Выключатель был последней вещью, к которой они прикоснулись в гараже, и кто-то забыл их стереть.
Если это окажутся отпечатки пальцев Фэрли, значит, похитители оставили их нарочно, чтобы лишний раз показать, что Фэрли жив и находится у них. Но Лайм в этом сомневался – они не стали бы подпускать Фэрли к выключателю. Если же найденные отпечатки принадлежат кому-нибудь из похитителей, ясно, что их забыли там по недосмотру. Можно намеренно оставить сбивающий с толку след, и это будет частью игры, но прозевать улику, по которой можно идентифицировать одного из членов группы, – это уже явная ошибка.
Зимой Барселона была хмурым, серым городом с загазованным воздухом и запахом гниющей в бухте воды.
Испанцы устроили им офис в боковой пристройке к большому зданию правительственной администрации; вокруг были только унылые тесные улочки, дома с закопченными стенами и булыжник мостовой. Накануне вельбот доставил на берег сброшенный на воду авиаконтейнер с шифровальным приемопередатчиком на ультравысоких частотах, который принадлежал военно-морскому флоту; теперь его перевезли в офис.
Команда прибыла на место раньше него, и в офисе уже было многолюдно, но что удивило Лайма по-настоящему, так это присутствие Уильяма Т. Саттертуэйта – очень утомленного, помятого, с взъерошенными волосами.
Для Лайма выделили маленький отдельный кабинет, но, заглянув в него, он тут же вышел обратно.
– У вас есть внизу машина?
– Да. А что? – Саттертуэйт поднял на лоб очки.
– Давайте спустимся в автомобиль и там поговорим.
В машине Саттертуэйт спросил:
– Вы серьезно думаете, что они могут прослушивать нас в офисе?
– Да, думаю. Вы бы тоже не позволили иностранным спецслужбам проводить сверхсекретные операции у себя дома, не постаравшись при этом узнать, что они замышляют.
Саттертуэйт не стал возражать:
– Хорошо. Теперь об этом гробе, в котором они перевозили Фэрли. Вы думаете, он мертв?
– Навряд ли. Они не упустят свой главный козырь, пока не придет время использовать его в игре. Или пока он не перестанет быть козырем. Но есть другой вопрос: откуда мы знаем, что это был Фэрли? Вместо него там могли лежать сто пятьдесят фунтов кирпичей.
– Хотите сказать, что не верите этой истории с лодкой Лопеса?
– А что, если они устроили это нарочно, чтобы внушить нам мысль, что Фэрли вывезли в этом направлении? – Лайм пошарил по приборной доске в поисках пепельницы. – Пока все, что у нас есть, это две улики, которые они выложили нам на блюдечке.
– Арабская одежда и лодка, плывшая на север. Первое указывает на Северную Африку, а второе – на Западную Европу. Вам не кажется, что и то и другое – фальшивка? Может быть, на самом деле они направились на Балканы?
– Пока это одни догадки. Мы бегаем за собственным хвостом.
– Не будьте таким отъявленным пессимистом, Дэвид. Над этим делом работают сотни тысяч людей. Какие-нибудь концы должны связаться.
– С какой стати? Мы имеем дело не с кучкой экзальтированных придурков.
Глаза Саттертуэйта за толстыми линзами не сводили взгляда с Лайма.
– А с кем мы имеем дело?
– С профи и командой хорошо натренированных любителей. Это не правительственные агенты и не парни из какого-нибудь освободительного движения. Мы не найдем никакой организации, ответственной за эти преступления, хотя, быть может, найдем кого-то, кто платит по счетам.
– Почему вы так думаете?
– Потому что вы не убедили меня в обратном.
– Объясните.
Лайм ткнул сигаретой в пепельницу, промахнулся и отряхнул пепел со своих брюк.
