- Позвольте, я сформулирую сам. Мне кажется, что все это признаки не "второй молодости" капитализма, а, напротив, его упадка. Конечно, иногда уступки и в самом деле не ослабляют, - но это в том случае, если рассчитываешь рано или поздно вернуть все потерянное. Но когда сдаешь позицию за позицией, прекрасно зная, что никогда больше сюда не вернешься, - это уже не тактический маневр, это бегство, отступление… причем отступление стратегическое. Пожалуй, именно таким отступлением и представляется мне "новый курс капитализма". Нет, в самом деле, доктор, вы не задумывались, как далеко он продлится и куда в конечном итоге приведет?
Морено засмеялся и, взяв кочергу, снова наклонился к камину. Перегоревшее полено упало с решетки, взметнув рой золотых искр в черное жерло дымохода, и рассыпалось на быстро тускнеющие угли. Дон Хосе кочергой подгреб их под решетку и задумчиво сказал, глядя в огонь:
- Футурология, дон Мигель, не мой конек… А вообще-то, конечно, я об этом думал. Готов признать, что мы и в самом деле сдаем позиции. Мои наследники, возможно, утратят даже ту ограниченную независимость в делах, которой я пока пользуюсь, - государство будет осуществлять еще более жесткий контроль над действиями предпринимателей, будет забирать себе еще большую часть их прибылей и так далее. Я даже допускаю, что рано или поздно оно вообще приберет к рукам все мои предприятия. Ну что ж, если таков общий ход событий… и если это будет делаться постепенно, в каких-то законных формах… ничего не имею против! В конце концов, Франция уже национализировала более двадцати процентов своей промышленности, - мир от этого не перевернулся…
- Он не перевернулся и после того, как у нас национализировали все сто, - с улыбкой вставил Полунин.
- Ну это для кого как, - хмыкнул Морено. - Видел я в свое время в Париже ваших эмигрантов… жалкое зрелище. Вот чего я не хочу своим детям, понимаете? Чтобы их не выкинули завтра хорошим пинком в зад, пусть уж лучше я буду ладить со своими рабочими сегодня. И если когда-нибудь депутаты этих рабочих сумеют провести в парламенте закон о всеобщей национализации - пожалуйста! Я, скорее всего, буду голосовать против, но если пройдет их предложение - пожалуйста! По закону - не имею ничего против!
- В общем, - продолжая улыбаться, сказал Полунин, - вы не реакционер, необходимость переустройства мира вы признаете, но предпочитаете, чтобы это делалось эволюционным путем.
- Да, да! Именно так, - с энтузиазмом подтвердил Морено. - И знаете почему? Будущее, как я вам уже сказал, меня не интересует, а вот прошлое - очень. Да, сеньор! Когда есть время, я читаю исторические труды. Почти все, что вы здесь видите, - он повернулся в кресле и обвел жестом книжные полки, - это история. И не только ибероамериканская, - вообще история человечества. Особенно, конечно, Европы… со всеми ее курбетами. Поэтому кое-что мне известно…
ГЛАВА ПЯТАЯ
- Французы? Scheise . Все до единого. Воевать не воевали, - Гудериан прошел сквозь Францию, как топор сквозь масло, - зато потом начали свинячить. Исподтишка, по-бандитски, как и положено неполноценной расе.
- Удивительно, что в первую мировую войну они еще как-то дрались…
- Что? В первую? Не говори глупостей, Карльхен!
- Виноват, герр оберст. Мне казалось…
- Тебе казалось, тебе казалось! Что ты знаешь о первой войне? Столько же, сколько и об этой…
- В этой я воевал, герр оберст, - обидчиво возразил Карльхен.
- Воевал! Ха! Три дня, если не ошибаюсь? Один выстрел из панцерфауста - и то промах. Промазать по "шерману" с дистанции в десять метров! Позор! Итак, по поводу французов. В первую войну они дрались только потому, что не оставалось ничего другого. В Вердене боялись высунуть нос из-под земли; будь Дуомон и другие форты связаны с тылом подземными коммуникациями - не осталось бы ни одного солдата. На Марне Клемансо ставил сзади заградительные отряды из сенегальцев. Ясно? А эта война с самого начала приняла маневренный характер - они и побежали. Нет, французы - дерьмо. И женщины не лучше. Шлюхи все до единой. Но какие!
