Проводив Галину Ивановну, Русич закрыл глаза. Он очень устал от разговора. Да и о чем она толковала? О ерунде. "Месть… Кто может мне мстить? За что? За водолаза? Глупо. Я косвенный виновник. За отказ подписать акт? Еще глупее. Нужно быть круглым идиотом, чтобы пойти на "мокрое" дело из-за обычных заводских неурядиц. Однако сам по себе и прыщик не вскочит". Русич попытался снова мысленно воспроизвести, что произошло в полутемном подъезде. Во дворе тускло светил фонарь. Когда его ударили, он успел повернуться, прежде чем упал. Лицо нападающего. Вроде бы совсем недавно он где-то видел похожий профиль. Плечо, выдвинутое чуть вперед, сутуловатая фигура. От напряжения заболела голова, и Русич невольно потер затылок. Стоп! Если он не ошибается, если правильно рассудил, то… Точно, все вспомнилось разом. Шла ночная смена. В сборочном цехе он, помнится, толковал с неизвестно как попавшим в цех завскладом Пантюхиным. Почему-то он тогда не взял в толк, каким образом этот подозрительный завскладом оказался ночью в цехе. Хотя… с какой стати Пантюхину нападать на него в темном подъезде? Нет ничего страшнее, чем возвести на человека напраслину.
Алексей Русич устало откинулся на подушку, расслабился, обвел глазами изученную до мелочей обстановку больничной палаты, закрыл глаза и стал думать о том, как будет жить дальше, после выхода из больницы…
Всякий раз перед тем, как начать приводить в исполнение очередную акцию, мнимый писатель Павел Эдуардович Субботин, агент всемирной Ассоциации, проделывал несколько почти ритуальных действ. Первым из них было прочтение вдохновляющих его строк. Словно драгоценный талисман, он доставал с полки объемистую книгу в золоченом переплете, открывал на странице с закладкой, отключал радио, телевизор, плотно задвигал шторы на окнах, проверял двери, затем садился на диван и, полностью от всего отрешаясь, принимался перечитывать пророческие строки, каждая из которых была преисполнена для него великого смысла: "Он придет в таком образе, чтобы прельстить всех: придет смиренный, кроткий, ненавистник неправды, отвращающий идолов, предпочитающий благочестие, добрый, нищелюбивый, в высокой степени благообразный, постоянный, ко всем ласковый… Он примет все меры, чтобы всем угодить, чтобы в очень скором времени полюбил его народ, не будет брать даров, говорить гневно, показывать хмурого вида, но благочинной наружностью станет обольщать мир, пока не воцарится…"
"Поистине на сей раз прав святой Ефрем Сирин, – подумал Субботин, закрывая книгу. – Действительно, даже Библия не отрицает, что Он придет и обязательно воцарится. Ясно, что будет с землей и ее жителями после воцарения Всевышнего. Черные силы победят светлые. Разве это плохо? Кто это вдруг придумал, что белый цвет святее черного? Чепуха! Разве, в конечном счете, не ждет любого из людей вечная чернота? Они равнозначны: черный и белый. Есть белый день и темная ночь. Есть белый хлеб и черный хлеб. Есть черная душа – заполненная до отказа, и есть душа белая – сплошная пустота. Люди мыслят стереотипами, штампами. И Библия гнет свою линию. А ведь стоит поразмыслить над одним главным тезисом всей божественной истории: если бы Бог и впрямь был сильнее Люцифера, то он давным-давно бы одержал верх, и вечная борьба за людские души давно бы прекратилась".
Субботин все время словно старался убедить самого себя в правоте того дела, которому служил. И еще. Читая и перечитывая Сирина, он старался отогнать пугающие мысли. Но он верил и в пророчество Библии, где говорилось: "Не заботьтесь, что будете говорить и что делать в нужную минуту. Дух святой подскажет вам". И еще Субботин отлично знал, что опасная акция, совершить которую поручил ему Высший Совет Ассоциации, мало общего имеет со всесветскими целями и идеями организации, а преследует либо коммерческие, либо политические цели. Ему предстояло организовать взрыв в единственном в мире кислородно-конвертерном комплексе, о котором в это время говорил весь металлургический мир. Именно здесь, наконец-то, сбылась вековая мечта людей огненной профессии – объединить в единый технологический процесс выплавку и непрерывную разливку миллионов тонн стали. Честно говоря, в душе Субботин не одобрял этой акции, от нее дурно пахло. И разгадка, в общем-то, лежала на поверхности. Наверняка появление чудо-комплекса в России не устраивало владельцев сотен фирм и предприятий, производящих изложницы, в которые по старинке разливали сталь в большинстве стран мира. Проштудировав ряд трудов по черной металлургии, Субботин пришел к выводу: пуск русского комплекса ударит по карману многих на Западе. Полетят в тартарары все прежние технологические процессы. Словом, русские спутали Западу карты. Пригласивший его на беседу в Москву резидент Ассоциации генерал Ухтомский представил своего собеседника – специалиста по черной металлургии, носящего французскую фамилию. И тот добросовестно и откровенно объяснил задачу: "Крайне необходимо если не взорвать комплекс до основания, то порушить его, тем самым посеять сомнение у зарубежных коллег, которые устремились в Старососненск, чтобы собственными глазами увидеть "новый русский спутник". Если не охладить их пыл, то Советский Союз начнет продавать лицензии на новейшую технологию, и тогда…".