– Если бы за этим стояли власти какой-нибудь страны, ваши "сотни тысяч" агентов уже разузнали бы об этом. Но такие операции не выгодны властям. Все, к чему они могут привести в политическом плане, это ужесточение существующих режимов. Коммунисты будут помогать нам, а не похитителям; и того же самого они ждут от нас, если что-нибудь подобное случится с их людьми. Потому что если государства начнут заниматься такими вещами, они развяжут целую вакханалию похищений и убийств. А тогда любая международная политика станет невозможной. Об этом писал еще Клаузевиц, вспомните хотя бы о том, что случилось после Сараево. – Лайм погасил окурок в пепельнице и захлопнул крышку. – Какие у них мотивы? Вы слышали их требования. Освободить семерых террористов. Это техника Маригеллы, вещь давно известная. Они арестовывают вас, вы похищаете их, потом производится обмен.
– В таком случае мы знаем, кто ведет это шоу, не так ли? – Саттертуэйт с высокомерным видом смотрел на Лайма.
– Возможно, – сдержанно ответил Лайм. – Но мы ищем Стурку и его людей уже больше недели. Быть может, он лег на дно, а мы имеем дело с совсем другой бандой.
– Вы ходите вокруг да около, – сказал Саттертуэйт; он наклонился вперед, и его голос снизился до сердитого шипения. – Как вы думаете, почему мы поручили это дело вам?
– Потому что вы решили, что я знаю, что это Стурка.
– А Стурка – ваш парень, Дэвид. Вы знаете его лучше, чем кто-либо другой; вы доказали, что умеете предугадывать ход его мыслей. Вы были с ним в одних и тех же местах.
– Я никогда его не видел.
– Но вы его знаете.
– Я допускаю, что за этим стоит Стурка. Но я не хочу класть все свои яйца в одну корзину. Логика указывает на Стурку, однако логика и истина – не всегда одно и то же. Если это не Стурка, а я начну разыгрывать эту карту, то в конце мы окажемся еще дальше от результата, чем были вначале. Я должен опираться только на факты. Неужели вы не понимаете?
– Предположим, что это Стурка, Дэвид. Что тогда?
– Мы уже сделали слишком много ошибочных предположений. Дайте мне факты, и я начну работать. – Он нащупал в мятой пачке еще одну сигарету. – Однако, я думаю, вы прилетели сюда не затем, чтобы снова говорить со мной о Стурке. Мы уже обсуждали этот вопрос. Вы что, просто носитесь взад и вперед через Атлантику, чтобы за мной присматривать?
– Не говорите глупостей.
– Я просто хочу внести ясность. Что вы мне привезли? Приказ, который нельзя было доверить шифровальщику?
– Допустим. Попробуйте догадаться сами, опираясь на то, что уже знаете.
– Вы хотите вернуть Фэрли до дня инаугурации.
– Да, но вам это уже известно. Осталось чуть больше шести дней.
– Это вряд ли возможно.
– Сделайте это более возможным.
– Не будьте такой задницей.
– Постараюсь. Ладно. Предположим, я скажу вам, что привез с собой "Команду А" из Лэнгли.
– Тогда я отвечу вам, что вы просто идиот. Должно быть, вы разослали их по всем испанским деревушкам, чтобы они следили через оптические прицелы за крестьянами и их домашним скотом.
– Ничего подобного. Сейчас они на борту "Эссекса". Когда они вам понадобятся, попросите Шестой флот прислать вам "Ранних пташек", и они тут же окажутся в вашем распоряжении.
Слишком мало сна, слишком много сигарет; у него болела голова, а во рту появился привкус меди. Ему совершенно не хотелось думать на эту тему. Лэнгли был филиалом штаб-квартиры ЦРУ в Вирджинии, сверхсекретным объектом, как писали в "Таймс". "Команда А" – эвфемизм для группы уничтожения.
– Это лучшие люди в Управлении. Двадцать восемь человек. Три вертолета.
– И целая тонна пушек, я полагаю.
– Личный приказ президента, Дэвид.
– В самом деле? Наверняка это была ваша бредовая идея, и вы сообщили ее Брюстеру, а он дал вам добро.
– Вовсе нет. Я занимаюсь лишь методологией.
– Можно гарантировать, что теперь Фэрли живым точно не вернется.
– Наоборот. Вы используете их только после того, как найдете Фэрли и его похитителей. Только в этом случае вы должны их использовать.
