Во время игры Элизабет убедилась, что молодой человек Кэнфилд играет неплохо, но до первоклассного игрока ему все же далеко. Правда, одну грубую ошибку он совершил, и Элизабет решила, что таким образом он хотел подыграть ей. Затем он осведомился у стюарда, есть ли в баре сигары определенного сорта, и, получив отрицательный ответ, извинился и сказал, что сходит за сигарами в свою каюту.
Элизабет вспомнила, что там, в салоне, когда подали кофе, очаровательный мистер Кэнфилд открыл свежую пачку своих особых сигар.
Он вернулся спустя несколько минут, когда круг уже был закончен, и, извинившись, сообщил, что пришлось помочь одному престарелому пассажиру справиться с приступом морской болезни.
Партнеры сопроводили его сообщение комплиментами по поводу такой трогательной заботы о престарелых, Элизабет же промолчала. Она лишь посмотрела на молодого человека с удовлетворением, но и с тревогой, отметив про себя, что он избегает ее взгляда.
Игра закончилась рано. Слегка штормило, и Кэнфилд проводил Элизабет Скарлатти к ее каюте.
– Вы очаровательны, – сообщила она. – Я вас отпускаю – предайтесь развлечениям, более приличествующим вашему возрасту.
Кэнфилд улыбнулся и протянул ей ключ.
– Если вы настаиваете – конечно. Но таким образом вы обрекаете меня на скуку. И вы это прекрасно знаете.
– Странно, времена изменились. Или это изменились молодые люди?
– Возможно.
Элизабет заметила, что ему не терпится поскорее уйти.
– Что ж, старая дама благодарит вас за компанию.
– Не такой уж молодой человек вас также благодарит. Доброй ночи, мадам Скарлатти.
Она повернулась к нему.
– Вы по-прежнему желаете знать, кто умер?
– Я вижу, вам не хочется мне это сообщать. Да это и неважно. Еще раз доброй ночи.
– Этого человека зовут Джефферсон Картрайт. Вы его знали? – Она внимательно смотрела ему в лицо.
– Нет, к сожалению, не знал. – Он глядел прямо, невинными глазами. – Всего доброго.
– Доброй ночи, молодой человек. – Она вошла в каюту и закрыла дверь. Ей были слышны его шаги по коридору – он явно спешил.
Элизабет сбросила норковую накидку и прошла в большую удобную спальню. Тяжелая мебель была привинчена к полу. Она зажгла лампу, также привинченную к ночному столику, и села на край кровати. Элизабет пыталась вспомнить, что именно сообщил капитан "Кальпурнии" по поводу этого молодого человека, когда принес ей на утверждение список приглашенных за капитанский стол. Ах, вот что:
"И еще один парень по имени Кэнфилд, похоже, с большими связями".
Элизабет не обратила тогда на эти слова никакого внимания.
И еще:
"Он работает в какой-то фирме по производству и продаже спортивных товаров и ездит в Европу довольно часто. "Уимблдон", так, кажется, называется фирма".
И наконец Элизабет вспомнила, пожалуй, самое любопытное из того, что сказал капитан, а именно:
"Интересно, пароходная компания настоятельно требовала, чтобы я усадил его за свой стол. Наверное, чей-то сынок. Хороший университет, старые деньги и все такое прочее. Из-за него я должен был отставить бедного доктора Барстоу".
Элизабет тогда одобрила список сотрапезников без всяких сомнений.
Значит, британская пароходная компания потребовала, чтобы молодого человека усадили за капитанский стол. А толстый капитан, уже привыкший иметь дело с сильными мира сего, вынужден был исключить из списка знаменитого хирурга.
Повинуясь лишь какому-то интуитивному порыву, Элизабет взяла телефон и попросила дать ей радиорубку.
– Радиорубка "Кальпурнии" слушает, добрый вечер. – Британский акцент превратил слово "вечер" в неясное дуновение.
