Лэнгли, март 1986 года
Кэри Джордан стоял у окна и любовался чудесным ландшафтом. Шёл конец месяца, и первая лёгкая зелёная дымка окутывала леса между главным зданием ЦРУ и рекой Потомак. Скоро блеск воды, пробивающийся зимой между оголёнными ветвями, исчезнет из виду. Джордану всегда нравился Вашингтон; в нём было больше зелени, чем в любом городе, который он знал, а весна была его любимым временем года.
По крайней мере он любил её раньше. Весна 1986 года оказалась кошмаром. Сергей Бохан, офицер ГРУ, работавший на ЦРУ в Афинах, во время неоднократных допросов в Америке объяснил; он убеждён, что если бы вернулся в Москву, то оказался бы перед расстрельным взводом. Бохан не мог это доказать, но предлог, под которым его отзывали - неуспеваемость сына в военной академии, - был ложным. Следовательно, он провален. Сам он не совершил ни одной ошибки, поэтому не сомневался, что его выдали.
Поскольку Бохан являлся одним из трёх агентов, у кого возникли проблемы, ЦРУ сначала отнеслось к нему скептически. Теперь они стали менее недоверчивыми. Ещё пятеро в разных концах света были по неизвестным причинам отозваны раньше срока и исчезли, не оставив следа.
Итак, шесть провалов. С Гордиевским - семь. Ещё пять агентов, находившихся на территории СССР, также исчезли. Не осталось ни одного значительного источника информации, а ведь в них были вложены годы тяжёлого труда и немало долларов налогоплательщиков.
Позади Джордана сидел, погрузившись в раздумья, Гарри Гонт, шеф отдела СВ, который оказался главной - и более того, в данный момент единственной - жертвой вируса. Гонт был одного возраста с заместителем директора, и они вместе прошли через трудные годы службы в иностранных отделениях, вербуя агентов и играя в Большую игру против враждебного КГБ. Они верили друг другу, как братья.
В этом и заключалась беда: внутри отдела СВ все верили друг другу. Они вынуждены были верить. Они составляли сердцевину, самый закрытый клуб, передний край тайной войны. И всё же каждый вынашивал страшное подозрение. Хауард, расшифрованные коды, мастерская работа контрразведки КГБ могли объяснить пять, шесть, даже семь провалов агентов. Но четырнадцать?! Чёрт побери, вся команда?!
И все равно предателя не могло быть. Не должно быть. Только не в Советско-Восточноевропейском отделе. В дверь постучали. На душе стало легче. За дверями ожидало разрешения войти последнее уцелевшее воплощение прошлых успехов.
- Садись, Джейсон, - предложил заместитель директора. - Мы с Гарри просто хотели сказать: "Хорошая работа". Твой "Орион" напал на настоящую золотую жилу. У ребят в аналитическом отделе сегодня рабочий день. И мы считаем, что агент, завербовавший его, достоин Джи-эс-15. - Джейсон кивком поблагодарил. - А как твой "Лайсандер" в Мадриде?
- Прекрасно, сэр. Он постоянно выходит на связь. Ничего особенного, но полезен. Его командировка почти закончилась. Вскоре он возвращается в Москву.
- Его не отзывают преждевременно?
- Нет, сэр. А разве должны?
- Нет… нет причин, Джейсон.
- Хотите откровенно?
- Давай.
- В отделе ходят слухи, что последние три месяца у нас большие неприятности.
- В самом деле? - произнёс Гонт. - Ну, люди любят сплетничать.
До этого момента все значение катастрофы осознавали только десять высших чинов, занимающих самую вершину иерархии управления. Всего в оперативном управлении насчитывалось шесть тысяч служащих, тысяча из них работали в отделе СВ, и только сто человек имели уровень Монка. Это равнялось населению деревни, а в деревне слухи расползаются быстро. Монк набрал в лёгкие воздуха и решился:
- Говорят, мы теряем агентов. Я даже слышал, что цифра доходит до десяти.
- Тебе известно правило "знай только то, что нужно", Джейсон?
- Да, сэр.
- Ладно, допустим, у нас есть проблемы. Это случается во всех службах. То везёт, то не везёт. А что ты думаешь?
- Даже если цифра преувеличена, существует только одно место, где вся информация сосредоточена целиком, - файлы 301.
- Полагаю, нам известно, как работает управление, солдатик, - проворчал Гонт.
- А как же получается, что "Лайсандер" и "Орион" до сих пор на свободе? - спросил Монк.
