Как бы хорошо человек ни владел иностранным языком, опасно выдавать себя за представителя другой нации - всегда можно столкнуться с тем, для кого этот язык родной. Монк тоже решил не прикидываться англичанином, потому что любой британец через пару минут почувствует разницу. То же и с французским языком.
Но Соединённые Штаты являлись главным казначеем ООН и имели влияние, как скрытое, так и явное, в ряде её организаций. Поиски показали, что в Адене в миссии ООН по продовольствию и сельскому хозяйству не было ни одного испанца. Создали новую должность и решили, что Монк поедет в Аден в октябре с визой сроком на один месяц в качестве проверяющего инспектора из штаб-квартиры ФАО в Риме. Согласно документам, его имя будет Эстебан Мартинес Лорка. В Мадриде признательное испанское правительство выдало ему подлинные бумаги.
* * *
Джок Макдоналд прибыл в Москву слишком поздно, чтобы сразу навестить Селию Стоун в больнице, но он появился там на следующее утро. Помощник пресс-атташе была в бинтах, слаба, но могла говорить.
Она вернулась домой в обычное время, слежки за собой не заметила. Но ведь её к этому не готовили. Проведя дома три часа, она отправилась поужинать с подружкой из канадского посольства. Возвратилась приблизительно в 23.30. Воры, должно быть, услышали, как она отпирает замок, потому что, когда она вошла, было тихо. Она включила свет в передней и заметила, что дверь в гостиную открыта, а в комнате темно. Ей показалось это странным, потому что она оставила горевшую лампу. Окна гостиной выходят в центральный двор, и свет за занавесками означал, что кто-то дома. Она подумала, что перегорела лампочка.
Она подошла к двери в гостиную, и из темноты на неё набросились две фигуры. Одна взмахнула чем-то и ударила её по голове. Падая на пол, она полууслышала, полупочувствовала, как двое мужчин перескочили через неё и побежали к входной двери. Она потеряла сознание. Когда пришла в себя - Селия не знала, сколько прошло времени, - она подползла к телефону и позвонила соседу. Затем снова потеряла сознание и очнулась уже в больнице. Больше ничего она рассказать не могла.
Посол выразил свой протест Министерству иностранных дел, там подняли шум и нажаловались в Министерство внутренних дел. Те приказали Московской прокуратуре прислать лучшего следователя. Полный отчёт будет подготовлен очень скоро, насколько это возможно. В Москве это означало: не переводя дыхания.
В сообщении в Лондон была одна ошибка. Селию ударили не ножкой стула, а небольшой фарфоровой статуэткой. Она разбилась. Будь она металлической, Селии не было бы в живых.
Макдоналд отправился на квартиру к Селии. Там находились русские детективы, и они охотно отвечали на вопросы британского дипломата. Два милиционера, дежуривших у въезда во двор, не пропускали ни одной русской машины, так что злоумышленники, должно быть, пришли пешком. Милиционеры не видели никого, кто бы прошёл мимо них. Они бы так сказали в любом случае, подумал Макдоналд.
Дверь не была взломана, так что, вероятно, действовали отмычкой, если только у воров не было ключей, что маловероятно. Похоже, в эти трудные времена они искали валюту. Все это очень прискорбно. Макдоналд кивнул.
Про себя он думал, что незваными гостями могли оказаться черногвардейцы, но скорее всего это были уголовники, выполнявшие заказную работу. Или наёмники из бывших кагэбешников. Московские домушники едва ли тронут дипломатические резиденции: слишком много осложнений. Автомобили, оставленные на улицах, - стоящая добыча, но отнюдь не охраняемые квартиры. Обыск произвели тщательно и профессионально, но ничего не пропало, даже бижутерия, лежавшая в спальне. Профессиональная работа - и ради только одной вещи, так и не обнаруженной. Макдоналд опасался худшего.
Когда он вернулся в посольство, ему пришла в голову одна мысль. Он позвонил в прокуратуру и спросил, не будет ли детектив, которому поручено это дело, так любезен зайти к нему. Инспектор Чернов пришёл в три часа.
- Я, может быть, смогу вам помочь, - сказал Макдоналд.
Инспектор вопросительно поднял брови.
- Был бы весьма благодарен.
- Наша молодая леди, мисс Стоун, сегодня утром чувствует себя лучше. Намного лучше.
- Очень рад.
- Настолько лучше, что сможет дать более или менее верное описание одного из напавших на неё. Она увидела его в свете, падающем из холла, чуточку раньше, чем он ударил её.
- В её первом показании говорится, что она не видела ни одного из них, - сказал Чернов.
- Память иногда возвращается в случаях, подобных этому. Вы видели её вчера днём, инспектор?
- Да, в четыре часа. Она была в сознании.
