- Почему же, есть и другие.
- Не сомневаюсь.
Они уселись за овальный столик, вспыхнули прожектора; Фуртадо с видом человека непредубежденного сказал несколько вступительных слов. Ему, мол, трудно судить, что привело Сальвадор на грань гражданской войны: то ли внутренние противоречия, то ли влияния мирового коммунизма...
- То ли Вашингтон с его Белым домом, государственным департаментом и зловещим Пентагоном,- продолжила эту мысль Глэдис.
- От своего могучего американского соседа сальвадорцы получают прежде всего экономическую помощь,- перебил ее Фуртадо.
- Помощь наполовину состоит сейчас из поставок оружия для хунты,- сказала она.- Как вам известно, Рональд Рейган намерен поддерживать только те страны "третьего мира", которые следуют за ним. Даже если это фашистские диктатуры. Деньги даются тем, кто держит свои народы в нищете и страхе!
- Но есть еще "русская угроза",- как бы побуждая Глэдис одуматься, проговорил Фуртадо.- С ней необходимо считаться!
- Бросьте! Страны "третьего мира" - это вам не пешки на шахматной доске международной политики!
Бим пока был в тени. Он внимательно прислушивался к разговору, делал какие-то заметки, склонив набок припудренное лицо. Соединенные Штаты, высказался он наконец с видом человека терпимого, стремятся к компромиссу и приветствуют социальные реформы... Голос у него был высокий, но он старался говорить проникновенно, изборожденное морщинами лицо постоянно меняло выражение: он то склонял голову набок, то словно шел вперед лбом, то выпячивал подбородок, как бы подчеркивая значимость сказанного.
Гукдлах ухмыльнулся: Бим работает головой по-боксерски. Этот парень явно лицедействует: ему, в сущности, совершенно безразлично, о чем говорить, он забыл, когда во что-то верил. "Свободный мир", "новые границы" Кеннеди, "великое общество" Джонсона, "борьба за права человека" Картера - для него все едино, одна ложь не лучше и не хуже другой. Делать деньги, вкусно есть и сладко пить в старушке Европе, писать понемногу и искать приключений с женщинами - вот и все, ради чего он живет. Но ремесло свое он знает неплохо и, прикрытый Фуртадо, фехтует здесь куда увереннее, чем недавно в Мехико. И ему удалось здорово загнать Глэдис в угол: она разнервничалась, у виска появились капельки пота.
- Вам сейчас не позавидуешь, - уверял Глэдис Бим.- Вы рассчитываете на понимание и поддержку со стороны португальской буржуазии, а она сегодня озабочена событиями в собственной стране. Всевозможные политические бури и штормы здесь только-только ушли в прошлое. Я верю в искренность лично ваших намерений, мадам Ортега. Но ваш "фронт" умело распределяет роли. Еще в июне и в июле ведущие коммунисты вашей страны объездили страны Восточного блока, от Праги до Ханоя, чтобы получить материальную помощь и оружие, и повсюду им было что-нибудь обещано. Почему? Да это проще простого! Как только наступает относительная стабилизация, позиции коммунизма ослабляются, стоит же разразиться вооруженному конфликту, как шансы его сразу резко повышаются. Действия радикалов на руку только коммунистам.
- Вы несете вздор, в который сами не верите! - вмешался Гундлах.- Но будь оно даже так, то кто все-таки виноват, что дело зашло столь далеко? Не ваша ли собственная администрация? Это она вооружила хунту и подстегивала ее, чтобы та перешла к военным действиям,
- С какой стати вы это утверждаете?
- Отвечу. Я живой свидетель того, что произошло перед собором в Сан-Сальвадоре.
- Мое правительство осуждает подобные действия...
- Грош цена такому осуждению, мистер Бим! Вашингтон снова вступил на путь эскалации, военных осложнений. Пожалуйста, не перебивайте меня! В лагерях в зоне Панамского канала создаются склады оружия для обеспечения воздушного моста из США. Установлена связь с вооруженными силами правоэкстремистскими вооруженными группами в Гватемале и Гондурасе... Одну минуту! Диктатуры таких стран, как Аргентина, Уругвай и Чили, тоже снабжают хунту оружием и занимаются специальной подготовкой диверсантов и наемников. Со времени десанта в Санта-Доминго ваша страна никогда еще не вкладывала столько средств, чтобы подавить национально освободительное движение в одной из стран Латинской Америки. Лишь за этот год - почти сто миллионов долларов!..