- Послушай, Джейсон, - спокойно произнёс заместитель директора. - Однажды я сказал тебе, что ты любимец судьбы. Нетрадиционного поведения, нарушитель правил. Но тебе везло. О'кей, мы понесли некоторые потери, но не забывай, что данные о твоих агентах тоже были внесены в эти файлы.
- Нет, их там не было. - В наступившей тишине можно было услышать, как пролетает муха. Гарри Гонт застыл с трубкой в руке, которую он никогда не курил в помещении, а пользовался ею как актёр реквизитом. - Я никогда не подавал сведения о них в центральный отдел регистрации. Это было упущение. Очень сожалею.
- Так где же оригиналы докладов? Ваших собственных докладов о вербовке, местах, времени встреч? - наконец спросил Гонт.
- В моём сейфе. Они всегда оставались там.
- А все детали проводимых операций?
- В моей голове.
Повисла ещё одна долгая пауза.
- Спасибо, Джейсон, - сказал наконец заместитель директора. - Когда понадобишься, мы с тобой свяжемся.
Две недели спустя в верхних сферах оперативного управления развернулась широкая стратегическая кампания. Кэри Джордан, работавший всего лишь с двумя аналитиками, свёл список из 198 человек, предположительно имевших доступ за прошедшие двенадцать месяцев к файлам 301, до сорока одного. Олдрич Эймс, в это время проходивший курс обучения итальянскому, оказался в коротком списке.
Джордан, Гонт, Гас Хатауэй и ещё двое их коллег спорили, следует ли, чтобы действовать наверняка, подвергнуть людей из этого списка, как бы болезненно это ни оказалось, серьёзному экзамену - тестированию на полиграфе и проверке личных финансов.
Полиграф, или "детектор лжи", был американским изобретением, и на него возлагали огромные надежды. И только исследования, проводимые в конце восьмидесятых и начале девяностых годов, показали, насколько он может оказаться ненадёжным.
Во-первых, опытный лжец может обмануть его, а шпионаж основан на том, что обмануть можно только врага. Во-вторых, ведущий допрос должен быть прекрасно подготовлен, чтобы задавать правильные вопросы. А этого нельзя сделать, если предмет допроса не проверен. Чтобы выявить лжеца, надо заставить виновного думать: "Боже мой, они знают, они знают", - и его пульс участится. Если лжец поймёт по вопросам, что проверяющие ничего не знают, он успокоится и сможет обмануть умный прибор. В этом различие между тестами для врагов и для друзей. Дружеская версия - пустая трата бумаги, если объект ловок и приготовился лгать.
Ключом к расследованию, которого требовал заместитель директора, стала бы проверка финансового положения. Если бы им только было известно, что Олдрич Эймс, разорившийся и впавший в отчаяние после скандального развода и вновь женившийся год назад, купается в деньгах, а деньги положены в банк после апреля 1985 года!…
Во главе группы, возражающей Джордану, стоял Кен Малгрю. Он напомнил об ужасающем вреде, который нанёс Джеймс Энглтон, постоянно проверявший верных офицеров, и указал на то, что проверка личных финансов является грубым вторжением в частную жизнь и нарушением гражданских прав.
Гонт возражал, что никогда во времена Энглтона управление не теряло одновременно дюжину агентов всего лишь за шесть месяцев. Расследования Энглтона были вызваны паранойей, а в 1986 году ЦРУ стоит перед убедительным фактом, что происходит что-то трагичное.
"Ястребы" проиграли. Гражданские права победили. На "жёсткую" проверку сорока одного сотрудника было наложено вето.
* * *
Инспектор Павел Вольский тяжело вздохнул, когда на его стол шлёпнулось ещё одно дело.
Год назад он чувствовал себя совершенно счастливым в отделе по борьбе с организованной преступностью в чине старшего сержанта. По крайней мере там случалось совершать налёты на склады преступников и конфисковывать их неправедно добытые веши. Ловкий сержант мог жить совсем неплохо, когда с конфискованного добра снимали жирную пенку, прежде чем передать его государству.
Так нет, его жена захотела стать супругой инспектора, поэтому, когда подвернулся случай, он ушёл на учёбу, получил повышение и был переведён в отдел убийств. Он не мог предполагать, что ему придётся заниматься исключительно "неопознанными трупами". Когда он смотрел на поток папок с материалами, проходящий перед его глазами, ему часто хотелось вернуться на Шаболовку.
