Шеннон все понимал. В гостинице Лангаротти мог остановиться под чужим именем, но, договариваясь об экспорте груза на транспортном судне, ему придется предъявить удостоверение личности. Более того, вот уже около года как марсельская полиция усилила наблюдение за портом и привлекла к этому нового начальника таможни, про которого шла дурная слава настоящего зверя. Это было сделано с целью прижать контрабанду героина, который через Марсель шел по французской цепочке в Нью-Йорк. Но досмотр корабля на предмет наркотиков запросто мог привести к неприятностям с оружием. Обиднее всего попасться по такой нелепой случайности.
– Совершенно правильно, ты лучше знаешь местную обстановку, – сказал Шеннон. – Телеграфируй мне имя и адрес агента, как только выяснишь. Еще одно. Я сегодня вечером отослал письмо скоростной почтой. На твое имя, по адресу главпочтамта Марселя. Когда прочтешь, поймешь, что мне надо. Как только получишь письмо, а это должно быть в пятницу утром, телеграфируй мне имя этого человека.
– О'кей, – сказал Лангаротти. – Все?
– Пока да. Перешли мне каталоги товаров, как только получишь, со своими замечаниями и ценами. Нам нельзя выходить из бюджета.
– Хорошо. Пока, – отозвался Лангаротти, и Шеннон повесил трубку.
Он в одиночестве поужинал в "Буа де Сен Жан" и рано улегся спать.
Эндин пришел в одиннадцать на следующее утро и целый час изучал отчет и счета, постоянно теребя Шеннона.
– Все нормально, – произнес он наконец. – Ну, как идут наши дела?
– Неплохо, – сказал Шеннон. – Пока еще только начало, конечно. Я работаю всего десять дней, но многое уже сделано. Хочу к двадцатому дню сделать все заказы, чтобы на их выполнение осталось сорок дней. После этого двадцать дней кладем на то, чтобы собрать все компоненты по частям и тайком доставить их в целости и сохранности на борт корабля. Отплытие произойдет на восьмидесятый день, если не выбьемся из графика. Кстати, скоро мне потребуются еще деньги.
– У вас три с половиной тысячи в Лондоне и семь тысяч в Бельгии, – возразил Эндин.
– Да, я знаю. Но скоро предстоят большие выплаты.
Он пояснил, что ему надо заплатить "Йоханну", гамбургскому спекулянту оружием, целых 26 000 долларов в ближайшие двенадцать дней, чтобы у него было сорок дней на оформление необходимых бумаг в Мадриде и подготовку груза к отправке, кроме того, этому же "Йоханну" надо уплатить 4800 долларов за вспомогательное оборудование, которое потребуется при атаке. Когда в Париже будет готов сертификат получателя, он отошлет его "Алану" вместе с чеком на 7200 долларов, что составит пятьдесят процентов от стоимости югославского оружия.
– Цифры растут, – сказал он. – Самые большие деньги пойдут за оружие и корабль. Это составит более половины полного бюджета.
– Хорошо, – сказал Эндин. – Я проконсультируюсь и подготовлю перевод на ваш бельгийский счет очередных 20 000 фунтов. После этого сам перевод можно будет осуществить по моему телефонному звонку в Швейцарию. На это потребуется каких-нибудь несколько часов, когда у вас возникнет необходимость.
Он поднялся.
– Что-нибудь еще?
– Нет, – сказал Шеннон. – На уикэнд мне придется уехать в очередное путешествие. Меня не будет почти всю следующую неделю. Нужно проверить, как идут дела с поиском корабля, выяснить, как обстоит дело с покупкой шлюпок и моторов к ним в Марселе, ну, и, наконец, автоматов в Бельгии.
– Телеграфируйте мне по старому адресу, когда уедете и когда вернетесь, – сказал Эндин.
Гостиная громадной квартиры над Коттесмор Гарденс, неподалеку от Кенсингтон Хай Стрит, была невероятно мрачной.
Тяжелые шторы на окнах не пропускали лучи весеннего солнца.
Сквозь небольшую щель в несколько дюймов между ними дневной свет с трудом просачивался через плотные тюлевые занавески, освещая четыре торжественно расставленных массивных стула поздней викторианской эпохи и множество разбросанных тут и там маленьких столиков, на которых покоился разнообразный старый хлам. Тут были медные пуговицы со старой военной формы, медали, завоеванные в неправедных боях с давно уничтоженными языческими племенами. Стеклянные пресс-папье соседствовали с дрезденскими фарфоровыми статуэтками, камеями, некогда украшавшими гордых шотландских красавиц, и веерами, которыми обмахивались на балах после танцев, которые теперь уже давно никто не танцует.
