- Самый неотложный сегодня вопрос, - сказала она, открывая заседание кабинета, - расследование убийства Нордена. Дело приобретает крайне неприятный оборот для партии. Прошло уже много времени, а никаких следов нет. Даже правые требуют жестких мер, и они правы.
Все двенадцать кресел вокруг овального стола были заняты. Здесь собрались министры и старший помощник премьера, возглавлявший ее канцелярию. При Гунардсон роль Алекса Нильсена, казалось, еще больше возросла. Чтобы проникнуть к премьеру, даже министры, за редким исключением, должны были сначала позвонить Нильсену. При Нордене все было менее официально. Теперь же Нильсена побаивались и не очень любили.
- Будем откровенны, - продолжала Гунардсон, - контрразведка и прокуратура требуют более решительных действий против людей Ньюберга и других левых группировок. Кнут Штромсен уверяет, что против них нет никаких заслуживающих доверия данных. Версий много, и все они зашли в тупик. Это - скандал для партии и страны. Если так будет продолжаться, придется кем-то пожертвовать.
Все понимали, что жертвуют обычно тем, кому поручено расследование. Он, конечно, ни в чем не виноват, но наказывают прежде всего именно его. Такова политическая цена неуспеха, в данном случае равносильного провалу.
- Неужели нет хотя бы косвенных обнадеживающих следов, о которых можно было бы сказать в узком кругу? - спросил министр финансов Огюст Хендриксон.
- Мы ничего от вас не скрываем, - жестко сказала Гунардсон. - Членам кабинета мы сообщаем все. И полагаемся на их молчание.
Все знали, что это не совсем верно. Они не претендовали на полную информацию. Но никто и не хотел возражать, не было смысла ставить под сомнение слова Патриции Гунардсон. Она редко ошибалась, и ей можно было доверять.
- В создавшейся ситуации я полагаю преждевременным отказываться от услуг полиции, - продолжала она. - Мы ее поставили на это дело и несем за него ответственность. Но нельзя бездействовать, когда нас критикуют. Предлагаю официально создать межведомственную комиссию во главе с министром юстиции, в составе Хансена, генерального прокурора, Штромсена. Поручить ей в течение месяца представить развернутый доклад парламенту. В парламенте же создать комиссию из представителей всех партий для досконального изучения обстоятельств дела. Это даст нам некоторую передышку.
- Не деморализует ли это полицию, и без того запутавшуюся в лабиринте противоречивых данных? - Это спросил министр юстиции Германсон. Ему не хотелось возглавлять комиссию со столь неясными полномочиями. Не радовала и перспектива оказаться новым мальчиком для битья. Уж оппозиция постарается основательно поплясать на нем.
- А вы и не старайтесь мешать Штромсену. Ваша задача - подготовить доклад, а службы пусть работают, как работали.
- Это соломоново решение, Патриция, - сказал Германсон. Он был на пятнадцать лет старше премьера, политическая карьера его близилась к концу, и он не хотел омрачать ее неудачей под занавес. - Но, если исходить из интересов дела, да и из чисто тактических соображений, не следует ли создать сначала неофициальную комиссию, пусть даже со мною во главе, хотя, бог видит, я не сыщик, и сначала разобраться в фактах, а уж затем решать, какие официальные шаги предпринимать и в правительстве, и в парламенте?
Гунардсон молча оглядела присутствующих. Ей робко возражали, а она не хотела, чтобы возник прецедент. Не поторопилась ли она, не переоценила ли свою решимость и степень их послушания?
- Я думаю, Патриция права, - откашлялся министр обороны Тимусен. Это был сугубо штатский человек, которому приходилось председательствовать на заседаниях генералов. Никогда нельзя было уверенно сказать, кто из них кем командует. - В такой момент народ ждет решительных шагов, промедление ему будет непонятно. И надо показать, что правительство Гунардсон правит твердой рукой.
Патриция была довольна тем, что промолчала несколько мгновений назад. Тимусен был старым игроком, и она инстинктивно чувствовала, какой ход он сейчас сделает.
- Разумеется, я могу понять и Германсона. - Теперь министр обороны раскрывал свою комбинацию, и было ясно, что с ней все согласятся. - У Свена огромный опыт, пусть не скромничает. Он бы идеально справился со своей задачей. Но я с ним согласен: с точки зрения народа, в такой момент нужен человек действия, а не опыта. И никто лучше не подойдет для этой роли, чем наш молодой коллега Оле Бернардсен.
Все вопросительно уставились на Бернардсена. Это был самый молодой член кабинета. В свои тридцать семь лет он возглавлял небольшое, недавно созданное министерство координации. Выдвиженец самой Гунардсон, взятый в правительство из частной консультативной фирмы по вопросам менеджмента, он считался "звездой" сверхсовременных методов планирования. Американские журналисты прозвали его "иксляндским Макнамарой", уподобляя его министру обороны США шестидесятых годов. Бернардсен откровенно скучал на своем новом месте и еще не постиг всех премудростей театра политических интриг. Он жаждал случая проявить себя в деле. Неожиданное предложение Тимусена явно нравилось ему.
