- А ВСЕ Ж ВЫШЕЛ ТЫ НА МЕНЯ, - ПОХВАТИЛ ГЕРОСТРАТ. - МОЛОДЕЦ. ПОЗДРАВЛЯЮ. НЕ РАССКАЖЕШЬ, КАК ЭТО У ТЕБЯ ПОЛУЧИЛОСЬ?...
- ТАКИЕ ХОРОШИЕ ПЛАНЫ ТЫ РАЗРУШИЛ, БОРЕНЬКА, - С УКОРОМ ПРОДОЛЖАЛ ГЕРОСТРАТ. - ВСЕ БЫЛО ТАК ТЩАТЕЛЬНО ПРОДУМАНО, И ТЫ ПОНАЧАЛУ, ВРОДЕ БЫ, ВПОЛНЕ ОПРАВДЫВАЛ ДОВЕРИЕ. ШЕЛ ВЕРНЫМ ПУТЕМ, КАК ПРЕДПИСЫВАЛОСЬ, ВСЕ ДЕЛАЛ ПРАВИЛЬНО, А ТУТ НАДО ЖЕ... ХВАТОВ, НЕБОСЬ, ПОДСОБИЛ? МЫ ЖЕ ДОГОВАРИВАЛИСЬ: НИКАКИХ РОКИРОВОК...
- Я С ТОБОЙ НЕ ДОГОВАРИВАЛСЯ.
ЧТО БЫ ПРЕДПРИНЯТЬ? ОН ЖЕ СЕЙЧАС МЕНЯ ПРИСТРЕЛИТ, КАК РЯБЧИКА. ПОКУРАЖИТСЯ И ПРИСТРЕЛИТ. Я СНОВА СКОСИЛ ГЛАЗА НА АВТОМАТ. НЕТ, ДАЛЕКО - НЕ УСПЕЕШЬ.
- НУ И ЧЕГО ТЫ ЭТИМ ДОБИЛСЯ? НУ ОТЫСКАЛ МЕНЯ, А ДАЛЬШЕ? ПАРТИЯ ТВОЯ ВСЕ РАВНО ПРОИГРАНА, - ГЕРОСТРАТ КИВНУЛ НА ДОСКУ. - ФЕРЗЬ ПОД УГРОЗОЙ, НА ЛЕВОМ ФЛАНГЕ "ВИЛКА", ЧЕРЕЗ ТРИ ХОДА ТЕБЕ МАТ. И РАЗРЯДНИКАМ СВОЙСТВЕННО ОШИБАТЬСЯ!
- ТЫ В ЭТОМ УВЕРЕН?
- В ЧЕМ?
- В ТОМ, ЧТО ПАРТИЯ МНОЙ ПРОИГРАНА.
- САМ СМОТРИ.
- ЗА МНОЙ ЕЩЕ ХОД.
- ТЫ ДУМАЕШЬ, ЭТО ТЕБЕ ПОМОЖЕТ?
- ПРОСТО Я ВИЖУ ТО, ЧЕГО ТЫ ЗАМЕЧАТЬ НЕ ХОЧЕШЬ.
- НУ, БОРЕНЬКА, ТЫ НАХАЛ. ДАВАЙ ТОПАЙ СЮДА. ПОСМОТРИМ НА ТВОЮ АГОНИЮ, ПОЛЮБУЕМСЯ. И БЕЗ ГЛУПОСТЕЙ.
Я ШАГНУЛ К СТОЛУ И АККУРАТНО ПЕРЕСТАВИЛ ФЕРЗЯ: Е6-D6.
- МАТ, - СКАЗАЛ Я, ЧУВСТВУЯ, ЧТО СОВЕРШЕННО ПО-ИДИОТСКИ УХМЫЛЯЮСЬ...
Герострат дернулся. Глаза у него полезли на лоб, сразу утратив однонаправленность взгляда. В бешеном темпе менялась мимика. Рот его искривился, а пятна на голове (возможно, мне это показалось) вдруг стали темнее. А на стене за его спиной вдруг проступила, на глазах становясь четче, явственнее короткая надпись: "ARTEMIDA".
- Ты проиграл, Герострат, - объявил я. - ТЫ проиграл!
Он поднял на меня глаза, и я отшатнулся: впервые мне довелось увидеть его страх.
- Я не могу проиграть! - закричал он на меня фальцетом. - Не могу!