"Солдату рассуждать не положено, – успокоил себя Субботин. – Наше дело – выполнять приказы". И со свойственной ему скрупулезностью принялся готовить взрыв комплекса, до мелочей изучать ситуацию, шлифовать детали. К своему удивлению, Субботин очень скоро убедился, что на металлургическом комбинате, как и на любом заводе, для этой акции существуют самые благоприятные условия. Так, к примеру, здесь есть главные проходные, где строго следят за каждой проходящей автомашиной, строгие вахтеры требуют пропуска у рабочих, а в сотне метров от этих проходных, в покосившихся заборах, существуют дыры, сквозь которые сплошным потоком идут автомашины с "левым" грузом, работяги, возвращаясь со смены, обязательно выносят что попало под руку – банки с краской, куски оцинкованного металла, провод, растворители и тысячи иных мелочей. Подъездные пути к главным цехам вообще не охраняются, тут слоняются мелкие воришки, пьяницы и просто бомжи.
Акциями такого крупного масштаба Субботину еще не доводилось заниматься, поэтому он, отложив в сторону прочие дела, принялся осуществлять первое серьезное задание Ассоциации в России. И на сей раз не изменил своему правилу опытного агента: прежде чем нажимать на кнопки, нужно было увидеть поле боя собственными глазами.
Обследовав подъездные пути, разведав подходы и ответвления, Субботин в понедельник переоделся в робу, накинул на плечи брезентовую куртку, купленную на барахолке, вошел в переполненный по утрам трамвай под номером два, втиснулся в разноголосую толпу. Сам кислородно-конвертерный комплекс, который он увидел впервые, поразил Субботина. Множество рядов производственных зданий, асфальтированные дороги, обсаженные фруктовыми деревьями, розариями, но больше всего поразило Субботина то, что проезды между участками цехов носили названия улиц и проспектов, по ним сплошным потоком двигались тяжелогруженые, изрыгающие густые выхлопы автомашины. Весь этот поток машин останавливался перед полосатыми шлагбаумами, пропуская большегрузные железнодорожные составы, так называемые "вертушки", они также были гружены рулонами автолиста и ходили, как выяснил Субботин, по кольцевому маршруту: Старососненск – Волжский. Еще раньше агент Ассоциации сумел легко вычислить, что каждые сутки через пятнадцать железнодорожных станций комбината проходит более тысячи эшелонов. Такой размах Субботин даже не мог представить. И по сравнению с этим огнедышащим гигантом вся задуманная далеко отсюда опасная акция показалась ему вдруг мелкой и ничтожной.
Территория кислородно-конвертерного комплекса быстро пустела, люди разошлись по пультам управления, по участкам заготовки, поднялись на бронированные башни управления непрерывной разливкой стали. Субботину стало не по себе. Вспомнился полузабытый рассказ о том, как однажды Генри Форд случайно заметил идущего по пролету рабочего в разгар смены и тотчас его уволил. Дабы не оказаться бельмом в чужом глазу, Субботин смело шагнул в копровое отделение, с серьезным видом двинулся по узкому проходу, но очень скоро почувствовал себя в страшной опасности. Ему показалось, что через мгновение он погибнет глупейшей смертью. Справа и слева из копровых машин выплескивались на землю огненные "блины", обдавая его снопами искр. А над головой плыли ковши с кипящим металлом, при малейшем покачивании ковша из него также выплескивались смертоносные "блины". Краем глаза Субботин прочитал надпись на металлическом щите: "Внимание! Опасно для жизни! Работают магнитные краны!". По телу прошла легкая судорога. На мгновение представил себя обожженным, корчащимся от нестерпимой боли. Набегут люди, доставят его в больницу, а там… Кто такой? Из какого цеха? Зачем пришел в конвертерный?