На стенах, обитых выцветшей парчой, висели портреты предков: Монтроузов и Монтиглов, Фаркхаров и Фрейзеров, Мюрреев и Минтоузов. Неужели все они могли быть предками одной и той же старой женщины? Хотя, у шотландцев все возможно.
На самой большой картине в золоченой раме над камином, который наверняка никогда не зажигали, был изображен мужчина в полный рост в шотландской юбке. Этот портрет был явно моложе своих потемневших древних соседей, но, тем не менее, и он уже несколько выцвел от времени. Лицо, обрамленное рыжими мохнатыми бакенбардами, свирепо уставилось в комнату, как будто его владелец только что обнаружил отлынивающего от работы раба на дальнем конце плантации. "Сэр Иэн Макаллистер, рыцарь Британской империи" гласила надпись на табличке под портретом.
Мартин Торп снова перевел глаза на леди Макаллистер, скрючившуюся в кресле и беспрестанно теребящую висящий на груди слуховой аппарат. Он пытался разобрать сквозь невнятное бормотанье, пришептывание, внезапные отступления и невероятный шотландский акцент, что она говорит.
– Люди и раньше уже приходили, мистер Мартин, – говорила она, упорно продолжая называть его "мистером Мартином", хотя он дважды представился. – Но я не пойму, зачем мне продавать? Это ведь была компания моего мужа, понимаете. На его земле они зарабатывали деньги. Он свой труд положил на это. А теперь приходят люди и говорят, что хотят забрать компанию и все переиначить… строить дома и чем-то другим заниматься. Я этого не понимаю, совсем не понимаю, и продавать не собираюсь…
– Но, леди Макаллистер…
Она продолжала так, как будто не слышала его. Так и было на самом деле, ибо ее слуховой аппарат, как всегда, забарахлил, не приспособленный к тому, чтобы его постоянно дергали из стороны в сторону. Торп начинал понимать, почему остальные просители предпочли подыскать буферные компании в другом месте.
– Видите ли, мой дорогой муж, да хранит Господь его душу, не смог оставить мне большое состояние, мистер Мартин. Когда эти ужасные китайцы его убили, я гостила в Шотландии и так и не вернулась оттуда на Борнео. Мне посоветовали не делать этого. Но, как мне сказали, поместье принадлежало компании, а муж оставил мне большую часть акций. Это и было его наследство. Не могу же я продавать то, что получила в наследство от него…
Торп чуть не сказал, что компания ни черта не стоит, но вовремя сообразил, что этого делать не следует.
– Леди Макаллистер… – снова начал он.
– Говорите прямо в слуховой аппарат. Она глухая, как тетерка, – сказала приживалка леди Макаллистер.
Торп с благодарностью кивнул и впервые за это время рассмотрел ее поближе. Лет под семьдесят, с измученным видом человека, когда-то независимого, но вынужденного, в результате несчастного стечения обстоятельств, поступиться гордыней и пойти в кабалу к другим людям, часто сварливым, нудным и утомительным, чьи деньги позволяют им иметь слуг.
Торп поднялся и подошел к дряхлой старухе, полулежащей в кресле. Сказал, склонившись к слуховому аппарату.
– Леди Макаллистер, люди, которых я представляю, не хотят менять работу компании. Наоборот, они собираются вложить большие средства, чтобы сделать ее знаменитой и богатой. Мы хотим снова возродить дело Макаллистера, сделать так, как было при вашем муже…
Впервые с начала беседы, которая продолжалась уже час, в глазах старухи сверкнуло что-то похожее на блеск.
– Как было при моем муже? – повторила она.
– Да, леди Макаллистер, – проорал Торп. Он протянул руку в сторону пялящегося со стены самодура. – Мы хотим воссоздать дело его жизни так, как бы он сам этого желал, и сделать владения Макаллистера настоящим памятником ему и его работе.
Но старуху снова понесло не туда.
– Они так и не поставили ему памятник, – дрожащим голосом залепетала она. – Чего я только не делала, знаете. Властям писала. Сказала, что готова сама заплатить за статую, а они говорят, будто у них места нет. Сами ставят столько памятников, а для моего Иэна места не нашли.
– Они поставят ему памятник, как только его владения и компания снова встанут на ноги, – прокричал Торп в слуховой аппарат. – Им придется это сделать. Богатая компания может настоять на этом. Можно будет основать стипендию или фонд имени сэра Иэна Макаллистера, так что люди будут его помнить…
Он уже пробовал закинуть эту удочку однажды, но она его наверняка не расслышала или просто не поняла, о чем он говорит. На этот раз она услышала.
– На это пойдет много денег, – жалобно затянула старуха. – А я женщина небогатая…
На самом деле она была невероятно богата, но, видимо, не догадывалась об этом.