Лайм понимал, о чем идет речь. Все дело было в шаткости их предположений насчет того, где находятся террористы. Саттертуэйт исходил из предпосылки, что они могут оказаться на территории с враждебным режимом, который откажется им помогать в поимке похитителей и не позволит вывезти их в Соединенные Штаты, даже если их удастся схватить. Тогда придется послать туда людей, которые смогут забрать заложника, убить бандитов и вернуться обратно, не оставив никаких следов своего визита. Это была концепция грубой силы, которая вызывала у Лайма отвращение.
– Дэвид, если мы будем их судить, нам придется объяснять, каким образом они попали в наши руки. Это может поставить нас в затруднительное положение.
– В затруднительное положение. Господи Иисусе. – Лайм покачал головой. – А я думал, мы уже в него попали.
– И по-моему, вы зря тратите время в Испании, тогда как вам уже давно пора преследовать бандитов.
– Еще рано. Мне нужен какой-нибудь факт. А вдруг они сейчас на полпути в Албанию?
– Вы буксуете на месте. У вас достаточно информации, чтобы начать действовать.
– Тогда пошлите своих людей туда, где они, по вашему мнению, должны быть.
– Среди них очень мало таких, которые знают местность так же хорошо, как вы. И никого, кто мог бы сравниться с вами в знании Стурки.
– У нас есть две гипотезы – о месте и человеке, но ни одну из них я не могу считать доказанной.
– Почему?
– Из-за арабской одежды.
– Это фальшивка, – сказал Саттертуэйт. – Вы встречались с ними и раньше.
– А лодка на севере? Такая же фальшивка?
– Фальшивка, но другая.
Чувствуя, как в нем начинает подниматься раздражение, Лайм сказал:
– Стало быть, вы все понимаете. А я – нет. Мне нужен хотя бы один факт, и тогда я начну пользоваться их ошибками. Я хочу, чтобы они мне помогли.
– Черта с два они вам помогут.
– Посмотрим. Может быть, я смогу помочь им допустить ошибку.
Саттертуэйт минуту молчал. Потом он промолвил:
– Я даю вам свободу действий. Но помните, что вы обязаны использовать "Команду А", как только найдете похитителей.
– Это дешевка.
– Это политика. Нам не следует рассчитывать на чьи-то одолжения, если их можно избежать, потому что в конце концов нам придется расплачиваться. А когда речь идет об определенных людях или странах, мы вообще не можем брать на себя какие бы то ни было обязательства.
– Тогда используйте посредников. Русских, например.
– Русские или китайцы – все равно лучше обойтись без их услуг.
Саттертуэйт откинулся на спинку кресла и взялся за ручку двери, но не стал ее открывать.
– Да, насчет группы крови у Фэрли – мудрый вопрос. Группа АВ, резус отрицательный. Я оставил инструкции на "Эссексе", чтобы они держали наготове вертолет с соответствующим запасом. Довольны?
– Пока да.
Через час Саттертуэйт находился уже на обратном пути в Вашингтон, а Лайм скреб по подбородку безопасной бритвой в вонючей уборной офиса. Ему был нужен душ, хороший обед и двенадцать часов сна; вместо этого он наспех умылся под краном и проглотил скудный ленч, состоявший из хлеба с сыром и кувшина "Сангрии", который принесли из соседнего кафе.
Он заперся в маленьком квадратном кабинете и лег на пол, закинув руки за голову и глядя на потолок в ожидании, когда события уложатся у него в голове. Для этого надо было позволить своим мыслям течь свободно. Едва он это сделал, они немедленно устремились к Бев Роланд, и он не стал направлять их в другое русло.
Два дня назад по пути на авиабазу Эндрюс он выкроил немного времени, чтобы повидаться с ней: позвонил в офис спикера Люка и назначил встречу в кафе Рэйбурна. По дороге он притормозил у маленького магазинчика цветов, чтобы купить несколько роз, и появился в кафе с букетом. Бев была одета в очень пеструю, в желто-зеленых ромбах, лыжную куртку из искусственного материала, который на свету искрился, точно пластик; ее волосы были собраны на затылке в хвост и перевязаны тонкой лентой. Она с подозрением смотрела, как он шел к ней от дверей с цветами, и в ее взгляде нарастала настороженность.