- Но все ещё в затуманенном сознании, полагаю. Сегодня утром её сознание значительно прояснилось. Так вот, жена одного из наших сотрудников неплохо рисует. С помощью мисс Стоун она сумела сделать портрет.
Он через стол протянул нарисованный углём и карандашом портрет. Лицо инспектора просияло.
- Это исключительно важно, - сказал он. - Я распространю его в отделе по квартирным кражам. У человека такого возраста должно быть криминальное прошлое.
Он поднялся, чтобы идти. Макдоналд тоже встал.
- Очень приятно, что мог быть полезен, - сказал он.
Они пожали руки, и детектив ушёл.
Во время ленча Селия и художница получили новые инструкции: они должны были рассказать другую историю. Не понимая причины, обе всё же согласились подтвердить её в случае, если инспектор Чернов обратится к ним с вопросами. Но он так и не обратился.
И ни в одном из отделов по квартирным кражам, разбросанных по всей Москве, никто не узнал лица на портрете. Но на всякий случай многие сотрудники милиции повесили его на стенах своих служебных помещений.
Москва, июнь 1985 года
Сразу же после получения щедрого дара Олдрича Эймса КГБ сотворил что-то совершенно невероятное.
Существует нерушимое правило в Большой игре: если служба неожиданно получает бесценного предателя в самом центре организации противника, то этого предателя должно оберегать. Так, если он раскрывает целую армию перебежчиков, то получившая информацию служба будет отлавливать этих перевёртышей осторожно и не спеша, в каждом отдельном случае придумывая новый повод для ареста.
И только когда этот источник информации оказывается в безопасности и надёжно защищён границей, выданных им агентов можно забрать всех сразу. Поступить иначе было бы равносильно помещению в "Нью-Йорк таймс" объявления во всю страницу: "Мы только что приобрели очень важного "крота" прямо в центре вашей организации, и посмотрите, что он нам подарил".
Поскольку Эймс работал по-прежнему в самом центре ЦРУ, с перспективой прослужить ещё добрый десяток лет, Первое главное управление предпочло бы не нарушать этих правил и арестовывать четырнадцать раскрытых перевёртышей постепенно и осторожно. Но несмотря на слёзные протесты, сотрудникам КГБ пришлось полностью подчиниться Михаилу Горбачёву.
Разбираясь в подарке из Вашингтона, группа "Колокол" сделала вывод, что в нескольких случаях по полученным данным легко можно опознать человека, в то время как в других для этого необходима долгая и тщательная проверка. Из тех, кого разоблачили сразу, многие все ещё работали за границей, и их следовало осторожно заманить обратно домой, действуя так искусно, чтобы они ничего не заподозрили. На это могли уйти месяцы.
Один из четырнадцати долгое время был британским шпионом. Американцы не знали его имени, но Лондон передал Лэнгли его информацию, по которой ЦРУ могло кое-что вычислить. В действительности это был полковник КГБ, в начале семидесятых завербованный в Дании и двенадцать лет проработавший на британскую разведку. Хотя он находился под некоторым подозрением, тем не менее с поста резидента в советском посольстве в Лондоне он сам в последний раз приехал в Москву. Предательство Эймса только подтвердило подозрения русских.
Но полковнику Олегу Гордиевскому повезло. В июле, убедившись, что находится под тотальной слежкой, кольцо вокруг него сужается и арест неизбежен, он послал, как заранее было договорено, сигнал о помощи. Британская СИС организовала молниеносную операцию похищения - спортивного полковника подхватили прямо на улице, во время пробежки трусцой, и переправили в Финляндию. Позднее он отчитается на явочной квартире ЦРУ перед Олдричем Эймсом.
* * *
Джеффри Марчбэнкс раздумывал, нет ли способа помочь его коллеге в Москве в попытках определить подлинность "Чёрного манифеста".
Одной из трудностей задачи, стоящей перед Макдоналдом, было отсутствие подходов к Игорю Комарову лично. Марчбэнкс пришёл к выводу, что тщательно подготовленное интервью с лидером Союза патриотических сил могло бы дать какой-то намёк, не прячет ли человек, изображающий себя умеренным правым консерватором и националистом, под этой маской амбиции распоясавшегося нациста.
Он перебирал в памяти всех, кто сумел бы взять такое интервью. Прошлой зимой его пригласили на фазанью охоту, и среди гостей он видел вновь назначенного редактора ведущей британской ежедневной консервативной газеты. 21 июля Марчбэнкс позвонил редактору, напомнил об охоте на фазанов и договорился о ленче на следующий день в его клубе на Сент-ДжеЙмс-стрит.
Москва, июнь 1985 года
Бегство Гордиевского вызвало шумный скандал в Москве. Он произошёл в последний день месяца в личном кабинете самого председателя КГБ на четвёртом этаже главного здания на плошали Дзержинского.