Нет, не зря Гундлах внимательно изучал сальвадорские материалы. Он чувствовал себя спокойно и уверенно. Бим пригнулся, улыбка с лица исчезла, голос стал пронзительным. Гундлах не дослушивал его аргументов до конца, а сразу наносил ответный удар.
Он этих аргументов даже не опровергал, приводил против каждого три своих, бил со всего размаха. Он им даст жару! Ему известно куда больше фактов, чем написано в бумажонке, которая дрожит в руке Бима, и он их все выложит! Переведя дух, Гундлах сделал паузу на несколько секунд, и тут же включилась Глэдис:
- И вы еще говорите о компромиссах! Аграрная реформа преследовала одну-единственную цель: сжать страну в железных тисках, загнать крестьян в казармы. Да, им пообещали создать кооперативы, военщина провела даже выборы председателей этих крестьянских объединений -чтобы на следующий день их расстрелять! Как некогда во Вьетнаме, крестьян сгоняют в "военные поселения". А тех, кто не хочет, косят пулеметными очередями с вертолетов!..
Все, враг повержен. Перепуганный Фуртадо сказал несколько слов в заключение, но выручить своего подопечного был не в состоянии. Сняв грим, еще потные, вышли из студии под дождь, которого почти не замечали. Гундлах остановил такси:
- Кажется, мы послали американца в нокдаун, а? - Он подумал и добавил: - Хорошо, что не в нокаут, а то передачу не пропустят в эфир.
- А я вчера подумала, что у тебя это не всерьез.,.
У него мурашки по коже побежали. Она назвала его на "ты". Это у нее вырвалось, но мысленно она давно с ним на "ты"... Шипя шинами, такси катило по мокрым оживленным улицам, он пододвинулся поближе к ней, и Глэдис, будто только этого и ждала, положила голову ему на плечо, умиротворенная и расслабленная. У него закружилась голова, но вслух он сказал лишь:
- В Париже климат будет для нас еще благоприятнее. Сама жена шефа оппозиции на нашей стороне и возглавляет комитет солидарности. Вот где мы зазвоним во все колокола!
- Сначала в Цюрих, откроем там счет в банке.
- Как скажешь. Босс у нас ты.
Глэдис невесело рассмеялась.
- К чему эта иерархия? Руководит тот, кто способен убеждать и одновременно к мнению других прислушиваться. Понимаешь, необходимо и то и другое - и дисциплина, и способность мыслить и действовать самостоятельно.
Гундлаху вспомнилось, что когда-то давно, лет двенадцать назад, он уже слышал такие слова.
Глава 16
Глэдис повеселела - и Гундлах приободрился. За Пиренеями облачный покров растаял; они оставили внизу позади Тулузу и Центральный массив, мрачный, пепельно-серый. За Женевским озером - Альпы. Складчатые, заснеженные, ничего не разглядишь, но для Глэдис все внове, все ее восхищает. Как славно путешествовать вместе с ней, когда окрыляют надежды! Трехтурбинный "Боинг-727" португальской ТАГ приземлился минута в минуту в аэропорту Клотен, если верить рекламе, это географический центр Европы. Гундлаху приходилось здесь бывать неоднократно, он чувствовал себя как дома. За пять франков, раз в семь дешевле, чем им обошлось бы такси, автобус доставил их к городскому агентству авиакомпании "Свиссэр".