Собрав всю свою волю, Субботин прижался к грязной балке, пропуская чугуновоз, на платформе которого стоял дымящийся ковш, видимо, только что сваренного металла. В кабине крана сидел парень в каске. Заметив Субботина, притормозил, отворил дверцу.
– Тебе куда, друг? – крикнул он. – Садись в кабину, подвезу! Здесь ходить опасно!
– Вот спасибо! – Субботин ловко вспрыгнул на ступеньку чугуновоза, уселся на горячее сиденье кабины. – Ну и жарища тут! – сказал первое, что пришло в голову. Однако чуть позже сообщил как можно небрежнее: – Понимаешь, я из газеты. Хотел материал написать, но… возгордился, мол, обойдусь без провожатых и…
– Зря отказался! – посочувствовал паренек, уверенно работая рычагами. – Начальство подводишь. И себя… У нас, знаешь, в месяц пять-шесть человек сгорают.
– Как так?
– Дело новое. Двадцать лет, считай, мечтали о таком комплексе, а тут… прорехи на каждом шагу. Да и наш брат – хорош. Как ты, на рожон лезут. То думают перепрыгнуть через рулон, то…
И снова сомнение нахлынуло на Субботина: "Двадцать лет эти люди, его единокровники, создавали красавец-комплекс, а он… Неужели сэр Генри одобрил план взрыва, приказал рушить то, что в будущем может пригодиться?"
Однако тут же Субботин снова стал тем холодным и рассудительным агентом, о котором слыла молва, что он человек без нервов. Поблагодарив водителя чугуновоза, попросил остановиться у эстакады, спрыгнул на землю. Заметив выездные ворота, все же не вышел за ограду, хотя очень хотелось очутиться на солнечной улице. Трижды прошел вдоль всей технологической цепочки, мысленно прослеживая ход предстоящей операции. Технически все обстояло предельно просто: его человек, даже не подозревая о страшных последствиях, незаметно бросает литровый термосок с запаянной крышкой (в термоске – обыкновенная вода) на платформу с металлическим ломом. В этом ломе – черт ногу сломит, термосок никто не заметит. Лом этот будут загружать в конвертер, а затем, согласно технологии, на металлический лом сверху зальют кипящий чугун. И тогда… тогда-то все и свершится… Субботин прикрыл глаза и почти осязаемо почувствовал, как вырывается из плена жидкий металл, течет по цеху, сметая все на своем пути, сжигая людей…
В пятом часу вечера, вместе с первой сменой, все на той же "двойке" Павел Субботин возвратился домой…
* * *
Субботин усмехнулся, прочитав корявую докладную записку Пантюхина, который отныне служил ему верой и правдой. Тот, сам того не подозревая, сообщил любопытную новость. Петр Кирыч Щелочихин вроде бы намылился в Москву, ждет вызова. "Мелочь, конечно, – подумал Субботин, – но в любом большом деле пренебрегать мелочами нельзя". Писатель встал, заходил по комнате, обдумывая детали предстоящей акции, которая заставит вздрогнуть все старососненское начальство, а быть может, и московское. "Добро" им из Москвы получено. Думается, что разрешение на столь серьезную акцию дал не только Ухтомский. Он, Субботин, не столь наивен думать, что именно Ухтомский – главный резидент в СССР.
Мельком взглянув на часы, Субботин принялся быстро накрывать на стол. С минуты на минуту должен прибыть человек Пантюхина, один из тех, кто пробовал "учить" Субботина в темном подъезде. Человек этот был без комплексов, за деньги готов выполнить любую самую грязную работу: убить, изувечить, украсть, ограбить. "И такую шваль я вынужден принимать у себя дома", – с отвращением подумал Субботин.
Шмель – такова была кликуха бандита – пришел точно в назначенное время, вежливо поздоровался, тщательно вытер ноги у порога, кинул вороватый взгляд по сторонам, ему еще никогда не доводилось бывать здесь.
– Наше вам с кисточкой, хозяин! – замысловато поздоровался.
– Проходи, Шмель, садись к столу!
– Дело есть? – хищно прищурился Шмель. Он сидел на мели, рад был заработать пару "кусков".
– Выпей!
– А вы?
– Болею! – отмахнулся Субботин. Он еще раз провел взглядом по кряжистой фигуре, татуированным рукам, выдающимся вперед скулам, понимая, что видит этого вечного противника закона в последний раз.