Сеньор Энрике Нобле, он же Гейнрих Кнобльмайер, бывший полковник вермахта, а ныне владелец автозаправочной станции, задумчиво покачал головой, придаваясь воспоминаниям - трудно сказать, горестным или приятным.
- А другой, говоришь, итальянец? - спросил он после паузы. - Ничего себе - итальянец, русский, француз. Невообразимо мерзкая компания! Итальянцы еще хуже французов - предатели по натуре. Это у них в крови. Роковая ошибка фюрера - поверил толстому борову Музолини. Где только не предавали нас эти пожиратели макарон! Северная Африка! Эритрея! Шталинград! Сицилия! Неаполь! Нет, нет, об итальянцах не хочу и думать - повышается давление. Русские, представь себе, дело другое. Русские для нас - враг номер один, это верно; но - заметь, Карльхен, - это враг, которого можно уважать, ибо он умеет драться. О! Что верно, то верно - всыпали нам так, как еще никто и никогда. Тебе повезло, что ты свои три дня фронтовой жизни провел под Аахеном, а не на Одере. Там бы тебя, мой милый, не хватило и на три минуты! Я скажу одно: никто из тех, кто провел всю войну на Западном фронте, не знает, что такое вторая мировая война.
- А таких, наверное, и не было, - заметил Карльхен, расставляя по полкам желтые банки моторного масла. - Командование их все время перебрасывало туда-сюда.
- Некоторым удалось отсидеться! Исключительные случаи, конечно. Я тебе говорю, только мы, солдаты Восточного фронта, видели истинный лик Беллоны. Поэтому к русским у меня отношение особое Разумеется - как к врагам, это не требует уточнений! Впрочем, этот русский, может быть, и не враг. Ты говоришь, живет в Аргентине? Возможно, из тех, кто воевал на нашей стороне. Или из белогвардейцев. Да, Карльхен, русских мы недооценили… как противников, я хочу сказать. Тоже фатальная ошибка фюрера.
- Вас послушать, так фюрер только и делал что ошибался.
- Фюрер был человек, Карльхен, не больше. Нельзя было так слепо ему доверять: простой ефрейтор, никакого представления о стратегии, - возмутительно…
Тяжелый грузовик с двумя прицепами свернул с шоссе, направляясь к станции. Герр оберст оживился: наконец-то хоть один клиент за все утро.
- Если в баках у него пусто, такой возьмет не меньше трехсот литров, - сказал он, подойдя к окну и наблюдая, как автопоезд выруливает к заправочным колонкам. - Ты ему намекни, Карльхен, что дизельного топлива он дальше не найдет до самого Каакупе. И обрати внимание - правая верхняя мигалка у него не горит. Скажи, что у нас гарантированные лампочки фирмы "Бош"!
К сожалению, клиент оказался не из выгодных - газойля взял всего девяносто литров, от предложения заменить лампочку в верхней мигалке отказался, заявив, что нижняя, мол, мигает, и ладно. Зато проклятый индеец-унтерменш не упустил случая попользоваться всем тем, что входило в даровой сервис: долил воды в радиатор, под самую пробку заполнил запасные водяные баки, подкачал воздух в нескольких скатах; компрессор работал не меньше десяти минут - опять же прямой убыток.
- Мерзость, - энергично сказал герр оберст. - Чернозадые должны жить в резервациях! Немедленно свяжись с ближайшим постом жандармерии, скажи, что у сукиного сына не работает верхний сигнал правого поворота, пусть ему воткнут хороший штраф…
Несколько минут он сидел молча, барабаня пальцами по столу нечто вроде Баденвейлеровского марша и уныло глядя в окно, из которого открывался тот же осточертевший вид: заправочные колонки - желтая "Шелл", зеленая "Тексако", голубая "ИПФ", пустынное шоссе, гнусная тропическая зелень. По шоссе на ржавом велосипеде с вихляющимся передним колесом медленно ехала толстая индианка с сигарой во рту и огромным тюком поклажи на голове. Герр оберст зажмурился от глубочайшего отвращения.