– Вам не придется платить, леди Макаллистер, – сказал он. – Все оплатит компания. Но для этого компании надо встать на ноги. Значит, будут нужны деньги. Деньги вложат в компанию мои друзья…
– Ничего не знаю, ничего не знаю, – проныла старуха и начала шмыгать носом. Полезла за батистовым носовым платком в рукав платья. – Я в этих делах ничего не понимаю. Вот если бы мой дорогой Иэн был здесь. Или мистер Далглиш. Я всегда спрашиваю у него совета как лучше поступить. Он все бумаги для меня подписывает. Миссис Бартон, я хочу в свою комнату.
– Хорошенького понемножку, – отрезала прислуга-надомница. – Пойдемте, пора отдохнуть. И принять лекарство. – Она помогла старухе подняться и вывела из комнаты в коридор.
Сквозь открытую дверь Торп слышал, как она деловым тоном велела хозяйке ложиться в кровать, и как старуха жалобно возражала против горького лекарства.
Вскоре миссис Бартон вернулась в гостиную.
– Она в постели, пусть немного отдохнет.
Торп изобразил на лице самую печальную улыбку.
– Похоже, что я потерпел неудачу, – грустно произнес он. – А ведь все те акции, которыми она владеет, ровно ничего не стоят, если компанию не обновить, сменив руководство и вложив хорошие деньги, весьма приличную сумму, которую мои партнеры готовы были предоставить.
Он встал и направился к двери.
– Простите, что доставил вам неудобства, – сказал он.
– Мне к неудобствам не привыкать, – отозвалась миссис Бартон, но лицо ее смягчилось. Давненько перед ней никто не извинялся за причиненное беспокойство. – Не хотите выпить чашку чая? Я обычно пью чай в это время.
Шестое чувство подсказало Торпу, что надо соглашаться.
Когда они уселись за чаем в кухне, которая была вотчиной экономки, Мартин Торп почувствовал себя почти как дома. На кухне у его матери, в Баттерси, было все очень похоже. Миссис Бартон рассказала ему о леди Макаллистер, об ее хныканье, капризах, упрямстве и постоянном напряжении, связанном с такой удобной для старухи глухотой.
– Она не способна понять ваши доводы, мистер Торп, даже когда вы предложили соорудить памятник этому старому злодею, чей портрет висит в гостиной…
Торп удивился. Очевидно, у едкой миссис Бартон ушки на макушке, и голова неплохо варит.
– Она вас слушается, – сказал он.
– Хотите еще чашку? – спросила она.
Подливая чай, тихо сказала:
– О, да, она меня слушается. Потому что зависит от меня и знает это. Если я уйду, ей больше никого не найти. Сейчас не те времена. Людей теперь раздражает старость.
– Нелегко вам приходится, миссис Бартон?
– Нелегко, – коротко ответила она. – Но у меня есть крыша над головой, еда и кое-какая одежда. Скриплю понемногу. Приходится платить свою цену за все.
– Вы вдова? – мягко спросил Торп.
– Да.
Рядом с часами, на полке, стояла фотография молодого человека в форме пилота Королевских воздушных сил. На нем была кожаная куртка и шарф в горошек. Он широко улыбался.
Если смотреть со стороны, он чем-то напоминал Мартина Торпа.
– Ваш сын? – спросил он, кивнув.
Миссис Бартон кивнула и посмотрела на фотографию.
– Да. Его сбили над Францией в сорок третьем.
– Простите.
– Это было давно. Ко всему привыкаешь.
– Выходит, он не сможет за вами присмотреть, когда она умрет?
– Нет.
– А кто сможет?
– Как-нибудь обойдусь. Она наверняка мне что-нибудь отпишет в завещании. Я за ней уже шестнадцать лет хожу.
– Да, конечно, она вас не забудет. Позаботится наверняка.
Он провел еще час на кухне и вышел оттуда счастливым человеком.
Магазины и конторы уже закрывались, но он из ближайшего телефона-автомата позвонил в правление "Мэн-Кона", и через десять минут Эндин исполнил просьбу своего коллеги.
Брокер, занимающийся страховкой в Вест Энде, согласился задержаться на работе в этот вечер и пригласил мистера Торпа прийти к десяти утра на следующий день.
Тем же вечером, в четверг, Йоханн Шлинкер прилетел в Лондон из Гамбурга. Он договорился о вечерней встрече со своим знакомым в то же утро, накануне позвонив ему из Гамбурга домой, до работы.
В девять вечера они встретились с иракским дипломатом за ужином. Ужин был дорогим, особенно если принять во внимание конверт с суммой, эквивалентной 1000 фунтов в немецких марках, который вручил дипломату оружейный делец. В ответ он принял из рук араба конверт, содержимое которого проверил незамедлительно. Это было письмо на гербовом бланке посольства.
