, маленький, как летучая мышь, как обезьяна под куполом огромного, похожего на собор машинного отделения, подбежал к лестнице, начал спускаться вниз. Шон скатился с труб, соскользнул на пол, угодил коленом в лужу масла, другим стукнулся о что-то твердое. Полуголый, ноги в крови, голова кружится, тошнит, он не может думать, ничего не слышит. Как хочется лечь лицом вниз – пусть приходят. Он не может больше ни сопротивляться, ни убегать, ни думать. Даже не помнит, почему бежал, дрался, что они хотели от него узнать. А что они хотели узнать? Знай он, все бы им сказал. Надо полежать на железе, подождать их. Они ведь вроде его друзья. И не рассердятся, если он не убежит. Железо было холодным, он чувствовал запах машинного масла. Какой странный запах! Лицом Шон ощущал шероховатости железа. Интересно, откуда они взялись?
Высоко наверху он слышал звук шагов – кто-то спешил по железным ступенькам, спускался вниз, все ниже и ниже, все ближе. Зачем эти люди идут сюда? Далекий голос у него в голове – такой далекий, что Шон еле его расслышал, – произнес: "Беги, проклятый болван, вставай, беги". Шон попытался объяснить голосу, что не может бежать, будет лежать здесь, пока эти люди не придут за ним. Но голос заставил его встать, ухватиться обеими руками за переборку, влезть на привальный брус над ней. Шон подтянулся, увидел перед собой металлическую дверь с висящими задрайками – значит, она открыта. Это противопожарная дверь: в случае пожара в открытом море ее задраивают и она разделяет части машинного отделения. Шон дернул на себя дверь, упал в проем. Грохот бегущих ног у него за спиной усилился.
– Райен, ублюдок, стой! – крикнул кто-то.
Но он уже закрывал дверь, неловко возился с задрайками, загоняя их в гнезда.
Задрайки закрывались стальным гаечным ключом, висевшим в зажиме у двери. Шон схватил ключ, попытался завернуть первую задрайку. Но преследователи уже добежали до двери и рванули ее на себя: Шон увидел, как задвигалась задрайка, которую он пытался закрыть. Секунду Шон ошеломленно и непонимающе смотрел на то, что происходит, – мозг его будто превратился в вату. Привалившись к стене, он обеими руками сжимал гаечный ключ. В этот момент дверь открылась, в нее начал протискиваться капитан Робертсон.
Он уже наполовину протиснулся – головой и плечами пролез в низкую, узкую дверь, когда наконец понял, что произошло. Он преследовал Райена, как собака преследует зайца, не думая, что тот может повернуться и пойти на нее. Он видел, как этот ирландец болтался вверх ногами, точно кусок мяса на крюке, точно туша, полумертвый, униженный – еще бы: ведь его, считай, повесили, – как он блевал, извивался; Робертсон видел, как этот Райен шлепнулся вниз, будто мешок с дерьмом, и, качаясь, побежал, перебирая голыми грязными ногами. Такая тварь не может ринуться на своего преследователя. Она должна остановиться и упасть, когда он рявкнет команду своим командирским голосом – она настигнет эту тварь как удар хлыста, опутает ей ноги, свалит на палубу. Такая тварь не смеет сопротивляться. Только протиснувшись наполовину в дверь, капитан Робертсон понял, что ошибся.
Он скосил глаза, увидел Райена, его занесенную руку, полуметровый стальной гаечный ключ. На какую-то долю секунды Робертсона словно парализовало, у него открылся рот – от гнева, не от страха; от наглости этого перевертыша, этого червя. Капитану показалось, будто труп Олафа Редвина поднялся с окровавленной лесной травы и угрожает ему. Его мелкие нездоровые зубы под усами крота обнажились в гримасе ярости. Он раскинул руки – одной хотел ухватиться за косяк для устойчивости, второй попытался достать Райена.