Улицы Цюриха сверкают в предновогоднем наряде. Они на Банхорс-штрассе, уже подготовившейся к рождественским праздникам. За обнаженными деревьями - стекло и блеск, улица словно приглашала их сделать две тысячи шагов во всю ее длину, чтобы убедиться в трудолюбии и зажиточности швейцарцев. Магазины, лавки парфюмеров, отделанные полированным мрамором, входы в банки, знаменитый "Гранд-отель" Дольдера, кафе Шпрюнгли и Кранцлера, в витринах магазинчиков южные плоды, изделия из кожи, деликатесы, бриллиантовые колье. Почти никаких следов ноябрьских беспорядков, когда молодежь обливала нечистотами фасады домов, била стекла и вываливала на проезжую часть урны с мусором...
Все началось как будто удачно. Профессор Драйшиллинг, правовед, возглавлявший трибунал в Мехико, созванивался с разными нужными людьми.
Наметилось крупное мероприятие: встреча в актовом зале федерального Технического института, традиционного организатора дискуссий.
До здания института они доехали из центра на трамвае. Вагоны здесь непривычно светлые, бело-голубые. Гундлах вооружился, что называется, до зубов - в портфеле у него лежала пачка открыток с десятками пометок для памяти на каждой из них. Перед критически настроенными слушателями следует выступать сдержанно, корректно и доказательно - горячиться, как в Лиссабоне, здесь не годится. Западноевропейские страны в вопросе о Сальвадоре неохотно следовали призывному звуку трубы из Вашингтона, а если и подчинялись ей, то лишь под давлением. Все понимали, что кровожадные государственные структуры за океаном обречены. Нет, это не человеколюбие проснулось вдруг в западных политиках - простой расчет. НАТО и Северная Европа имели свои интересы в южном полушарии и не хотели, чтобы им был нанесен ущерб - речь идет о миллиардных доходах! Министр иностранных дел Бонна любил подчеркивать: "Наша линия в странах Центральной Америки не может заключаться в поддержке изживших себя систем".
Трамвай свернул за угол и остановился перед громадиной из стекла и бетона - зданием банка. Здесь с понедельника по пятницу с четверти восьмого утра до половины пятого дня можно открыть счет с кодовым номером, если вы согласны для первого случая предъявить свои документы и положить на счет не менее 40 000 франков...
Они выходят из трамвая, и тут Гундлах снова чувствует страшную боль в спине.
Как в Гаване, только еще более резкую, словно кто-то воткнул ему под левую лопатку нож. Он хватается за Глэдис, та поддерживает его. Через несколько секунд чувство нестерпимой боли и страха отступает, остается лишь противная дрожь. Он идет ко входу в институт, с трудом переставляя ноги. Глэдис предлагает вернуться в гостиницу, профессор Драйшиллинг довезет их на своей машине. Гундлах не соглашается. Ничего, как-нибудь обойдется, кто же будет переводить?.. Нельзя все сваливать на Драйшиллинга, тот и без того много для них сделал.
Актовый зал в институте - амфитеатр. Публики достаточно, больше половины зала; внизу стоит длинный стол, четверо или пятеро в президиуме - перед микрофонами, телевидение отсутствует, это хорошо, не то его мог бы узнать на экране кто-нибудь из здешних знакомых. Рукопожатия. Профессор представляет Глэдис и его. Гундлаху трудно определить, кто сидит в зале - студенты тут в основном или преподаватели, аудитория расплывается у него перед глазами. Входят двое опоздавших, и один из них, рыжеволосый, напоминает внешне мистера Бима из Мехико и Лиссабона. Гундлах глазам своим не верит, но нет, все верно, это мистер Бим собственной персоной, вежливо наклоняет голову, здороваясь.
Дискуссию открывает профессор Драйшиллинг. Сосед говорит Гундлаху, что приехали люди с радио, будут записывать выступления на пленку. Переводит все-таки Драйшиллинг, но перевод его слишком медлителен и неточен, не передает звучащей в словах Глэдис страсти и энергии. От частого повторения слова потеряли свой горький привкус, остроту. Скосил глаза на Бима; тот делает вид, будто вовсе не обращает на него внимания. Склонив голову набок, внимательно прислушивается, записывает что-то.
Но вот Бим наконец-то ввязывается в дискуссию и, увы, делает это очень профессионально. Его доводы гораздо продуманнее, чем тогда в Лиссабоне. И хитрее. Вот, например, Билл пытается оправдать нарушение прав человека в Сальвадоре, с невинным видом называя пытки "продолжением иберийских традиций".