- Ну что ж, - поспешила взять контроль над ситуацией Патриция Гунардсон, - если Оле согласен, я была бы только рада. Но еще раз повторяю: не мешая Штромсену, постарайтесь найти разгадку. Быть может, новому человеку это окажется проще. Моя канцелярия даст комиссии все необходимые ей материалы. Нильсен полностью в курсе дела и окажет Оле всяческую помощь.
Лицо Алекса Нильсена выражало полную готовность сотрудничать с Бернардсеном. Но старые волки политических комбинаций, сидевшие за столом, понимали, что полномочия начальника канцелярии отныне несколько ограничиваются. Во всяком случае, в том, что касается контроля над расследованием. Возникала брешь, которую можно было со временем постараться расширить. Одно было им непонятно: сговорились ли премьер и министр обороны заранее? Если да, то просматривалась еще новая комбинация…
Заседание продолжалось, но главное было позади.
В тот вечер Патриция и Олаф ужинали дома одни. В отличие от завтрака, вечерняя еда была плотной, хотя и непритязательной. Олаф выпил свою традиционную рюмку шнапса. Патриция никогда не употребляла алкоголя.
- Ты знаешь, мы сегодня поручили Бернардсену разобраться в расследовании убийства Берта, - заметила она к концу еды.
- Наверное, это правильно, - сказал Олаф. - Ему бы нужен хороший помощник от Рагнера.
- Ты, пожалуй, прав. Кто?
- Курт сам назовет подходящего парня.
У Олафа все мужчины в возрасте менее пятидесяти лет были "парнями". Сам он был на несколько лет старше Патриции.
- И еще, - сказал Олаф, - утром после завтрака я выеду в Симерикс. Придется кое-что разузнать на месте.
- Хорошо. Завтра я ужинаю у Торе Ленартсена. Если ты туда не успеешь, встретимся послезавтра утром.
Она ушла к себе работать, а Олаф, раскурив сигару, уселся в глубоком кресле в библиотеке. Его глаза уставились в толстую "Историю военного искусства", но мысли были заняты другим. Олафа Гунардсона занимало несколько деталей дела, которое сегодня отняло у него большую часть дня. Лишь расставив все по своим местам, он удовлетворенно углубился в любимый том, над которым вскоре и задремал.
Чета Гунардсон не любила сидеть вечером у телевизора. Если бы народ это знал, то не одобрил бы такого странного времяпрепровождения.
9
Олаф любил дорогу на Симерикс. Главная трансъевропейская автострада с четырехрядным движением уходила влево от столицы и тянулась по побережью, обходя курортные городки. С весны тянулись по ней бесконечные автотрайлеры туристов. Олаф вскоре свернул на тихое шоссе, по которому ездили немногие. Здесь можно было двигаться быстро и без особого напряжения. Через сорок километров дорога уходила в горы, а после Софоноха превращалась в серпантин, тянувшийся к перевалу через хребет. За Римахелем начиналось длинное плоскогорье, испещренное горными озерами. Здесь можно было остановиться, размять ноги, пропустить рюмку "ферне" с кофе в таверне с острой черепичной крышей, а потом снова продолжать путь, радуясь окружающей тебя сказке снежных вершин.
Симерикс приютился в гряде за плоскогорьем. Не доезжая до второго перевала, надо было свернуть направо по незаметной, поросшей зеленью гравийной дороге. В ее начале стоял столб с вывеской: "Лесничество Симерикс. Проезд только по пропускам". Проехав с километр вдоль высокой бетонной стены темно-зеленого цвета, Олаф остановился перед глухими металлическими воротами. Охрана изучила его номер, ворота открылись, и он поехал по аллее к трехэтажному современному зданию, стены, двери и даже окна которого были выкрашены под цвет окружавшего леса.
Из здания вышел невысокий мужчина лет шестидесяти, с широким монгольским лицом. Он улыбался, но по неподвижным глазам нельзя было догадаться, была ли это искренняя радость по поводу желанного приезда давнего знакомого или же привычная вежливая маска. Слегка прихрамывая и волоча правую ногу, он опустился по ступенькам и протянул Олафу руку.
- Поджидаю тебя уже более получаса, - пробасил он. У него был ярко выраженный северный акцент.
- Рад видеть в добром здравии, - отвечал Олаф, входя в дом. - Давняя привычка - всегда останавливаюсь у старого Гнарпа. А сядешь за кофе, не хочется уезжать.