– Говорит Элизабет Скарлатти, каюта 2–3 "А". Будьте любезны, дежурного офицера.
– Вахтенный офицер Питерс слушает. Чем могу служить?
– Вы тот самый офицер, который дежурил во время ужина?
– Да, мадам. Ваши сообщения в Нью-Йорк были переданы немедленно. Их доставят адресатам через час.
– Благодарю вас, но звоню я не поэтому… Боюсь, я упустила встречу, назначенную в радиорубке. Меня кто-нибудь спрашивал? – Она внимательно вслушивалась: не выдаст ли голос вахтенного офицера каких-либо колебаний?
– Нет, мадам, вас никто не спрашивал, – твердо и уверенно ответил офицер.
– А, наверное, этот человек постеснялся спросить. Просто ужасно, я чувствую себя такой виноватой!
– Извините, мадам Скарлатти, но, кроме вас, в рубку заходили всего трое пассажиров – это ведь первый наш вечер в открытом море.
– Поскольку их было всего трое, не затруднит ли вас описать мне этих пассажиров?
– О, что вы… Нисколько. Приходила пожилая пара, они туристы, и молодой человек в несколько, боюсь, нетрезвом состоянии. Он хотел прослушать биржевые новости.
– Биржевые новости?
– Да, мадам, пассажирам первого класса мы предоставляем право слушать биржевые новости трижды в день – в десять, двенадцать и в два. Это был милый молодой человек, но, видно, выпил лишнюю пинту.
– Ему что-то около тридцати, да? В смокинге?
– Совершенно верно, мадам.
– Благодарю вас, мистер Питерс. Это несколько необычная просьба, я понимаю, тем не менее я очень прошу вас никому не рассказывать о нашем разговоре.
– Конечно!
Элизабет медленно встала и прошла в гостиную: ее партнер по бриджу игроком, возможно, был и слабым, зато актером замечательным.
Глава 19
Мэтью Кэнфилд поспешил удалиться от каюты Элизабет Скарлатти по причине весьма прозаической: его подташнивало. Может быть, бар и толпа пассажиров помогут ему снова почувствовать себя в своей тарелке? Он заказал бренди.
– Роскошная вечерушка, да?
На соседний стул взгромоздился здоровенный широкоплечий тип, похожий на игрока в бейсбол.
– Совершенно верно, – ответил Кэнфилд с вежливой улыбкой.
– А я вас знаю! Вы сидите за капитанским столиком. Мы вас видели за ужином.
– Здесь хорошая кухня.
– Я тоже мог бы сидеть за капитанским столом, только я им сказал: "А плевать!"
– Что ж, подобный акт разнообразил бы меню.
– Нет, правда. – По акценту Кэнфилд установил, что обладатель широких плеч и могучих рук принадлежит к особям, населяющим Парк-авеню. – Мой дядюшка владеет черт знает сколькими акциями! Только я сказал: "А плевать!"
– Могу уступить вам свое место.
Бейсболист слегка откинулся назад и ухватился за столешницу, чтобы не упасть.
– И не надо. Там скукотища смертная. Эй, хозяин! Еще один бурбон!
Бейсболист шатнулся вперед, а потом в сторону, к Кэнфилду. Глаза у него были уже совершенно стеклянные. Прядь потных очень светлых волос прилипла ко лбу.
– А ты кто, приятель? Все еще учишься?
– Благодарю за комплимент. Нет, я работаю в фирме спортивных товаров "Уимблдон". А вы? – Кэнфилд слегка повернулся на высоком стуле и принялся разглядывать посетителей.
– "Гудвин и Роулинс". Страховая компания. Принадлежит моему драгоценному тестю. Пятая по величине фирма в городе.
– Очень впечатляюще.
– А тебя кто протащил?
– Протащил? Что вы имеете в виду?
– Ну, кто протащил за главный стол?
– А, да это все через друзей нашей фирмы. Мы тесно сотрудничаем с англичанами.
