Подошел женевский поезд. Сиденья были удобные, не то что в том лондонском вагоне несколько дней назад. Как он обрадовался тогда списку фирм, у которых через "Клейтон" скупались акции ВВФ. И вот теперь этот старик уперся. Чего-то боится. Отговаривается давнишними антиядерными убеждениями. Тем более должен был бы помочь.
В Женеве дождь был мелким и противным. Пришлось взять такси, чтобы не промокнуть окончательно.
Поздно ночью, растянувшись на диване в номере гостиницы, он спал, но сон был тяжелым. Ему продолжали мерещиться цифры в письме Картни: первое февраля сорок пятого, двадцать дней, второго апреля… И первая фраза: "Как раз в том месте, где Сьерра-Невада переходит в волнистые предгорья…"
"Минуточку, - сказал себе Сергей, проснувшись, как от толчка. - В письме сказано "первая строчка", а не первая фраза. А вдруг - шифр? Попробуем-ка". Он встал и зажег свет. Написал строчку на листе бумаги.
Допустим самое простое: цифры обозначают порядковый номер букв в первой строчке. Тогда один - это "к", два - "а", сорок пять - "л", двадцать - "ь", два - "а", четыре - "р". Кальмар? Допустим, а дальше? Четыре - это "р", шестнадцать - "г", четыре - опять "р", еще четыре - еще "р", восемь - "т", пять - "а", шесть - "з". Итого "ргрртаз". Полный абсурд.
Надо менять метод. Первая строчка указана прямо. А затем: "Через четыре года". Это может значить - на странице четыре.
Нефедов открыл на четвертой странице. Шестнадцая строчка, четвертое слово - "под". Восьмая строчка, пятое и шестое слова - "Сан-Франциско". Итак, "Кальмар под Сан-Франциско".
- Спасибо, старик! - сказал Нефедов вслух. - Все-таки я тебя убедил.
Погода была неважной. Мостовые высохли, но низкие тучи на большой скорости неслись над городом и аэропортом Куантрэн. Невзирая ни на что, самолет компании "Свиссэйр" принимал пассажиров на борт. Усевшись на свое место, Сергей обрадовался, увидев в кинопрограмме полета старый боевик о Джеймсе Бонде. Цирковые фокусы агента 007 его успокаивали. После кино подадут обед, он поспит, проснется, а под крылом уж появится Лонг-Айленд. Самолет пересечет Куинс, развернется над океаном и, пролетев совсем низко над пляжами Бруклина, сядет в аэропорту Кеннеди. Все это было хорошо знакомо и много раз испытано.
17
- Я едва вас дождался, - сказал Йонсон по телефону.
Он позвонил Нефедову поздно вечером, едва только тот ввалился в свою нью-йоркскую квартирку. Возвращение из Женевы сложилось не так гладко, как он ожидал. Редкий случай: и погода в Нью-Йорке была отличной, по пути через океан самолет ни разу не тряхнуло, а все же их внезапно посадили в Бостоне. Пилот объявил, что возникла какая-то "техническая проблема".
В Бостоне они прождали часа три. Когда в конце концов они приземлились в аэропорту Кеннеди, то оказалось, что "технические неполадки" были именно здесь. Что-то случилось с прибывшим в середине дня самолетом, нормальный график прилетов был нарушен.
Йонсон хотел прийти к нему сразу же, Нефедов с трудом уговорил его отложить свидание на утро. Он чертовски устал. К тому же он не вполне ясно себе представлял, нужно ли рассказывать Гарри о собранной им информации, обсуждать с ним план последующих действий. Либо же выслушать друга, а самому по возможности промолчать. В конце концов он решил, что поступит завтра так, как подскажет интуиция. Он знал, что без Йонсона ему не обойтись. Наступало время, когда надо было как-то соединять усилия. Это не радовало Нефедова: действуя в одиночку, он сводил неизбежный риск к минимуму.
Придя в Центр, Нефедов едва успел бегло ознакомиться с кипой бумаг, скопившихся в корзине "входящее", как вошел Гарри.
- Ты думаешь, что нельзя подождать до ленча? - спросил Нефедов, стараясь не обижать иксляндца. Но тот был слишком взволнован, нервно стучал по спинке стула, дожидаясь, пока Нефедов закончит размечать бумаги и почту. Наконец русский поднял на него глаза.
- Выкладывай, - сказал он, стараясь улыбкой успокоить Гарри.
- Я упустил вас между Токио и Лондоном, - пожаловался тот, - а по телефону говорить не хотелось. Тем более что моя римская история не получила еще тогда своего развития.
- Извини, - мягко заметил Нефедов, - я еще не в курсе твоих римских похождений.