– Что это значит?
– Небольшой знак внимания, если ты не против.
– Цветы на память? – Она отвернула зеленую обертку, чтобы взглянуть на бутоны. – Они очаровательны, – заметила она с удовлетворением.
Стояла середина дня, и в кафе было почти пусто; на другом конце зала еле слышно журчал чей-то разговор. Он сказал:
– Ничего особенного. Просто я ненадолго уеду.
Ответа не последовало. Она встала и направилась к прилавку; он смотрел, как она зашла за перегородку к кофейнику, остановилась у кассы и вернулась обратно, покачивая высокими бедрами и неся две чашки кофе. Она села на краешек стула, как будто боялась, что он вот-вот под ней взорвется.
– Как долго это продлится?
– Пока не знаю.
– Они посылают тебя за Фэрли.
Простая констатация факта; лишь по глазам было видно, как напряженно она ждет ответа.
– Я помню прежнюю Бев Роланд. Девушку, которая встречалась только с теми, кто умел ее развлекать.
– Перестань, Дэвид. Это не смешно.
Все изменилось гораздо больше, чем он хотел. Они никогда не задавали друг другу лишних вопросов. Она была девушкой с мягкой чувственной улыбкой и здоровыми инстинктами, и они нравились друг другу. Теперь она стала другой, потому что, если что-то происходило с Лаймом, это неизбежно отражалось и на ней. Блюдце с чашкой зазвенели в ее руках; она поставила их на стол.
– Ладно, – сказала она. – О чем мы должны поговорить?
– Ни о чем. Я вернусь. Если у тебя есть что сказать по этому поводу, то говори.
– Ведь ты не собирался больше там работать.
– Верно.
– Значит, они вскружили тебе голову. Представляю, как тебе должно было польстить, когда они сказали тебе, что ты самый лучший парень, – единственный, кому они могут поручить такую важную работу.
Ее губы задрожали, и она крепко сжала их.
– Я еще не умер, – сказал он как можно мягче.
Розы лежали между ними на столе; он сдвинул их в сторону и накрыл ладонью ее руку, но она резко вырвалась, и Лайм засмеялся.
– Это не смешно.
– Ты это уже говорила.
– Ну, теперь я хоть уверена, что ты меня слушаешь, – съязвила она. – Господи, ведь есть же миллионы людей. Почему это должен быть именно ты? Если ты не найдешь похитителей, тебя будут винить в этом всю оставшуюся жизнь; а если ты их найдешь, они могут тебя убить.
– Приятно, что ты в меня так веришь.
– О да, я знаю, ты великий шпион, ты лучший в мире – я достаточно наслушалась похвал от твоих почитателей. Только меня они не впечатляют. Послушай, Дэвид, они сделают из тебя козла отпущения.
– Я знаю.
– Так какого черта ты на это согласился? – Она сидела, нервно постукивая ногтем большого пальца о передний зуб. – Когда ты принимал свое решение, – сказала она, – ты совсем не думал обо мне.
– Верно.
– Ты свинья.
– Я знаю.
– Если бы ты меня хоть немного любил…
– Так оно и есть.
На мгновение она улыбнулась.
– Возможно, любить – это важнее, чем быть любимым. Но мне это не нравится – мы с тобой говорим, как персонажи из фильма Бергмана. А ты похож на Пола Хенрейда.
Она пыталась играть в его собственную игру, и это почему-то доставило ему большое удовольствие; он отодвинул стул и встал. Она открыла сумочку, вынула помаду, прошлась ею по губам и, пошамкав ими, чтобы лучше распределить краску, оценила результат в компактном зеркальце. Пожалуй, она была самым неэгоистичным человеком, какого он когда-либо знал; он стоял и ждал, задерживая самолет на базе Эндрюс, пока на ее сумочке не щелкнул замочек и она не поднялась с места и не обошла вокруг стола. Она взяла его под локоть.
– Ладно. Я буду ждать тебя, как верная подруга. Ты ведь это хотел от меня услышать?
– Да.
– Когда-нибудь ты научишься выражать свои чувства. По крайней мере, я заставила тебя признать, что они у тебя есть.