В лучшем случае к заключению о смерти неопознанного убитого прилагалась бумага с предполагаемым мотивом убийства. Ограбление, бесспорно. Вместе с бумажником жертва утрачивала деньги, кредитные карточки, семейные фотографии и самое важное - паспорт, принятое в России удостоверение личности с фотографией и всеми необходимыми данными.
В случае, если это был порядочный гражданин с бумажником, который стоило красть, обычно появлялись родственники. Они обращались в милицию с заявлением о пропавшем без вести, и Вольский каждую неделю получал целую галерею семейных фотографий; часто удавалось идентифицировать личность. Затем рыдающей семье сообщали, где можно опознать и забрать тело пропавшего родственника.
Когда же мотивом убийства было не ограбление и вместе с телом находили паспорт, такое дело не попадало к Вольскому вообще.
Конечно, все те бродяги, которые выбросили свои документы, указывавшие, кто они и откуда, потому что не хотели, чтобы милиция выслала их обратно, тоже не попадали к нему. Вольский разбирался с убийствами определённого типа - когда неизвестное лицо убито неизвестными лицами. Он считал своё занятие особым, но довольно бесполезным.
Дело, лежавшее перед ним 4 августа, отличалось от других. Ограбление как мотив преступления исключалось. Из описания места преступления он узнал, что труп нашёл грибник в лесу около Минского шоссе, на границе Московской области. Сто метров от дороги указывали на то, что это не случай "сбил - и сбежал".
Список личных вещей выглядел печально. Жертва была одета (снизу вверх): башмаки из искусственной кожи, дешёвые, потрескавшиеся, со скошенными каблуками; носки дешёвые, грязные, рваные; трусы тоже; брюки тонкие, чёрные, засаленные; ремень пластиковый, потрескавшийся. И все. Ни рубашки, ни галстука, ни пиджака. Только шинель, найденная неподалёку, по описи - армейская, выпуска пятидесятых годов, очень потёртая.
В конце добавлено несколько строк: содержание карманов - ноль, повторный осмотр - ноль. Ни часов, ни кольца, никаких личных вещей.
Вольский взглянул на фотографию, сделанную на месте. Кто-то добросердечный закрыл ему глаза. Худое небритое лицо, лет шестьдесят с чем-нибудь, выглядит на десять лет старше. Измождённый - подходящее слово для него ещё до того, как он умер.
"Несчастный старый бедолага, - подумал Вольский. - Спорю, что убили тебя не из-за счета в швейцарском банке". Он взял заключение о смерти. Прочитав несколько абзацев, затушил сигарету и выругался. "Почему эти типы не могут писать на русском языке? - спросил он, обращаясь, и не в первый раз, к стене. - Все о разрывах тканей и контузиях; если вы имеете в виду порезы и синяки, так и говорите". Когда он продрался сквозь медицинский жаргон, некоторые заключения озадачили его. Он нашёл печать морга при Втором медицинском институте и набрал номер. Ему повезло. Профессор Кузьмин оказался на месте.
- Профессор Кузьмин? - спросил он.
- Да. Кто спрашивает?
- Инспектор Вольский. Отдел убийств. Передо мной ваше заключение.
- Вам повезло.
- Могу я говорить с вами откровенно, профессор?
- В наши времена это большая честь.
- Дело в том, что язык немного сложный. Вы указываете на большие синяки на предплечьях. Вы можете сказать, от чего они?
- Как патологоанатом - нет, просто тяжёлая контузия. Но между нами, это следы человеческих пальцев.
- Кто-то держал его?
- Я хочу сказать, его держали в вертикальном положении, дорогой мой инспектор, держали, поддерживали два сильных человека, в то время как его били.
- Значит, все это сделали люди? И никаких машин?
- Если бы его голова и ноги находились в таком же состоянии, я бы сказал, что он свалился с вертолёта на бетон. И вертолёт летел высоко. Но нет, любой удар о землю или удар грузовиком обязательно повредил бы голову и ноги. Нет, его долго били по груди и животу, а также по спине тяжёлыми тупыми орудиями.
- Причина смерти… асфиксия?
- Да, так я написал, инспектор.
- Простите, я что-то не понимаю. Его измолотили в кашу, но умер он от асфиксии?
Кузьмин вздохнул:
- Ему сломали все ребра, кроме одного. Некоторые в нескольких местах. Два вбили ему в лёгкие. Лёгочная кровь хлынула в трахею, вызвав асфиксию.
- Вы хотите сказать, он задохнулся от крови в горле?