В своё время этот мрачный кабинет был берлогой самых кровавых монстров из всех, что существовали когда-нибудь на планете. Здесь за Т-образным столом подписывались приказы, заставлявшие людей кричать под пытками, умирать от жары в пустынях или становиться на колени в холодном дворе и ожидать пистолетную пулю в голову.
Генерал Виктор Чебриков не обладал больше такой властью. Ситуация изменилась, и смертные приговоры теперь утверждались самим президентом. Но для предателей они будут подписаны, а сегодняшнее совещание подтвердит, что их будет ещё немало.
Перед столом председателя КГБ в роли обвиняемого сидел начальник Первого главного управления Владимир Крючков. Это его люди покрыли себя позором. Обвинителем выступал начальник Второго главного управления, низенький, коренастый, с широкими плечами генерал Виталий Бояров, кипящий от ярости.
- Все это полный бардак! - гремел он. Даже среди генералов площадная брань служила доказательством солдатской неотёсанности и рабоче-крестьянского происхождения.
- Такого больше не случится, - проворчал Крючков в свою защиту.
- Тогда давайте установим порядок, - сказал председатель. - которого будем придерживаться. На суверенной территории СССР предателей будет арестовывать и допрашивать Второе главное управление. Если ещё выявят каких-то предателей, то так и сделаем. Понятно?
- Будут ещё, - тихо сказал Крючков. - Ещё тринадцать.
В комнате на некоторое время воцарилось молчание.
- Вы хотите нам что-то сообщить, Владимир Александрович? - тихо спросил председатель.
И тогда Крючков рассказал, что произошло шесть недель назад в ресторане "Чадвик" в Вашингтоне. Бояров присвистнул.
На той же неделе генерал Чебриков, возбуждённый успехами своего ведомства, рассказал все Михаилу Горбачёву.
Тем временем генерал Бояров готовил свою комиссию "крысоловов" - группу, которая займётся допросами предателей, как только они будут установлены при помощи полученных данных и арестованы. Возглавить группу, по его мнению, должен был особый человек. Его личное дело уже лежало на столе: полковник, всего сорок лет, но с опытом, специалист по допросам, никогда не терпевший неудачи.
Родился в 1945 году в Молотове, бывшей Перми, а теперь снова Перми - после 1957 года, когда соратник Сталина Молотов впал в немилость. Сын солдата, выжившего и с наградами вернувшегося с войны.
Маленький Толя вырос в северном невзрачном городе под строгим контролем официальной идеологии. В записях указывалось, что его фанатик-отец ненавидел Хрущёва за разоблачение Сталина, своего героя, и что сын унаследовал и сохранил все отцовские убеждения.
В 1963 году, восемнадцати лет, его призвали в армию и направили в войска Министерства внутренних дел. Эти войска предназначались для охраны тюрем, лагерей и исправительных учреждений и использовались для подавления волнений, восстаний. Молодой солдат чувствовал себя на этой службе как рыба в воде.
Во внутренних войсках господствовал дух репрессий и тотальной слежки. И юноша так хорошо проявил себя, что получил редкую награду - направление в Ленинградский военный институт иностранных языков. Это была "крыша" для училища КГБ, известного в управлении как "Кормушка", потому что из неё постоянно подпитывались кадры. Выпускники "Кормушки" прославились своей жестокостью, профессионализмом и преданностью. Молодой человек снова прекрасно себя проявил и опять получил вознаграждение.
На сей раз это было назначение в Московское областное отделение Второго главного управления, где он провёл четыре года, приобретя прекрасную репутацию как толковый референт, добросовестный следователь и жёсткий специалист по ведению допросов. И действительно, он настолько преуспел в этом деле, что написал работу, получившую высокую оценку и обеспечившую ему перевод в штаб-квартиру Второго главного управления.
С тех пор он не выезжал из Москвы, покидая штаб-квартиру только при работе против ненавистных американцев, держа под наблюдением их посольство и устраивая слежку за дипломатическим персоналом. Одно время он целый год проработал в следственном отделе, прежде чем перейти обратно во Второе главное управление. Старшие офицеры и инструкторы не поленились отметить в его личном деле его страстную ненависть к англоамериканцам, евреям, шпионам и предателям, а также необъяснимую, но в рамках допустимого, жестокость при допросах.
Генерал закрыл досье и улыбнулся. Он нашёл своего человека. Если требуются быстрые результаты, то полковник Анатолий Гришин - именно тот, кто ему нужен.
Из оставшихся тринадцати повезло одному - или он оказался достаточно ловок. Сергей Бохан был офицером советской военной разведки, работавшим в Афинах. Ему срочно приказали вернуться в Москву на основании того, что у сына сложности с экзаменами в военной академии, где тот учился. Однако через друзей он узнал, что сын учится прекрасно. Нарочно опоздав на заказанный рейс домой, он обратился в отделение ЦРУ в Афинах, и его поспешно вывезли оттуда.