Она была права; и в этом заключалась еще одна причина, почему стоило ее любить.
Его рука еще помнила упругость ее крепких ягодиц; он открыл глаза и посмотрел на потолок, пытаясь сообразить, сколько времени проспал. Разбудивший его звук повторился снова – кто-то громко стучал в дверь. Он поднялся на ноги и открыл Чэду Хиллу.
– Мы его нашли.
В руках у Хилла была распечатка декодированного сообщения.
"ОТПРАВИТЕЛЬ: ШЭНКЛЕНД
ПОЛУЧАТЕЛЬ: ЛАЙМ
ТЕМА: ОТПЕЧАТКИ ПАЛЬЦЕВ ПАЛАМОС
СУБЪЕКТ ИДЕНТИФИЦИРОВАН, КАК МАРИО П. МЕЦЕТТИ X БЕЛЫЙ МУЖ АМЕРИКАНЕЦ X ВОЗРАСТ 24 X РОСТ 5-10 X ВЕС 170 X ВОЛОСЫ ЧЕРН X ГЛАЗА КАРИЕ X ОСОБЫЕ ПРИМЕТЫ НЕТ X ФОТО ПРИЛАГАЕТСЯ X ВЕДЕТСЯ ПОИСК X ШЭНКЛЕНД".
Лайм перечитал это дважды.
– Никогда о нем не слышал.
– Он не один из тех людей, которых вы на прошлой неделе идентифицировали, как членов группы Стурки?
– Нет. – Лайм перевел взгляд с шифровки на Хилла. – Корби. Ринальдо. Пегги Остин. Еще Джон Доу.
– Может быть, Мецетти – это Джон Доу.
– А может быть, это человек с Луны.
– Элвин Корби черный. Разве вы не подумали с самого начала, что именно он был пилотом вертолета?
– Есть тысячи черных революционеров, которые подходят под его описание. К тому же, пилот вертолета был фунтов на двадцать тяжелее Корби. Макнили видел его снимки и сказал, что это не он.
Он прошел в узкий отсек офиса, где стоял приемопередатчик и несколько техников занимались тем, что скармливали поступающие данные печатающим устройствам. Поток сведений все нарастал; при нормальной связи вскоре они должны были получить всю информацию целиком.
Она пришла отдельными фрагментами в течение следующего получаса. Мецетти был сыном крупного промышленника. Пять лет назад он связался с левым крылом социалистической партии, его арестовали, сняли отпечатки пальцев, допросили и выпустили. Никаких других компрометирующих фактов. Никакого досье в ФБР – Мецетти находился в списке тех людей, что не попали в списки.
Два сообщения из ЦРУ: три месяца назад Мецетти ездил в Сингапур, очевидно, в качестве туриста; в сингапурском аэропорту его задержали, потому что он выглядел, как наркоман, но следов наркотика в крови не обнаружили; рутинная проверка в паспортном бюро показала, что два года назад Мецетти четырнадцать раз за десять месяцев ездил из Калифорнийского университета в Акапулько; семь раз ему устраивали проверку, но наркотиков не нашли. Отдел по борьбе с наркотиками сделал запись, что Мецетти подозревался как наркокурьер, однако эти подозрения не подтвердились: зачем бы он ни ездил в Акапулько, это не было связано с наркоторговлей. Приложенное позже донесение местного агента сообщало, что в упомянутую зиму мать и сестра Мецетти отдыхали в Акапулько. Лайм скорчил гримасу.
Сведения, собранные ФБР в Комиссии по ценным бумагам и биржам, свидетельствовали, что Мецетти является владельцем тридцати пяти тысяч акций "Мецетти индастриз". Информационно-поисковая система сообщала дополнительно, что он числится также служащим этой корпорации, – возможно, это была финансовая уловка, с помощью которой его отец мог переводить активы на счета своего сына, не опасаясь, что в будущем тому придется платить налоги на наследство.
Далее следовали малоинтересные сведения о его знакомствах и круге общения. Телефонная проверка показала, что его нет дома; никто не знал, где он находится; его мать считала, что он улетел в Европу по делам компании; отцу об этом ничего не было известно.