– "Уимблдон"… Это что, в Детройте?
– Нет, в Чикаго.
– А, в Чикаго… "Аберкомби злой как черт, Аберкомби злой как черт", – немузыкально замурлыкал бейсболист.
– И все же фирма у нас солидная. – Кэнфилд постарался произнести эти слова так, чтобы для пьяного белокурого Адониса они прозвучали упреком.
– Слушай, не обижайся. Тебя как зовут?
Кэнфилд уже собрался ответить, но в этот момент почему-то его внимание привлек галстук собеседника, а затем и его запонки, большие и яркие, повторявшие цвета галстука – темно-красный и черный.
– Ну так как?
– Что?
– Как тебя зовут? Меня – Бутройд. Чак Бутройд. – Он снова ухватился за столешницу красного дерева, чтобы не рухнуть со стула. – А ты, значит, ик, служишь в "Уимблдоне"… – Бутройд, похоже, совсем опьянел.
Кэнфилд почувствовал, что бренди ему не помог – пожалуй, даже хуже стало.
– Вы извините, я пойду. Не обижайтесь, мы еще посидим и выпьем, мистер Бутройд.
– Да, Бутройд. Извините. Спокойной ночи.
Мистер Бутройд приоткрыл глаза, помахал рукой и потянулся к своему бурбону. Кэнфилд, хотя и нетвердым шагом, быстро направился к выходу.
– Чакси, дорогуша. – Темноволосая женщина тут же взобралась на его место рядом с почти уже отключившимся мистером Бутройдом. – Что за манера исчезать как раз тогда, когда ты мне нужен!
– Ой, киска, не цепляйся!
– И буду цепляться, если будешь так поступать!
Бармен нашел какое-то неотложное дело и срочно удалился.
Мистер Бутройд посмотрел на жену и на несколько неуловимых мгновений перестал покачиваться. Взгляд у него стал твердым и осмысленным. Со стороны этих двоих можно было принять за семейную пару, которая ссорится по поводу неумеренного питья супруга. В таких случаях люди стараются проявлять деликатность и не вмешиваются, если ссора не переходит в громкий скандал. Бутройд что-то бубнил себе под нос, но голос его был твердым и трезвым.
– Не беспокойся, дорогая.
– Ты уверен?
– Абсолютно.
– Кто он такой?
– Удачливый торговец. По-моему, ошивается возле нее специально – хочет завязать деловые контакты.
– Если он обыкновенный торговец, почему его усадили за капитанский стол?
– Ой, прекрати ты во всем усматривать опасность.
– Я просто соблюдаю осторожность.
– Сейчас объясню. Он работает на чикагской фирме спортивных товаров "Уимблдон", а они половину своих товаров закупают в Англии. – Бутройд остановился, чтобы дать жене переварить информацию, – так объясняют детям, медленно и с расстановкой. – Это британский корабль. Старая дама – весьма выгодный объект, и кто-то из его фирмы побеспокоился, чтобы он и в пути без дела не остался. Кроме того, он пьян, как мерин, и сейчас наверняка блюет из-за морской болезни.
– Дай глотнуть. – Миссис Бутройд потянулась к бурбону.
– Угощайся.
– Когда ты собираешься заняться делом?
– Минут через двадцать.
– А почему все надо закончить сегодня?
– Потому что сегодня первый день плавания, все на корабле упились, а ночь бурная. Тот, кто не пьян, лежит без чувств, потому что укачало.
– А мне что делать?
– Хорошенько врежь мне по физиономии. Потом возвращайся к тем, с кем пришла в бар, и объяви, что терпение твое лопнуло. Изображай обозленную женушку. Мол, твоему терпению приходит конец. Через несколько минут я рухну на пол. Позаботься, чтобы пара, лучше трое крепких парней оттащили меня в каюту.
– Не знаю, найдутся ли такие. По-моему, здесь никто уже не держится на ногах.