Я уловил движение справа. Все-таки там у углу действительно жил паук, и паук этот рос на глазах, тихо подбираясь ко мне поближе. Вот он размером с собаку, вот размером с пони, вот уже с лошадь. Я побежал. А вслед мне летел отчаянный крик Герострата:
- Я не могу, не могу, не могу проиграть!
От паука я ушел, сумел уйти, но потерял ориентацию, заблудился и долго бродил по каким-то мрачным закоулкам, где почти совсем не было света, росли черные колючие вьюны, где был свален бесформенными кучами разный хлам, под ногами хлюпало, и украдкой пробегали в полутьме мелкие отвратительного вида твари. Я задыхался здесь в сумерках своего разума, звал Марину, но не получал отклика, и когда уже был на пределе сил, когда потерял уже последнюю надежду выбраться, увидел вдруг впереди ярко мерцающее неоном одно-единственное слово: "ВЫХОД".
Глава двадцать восьмая
Открыв глаза, я обнаружил, что все еще сижу в кресле, а напротив стоит придвинутый журнальный столик. Только вот чемоданчика Марины на нем не было.
Приподнявшись, я увидел, что чемоданчик раскрытым опрокинут на пол, а по ковру змеей вытянулся провод с наушниками. В комнате остро пахло мочой. Я опустил глаза и к стыду своему узнал, что за время сеанса успел обмочиться.
- Вот черт! - ругнулся я. - Надо же.
Я встал. Джинсы, обивка кресла были мокры. Огляделся. Марины в гостиной не наблюдалось.
- Марина! - позвал я, но и здесь в мире объективной реальности не получил отклика.
Я решил, что стоит поменять одежду. Направился в свою ком-нату за бельем, потом сразу в душ. Наскоро вымылся, переоделся во все сухое и пошел искать Марину.
Я встретил ее на кухне.
Она в халате сидела за кухонным столом, волосы ее были распущены, а на столе стояла почти выпитая бутылка портвейна. Бокал, из которого она пила, упал, видимо, неосторожно задетый локтем, откатился к плите, оставив на полу коричневую дорожку.
Она сидела, положив голову на сомкнутые руки, спрятав лицо в ладонях.
- Марина, - окликнул я. - С вами все в порядке?
Она медленно, словно даже неуверенно изменила позу, подняла голову, волосы рассыпались по плечам, и я понял, что она пьяна.
- А-а, это ты, - произнесла Марина заплетающимся языком. Выкарабкался? Поздравляю...
Передо мной отчетливо вдруг снова встало видение затхлых коридоров, заросших похожими на колючую проволоку растениями.
- Что со мной было? - спросил я. - Что вам удалось выяснить?
- Какая разница? - Марина устало качнула головой. - Садись выпей.
- Что со мной было, Марина?
- Всегда одно и то же, - сказала она в пространство, отведя взгляд. - Всегда одно и то же. Какие все вы одинаковые.
Я шагнул к столу. Ее нужно привести в чувство. И чем скорее, тем лучше.
- Марина, - стараясь говорить как можно мягче, обратился я к ней, - мы должны...
- Заткнись! - крикнула она. - Ничего я вам не должна!
Я решил было, что она сейчас разрыдается, но глаза ее остались сухи. Вместо этого она поднялась мне навстречу.
- А вот ты, мальчик, - сказала Марина почти спокойно. - Кое-то мне должен.
Одним движением она скинула халат, под которым у нее ничего не было, кроме ровной золотистой кожи.
- Марина!..
Она схватила меня за руку.
- Ну, чего ты ждешь? Мужчина ты или импотент? Давай трахни меня!
Ее тело было прекрасно, в другой ситуации я был бы, скорее всего, рад подвернувшейся возможности познакомиться с ней поближе, но не теперь...
- Давай прямо здесь, на столе, - она небрежно смахнула на пол бутылку.
Бутылка не разбилась, укатилась вслед за бокалом.
- Марина, ты пьяна.
- Да, я пьяна. И всю жизнь мечтала трахнуться с таким вот русским мальчиком. Чего ты ждешь? Я тебе не нравлюсь? Или ты голубой?
Теперь она уже всем своим роскошным телом прижималась ко мне, а рука ее, поглаживая, коснулась моей ширинки.
- Нет, не импотент и не голубой, - отметила она с удовлетворением. - Так в чем же твоя проблема, мальчик?
Я попытался отстраниться.