Гарри подробно рассказал ему о своих итальянских встречах. Слушая его, Нефедов понимал, что тот не смог бы организовать все эти встречи без посторонней помощи. Одна из них - с банкиром из Сиены - была на личном счету Нефедова. А остальные?
- Скажи, - спросил он как бы невзначай, - а этот Лавини - действительно тот, за кого он себя выдавал? Ты твердо убежден в его подлинности?
- Но ведь меня к нему направил синьор Борелли, - быстро возразил Йонсон и вдруг, как показалось Нефедову, смутился и слегка покраснел.
Нефедов отвернулся и посмотрел в окно. Там не было ничего нового. Все та же крыша американской миссии и тот же спичечный параллелепипед Секретариата ООН. Он смотрел в окно, чтобы дать время Йонсону прийти в себя, и еще для того, чтобы тот не мог понять, обратил ли внимание Нефедов на его оговорку. Нефедов прекрасно понимал, о ком идет речь. Со старшим братом Серджо Борелли он был лично знаком, когда тот работал в Нью-Йорке и жил в одном с ним, Нефедовым, доме. Братья Борелли и Трапп были тогда неразлучной троицей. Иногда у Борелли бывал и Йонсон, но скорее на правах соученика Траппа по университету, а не подлинного члена этого клана.
- Ты говоришь, что было "развитие событий"? - спросил Нефедов, переводя разговор в иную плоскость.
- Да, это произошло уже после вашего звонка из Лондона. - Йонсон был вновь взволнован, но, казалось, уже забыл про свое невольное признание. - В то время я был спокоен, так как видел, что вы идете параллельным курсом. В Риме мне стало ясно, что Ватикан и наркобизнес, если они имеют к этому отношение, интересуются не только "Биониксом". Я спросил об этом Лавини напрямик, но он не захотел отвечать. Когда вы попросили меня покопаться в банке данных, я понял, что вы интересуетесь именно этим, и стал спокойно ждать вашего возвращения, чтобы сопоставить наши данные.
Нефедов видел: Гарри всерьез верит в то, что ему наговорили Борелли, Лавини, Антонелли, а быть может, и Трапп. Собственно говоря, это была красивая и вполне правдоподобная версия. Только главная ли она? Не ведет ли она в сторону от убийства Нордена? Правда, она тоже тянется к преступлениям, к неожиданной кончине Лодовиго Менжели на одной из римских улиц. Какое простое и классическое - в некотором смысле - убийство: "мерседес" банкира обходят на полной скорости два мотоциклиста и несколькими очередями прошивают небронированные двери и стекла. Какой контраст с тонким и тщательно продуманным ночным выстрелом в доме иксляндского премьера!
- Что же произошло потом? - спросил он, заметив, что Йонсон замолчал.
- Три дня назад в Нью-Йорк приезжал Антонелли, - сказал тот необычно тихим и дрожащим голосом. - Мы с ним встречались. Он сам позвонил, предложив продолжить наш флорентийский разговор. Я согласился. Он приехал ко мне домой поздно вечером. Настоял на том, чтобы мы разговаривали при включенном телевизоре.
"После убийства Менжели, - говорил он, - я каждый день жду худшего. Всю жизнь я был циником и ничего не боялся, старался быть на стороне сильных. Это казалось беспроигрышной партией. Так оно и было до сих пор. Мы с Менжели полагали, что Ватикан дает надежную защиту. Кто нас может тронуть, если на нашей стороне такая сила? Но теперь мне ясно, что есть еще большая сила. Скажу откровенно, я не знаю, откуда сейчас грозит опасность. Вы умный человек и знаете, что мы имели дела с наркобизнесом. Поверьте, этого нельзя было избежать. Наши багамские клиенты всегда вели себя достойно, я бы сказал, солидно, и, строго говоря, мы не обязаны были знать, кто за ними стоит. Вы удивляетесь, но я вас уверяю: в том, что касается серьезных и вполне легальных сторон бизнеса, эти люди всегда были на высоте. Я бы их не променял ни на одного нувориша из современных биржевых спекулянтов. И мы их тоже никогда не подводили". Антонелли был в крайнем напряжении. Он вздрагивал от каждого звука. Пожарная сирена на улице казалась ему похоронным звоном.