Гаечный ключ ударил капитана Робертсона в висок. Выражение гнева на его лице сменилось удивлением. Райен еще раз ударил – капитан упал лицом вниз, половина тела в одном отсеке машинного отделения, половина во втором. Шон посмотрел на дело рук своих, ударил Робертсона еще раз, выронил ключ – пальцы его дрожали, отказывались повиноваться. Шон не мог удержать ключ.
Послышался топот. Шон ногами выпихнул тело за дверь, увидел на них кровь поверх маслянистой грязи. Отпихнув тело подальше, он с трудом закрыл дверь, задраил ее: ключом так завернул гайки, что просто руками дверь уже не открыть. Потом бросил ключ и, шатаясь, пошел прочь. Сзади кто-то подскочил к двери – Шон слышал голоса, крики, удары по металлу, снова топот бегущих ног.
С этой стороны переборки в машинном отделении было темнее. Лишь в дальнем конце через двери, вентиляционные отверстия и смотровые люки проникал свет. Но здесь, когда он задраил дверь, стало совсем темно. Слабый свет, похожий на светлую пыль, пробивался сквозь тьму – дальше чем на метр-два Шон ничего не видел: тут блеснет сталь, там – медь, гигантские тени мощных двигателей, стальная аварийная лестница уходит во тьму, вверх.
Осторожно перебирая руками, Шон полез по ней. Стальные прутья врезались ему в босые ноги, приходилось держать свой вес на руках. И все время прислушиваться. Он слышал собственное дыхание – у себя за спиной, над головой, – как будто работал какой-то двигатель. Он ничего не видел, зато разум его обрел зрение и видел тянущиеся к нему руки; Райен слышал голоса, топот, шепот, дыхание преследователей. Когда он остановился, чтобы перевести дух, то услышал приглушенный темнотой, металлом и расстоянием стук двигателя, но вскоре понял, что это стучит его сердце. Шон вспомнил другую лестницу. Когда это было? Он не мог восстановить дату. Телестудия. Все как здесь, очень похоже. Финал этой игры – смерть. Вот это – реально. Его хотят убить. Сердце лихорадочно отстукивало: "Убить меня, убить меня, убить меня". Закрыв глаза, дыша ртом, Шон прислушался, повиснув на руках. Он прижал ухо к лестнице, потом, перегнувшись в сторону, – к корпусу корабля. Все тихо. Шон открыл глаза, посмотрел вниз. Далеко-далеко внизу виднелся вал винта. Падавший откуда-то свет блестел на его отполированном смазанном изгибе, гипнотизировал Шона. Ему хотелось распластаться, разжать руки и полететь вниз. Ничего страшного не случится – он плавно приземлится в темноте на ярко блестевший вал винта.
Почти без сознания, в полудреме, висел он на руках. Тряхнул головой и вдруг почувствовал такую усталость, что руки едва не разжались. Покрытые потом и маслом, они заскользили по пруту, боль в связках, как ножом, полоснула Шона по запястьям. Он заставил себя подняться, ухватиться руками за следующий прут, потом еще за один и еще. Над головой у него вдруг распахнулась дверь, темную пропасть вокруг Шона залил свет, точно луна осветила ночное море, исполосовала черноту серебром. Топот ног и крики раздались у него над головой. Лестница задрожала, но преследователи уже пробежали дальше.
– Он где-то внизу! Нет… наверху его не может быть, если только нет другой двери…
Снова топот бегущих ног. Шон нащупал рукой перемычку, лег на нее, встал на колени. Услышал, как прямо на него, возвращаясь, крича что-то своему невидимому приятелю, бежит преследователь. Шона словно парализовало, он продолжал стоять на коленях, надеясь, что они не вернутся; он вообще ни о чем не думал, пока лез сюда, где, как ему казалось, его ждет спасение. А может быть, он просто хотел, чтобы его поймали и убили, чтобы покончить со всем этим? Преследователь уже в пяти, трех, двух шагах от Шона, перемычка дрожит, бьет его по рукам и ногам. А он ждет, когда преследователь ринется на него. Сам Шон не в силах ни сопротивляться, ни бежать – он может лишь стоять на коленях и ждать. Он весь покрылся холодным потом, чувствовал, как открывается в крике его рот, чувствовал холодный металл скобы у себя между ног – ему стало жутко, захотелось, не переставая, вопить от ужаса.