– Тогда пусть это будет стюард. Или бармен. Да, лучше бармен. Я доставлю ему массу неприятных моментов.
– Ладно. У тебя есть ключ?
– Да. Твой папочка вручил мне его на пристани.
Глава 20
Кэнфилд еле дополз до каюты: качка была изрядная, и его ужасно тошнило. Почему это люди шутят по поводу морской болезни? Он не находил в ней ничего забавного. Между прочим, он и на мультфильмах никогда не смеялся.
Он рухнул на постель, сбросив только ботинки. И с благодарностью почувствовал, что засыпает, – последние сутки дались ему тяжело.
И тут раздался стук в дверь.
Сначала стучали тихо. Так тихо, что Кэнфилд только шевельнулся во сне. Затем громче и громче. Стук эхом разносился по каюте.
Кэнфилд, все еще окончательно не проснувшись, спросил:
– В чем дело?
– Вам лучше открыть, приятель.
– Да кто же там? – Кэнфилд старался справиться с головокружением.
Стук повторился с новой силой.
– Бога ради, иду, иду!
Кэнфилд с трудом поднялся на ноги и побрел к двери. Следующий этап – открывание замка – дался ему еще тяжелее. В каюту ввалился человек в форме радиста.
Кэнфилд попытался собраться с мыслями и уставился на радиста.
– Какого черта вам нужно?
– Вы сказали зайти, если я узнаю что-нибудь ценное о том, что вас интересует.
– И что?
– Слушайте, вы же не думаете, что британский моряк станет нарушать законы без всяких на то оснований?
– Сколько?
– Десять монет.
– Черт побери, каких монет?
– Ну, по-вашему, пятьдесят долларов.
– Дороговато!
– Дело стоит того.
– Двадцать долларов.
– Не пойдет. – Моряк говорил, как настоящий кокни.
– Тридцать – и дело с концом. – Кэнфилд направился к койке.
– Продано. Гоните денежки.
Кэнфилд достал бумажник, отсчитал радисту три десятидолларовые купюры.
– Ну, выкладывайте товар.
– Вас застукали. Мадам Скарлатти. – И радист исчез.
* * *
Кэнфилд умылся ледяной водой, чтобы прогнать сон, и принялся размышлять.
Да, считай, его застукали с поличным. Теперь его присутствие на судне становится совершенно ненужным. Его придется заменять, а на это потребуется время. Единственное, что он мог еще сделать, это как-то затуманить старой даме мозги, чтобы она все-таки не поняла, кем он послан.
Господи, сейчас посоветоваться бы со стариком Рейнольдсом! И тут Кэнфилд вспомнил совет Рейнольдса одному из следователей, безнадежно завалившему прикрытие: "Используй часть правды. Найди причины, объясняющие твое поведение".
Он вышел из каюты и поднялся по ступенькам на палубу первого класса. Подошел к ее роскошному двойному номеру, постучал.
* * *
Чарльз Конавэй Бутройд, исполнительный вице-президент страховой компании "Гудвин и Роулинс", грохнулся на пол коктейль-бара.
С помощью трех стюардов, двух еще не слишком укачавшихся (или накачавшихся) посетителей бара, собственной супруги и проходившего мимо штурмана его огромное бесчувственное тело удалось дотащить до каюты. Шутя и пересмеиваясь, спасители сняли с него ботинки и брюки и накрыли одеялом.
Миссис Бутройд достала две бутылки шампанского и предложила отпраздновать сей подвиг. Бокалов не хватило, и себе она налила в стакан для воды.
Стюарды и офицер выпили лишь после настоятельных просьб миссис Бутройд и сразу после этого откланялись. На прощанье миссис Бутройд еще раз продемонстрировала им супруга – тот лежал как бревно.
Вместе с двумя добровольцами миссис Бутройд прикончила шампанское.
– У кого из вас отдельная каюта? – требовательно спросила она.
Оказалось, что первый доброволец путешествует в одиночку, у второго же есть жена, которая осталась в баре.