"Почему я говорю вам об этом? Потому что меня, вероятно, скоро на станет и мне хочется исповедаться перед честным человеком. Если меня убьют, то это будет не мафия. Мы с Менжели никогда не знали практически ничего об их деятельности. И прямо с ними никогда не общались. Думаю, что дело не в них. Наш банк - это всеобщий посредник. Мы - как проститутка, которой пользуются всего несколько часов. Есть, конечно, и постоянные клиенты, но много и случайных. Так вот недавно - это было три месяца назад - у нас появился такой временный клиент. Это был американец, отставной военный, ставший чем-то вроде коммерсанта. Его коммерция была не вполне обычной: он связывал между собой людей, торговавших оружием и покупавших его. Вы знаете этот тип дельца. В связи с "Иран-контрас" о нем много писали. Сегодня он устраивает продажу взрывчатки на Ближний Восток, завтра - артиллерии на Юг Африки, послезавтра - ракетное оружие для контрас или афганских повстанцев. Я не буду называть нашего нового клиента, но думаю, что за ним стоят мощные силы в самой Америке. Наши с ним дела были очень простыми. Его фирма переводила на свой счет в "Эчеленца" крупные суммы от своих сделок, а "Эчеленца" с нашей помощью переводил эти деньги на другие счета - в швейцарские, панамские и другие банки. Операция что ни на есть законнейшая. Если бы не проклятая политика". Антонелли залпом выпил полстакана виски - совершенно необычный способ пить для итальянца - и продолжал: "С месяц назад у нас в банке появились люди из швейцарского ведомства по наблюдению за валютными операциями. Они попросили помочь проверить некоторые переводы, вызывавшие у них подозрения. Большая часть вопросов относилась к счетам нашего клиента из американских военных. Можно было бы не помогать им, но тогда судьба нашего цюрихского отделения оказалась бы под вопросом. Мы решили дать им кое-что, можно сказать, самый минимум. Но буквально через неделю без всякого предупреждения фирма этого американца закрыла у нас все свои счета. А еще через неделю был убит Менжели. Совершенно ясно: это была месть. Но в дело были замешаны обе наши фирмы. Во Флоренции я обнаружил за собой слежку. Последние десять дней были сплошным кошмаром".
- Я успокаивал его, как мог, - продолжал Йонсон. - Но в душе я недоумевал: почему он рассказывает мне все это? "Вы ведь из Иксляндии, - сказал он вдруг, как бы прочитав мои мысли. - Так слушайте внимательно, это может вам пригодиться. Одновременно со счетами американца были закрыты также счета нескольких багамских фирм. Нет, они не имели никакого отношения к мафии. Это были фиктивные фирмы, через которые производилась покупка акций некоторых концернов нашей страны. Среди них был "Бионике", да и все остальные концерны имели отношение к производству и продаже оружия. Меня поразило это совпадение. Поверьте, я уже три десятилетия в этом бизнесе, тут никогда не бывает случайностей. Я понял, что мы оказались впутанными в какой-то опасный международный заговор в бизнесе вооружений. И если я умру, то не от руки мафиози, а потому что "Эчеленца" чем-то стал опасен именно для участников этого заговора".
Антонелли еще много чего рассказал в ту ночь, но все больше о своем прошлом, когда он еще не катался на роликах по краю пропасти. Ушел он от меня очень поздно.
"Интересно, как складывается это дело, - думал Нефедов, слушая Йонсона. - Кто-то наводил его на мафию, на Ватикан, а обстоятельства поворачивали в другую сторону, причем как раз туда, куда целился я сам".
- Но самое страшное случилось позавчера. Ко мне домой пришел агент ФБР и попросил удостоверить точное время, когда Антонелли покинул мой дом. Он сообщил мне также, что итальянец был с некоторых пор в поле их зрения - по причинам, которые нельзя разглашать. В тот вечер, когда итальянец пришел ко мне, люди из ФБР его потеряли. В свой отель он не вернулся. Утром тело его нашли среди мусорных мешков на одной из улочек Маленькой Италии. В кармане пиджака лежала записная книжка, в ней было записано, в частности, свидание с Гарри Йонсоном.
Разговор с человеком из ФБР был недолгим. Тот не выпытывал у Йонсона подробностей их разговора. Его интересовали только факты: время прихода, ухода; не говорил ли Антонелли, куда идет? И еще он просил пока никому ничего не говорить, так как сообщение об убийстве будет задержано на несколько дней в интересах национальной безопасности.
Закончив свой рассказ, Йонсон растерянно глядел на Нефедова. В глазах его светилась просьба о помощи и смущение: вот в какую историю, мол, я втянул и себя, и вас.
Нефедов взглянул на часы.
- Гарри, - сказал он, стараясь вернуть собеседнику уверенность в себе, - все это крайне интересно и совпадает с тем, что я сумел собрать в своих поездках. Но я хотел бы продолжить нашу беседу вечером. Через десять минут меня ждет шеф, и мне надо собраться с мыслями. Приходи-ка сюда в пять, когда вокруг никого не будет, проанализируем обстоятельства. А пока не расстраивайся понапрасну. Ты прикоснулся к опасности, но я тебя предупреждал об этом с самого начала. Постарайся до вечера хладнокровно разложить по полочкам все, что знаешь.
Как Нефедов и ожидал, шеф интересовался не столько лондонским семинаром, сколько кадровым делом Серджо Борелли.