В письме сообщалось, что нижеподписавшийся, будучи сотрудником посольства Республики Ирак в Лондоне, поручает, по просьбе и от лица Министерства внутренних дел и полиции своей страны, герру Йоханну Шлинкеру договориться о покупке 400 000 штук патронов калибра 9 мм и доставке их морем в Ирак для пополнения арсенала полиции страны. Письмо было подписано дипломатом, и подпись скреплена печатью Республики Ирак, которая обычно хранится у посла.
Далее в письме оговаривалось, что покупка целиком и полностью предназначена для Республики Ирак и ни при каких обстоятельствах не может быть передана, полностью или частично, какой-либо другой стороне. Это был сертификат получателя.
Когда они расстались, немцу было уже поздно возвращаться домой, поэтому он переночевал в Лондоне и улетел на следующее утро.
В одиннадцать утра в пятницу Кот Шеннон позвонил Марку Вламинку на его квартиру над баром в Остенде.
– Ты нашел человека, которого я просил разыскать? – спросил он, представившись.
Он уже предупреждал бельгийца, что надо осторожно говорить по телефону.
– Да, нашел, – отозвался Крошка Марк.
Он присел на постели, пока Анна тихо посапывала рядом. Бар обычно закрывался около четырех утра, и поэтому они не вставали до полудня.
– Он готов к переговорам о покупке? – спросил Шеннон.
– Думаю, да, – сказал Вламинк. – Я пока не поднимал вопрос об этом впрямую, но один из местных друзей говорит, что он пойдет на деловые переговоры после положенного представления через общих знакомых.
– У него еще есть товар, о котором я говорил тебе в последний раз?
– Да, – ответил бельгиец. – Товар у него.
– Прекрасно, – сказал Шеннон. – Сначала встреться с ним сам и расскажи, что к тебе подкатывался клиент, который хочет с ним переговорить о деле. Попроси, чтобы в конце следующей недели он был готов к встрече. Скажи, что клиент надежный. Англичанин по фамилии Браун. Ты знаешь, что сказать. Постарайся заинтересовать его в сделке. Скажи, что клиент хочет осмотреть экземпляр товара во время встречи, и, если он соответствует требованиям, обсудит условия и доставку. Я позвоню тебе ближе к следующим выходным и сообщу, где я, и когда смогу приехать, чтобы повидаться с тобой и с ним. Понял?
– Конечно, – сказал Марк. – Я все улажу в ближайшие пару дней и договорюсь о встрече. Дата уточнится позднее, но наверняка в конце той недели.
Они обменялись обычными пожеланиями и положили трубки.
В половине третьего принесли телеграмму из Марселя. Там был адрес и фамилия француза. Лангаротти обещал позвонить ему заранее и лично рекомендовать Шеннона. Телеграмма заканчивалась тем, что поиски агента по экспорту ведутся, и в течение пяти дней он сообщит его имя и адрес.
Шеннон снял трубку и набрал номер компании "Юта Эйрлайнс" на Пикадилли, чтобы заказать себе место на вечерний рейс в воскресенье из парижского аэропорта "Ле Бурже" в Африку. В компании БЕА он заказал билет до Парижа на первый рейс в субботу, на следующий день. После обеда он уже расплатился за оба заказа наличными.
Он вложил 2000 фунтов из тех денег, что привез из Германии, в конверт и засунул под подкладку своего дорожного саквояжа, ибо дежурящие в аэропорту представители Казначейства весьма неодобрительно относятся к британским гражданам, стремящимся выехать из страны, имея на руках более положенных 25 фунтов наличными и 300 фунтов в аккредитивах.
Сразу после ланча сэр Джеймс Мэнсон вызвал Саймона Эндина к себе в кабинет. Он закончил чтение отчета Шеннона и был приятно удивлен, как стремительно воплощался в жизнь план, предложенный наемником двенадцать дней назад. Проверил счета и одобрил произведенные расходы. Еще больше ему пришелся по душе долгий телефонный разговор с Мартином Торпом, который провел полночи и все утро в компании брокера, занимающегося страховкой.
– Ты говоришь, что Шеннон пробудет за границей большую часть следующей недели? – обратился он к Эндину, когда помощник вошел в его кабинет.
– Да, сэр Джеймс.
– Хорошо. Есть одно дело, которое надо рано или поздно провернуть, так пусть это будет сейчас. Возьми один из наших стандартных бланков контракта о найме на работу. Типа того, что мы используем при привлечении африканских представителей. Заклей название "Мэн-Кон" узкой полоской бумаги и впиши вместо этого "Бормак". Заполни контракт на год работы в качестве представителя по Западной Африке Антуана Боби с оплатой по 500 фунтов в месяц. Когда будет готово, покажи мне.
– Боби? – спросил Эндин. – Вы имеете в виду полковника Боби?