Остальные двенадцать были схвачены. Некоторые на территории СССР, другие за границей. Последним приказали вернуться под различными предлогами, которые все были ложными. Всех арестовали сразу же по прибытии.
Бояров сделал правильный выбор: все двенадцать были добросовестно допрошены, и все двенадцать сознались. Альтернативой для них был только ещё более добросовестный допрос. Двое через несколько лет бежали из лагеря и теперь живут в Америке. Остальные десять прошли через пытки и были расстреляны.
Глава 5
Примерно посередине Сент-Джеймс, небольшой, с односторонним движением улицы, ведущей к северу, находится ничем не отличающийся от других серый каменный дом с синей дверью. На доме нет вывески. Для тех, кто знает, что это за дом, найти его не составляет труда; те же, кто не знает, не испытывают побуждения войти в него и проходят мимо. "Брукс клаб" не афиширует себя.
Однако это любимое местечко, куда заходят промочить горло чиновники из Уайтхолла, находящегося неподалёку. И здесь 22 июля Джеффри Марчбэнкс встретился за ленчем с редактором "Дейли телеграф".
Брайану Уортингу было сорок восемь, и два года назад, проработав журналистом более двадцати лет, он получил предложение канадского владельца Конрада Блэка уйти из "Таймс" и занять освободившееся редакторское кресло. Его биография была биографией иностранного и военного корреспондента. В молодости он участвовал в освещении кампании на Фолклендах, его первой настоящей войны, а позднее в Персидском заливе, в 1990-1991 годах.
Марчбэнкс заказал столик в углу, достаточно далеко от других, чтобы его не подслушали. Не то чтобы кто-то мог даже и помыслить об этом - в "Бруксе" никому и в голову не придёт подслушивать чей-то разговор, - но от старых привычек трудно отказаться.
- Кажется, я говорил у Спурнула, что работаю в министерстве иностранных дел, - сказал Марчбэнкс, когда они приступили к креветкам в горшочках.
- Да, что-то вспоминаю, - подтвердил Уортинг. Он испытывал большие сомнения в том, стоило ли вообще принимать это приглашение. Его день, как всегда, начался в десять и закончится после захода солнца, и трата двух часов на ленч - а всего трёх, если считать дорогу от Кэнари-Варф до Вест-Энда и обратно, - должна была окупиться.
- Так вот, по правде говоря, я работаю в другом здании, чуть дальше по набережной, если идти от Кинг-Чарльз-стрит, и на другой стороне, - объяснил Марчбэнкс.
- А-а, - произнёс редактор. Он знал все о Воксхолл-кросс, хотя никогда там не был. Возможно, ленч кое-что всё-таки даст.
- Объект моего особого интереса - Россия.
- Не завидую вам, - сказал Уортинг, уничтожая последнюю креветку на тонком ломтике чёрного хлеба. Крупный мужчина, отличающийся большим аппетитом. - Катится к чёрту от нищеты, я полагаю.
- Что-то в этом роде. После смерти Черкасова следующим событием, кажется, станут приближающиеся президентские выборы.
Оба помолчали, пока молодая официантка ставила на стол бараньи котлеты с овощным гарниром и графин кларета - клиентам от ресторана. Марчбэнкс разлил вино.
- Это ясно само собой, - заметил Уортинг.
- Именно такова наша точка зрения. Коммунисты выдохлись за эти годы, чтобы вернуться к власти, а реформаторы дезорганизованы. И кажется, ничто не помешает Комарову стать президентом.
- А что, это так плохо? - спросил редактор. - Последний раз, когда я видел его, он, казалось, говорил разумные вещи. Исправить положение с валютой, остановить сползание к хаосу, прижать мафию. Все в таком роде.
Уортинг гордился прямотой своих высказываний, и порой его речь звучала резко.
- Вы абсолютно правы, звучит прекрасно. Но в нём все ещё много загадочного. Что в действительности он намеревается делать? Каким именно образом он намерен это делать? Он заявляет, что презирает иностранные кредиты, но как он собирается обойтись без них? Точнее, не попытается ли он ликвидировать долги России, расплатившись ничего не стоящими рублями?
- Не посмеет, - сказал Уортинг. Он знал, что "Телеграф" имеет своего постоянного корреспондента в Москве; правда, в течение некоторого времени он не получал ни строчки о Комарове. Вполне возможно, что этот ленч не будет пустой тратой времени.
- Думаете, не посмеет? - возразил Марчбэнкс. - Мы не уверены. Некоторые его выступления звучат довольно экстремистски, в то время как в частных беседах он убеждает своих собеседников, что он вовсе не такой страшный. Какой же он на самом деле?
- Я мог бы попросить нашего человека в Москве взять у него интервью.