И тут его разум, казалось, отделился от тела. Он увидел себя со стороны: скорчившуюся тень на перемычке, бегущего к нему человека, а перемычка как бы далеко внизу, он все видит точно на картинке, точно в телескоп, разум его содрогнулся при виде этой картинки, и Шон подумал: "Если сейчас умереть, я навсегда останусь вопящим от страха трусом". Эта мысль всплыла из глубины его подсознания – так человек узнает места, где никогда в жизни раньше не был.
– Встать! – закричал Шон, но крик отозвался шепотом, еле слышным шепотом: человек, стоявший на коленях на перемычке, его не услышал. – Встать! – Снова шепот, как эхо в пещере. Но стоявший на коленях зашевелился, начал подниматься. А бегущий вдруг увидел перед собой движущуюся тень, понял, что это человек, и инстинктивно рванулся в сторону, чтобы избежать нападения. Ударился бедром о поручень – его отбросило влево. Стукнулся плечом о железную подпорку, в эту секунду поднимающийся Шон ударил его головой в живот. Преследователь, размахивая руками, отлетел в сторону, угодил в проем лестницы и полетел вниз.
Только на полпути он закричал. Потом ударился о вал винта – раздался звук, будто вниз швырнули мешок с хворостом. Преследователь захлебнулся собственной кровью. Он служил в отрядах "коммандос", отличался поразительным хладнокровием, через две недели он собирался ехать с подружкой в отпуск, в Римини. Шон схватился руками за поручень, стараясь не смотреть вниз.
Осторожно повернувшись, он медленно, на ощупь, пошел к открытой двери, к свету. У двери Шон остановился, секунд двадцать-тридцать постоял, прислушиваясь. Освещенный дверной проем казался ему опасной ловушкой. Где-то там, за дверью, на свету, его поджидал Рэнделл. Шон знал: погибший только что человек – не Рэнделл. Он не видел его лица, не мог сказать, кто это, но ему и в голову не пришло, что это Рэнделл. Шон стоял на перемычке, прислушиваясь, но слышал только эхо крика упавшего и свое дыхание. Он не знал, бьется ли его сердце. Чувствовал, что оно стучит ему в ребра, будто расширяется, будто ему не хватает места и оно старается вырваться из груди.
Взявшись за дверной косяк, Шон с трудом перешагнул через порог. Никого, и Шон прислонился к стене коридорчика, словно этот шаг истощил его силы. Затем он двинулся влево – тоже никого. Из боковых коридорчиков, выходящих на палубу, к реке, к небу, льется свет. Шон дошел до лестницы, поднялся по ней, увидел впереди слева открытую дверь. Заглянул внутрь – кают-компания; сюда его принесли и раздели. Посреди комнаты валяются его брюки, недалеко от них – ботинки и носки. Шон осторожно закрыл за собой дверь, поискал засов. Его не было; Шон заставил себя отпустить дверную ручку, надел на грязные, окровавленные ноги брюки, застегнул их.
Он снова стал человеком, мужчиной, а не обреченной жертвой. Он заставил себя сесть на пол, надел носки, ботинки. Итак, остались Рэнделл и сторож со склада. Двое. Двое других погибли. Он завязал шнурки, встал. Его все еще подташнивало, голова кружилась, в ушах звучал тот крик. Закрыв глаза, Шон увидел разбитую в кровь голову Робертсона, кровь на своих ногах, когда он выпихивал капитана через порог. Зато теперь он почувствовал прилив сил. В углу, откуда Рэнделл взял скобу, валялась еще одна скоба поменьше и железный болт длиной сантиметров тридцать, похожий на укороченный заостренный бильярдный кий, которым соединялись концы скобы. Шон подобрал его.