- Я не хочу так, Марина.
- А я хочу именно ТАК, - она снова взъярилась. - Раздевайся!
- И не подумаю, - сказал я твердо.
- Не подумаешь? - она смотрела мне прямо в глаза. - А знаешь ты, что мне достаточно слово сказать, короткий пароль, и тебе так подумается, что ты не только меня, ты всех женщин в городе перетрахаешь и не сможешь удовлетвориться? Все вы одинаковы... Куклы, марионетки...
Я похолодел. Я увидел это отчетливо. Как меняется цвет радужки ее глаз. Совсем как тогда в первые минуты нашего знакомства. Она МОЖЕТ! Она СДЕЛАЕТ!
И чтобы остановить волну подкатившего страха, не видя другого выхода, я начал раздеваться.
Мы занялись любовью там же, на полу кухни, и было это впервые в моей жизни, когда я вовсе не получил удовольствия. С одной из самых красивых среди встречавшихся мне женщин, заметьте!
Когда все закончилось, я поспешил встать и принялся натягивать брюки. Перед глазами у меня стояло лицо Елены, и я подумал, что, наверное, она не сочтет происшедшее сегодня изменой себе, даже если когда-нибудь об этом узнает. Марина же потянулась. В глазах ее появился блеск. Она села на полу, обхватила руками колени и, глядя на меня снизу вверх, попросила:
- Дай сигаретку.
- Зачем ты так, Марина? - спросил я ее.
Она проигнорировала вопрос.
- А эти там сидят, мучаются, - сказала она с пьяной улыбкой на припухших губах. - Коллеги наши, партнеры... Скучно им... Давай их повеселим, белым помашем.
Я не успел ее остановить. Она схватила все еще валяющуюся на полу мою футболку, резво вскочила и, подбежав к окну кухни, замахала ею, как флагом.
Реакция последовала незамедлительно. Не прошло и пятнадцати секунд, как в прихожей затопали и в кухню ворвались двое бойцов.
- Старший. Лейтенант. Лузгин! - представился один из них: мой давний лаконичный знакомец (представлялся он не мне, конечно, без персоналий - по долгу службы). - Что... - он замолчал, уставившись на Марину; на губах его появилась нехорошая ухмылка.
- Все в порядке, лейтенант, - поспешно сказал я. - Ложная тревога.
- И проверка связи, - ввернула Марина.
Нахваталась уже идиом!
Она расположилась у окна, отставив соблазнительно ногу и легко поводя пальцами по левой своей груди. В обход и вокруг соска. Нехорошая ухмылка старшего лейтенанта Лузгина стала еще шире.
- Значит. Все. В порядке? - переспросил он, бесцеремонно обследуя Марину взглядом.
Лицо Марины вдруг страшно исказилось.
- Вон! - закричала она, оскалившись. - Все вон! Вон отсюда!
Она подхватила с пола бутылку и запустила ею в лейтенанта. Тот едва успел увернуться.
- Значит, все в порядке? - неожиданной для него скороговоркой и совсем другим тоном уточнил Лузгин и вместе со своим напарником поспешил ретироваться.
Когда они ушли, Марина, упав на колени, разрыдалась. Я этого ожидал, присев рядом, осторожно погладил ее по плечу.
Все-таки она не выдержала. Все-таки зря я на нее понадеялся. Все-таки она женщина...
Я отвел Марину в ее спальню, уложил в постель. А она, захлебываясь, рассказывала. Рассказывала о пятнадцати безмерно долгих потерянных годах, о том как взяли ее в оборот, когда не было ей еще и двадцати (так я узнал, что Марине на самом деле уже тридцать пять лет); рассказывала об изнурительных тренировках и перенесенных операциях; брала мою руку и заставляла ощупывать странные ямки на ее голове, прикрытые волосами. Она рассказывала о растоптанных надеждах и изнуряющем одиночестве, о страхе, ненависти и подозрительности; о серых стенах, в которых прошла половина ее жизни и тех людях, что умирали у нее на глазах. Она ведь подумала, что и я тоже умер, что не выкарабкаться мне; что зря я полез, что зря она согласилась, и что теперь всегда так будет: куда бы она не пошла, что бы она не сделала, все всегда будут умирать...
А слезы текли и текли, и лицо ее показалось мне в эти минуты лицом совсем маленькой девочки, оплакивающей безудержу свою давно потерянную, но до сих пор горячо любимую игрушку - свои иллюзии... И горе этой девчушки было так велико, что я на время позабыл о собственных проблемах.