- Непонятно, - сказал он Карльхену. - Какого черта притащилась сюда эта так называемая "экспедиция"? И, главное, что делает немка в столь омерзительной компании? Ты уверен, что это действительно немка?
- Разумеется, герр оберст, я ведь с ней разговаривал.
- И что выяснил?
- Они тут что-то изучают. Народные обычаи, что ли, я не очень хорошо понял. А девушка - настоящая немка, герр оберст.
Плохо скрытое воодушевление, прозвучавшее в последней фразе Карльхена, заставило Кнобльмайера поинтересоваться:
- Хороша собой?
- По-моему, да, герр оберст. Впрочем, после местных любая европейская женщина кажется нам красавицей, - рассудительно добавил молодой немец.
- Ты прав! И заметь странную вещь: немка, которая родилась здесь, не идет ни в какое сравнение с уроженкой фатерланда. Во время войны я не понимал этого деления - "народные немцы", "имперские немцы", - какая разница, если те и другие принадлежат к одной расе? Разумеется, я имел в виду чистое потомство, не тех, кто смешал свою кровь с туземцами. Теперь вижу - ошибался. Возьми здешних немок, хотя бы в Колонии Гарай, - все они неполноценные, даже самые молоденькие. А ведь от хороших родителей! Помню, у нас дома девушка в шестнадцать-семнадцать лет - кровь с молоком, кругленькая вся, здоровая - не ущипнешь… А эти какие-то худосочные. Климат, надо полагать, или здешние продукты. Так эта, говоришь, хороша? Да, давно я не видел настоящей германской девушки - с хорошим цветом лица, с косами…
- У этой, герр оберст, кос тоже нету. Прическа у нее короткая совсем, и еще очки.
Кнобльмайер разочарованно фыркнул:
- Ну какая же это немка - без кос! Проклятые янки со своими модами Добрались, видно, и до нашей молодежи, Граубе в прошлом году летал в Федеративную Республику - не узнать, говорит, старой доброй Германии, всюду кока-кола, гангстерские фильмы, молодежь одета, как цирковые обезьяны… Проклятое время! Ничего, человечество еще поймет, что оно потеряло, позволив жидам и большевикам раздавить нас, последний оплот европейской культуры… Карльхен, внимание, новый "бьюик", этот будет заправляться суперэкстрой…
Низкая открытая машина величественно развернулась и замерла у колонки, качнувшись на рессорах. Карльхен кинулся к двери, надевая полосатое кепи с эмблемой "Эссо".
- Прослушай мотор! - крикнул ему вслед Кнобльмайер. - Скажи, свечи ни к черту, нужно сменить как минимум половину!
Карльхен вставил конец шланга в горловину бака и, пока урчащая помпа перекачивала высокооктановый бензин в ненасытную утробу трехсотсильного конвертибля, успел протереть замшей ветровое стекло и проверить давление во всех шинах, включая и запасную. Хозяин "бьюика" свечи менять не захотел, сказав, что нет времени, но согласился взять про запас и купил всю коробку - комплект восемь штук, самой дорогой марки "Чемпион".
- Вот это клиент! - удовлетворенно сказал герр оберст, убирая выручку в кассу. - Надо полагать, из Азунциона. Машина стоит не меньше четырехсот тысяч.
- Если не больше, по новому курсу. Доллар дошел уже до семидесяти гуарани . А девочка с ним была ничего, правда, герр оберст? Ничего, хотя и метиска.
- От метисок меня уже с души воротит. Видеть не могу. Мерзость! Нужно будет, чтобы ты познакомил меня с этой немкой из экспедиции. Она молодая?
- Лет двадцать, я думаю…
- Да, мне уже не по зубам. Впрочем, не имел в виду ничего серьезного - просто поболтать с соотечественницей. Давно она из Германии?
- Сразу после войны. Жила где-то не то в Голландии, не то в Бельгии, я не разобрал. Герр оберст, я, пожалуй, прокачаю тормоза в вашей машине - педаль начинает пружинить, мне это не нравится.
- Согласен, можешь выполнять!