Они поднялись в лифте на третий этаж и прошли в кабинет, на дверях которого значилось: "Алекс Якубсен, вице-президент". Хозяин кабинета был директором-распорядителем центра специальных исследований концерна ВВФ. Здание и вся окружавшая его местность, огороженная бетонной стеной периметром около двадцати километром, принадлежали его подразделению. Исследовательские службы были вынесены далеко в горы и находились в ста с лишним километрах от столицы и администрации концерна и столь же далеко от основных предприятий, разбросанных по нескольким промышленным городкам в разных частях страны.
- Итак, Олаф, что тебя волнует на сей раз?
Якубсен внимательно посмотрел на своего посетителя. Когда-то они служили вместе в военном министерстве, их комнаты находились на одном этаже. Алекс работал в отделе, который оформлял заказы на новую технику и следил за их исполнением. За тридцать лет службы он узнал практически всех, кто хоть мало-мальски чего-нибудь стоил в промышленности вооружений. Инспекторскому отделу Олафа надлежало смотреть в оба не только за комадующими дивизиями и полками, но и за отделами самого министерства.
Работа с контрактами таила в себе многочисленные возможности незаконного обогащения. Иксляндия довольно хорошо изучила опыт других западных стран, в особенности американский. Здесь принимались меры для того, чтобы избежать коррупции, характерной для многих подразделений Пентагона. Система "вращающихся дверей", согласно которой генералы переходили на высокооплачиваемые места в военные корпорации, чьи менеджеры становились министрами и заместителями министра обороны, здесь отнюдь не поощрялась. Военным по выходе в отставку запрещалось наниматься в частные корпорации, а высшим управляющим военных концернов был закрыт доступ к руководящим постам в военном ведомстве. Это не исключало получения взяток и льгот в иных формах. Олаф знал все эти способы назубок и мог точно сказать, где пахнет двойной бухгалтерией, а где ведется честная игра.
Алекс Якубсен был исключением: достигнув пятидесяти пяти лет и имея возможность служить еще пять лет, он получил предложение перейти в государственный концерн ВВФ на более высокооплачиваемую должность, чем в министерстве. Но такие исключения делались только для государственных концернов, выполнявших заказы военного ведомства.
Перейдя в ВВФ, Якубсен продолжал заниматься теми же новыми и перспективными системами оружия, с которыми имел дело в министерстве. Государственные концерны пользовались немалой автономией, и вице-президент ВВФ не был формально подчинен ведомству Олафа. Предшественник Якубсена, выходец из исследовательской службы концерна, был для Гунардсона чужим. Другое дело - старый коллега из соседнего отдела на Виллемс-гассе.
- У меня есть пара вопросов по безопасности, - сказал Олаф после небольшого молчания. - Недавно была издана инструкция об усилении режима доступа к специальным исследованиям. Мы более или менее знаем, как обстоит дело в частных фирмах. Тебя пока не беспокоили, полагая, что тут не может быть непорядка. Однако служба есть служба, и вот я здесь.
Якубсен согласно кивал, но ему было ясно, что опытный Олаф не стал бы тратить время на подобные глупости. Если же возникли серьезные подозрения в нарушении инструкции, то сначала проверил бы другим способом. Но насколько он, Якубсен, знает, такой проверки пока не было.
- Пожалуйста, - промолвил он, - мы готовы дать любые разъяснения.
Олаф тоже понимал, что водить за нос старого волка не приличествовало. Поэтому он сразу перешел к делу.
- У тебя в прошлом году были некоторые кадровые перестановки. Собственно, об этом-то я и хотел поговорить.
- Да, мы наняли трех молодых людей из Эльстрома, недавно окончивших аспирантуру. Они были рекомендованы еще Рогденом и прошли необходимую проверку. Да и сейчас они остаются в поле зрения обычной системы.
Олаф понимающе подмигнул левым глазом - старая привычка, хорошо знакомая его собеседнику. Эльстром находился на побережье, всего в двадцати километрах отсюда. Достаточно выехать на главную дорогу, перемахнуть через второй перевал и круто спуститься к морю, как сразу же попадешь в район голубых фьордов и университетских строений, густо увитых плющом. Это был один из старейших городков Иксляндии, а университет существовал здесь с XVII века. В университете этом уже тридцать лет существовало отделение, поставлявшее главных исследователей Симериксу.
"Обычная система", о которой упомянул Якубсен, состояла в постоянной слежке за сотрудниками лабораторий и испытательных площадок. Ученые, служившие здесь, привыкли к слежке и считали ее в порядке вещей. Они понимали, что могут интересовать конкурентов, иностранные разведки и было лучше, если кто-то заботился об их безопасности.
- Система не спасла Рогдена, - сказал Олаф, посерьезнев.