Нет, каков подлец! Перед глазами Гундлаха плывут круги, ему словно длинную иглу под лопатку воткнули. Но он все же говорит:
- Вы называете "иберийской традицией" то, к чему, по свидетельству сенатской комиссии США, американская армия тысячи раз прибегала во Вьетнаме? Нам эта ваша формулировка представляется оскорбительной.
Бим пространно поясняет свою мысль. И опять-таки аргументированно. Все чаще приходится отбиваться ему, Гундлаху. Он отодвинул в сторону пачку открыток с выписками и резко возражает Биму. Но сразу опровергнуть его не удается. Бима усердно поддерживает пришедший вместе с ним напарник. Он начинает говорить о скрытой подрывной деятельности Москвы, об Эфиопии, Анголе, Афганистане, обвиняет Кубу в "прямом вмешательстве во внутренние дела Никарагуа и Сальвадора". Куба-де поставляет в эти страны оружие.
- Если Кастро опять попытается выступить в роли проводника идей Москвы, моей стране придется реагировать на это.
- И что же вы намерены предпринять? Блокировать Кубу? Или высадить там сразу десант?
- Ни один разумный человек о подобных мерах не помышляет.
- Это верно в том смысле, что те, кто об этом помышляет, неразумны. И в Сальвадоре у вас не разум взял верх, раз вы вооружаете хунту.
- Нам брошен вызов, мы пытаемся остановить коммунистическую экспансию.
А вот это звучит уже неубедительно. Тезис набил оскомину. Публика протестует, но силы вдруг оставляют Гундлаха. Его знобит, руки будто окоченели, он ощущает это с такой же остротой, как боль в затылке. Сражаться приходится в одиночку. Глэдис трудно уследить за ходом спора - Драйшиллинг переводит ей с пятого на десятое. Не успевает без привычки... Подобно всем опытным полемистам, Гундлах умело уклоняется от главной темы, когда видит, что противник раскрылся и можно нанести удар в незащищенное место. Он сам не может вспомнить потом, по какому поводу он вдруг обрушился на политическую линию Соединенных Штатов в целом, называл ее безрассудной и взрывоопасной.
- Вы стремитесь добиться, чтобы русские убрали свои ракеты, которые могут достичь только Европы, и вовсе не собираетесь демонтировать собственные, установленные там. Это и слепому видно,- говорит он, утирая залитое потом лицо.
- Мы говорим об оружии для Сальвадора! - кричит Бим.
- А я хочу перейти от разговора об оружии для маленьких стран к оружию больших! В арсеналах находятся ныне тысячи единиц тактического и стратегического ядерного оружия с невообразимой для сознания нормального человека разрушительной силой в миллион бомб, сброшенных на Хиросиму.
Никто и ничто не в силах удержаь его, он отбрасывает в сторону возражения, даже самые острые, он вбивает их обратно в глотку им обоим.
- Ваша ракета,- восклицает он, словно речь идет о личной собственности Бима,- это оружие нового типа, сверхоружие, как вы сами пишете в вашем журнале. Вы пишете еще, что это оружие не оставит противнику никаких шансов на ответный удар. "Победа возможна", утверждаете вы.
- Не мы, а журнал "Форейн полиси".
- Влиятельнейшие люди вашей страны всерьез полагают, что атомную войну можно выиграть. И следующий ваш шаг запрограммирован заранее: превратить страны Западной Европы в полигон и стартовую площадку для своих ракет!
Ответа он не разобрал, голова раскалывается от боли. Игла под лопаткой продолжает ввинчиваться. Гундлах заканчивает:
- Кто считает атомную войну допустимой, тот безумен, общественно опасен, и место ему - в больнице для умалишенных, господа! Лишь когда мы все поймем, что гонка вооружений представляет собой риск в тысячу раз больший, нежели разоружение, у нас появится надежда. Ваш журнал понесет убытки, если боссы военной промышленности перестанут щедро оплачивать рекламные развороты, мистер Бим? Мы понимаем ваше волнение. Но миллион марок, девятьсот миллиардов швейцарских франков, ежегодных затрат на вооружение во всем мире, где целые страны испытывают самый настоящий голод, перед лицом энергетического кризиса, грозных экономических и экологических проблем, перед лицом общечеловеческих проблем - это волнует нас больше. Это самая мрачная трагедия, полнейший абсурд нашего века!