А когда слезы кончились, она посмотрела на меня красными заплаканными глазами и попросила тихо, очень так жалобно:
- Борис, ты останься. Не бросай меня.
И я остался с ней на ночь, и это уже была самая настоящая измена моей Елене. И не думаю, что она мне когда-нибудь простит ее.
Но иначе поступить я не мог...
Утром приехал Сифоров. Оживленный, почти счастливый.
- Ребята, - сказал он, весь светясь. - Сегодня ночью Центр-два был атакован. Герострат в наших руках. Сейчас его допрашивают в Большом Доме. Ребята, мы победили!
- Вот и прекрасно, - сказала Марина, с утра она выглядела привычно сдержанной. - Надеюсь, теперь вы не нуждаетесь в моих услугах?
- Мы победили, Марина, о чем речь?
- Тогда убирайтесь! Оба. Не могу вас больше никого видеть.
Сифоров вопросительно взглянул на меня. Я пожал плечами.
Мы отправились на Литейный, и действительно мне с Мариной больше увидеться не пришлось. Не знаю, стоит ли мне жалеть об этом.
Глава двадцать девятая
Было это так.
Ночью без пяти минут три в учреждение, маскирующееся под Центр психотронных исследований зашел молодой человек в костюме при галстуке и с большим портфелем. Все занятые в операции "Мышеловка" знали друг друга в лицо, но этот человек был им незнаком. Вахтер просигнализировал на пост управления о подозрительном субъекте, там насторожились: как-никак первое происшествие за неделю, что-нибудь да значит. Но молодой человек в костюме опасным не казался. Он спокойно подошел к кабинке вахтера, поставил на пол свой портфель и, наклонившись к сетке переговорника, задал знаменитый вопрос:
- Извините, пожалуйста, вы не подскажете, как пройти в библиотеку?
Но на знаменитый вопрос молодой человек так и не получил знаменитого ответа: "Идиот! Какая библиотека в три часа ночи?!", Потому что в следующую секунду взорвалось устройство, спрятанное в портфеле. Вахтера спасло пуленепробиваемое стекло стальной щит, которыми предусмотрительно была снабжена кабинка. Но он был сильно контужен и свалился на пол, потеряв сознание. От молодого человека в костюме и при галстуке не осталось даже пыли.
И все бы ничего, все бы продолжало развиваться по плану, но в то же мгновение, когда в вестибюле Центра-два прогремел взрыв, разметавший кроме прочего в щепки входную дверь, во всем квартале отключилась подача электроэнергии: как выяснилось впоследствии боевики Своры захватили подстанцию. Все оборудование Центра-два, все системы управления и контроля выключились, обесточенные.
Я представил себе: вот гаснут экраны в комнате с табличкой "Вычислительный центр", вот, моргнув, гаснет свет; верещит, подмигивая красным, компьютер, а Константин Пончанов по прозвищу Пончик, рассыпав конфеты и ругаясь на чем свет стоит, лихорадочно стучит пальцами по клавиатуре, а потом безнадежно махает рукой, откидывается в кресле и говорит в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь:
- Предупреждал же, нужно-нужно-нужно монтировать на автономное. Что теперь делать с этим барахлом?..
Герострат, понятно, не остановился на достигнутом. В сумраке белой ночи взвились три осветительные ракеты: зеленая, красная, желтая. Сопровождаемые разноцветными ломающимися тенями в полной тишине без подбадривающих возгласов через открытое пространство к зданию устремились боевики: два десятка. Возглавлял атаку сам Герострат.
- Он все очень точно рассчитал, - говорил Сифоров, рассказывая мне подробности штурма. - Без электричества мы не смогли применить газ, потеряли связь и возможность контролировать ход событий. Каждая группа была предоставлена сама себе и действовала по своему собственному усмотрению.
Пять боевиков несли на себе армейские огнеметы: по огнемету на этаж. И скоро здание пылало, и дым и огонь усугубили всеобщую сумятицу. Спонтанно началась стрельба. Боевики Своры были закодированы жестко и в плен не давались. Чтобы не допустить потерь среди своих подчиненных, командиры групп отдавали приказ вести огонь на поражение. В результате все боевики Своры были убиты, и у ФСК не нашлось бы повода праздновать победу, если бы четко не сработали спокойно занявшие свои места и наблюдавшие со стороны за происходящим в Центре-два ребята из оцепления. Герострат, что-то для себя выяснив, предпринял попытку уйти, и его "тепленьким" взяли на автомобильной стоянке.