– Ну и пусть себе там пьет, а мы с вами повеселимся, – вызывающе заявила супруга Бутройда. – Вот клянусь, ребята, вы и оба со мной не справитесь.
Ребята, словно китайские болванчики, замотали головами в знак того, что еще как справятся.
– А вот поспорим, что вас и двоих мне не хватит! – Открывая дверь, миссис Бутройд выразительно покачнулась. – Господи, клянусь, вам понравится наблюдать друг за другом. Я лично это очень люблю. – И добровольцы чуть не сшибли друг друга, рысью ринувшись вслед за обещающей многие радости миссис Бутройд.
– Шлюха! – пробормотал оставшийся в одиночестве белокурый гигант.
Он сбросил одеяло, натянул брюки, достал из ящика чулок жены.
Сидя на постели, натянул чулок на голову и посмотрелся в зеркало – зрелище полностью его удовлетворило. Снял чулок и открыл чемодан.
Под рубашками лежала пара тапочек на мягкой подошве и тонкая эластичная веревка длиной в четыре фута.
Чарльз Конавэй Бутройд зашнуровал тапочки – веревка лежала рядом на полу, – натянул плотный черный свитер.
Чарльз Конавэй Бутройд улыбался. Он предвкушал большое удовольствие.
* * *
Когда раздался стук в дверь, Элизабет Скарлатти уже улеглась в постель. Она открыла ящик ночного столика и достала маленький револьвер. Потом встала и пошла в гостиную, ближе к двери.
– Кто там? – громко спросила она.
– Мэтью Кэнфилд. Мне необходимо поговорить с вами.
Элизабет растерялась – она не знала, что сказать.
– Боюсь, вы слишком много выпили, мистер Кэнфилд. Может, отложим разговор до утра? – Говоря это, она и сама не была убеждена в резонности своего аргумента.
– Вы прекрасно знаете, что я не пьян, да такого и быть не может. Нам надо переговорить немедленно. – Кэнфилд надеялся, что шум волн заглушает его слова и разговор у двери никому из соседей не слышен. А еще он надеялся, что необходимость сосредоточиться на предстоящем разговоре отгонит приступ тошноты.
Элизабет подошла к двери.
– Не вижу никаких причин для столь поздней встречи. Надеюсь, мне не придется обращаться к корабельной полиции?
– О господи, мадам, да откройте же дверь! Или я сам обращусь к корабельной полиции и сообщу, что мы оба заинтересованы в поимке некоего джентльмена, удравшего в Европу с ценными бумагами на сотни миллионов долларов.
– Что вы сказали? – Элизабет без сил прислонилась к стене.
– Послушайте, мадам Скарлатти. – Мэтью Кэнфилд сложил ладони рупором и старался говорить прямо в дверь. – Если моя информация верна, у вас есть револьвер. Отлично: откройте дверь, я войду, подняв над головой руки, а если сзади меня кто-нибудь есть – стреляйте сразу же. Честное предложение?
Она открыла дверь – перед ней стоял позеленевший от морской болезни Мэтью Кэнфилд. Элизабет сразу же поняла, что сейчас не до церемоний.
– Можете воспользоваться моим туалетом, мистер Кэнфилд. Сюда. Приведите себя в порядок, тогда поговорим.
* * *
Чарльз Конавэй Бутройд уложил под одеяло две подушки и сделал из веревки петлю. Он изобразил, как ковбой набрасывает лассо, и свистящий звук веревки был для него словно музыка. Сунул в карман чулок жены и тихонько вышел из каюты. Поскольку его каюта также находилась на верхней палубе, ему предстояло пройти только по прогулочной площадке – и он у цели. Приноровился к качке – да, момента лучше, чтобы сбросить тело за борт, не придумаешь. Море бурное, всплеска никто не услышит. Бутройд тоже был мастером своего дела – скоро они узнают, что такое мастер первого класса.