- Как раз это я и пытаюсь объяснить.
- Извините, я здесь новичок.
- А я здесь голоден, - сказал профессор. - Время обеда. Всего вам доброго, инспектор.
Вольский ещё раз перечитал заключение. Итак, старика били. Всё указывало на бандитскую разборку. Но бандиты обычно помоложе. Он, должно быть, действительно насолил кому-то из мафии. Если б он не умер от асфиксии, то скончался бы от травм.
Так чего же они хотели, убийцы? Информации? Да он наверняка сказал бы им все, чего они хотели, и без всего этого. Наказание? Для примера? Садизм? Возможно, всего понемножку. Но что, чёрт побери, могло быть у старика, похожего на бродягу, что так было нужно главарю банды? Или что он мог такое сделать их главарю, чтобы заслужить то, что с ним учинили?
Вольский заметил примечание в графе "Приметы". Профессор записал: "На теле никаких, ко во рту два передних резца и клык, все из нержавеющей стали, явно наследство какой-то примитивной военной зубной клиники". Это означало, что у человека было три стальных передних зуба.
Последнее замечание патологоанатома напомнило кое-что Вольскому. Было время обеда, и он собирался встретиться с другом, тоже из отдела убийств. Он встал, запер свой обшарпанный кабинет и вышел.
Лэнгли, июль 1986 года
Письмо от полковника Соломина создало большую проблему. Он передал три пакета через тайник в Москве, а сейчас хотел вновь встретиться со своим куратором Джейсоном Монком. Поскольку у него не было возможности выехать из СССР, то встреча должна произойти на советской территории.
Первой реакцией любой службы на получение такого предложения явилось бы подозрение, что их человек пойман и пишет это по принуждению.
Монк был убеждён, что Соломин не дурак и не трус. Если бы он писал по принуждению, то было одно слово, которого он должен был избегать любой ценой, и ещё другое, которое он постарался бы вставить. Даже под давлением он сумел бы выполнить одно из этих условий. В его письме из Москвы имелось нужное слово и отсутствовало другое. Другими словами, письмо казалось подлинным.
Гарри Гонт давно согласился с Монком, что Москва, наводнённая агентами КГБ и сыщиками, представляет слишком большой риск. Вне зависимости от срока дипломатической поездки советское Министерство иностранных дел все равно потребует данные, которые затем передаст во Второе главное управление. Даже переодетый, Монк будет находиться пол непрерывным наблюдением весь срок своего пребывания, и тайная встреча с адъютантом заместителя министра обороны просто невозможна. В любом случае Соломин не предлагал этого.
Он сообщил, что ему дали отпуск на конец сентября и премию - путёвку в дом отдыха на курорте Гурзуф на Чёрном море.
Монк проверил. Небольшой городок на побережье Крымского полуострова, известный курорт для военных и филиал главного госпиталя Министерства обороны, где на солнышке раненые и выздоравливающие офицеры могли восстанавливать свои силы.
Проконсультировались у двоих бывших советских офицеров, теперь проживавших в Соединённых Штатах. Оба признались, что никогда там не были, но о Гурзуфе знают - красивое место, в прошлом рыбацкая деревушка. Неподалёку, в Ялте, в домике у моря жил и умер Чехов. От Гурзуфа до Ялты - пятьдесят минут на автобусе или двадцать пять на такси.
Монк переключился на Ялту. СССР все ещё, по существу, во многих отношениях оставался закрытой страной, и лететь обычным рейсом туда было невозможно. Воздушный маршрут пролегал до Москвы, оттуда в Киев, там пересадка на Одессу и только оттуда - в Ялту. Иностранному туристу никак нельзя было проделать такой путь, и не существовало никакой убедительной причины, по которой иностранный турист мог пожелать поехать в Ялту. Может быть, это и курорт, но одинокий иностранец будет выделяться там, как белая ворона. Он просмотрел морские маршруты, и его осенило.
Вечно нуждающееся в твёрдой валюте Московское правительство разрешило Черноморскому пароходству организовать морские круизы по Средиземному морю. Хотя все команды состояли из советских моряков, среди которых было немало агентов КГБ (что само собой подразумевалось), основную массу пассажиров составляли иностранцы.
Благодаря дешевизне таких круизов для иностранцев в группы пассажиров входили студенты, преподаватели, пожилые люди. Летом 1986 года этот маршрут обслуживали три лайнера: "Литва", "Латвия" и "Армения". Для сентября подходила "Армения".