За дверью кают-компании по-прежнему было тихо. Шон вернулся, взял скобу, вышел в коридорчик. Сейчас он уже ни от кого не бежит. Никто за ним не охотится. Он сам ищет Рэнделла, чтобы убить его. Шон вспомнил лицо Рэнделла, когда тот сунул скобу ему в пах: тонкогубый рот скривился в гримасе удовольствия, глаза сузились и сверкали, как бриллианты, высматривая признаки страха, боли, трусости.
Шон был уже в конце коридора. За полуоткрытой дверью виден ют. Шон остановился, прислушался: внизу заскрипела на несмазанных петлях дверь, послышались шаги на нижней палубе – кто-то быстро шел к причалу. Шон снова снял ботинки и двинулся по палубе за тем, кто не видел его. Оказавшись на дальнем конце палубы, он услышал внизу еще чьи-то шаги. И тихий голос – голос Рэнделла:
– Он не показывался?
– Нет. – Сторож. На сходнях. Перекрывает самый легкий путь на причал. Наблюдает за другими выходами. Прислушивается, не раздастся ли всплеск, означающий, что Шон прыгнул в воду с другого борта. Снова шаги – назад, по юту, затем вверх по трапу, ведущему на главную палубу. Шон двинулся назад, поднялся по трапу на шлюпочную палубу. Там он взял один из своих ботинок и как можно аккуратнее бросил в дальний конец палубы. Ботинок пролетел по палубе метра два, попал в шпигаты.
В центре шлюпочной палубы находится палубная надстройка. Когда-то в ней помещались радио– и штурманская рубки. Шон зашел в штурманскую рубку. Отсюда через иллюминатор была видна палуба. Пришлось несколько минут подождать. Затем появилась голова сторожа – очень медленно и осторожно. Значит, Рэнделл поднимается с другой стороны шлюпочной палубы.
Через штурманскую рубку Шон прошел в рулевую, увидел черную занавеску – там когда-то находился радар, – спрятался за ней. Так мальчишки играют в прятки. Он ждал, сжимая в одной руке скобу, в другой – болт. Преследователи почти неслышно появились с двух сторон – сторож находился так близко от Шона, что мог бы учуять его по запаху. Рэнделл и сторож встали посередине рулевой рубки, повернувшись к широкому окну, которое выходило на носовую палубу.
– Зря вы меня сюда позвали, – сказал сторож. – Он уже теперь сбежал через…
– Заткнись, – оборвал Рэнделл. Голос его звучал как-то странно. Они посмотрели вниз с капитанского мостика. Шон неслышно приблизился сзади. Находясь в метре от них, намеренно уронил скобу, хотя и сам не знал, зачем это сделал. Рэнделл и сторож повернулись, столкнулись, слишком близко друг от друга стояли, и Шон сбоку, неуклюже ударил сторожа болтом по голове; удар пришелся заодно и по окну, стекло разбилось. Сторож покачнулся, хотел защититься руками, поднял их. Второй удар Шона пришелся по впадине между шеей и плечом. Сторож упал на колени с поднятыми руками – голова свесилась набок, как цыпленок со свернутой шеей. Шон ударил его по голове, повернулся к Рэнделлу.
Серое, покрытое потом лицо Рэнделла ничего не выражало, кроме ужаса: исчезли дешевое актерское обаяние, жестокость, ненасытная жажда власти – все растаяло, как плавящийся воск. Он не сопротивлялся, не пытался бежать. Просто стоял, прижавшись к неразбитой части окна головой и спиной, руками – к панели красного дерева под окном. Шон прицелился пониже, ударил Рэнделла по левому локтю, еще ниже, по правому колену, – нога подогнулась, Рэнделл упал на колено.
– У меня нет пистолета, – дрожащим голосом произнес он.
Шон поднял скобу, вставил болт.
– Знаешь, что я сейчас сделаю?