Карл вышел и начал звать запропастившегося куда-то мальчишку-помощника. Герр Кнобльмайер, поигрывая сцепленными за спиной пальцами и выставив круглый живот, прошелся по комнатке, постоял перед рекламными плакатами, вдумчиво сравнивая двух голых красоток, блондинку и брюнетку, потом строго оглядел полку с расставленными Карльхеном банками. Вид строя ему чрезвычайно не понравился. Из парня никогда не будет толку - не умеет сделать даже такой простой вещи. Ведь сколько раз объяснял: банки должны стоять совершенно ровной шеренгой - ganz genau! - и каждая повернута лицевой стороной вперед, дабы фирменная марка была видна точно на середине каждого цилиндра, подобно кокарде на лбу солдата. А это что такое? Невиданное свинство, просто невиданное!
Пыхтя от возмущения, герр оберст принялся поворачивать двигать банки, время от времени проверяя результат своих трудов при помощи деревянной рейки. Наконец банки выстроились как надо - положенная вплотную рейка прикасалась к каждой и была строго параллельна краю полки. И фирменные знаки с надписями тоже выровнялись в безукоризненную шеренгу: "ШЕЛЛ Мотор-Ойл", "ШЕЛЛ Мотор-Ойл", "ШЕЛЛ Мотор-Ойл"! ШЕЛЛ! Мотор-Ойл! Первый! Второй! Первый! Второй! Первый! Второй!
Выставив обтянутый комбинезоном зад, полковник Кнобльмайер приложился щекой к полке и зажмурил левый глаз. Да, теперь строй был безупречен. Довольный собой, полковник еще раз строго оглядел банки и упругим строевым шагом, наигрывая губами Баденвейлер-марш, отправился распекать Карльхена.
- "… Парагвай, таким образом, это единственная в Латинской Америке страна, где население говорит на двух языках. Хотя официальным является испанский, не менее восьмидесяти процентов парагвайцев пользуются в повседневной жизни мелодичным языком своих предков… "
- Своих кого? - переспросила Астрид, не поднимая головы от машинки.
- Предков, - повторил Филипп. - Не потомков же!
Астрид допечатала слово и, повернувшись к Филиппу, пальцем поправила съехавшие на нос очки.
- Откуда вы взяли этот процент - восемьдесят?
- Неважно откуда. Дальше! Абзац. "Гуарани - язык со странной и трагической судьбой. Обязанный своим происхождением древнему праязыку тупи - этому санскриту Южной Америки… "
Астрид, продолжая печатать, хихикнула и покрутила головой.
- Что вам еще не нравится? - вздохнул Филипп.
- Мэтр, я подавлена вашей эрудицией… И подумать, что все это надергано из путеводителей… "санскриту Южной Америки"… дальше?
- Вы меня сбиваете с мысли, - сердито сказал Филипп. Он диктовал, расхаживая по комнате из угла в угол и то и дело поглядывая на дорожную маленькую "оливетти", которую Астрид по своему дурацкому обыкновению держала на коленях. Печатала она быстро, машинка стрекотала и раскачивалась, в конце каждой строчки выдвинувшаяся до отказа каретка перевешивала и кренила ее так, что Астрид всякий раз приходилось спасать равновесие, чуть приподнимая левое колено перед тем, как потянуть пальцем за рычажок интервала.
- Послушайте, - сказал вдруг Филипп, - неужели нельзя держать машинку на столе, как делают нормальные люди?
Астрид отрицательно мотнула головой.
- Так удобнее, - сказала она. - На столе слишком высоко. "С середины тридцатых годов"… дальше?
- "… Пьесы на гуарани прочно завоевывают себе место в репертуаре парагвайских театров. Наиболее интересным автором является, пожалуй, Хулио Корреа, глубокий знаток народного быта, как немногие понимающий душу простого парагвайца. Пьесы Корреа "Иби-Яра" ("Кровопийца) и "Карай Эулохио" ("Господин Эулохио) до сих пор исполняются бродячими труппами в самых глухих углах страны… "
- Погодите, - сказала Астрид. - Я тут, кажется, что-то напутала…
Пока она перечитывала лист, придерживая его за верхний край, Филипп задумчиво смотрел на ее колени. Конечно, вот что все время отвлекало его, а вовсе не машинка. Круглые и загорелые колени мадемуазель ван Стеенховен были первым интересным открытием, которое экспедиция сделала в этой стране.