- Мне звонил несколько раз итальянский представитель, - доверительно сообщил он, - надо давать ответ.
Нефедов изложил свои сомнения.
- Не знаю, почему они так настаивают, - резюмировал он. - Через год-два Борелли получит в Женеве тот пост, которого он ищет здесь. Единственное реальное соображение в пользу переезда - быть поближе к своему калифорнийскому винограднику.
Ван Хуттен рассмеялся. Он вырос на ферме отца, разводившего сигарный табак, и интерес Борелли к винограднику был ему понятен. Ван Хуттен - сухой, подтянутый нидерландец - рано стал профессором университета у себя на родине, а затем был приглашен на руководство Центром ООН благодаря своей репутации человека либерального и независимого. Его главным козырем было невмешательство во внутрисекретариатские интриги. Он не стремился, казалось, к посту заместителя генсека или даже генсека и старался со всеми держаться ровно.
- Виноградный аргумент к делу не приложишь, - заметил Ван Хуттен. - Попробуем на некоторое время отложить решение этого вопроса. Но боюсь, что рано или поздно придется брать Борелли. В конце концов Траппу виднее, ведь ему работать с Борелли в своем подразделении.
После обеда началось длинное заседание комиссии по статистике движения капитала между странами, где Нефедову как главе сектора надлежало присутствовать. Обсуждались проблемы распознавания форм скрытого перевода капиталов.
Он вышел с заседания на несколько минут погулять в саду Секретариата. Розы еще не цвели, но бутоны уже набухали. Солнце стояло высоко. Близилось жаркое нью-йоркское лето.
- К чему же мы приходим? - спросил Нефедов после трехчасового вечернего разговора с Йонсоном. Они обстоятельно обсудили все, что знали. Некоторые детали пришлось проверять и перепроверять на компьютере. - Думаю, что есть три конкурирующие версии. Номер один: Ватикан и мафия. Норден вряд ли всерьез опасался Ватикана. В протестантской по преимуществу Иксляндии католическая партия ему серьезно не угрожала. К тому же времена Цезаря Борджиа миновали. Другое дело - торговля наркотиками. Если Абдулла был с ней связан, то его разоблачение могло рассердить мафию. Но какова личная роль Нордена в деле "Бионике"? Номер два: торговля оружием. Это - очень сильная версия. "Эчеленца" и флорентийская фирма Антонелли запутались в паутине операций, похожих на "Иран-контрас". Это очевидно. Не исключено, что оба итальянских банкира пали жертвой своей чрезмерной осведомленности о перемещениях средств торговцев оружием. Но как это связано с Иксляндией и убийством премьера? В твоих папках очень много материалов, связанных с делом "Любберса". И дело это продолжает тлеть после смерти Нордена. Тут много нитей, тянущихся к правительству вашей страны. Но ВВФ стоит вне этих сделок. В твоей папке об этом не сказано ничего. Впрочем, так ли это? Быть может, и "Любберс", и ВВФ - части общеевропейского синдиката по переправке военных материалов и взрывчатых веществ - вместе с западно-германскими, бельгийскими и нидерландскими фирмами.
- Чем больше я думаю над этим, - продолжал Нефедов, - тем больше я уверен, что в этих сделках замешаны некоторые ведомства Иксляндии. Вот сообщение, поступившее в наш банк данных совсем недавно, пока мы с тобой ездили по разным странам:
"Карл Фредериксон, сотрудник министерства иностранных дел, возглавлявший контроль над экспортом оружия, погиб в январе при невыясненных обстоятельствах под колесами метро в Харпенинге. Это произошло сразу же после встречи Фредериксона с коммерческим директором филиала "Любберса"".
Нефедов посмотрел на молчавшего Йонсона.
- Догадываюсь, почему ты молчишь, - сказал Нефедов. - Боишься, что это касается и покойного премьера?
- Я не верю в это, Берт был честным человеком, - пылко возразил тот.
- Допустим, - заметил Нефедов. - Но, как премьер, он очень многое знал. Например, незадолго до своей смерти он получил из Англии письмо с разоблачениями операций всего картеля, не только "Любберса". Письмо, как сообщают ваши газеты, было передано им Фредериксон, а потом исчезло. Вспомни: исчезает на катере в море сотрудник лаборатории ВВФ, погибает глава целого отдела контроля над военным экспортом, наверно, были и другие исчезновения, смерти, убийства. И Норден о них знает, дело с торговлей оружием начинает подступать, можно сказать, к самому его порогу. А тут еще данные о связях каких-то фирм с мафией. Согласись, тут есть от чего волноваться. Он читает твои папки и вдруг понимает: то, что он считал относительной тайной, уже широко известно. И он решается на какие-то шаги…