- Очень все как-то просто, - заметил я, когда Сифоров закончил свой рассказ. - Не похоже на Герострата.
- И на старуху бывает проруха, - весело отвечал неистовый капитан. - Герострат у нас в руках, а что и как - пусть оценивают историки.
Мы подъезжали к Большому Дому.
- Кстати, Борис Анатольевич, - посуровев, обратился Сифоров ко мне, - а стоит ли вам встречаться с ним? Это может быть небезопасно.
- Стоит, - сказал я. - Я не могу объяснить зачем, но мне нужно увидеть Герострата.
Сифоров пожал плечами.
- Что ж, это ваше право. И вы его заслужили...
Глава тридцатая
Этот человек был ПОХОЖ на Герострата - одно лицо. Я даже подумал было, что это и есть Герострат. Внутренне подобравшись, я шагнул вслед за Сифоровым в двери кабинета на Литейном-4, где в окружении десятка охранников под пристальным изучающим взглядом полковника Усманова съежился в кресле лысый с темными пятнами вокруг блестящей в свете ярких ламп макушки человек ростом, комплекцией, чертами лица сразу вызвавший во мне спазматический отклик-воспоминание о моем "злом гении".
Допрос прервался. Меня и Сифорова подпустили ближе, и, только подойдя к допрашиваемому вплотную, я понял: да нет же, ребята, это не Герострат, это двойник, умелая, но не идеальная подделка.
Но полковник и все прочие думали иначе. Ведь до сих пор они видели Герострата только на фотографиях. Мне предстояло развеять их победную эйфорию.
Я пригляделся внимательнее. И хотя псевдо-Герострат смотрел в сторону, под таким ракурсом, под каким я его никогда не наблюдал, я пришел к выводу, что не ошибся. Нос чуть длиннее, губы чуть толще, лоб чуть уже, скулы чуть более выражены. И главное - отсутствие той феноменальной подвижности черт, живого, хотя и странного взгляда, а еще... Да, точно! У Герострата я когда-то заметил старые тонкие шрамы на подбородке, а у этого самозванца подбородок был чист.
- Здравствуйте, Борис Анатольевич, - приветствовал меня Усманов, постукивая тростью. - Вот, видите, все у нас получилось. Не без вашей, надо отметить, помощи.
Я не ответил на приветствие, повернулся к Сифорову:
- Это не Герострат.
- Что?!
- Это не Герострат, это подделка, двойник. Герострат снова провел нас.
При звуках моего голоса человек в кресле поднял глаза. И вдруг рванулся, но вооруженные бойцы у стен были наготове и мгновенно пресекли эту его попытку до меня добраться. Двойник засмеялся, захохотал, и я, глядя на него, чуть было снова не подумал, что, может быть, это я ошибаюсь и в кресле действительно сидит Герострат, а те мелкие подробности образа, что держатся в моей голове - лишь еще одно навязанное воспоминание. По крайней мере, теперь этот человек как никогда стал похож на Герострата, каким я его знал. Выражения лица сменялись почти с той же знакомой мне стремительностью; глаза смотрели в разные стороны, и голос, тот же голос, те же дразнящие интонации.
- Ну давай поздороваемся, Боря, родной. Соскучился по мне, небось? Я вот соскучился. Прикипел, понимаешь, к тебе всем сердцем - как оторвать? Ты прав, конечно, Боренька, не Герострат это перед тобой, а такое вот видеозвуковое письмо, голос из прекрасного далека. Так что и отношение у тебя к нему должно быть как к письму. Хочешь - прочитай, хочешь - в печку брось, - новый взрыв хохота. - Хотел бы я взглянуть, как ты это последнее проделывать будешь. Порадовался бы, наверное. Но недосуг...
- Что он мелет? - вскинулся полковник.
- Это не Герострат, - повторил я терпеливо. - Это очередной его фокус. Он раскусил наш план и прислал вместо себя двойника... Мне прислал...
- Что вы заладили: "мне", "ради меня"? - раздраженно перебил Сифоров. - Такого не бывает. Герострат блефует. Он хочет, чтобы мы поверили, будто перед нами совсем другой человек.