– Благодарствую! – Шмель налил стакан до краев. Подцепил на вилку огурец. Поднял глаза на Субботина. – За ваше здравие, хозяин! – Стал пить медленно, глотками, не задыхаясь, наоборот, испытывая наслаждение. Осторожно поставил стакан, захрустел огурцом, к ветчине даже не притронулся.
Субботин, скрестив руки на груди, молча, с интересом наблюдал за Шмелем – как жадно пьет он водку, как преданно заглядывает в глаза. Такие люди, как он, – самые опасные, им незнакомы чувства раскаяния, совести, стыда. Для каких низменных целей такие люди рождаются на свет?
– Я еще малость налью? – заискивающе спросил Шмель.
– Валяй! Еще одну и… хорош.
Шмель, видимо, знал свою норму. Отставив стакан с сторону, он посмотрел на Субботина совсем трезвыми глазами:
– Давай, хозяин, о деле. Поначалу скажи, сколько дашь за работу?
– Три!
– Три "куска"? – Шмель даже поперхнулся.
– Не сотни же.
– Выкладывай!
– Слушай меня внимательно! – Субботин достал из стола обычный китайский термос. – Знаешь, где второй конвертерный цех комбината?
– Возле водокачки?
– Точно. С правой стороны – водокачка, с левой – завалы угля.
– Бывал там. Ворота еще в цех полукруглые.
– Правильно. Сегодня съездишь туда, все еще раз проверишь. На подъездных путях увидишь платформы с металлическим ломом, со всякого рода ржавым железом. А завтра… завтра получишь "шайбы". Но… прежде ты осторожно закинешь в кучу металлического лома, на платформу, этот термос. – Протянул термос Шмелю. Тот покачал посудину в руке.
– Тяжелая штука. Что в нем?
– Вода, обыкновенная вода. Клянусь тебе. Она запаяна в термосе.
– Мне забросить эту штуку на платформу, а потом что делать?
– Приходить ко мне за деньгами. Но учти, Шмель, я верю тебе, однако скажу: за тобой будет глаз, который должен убедиться, что ты все сделал правильно. Как видишь, работа не пыльная, но денежная.
– И всего делов-то? – обрадовался Шмель. Его абсолютно не волновало, с какой целью хозяин делает это. – А сегодня дай задаток.
– Пожалуйста! – Субботин протянул уголовнику несколько бумажек. – Хочу напомнить: о нашем деле никому ни слова, ни полслова.
– Заметано! – Шмель поднялся, поблагодарил за выпивку, держа в руке кепку, вышел за дверь.
Субботин, проводив уголовника, заволновался: "Старею, что ли? Вроде бы все продумано, но… зачем я его в дом пригласил? Хотя… кто будет искать человека без роду, без племени?"
"Итак… – Субботин присел к столу и неожиданно для себя налил в чистую рюмку водки, залпом выпил, закусывать не стал. В голове сразу прояснилось. – Итак, дело сделано. Завтра в полдень новый уникальный комплекс в Старососненске перестанет существовать".
* * *
Через два дня по городу Старососненску разнесся слух: "На Заречном комбинате – беда! Рвануло в новом комплексе! Сорвало горловину конвертера и швырнуло пятидесятитонную громаду в стену". Вроде бы погибли люди, но… газеты об этом ЧП не сообщали. И еще говорили: будто бы начальства наехало в город – страсть как много, создана комиссия по расследованию. Болтали всякое, но только один Павел Субботин в точности знал, что произошло. Согласно законам физики, вода, попадая внутрь кипящего металла, уподобляется взрывчатому веществу огромной силы. Так что термос с запаянной водой попал в металлический лом, а оттуда был засыпан в конвертер. И когда сверху на этот лом начали сливать кипящий чугун, то…
Прошла неделя. Областная газета "Ленинское знамя" наконец-то напечатала краткую заметку, в которой говорилось, что, несмотря на взрыв, кислородно-конвертерный комплекс будет действовать.
Цель, поставленная перед Субботиным, была достигнута. Даже если комплекс восстановят, то репутация его у зарубежных конкурентов окажется сильно подмоченной, и покупателей лицензии в обозримом будущем не найдется…
* * *
Пантюхин боязливо втиснулся в дверь квартиры Субботина, стянул с головы черный берет. Все ясно, Пантюхин выполнил приказ соседа: убрать Шмеля, правда, не зная, за какие грехи.
– Жизнь, Пантюха, сложная вещь! – философски изрек Субботин. – Давай помянем раба грешного, жаль: не знаю его настоящего имени.
– Витюхой его звали! – буркнул Пантюхин, не решаясь поднять глаза на шефа…