- Обстоятельства того расследования тебе известны, - возразил Якубсен. - Рогден имел специальное разрешение проводить испытания в открытом море. Кроме того, он находился под специальной охраной береговой службы, которая не спускала с него глаз. Их объяснения ты читал и знаешь, каковы были последствия.
Начальник береговой охраны эльстромского района был уволен в отставку, а в ее личном составе проведена чистка.
- Что касается меня, - продолжал Якубсен, - то я вообще не понимаю, как Рогдену разрешали выходить одному в море. Впрочем, это было еще до меня. Придя сюда, я сразу же опротестовал это решение и по существу дела, и из-за перестраховки… Но решение было принято выше, и мне было сказано, что так надо.
- Рогден с Норденом были большие приятели, - сказал Олаф. - С юношеских лет они ходили на яхтах из Эльстрома. У Нордена здесь работал дядя, тоже профессор акустики, вырастивший Рогдена.
Он не спросил у Алекса, знает ли тот об этом. Скорее всего, знал. Если так, то чему удивляться?
- Смерть Рогдена, должно быть, тяжело отразилась на исследованиях? - Он задал этот вопрос скорее из вежливости, но Якубсен опять широко улыбнулся, как при встрече.
- Ты, вероятно, помнишь, что работы над его основным проектом были прекращены незадолго до печального происшествия.
Олаф должен был это знать, и улыбка Алекса на сей раз выражала скорее иронию: стареет, мол, Олаф, не держит в памяти детали.
- Я думал, - сказал Олаф, тоже улыбнувшись, - что это случилось после его смерти и чуть ли не в результате ее.
Якубсен снисходительно повел плечами.
- Ты, наверное, был тогда занят другими делами. Их ведь у тебя немало. Ну, а мы, провинциалы, помним все обстоятельства. Помним и не одобряем. - В голосе Алекса зазвучала металлическая нотка.
Олаф вопросительно поднял бровь.
- Разве это была не ваша инициатива? - спросил он.
Лицо Якубсена стало злым. Алекс чаще всего держался спокойно, сдержанно. Но временами, как заметил Олаф еще лет двадцать назад, у него бывали приступы ярости, выражавшиеся только во взгляде и очень редко в словах. Но вызвавшему ярость надо было быть осторожным. Однажды доклад, написанный Алексом, был возвращен ему начальством как посредственный. Потом выяснилось, что текст рецензировал один эксперт, откровенно выдвинувший существенные возражения. На том, казалось, дело и кончилось. Но через несколько месяцев эксперт был отстранен от своих обязанностей и без объяснения причин переведен куда-то в захолустье. Говорили, что у эксперта что-то с чем-то не в порядке, но что именно, никто не знал.
- Нет, проект К был приостановлен по инициативе самого Рогдена и вопреки моим категорическим возражениям.
В голосе Якубсена было такое раздражение, что Олафу пришла мысль, дикая мысль, как он себе потом признался: не Алекс ли приложил руку к исчезновению Рогдена?
- Это невероятно, - заметил он вслух. - Весь проект держался исключительно на его собственном открытии.
Алекс с сожалением поглядел на Олафа.
- Хоть тебе и повезло с супругой, старик, - пробасил он, - но в политике ты, видать, не силен. Давай я тебя просвещу.
Он уже взял себя в руки и продолжал с обычным спокойствием:
- Да, в наших лабораториях всегда работали и сейчас еще работают местные гении. И слава богу, что так. Благодаря им мы не слишком-то отстаем в военной технике. Все, в чем нуждается современная армия, мы в состоянии выпускать сами, даже то, что теперь называют экзотическим оружием. Впрочем, это ты и сам знаешь. Если бы мы захотели, то очень быстро имели бы и ядерное оружие, и средства его доставки. Отказались мы от него вовсе не из-за технического отставания или зависимости от сверхдержав. Так решили политики, и мы, военные, с ними согласились, потому что ядерное оружие не спасет страну от уничтожения. Извини, что я тебе читаю эти лекции, но все это имеет отношение к Рогдену и к его проекту К.
Олаф жестом дал понять, что не возражает против этих словоизлияний. Он знал: заставить Алекса разговориться было нелегко. Когда это удавалось, не следовало его прерывать.
- Рогден был в числе тех, кто возражал против производства нами ядерного оружия. После этого у него начался психический сдвиг, иначе я это назвать не могу. Он создал негласное общество ученых - противников технического прогресса в военном деле. Да, да, не улыбайся. Они довольно часто собирались, выработали критерии, на основании которых иногда отказывались участвовать в разработках. В Америке с такими поступают просто: их подкупают большими деньгами. К тому времени, когда гений выжат как лимон, он становится миллионером, но не раньше. От миллионов отказываются единицы. Так бывает, но очень редко.
- На моей памяти, - перебил его Олаф, - единственное исключение - молодой американский физик, который недавно отказался от разработки лазерного оружия, им же изобретенного.