Публика поддерживает его, она даже неистовствует, кто-то подбегает к столу президиума, хватает микрофон:
- Способен ли кто-нибудь из нас представить, что опасность может еще возрасти? И тем не менее это так! На вооружение тратят в двадцать два раза больше, чем "третий мир" получает в виде экономической помощи!
Бил стучит кулаком по столу:
- Это некорректно! Вы не имеете права обвинять за это нас!
- Когда речь идет о вопросах жизни или смерти,- наносит очередной удар Гундлах,- требовать корректности по отношению лично к себе просто неуместно!
В зале поднимается шум. Гундлах теряет почти всякую способность воспринимать что-либо еще. Он чувствует себя на редкость скверно. Заключительная речь Драйшиллинга тоже еле доходит до него. Голос профессора доносится как бы издалека, Гундлах улавливает только главное:
- Проявим же нашу солидарность с народом Сальвадора, который борется во имя своего будущего! - призывает присутствующих профессор Драйшиллинг.- Только так мы подтвердим свою добрую волю!
Бим и его напарник покинули зал. Все, конец. Гундлах, весь дрожа, глубоко вдыхает воздух - он выстоял! С этими двумя он справился. Его обступают фотокорреспонденты, значит, эхо в прессе завтра будет!
К нему подходит Драйшиллинг.
- Вы задели за живое всех! Никто ничего подобного не ожидал. Подумать только!.. Энергии у вас на целую атомную электростанцию хватит!
- Да, но временами реактор выходит из-под контроля. Мне искренне жаль, профессор!
Глэдис пристально смотрит на Гундлаха и тихо говорит:
- Спасибо.
Глава 17
Профессор подвозит Глэдис и Гундлаха к отелю, где на прощанье пожимает им руки. Гундлах чувствует себя опустошенным, он идет рядом с Глэдис, не в состоянии ни о чем думать, отвечает ей односложно. Все кажется ему каким-то нереальным. Вместе с ключом портье протягивает ему большой конверт с журналом, скорее всего рекламным. Ему сейчас не до чтения. Заказывает в номер виски со льдом - самое время взбодриться.
- И два стакана,- произносит по-французски Глэдис.
Ага, она встревожилась, думает, что ему совсем худо.
Приходит официант, приносит треугольную бутылку шотландского виски "Грэнт Ройял". Когда наливаешь его в стакан, он обволакивает кубики льда как янтарь. Глэдис поднимает тост за его победу. Но никакого торжества он не испытывает. Лишь страшную усталость. Она храбрится, пьет с ним наравне. Почему? Непонятно... Он не в состоянии больше ни о чем думать, чувствует себя вконец разбитым.
Глэдис подливает содовой в свой стакан. На губах ее неожиданно появляется улыбка - невольная, неосознанная. Но его начинает клонить в сон, разговор иссякает. Глэдис поднимается, желает ему спокойной ночи.
Гундлах берет в руки конверт. Фамилии отправителя на нем нет. Вынимает журнал, это "Интернационале верревю", орган экспортеров оружия; закладка на развороте с рекламой. Странно. Некая английская фирма, именующая себя "Коммерс интернейшнл", предлагает самое разнообразное оружие и военное снаряжение. Противопехотные мины, ракетные установки, 106-миллиметровые безоткатные орудия, сдвоенные зенитные установки, танки, снаряды и патроны любого типа и в любом количестве. Все это можно свободно заказать в Брюсселе на бульваре д'Ар... Ерунда какая-то. Зачем ему все это? И тут он обнаруживает маленькую записку, приклеенную в нижнем углу правой страницы. "Для вашего сведения! Не забывайте о строгом паспортном контроле в Западной Германии".