Филипп, например, раньше и не подозревал об их существовании, постоянно видя Астрид в одних и тех же вытертых до голубизны джинсах. Ее костюм никого не удивлял ни в Монтевидео, ни на аргентинском экскурсионном пароходике, где многие туристки тоже были в брюках. Но уже на пристани в Асунсьоне стало ясно, что переводчице придется срочно менять свой гардероб - на нее так глазели, что Филипп не знал куда деваться. Сама-то она, конечно, и ухом не повела - ну, смотрят и пускай смотрят. Может, аборигены просто в восторге?
В гостинице разразился скандал. Портье сделал ей замечание, Астрид стала кричать, что не намерена жертвовать своими привычками в угоду провинциальному ханжеству, что весь цивилизованный мир давно носит джинсы и что у нее, наконец, просто нет ничего другого - в бикини, что ли, разгуливать!
Решили поймать ее на слове. Дино, всегда хвалившийся безошибочным глазомером, побывал в магазине готового платья, и наутро, когда ничего не подозревавшая Астрид прошествовала по коридору в купальном халате, из ее номера были изъяты джинсы и заменены обновками. К сожалению, хваленый глазомер Дино оказался не таким уж точным. Когда Астрид вышла наконец к завтраку, члены экспедиции молча переглянулись. "Ты просто идиот, - сказал потом Филипп итальянцу, - где ты это покупал, в магазине "Все для малюток", что ли? " - "Э, какая разница, - отмахнулся тот, - зато ты видишь теперь, какие у нее ноги? Кто мог подумать, мамма миа… "
- Да, - вздохнула Астрид, - тут и в самом деле пропущена часть фразы… Ну-ка, Филипп, попытайтесь вспомнить - насчет Роа Бастоса, я вам прочту начало… Филипп, вы слышите?
- Что? Да-да, я слушаю, читайте…
Они проработали еще с полчаса, пока наконец не дотянули очерк до нужного объема. "В нашем следующем "Письме из сельвы", - отстрекотала Астрид с пулеметной скоростью, - мы расскажем вам, дорогие читатели… "
- Так о чем же мы будем рассказывать в следующем письме вашим легковерным тартаренам, мсье Маду? - спросила она. - Давайте про гигантских тарантулов! Вчера один сидел у меня на оконной сетке. Я прямо, как увидела…
- Мы все-таки этнографы, а не энтомологи. Напишите… м-м-м, ну хотя бы… о ритуальных танцах племени тупиру.
- А оно действительно существует? Потому что если вы имеете в виду тапиров, то это не совсем то, - ехидно сказала Астрид.
- Идите к черту, - огрызнулся Филипп, но все же задумался. - Нет, мне где-то попадалось это название… именно "тупиру", не мог же я спутать? Но проверить не мешает, вы правы. Поезжайте-ка на следующей неделе в Асунсьон и побывайте в двух музеях: "Историко Насьональ", это в парке Кабальеро, и еще в "Сьенсиас Натуралес" - в Ботаническом саду. Возьмите с собой блокнот и подробно запишите все, что сможете узнать о местных племенах.
- Чтоб мне лопнуть, - сказала Астрид. - Ничего себе задание! А может, нам съездить вместе? Мсье Маду, дама вас приглашает…
- Нет, вы поедете сами, - непреклонно сказал Филипп.
Надувшись, Астрид достучала одним пальцем заманчивое обещание рассказать о танцах тупиру, потом отпечатала подпись: "Ф. Маду, ваш специальный корреспондент в Южной Америке". Выдернув лист, она бросила его на стол, к уже отпечатанным, и сунула машинку в футляр.
- Ну что ж, - сказал Филипп, пробегая глазами последнюю страницу очерка. - По-моему, на этот раз получилось вполне убедительно… Я сейчас посмотрю, готовы ли у Дино отпечатки, и вы тогда собирайтесь-ка сейчас на почту, хорошо?