Остросюжетный роман "Мимоза" увлекает в перипетии судьбы талантливой ученой Марии Ивлевой, ученицы знаменитого историка. Обладая уникальными познаниями, она вынуждена в конце 1980-х годов скрываться за границей. Оказавшись там в среде странных "черных аристократов", Мария сталкивается с загадочным мультимиллионером…
По возвращении на Родину после августа 1991-го наступает совсем иная жизнь профессора Ивлевой. Ее разнообразное общение с людьми как в столице, так и в "глубинке" многогранно отражает российскую действительность того странного времени… К тому же, унаследовав дневники покойного учителя, она обретает новый взгляд на роль "мировой закулисы" в истории нашей страны… Когда протест против царящего беспредела достигает своего апогея в "черные дни Октября 1993-го", Мария делает свой окончательный выбор…
Книга рассчитана на тех читателей, кого волнуют вопросы современной истории и политики.
Содержание:
-
Часть I. На изломе 1
-
Глава 1. Лед и пламень 1
-
Глава 2. "Госпожа чужбина" 13
-
-
Часть II. Возвращение 23
-
Глава 1. "Овраги новорусские" 23
-
Глава 2. "Сердцу не прикажешь" 33
-
Глава 3. "У адских врат" 39
-
-
Примечания 45
Арина Коневская
Под псевдонимом "Мимоза"
Часть I. На изломе
Глава 1. Лед и пламень
Если жизнь наша выстраивается не по направлению ко Христу, а еще каким-то боком, значит мы обмануты дьяволом.
Протоиерей Дмитрий Смирнов
- Так это вы, Игорь Иванович? Ах да, вы всех опередили. Гм… вам одному по секрету - уже тридцать пять. Нет-нет, сегодня никак. Вот завтра милости прошу! Весь Отдел соберется, - прощебетала Мария Силантьевна, иронически улыбаясь в трубку. А на другом конце провода Игорь Антонов, ее назойливый шеф не отступал:
- Что ж, Снежная королева, не притомилась еще от одиночества-то, а? У тебя, Марьюшка, не только хладный ум, но и льдина вместо сердца! Неужто никто не растопил ее до сих пор, а?
- Увы, Игорь Иваныч, бедная я! И замуж-то никто не берет, - с притворным вздохом отвечала она.
- А я бы взял!
- Да ну? Что ж вы раньше-то помалкивали, Игорь? Мы бы с вами давно уж свадьбу сыграли! - рассмеялась Маша.
- Не ожидал, что ты сразу согласишься, насмешница бессовестная! - угрюмо пробормотал он, вешая трубку.
Отмечать дни своего рождения профессор Мария Ивлева не очень-то любила, а сегодня была особенно не в духе. Но вовсе не от разговора с Игорем, ее давним "воздыхателем". В скверное настроение Машу повергли совсем другие звонки. Те, что раздались накануне вечером в ее одинокой квартире. И сейчас она жаждала одного - успокоиться, окунувшись в звенящую тишину "неприсутственного дня". Лишь здесь, в глубине институтского особняка Маша могла почувствовать себя защищенной от треволнений внешнего мира. Закрывшись в собственном просторном кабинете, профессор Ивлева восседала за массивным письменным столом, доставшимся Институту в наследство еще от графов Воронцовых. А за сумрачным окном хмурилось декабрьское утро середины 80-х, и с неба не переставая валил мокрый снег.
Институт Академии наук притаился в лабиринте Арбата внутри старого воронцовского дома с колоннами. Возникший на заре сталинской эпохи, он слыл одним из самых загадочных учреждений. И сегодня в бывшем "Институте красной профессуры" непостижимым образом сохранялись невидимые простому глазу следы навсегда ушедших поколений. Какие-то странные флюиды, неведомые современной науке, пронизывали его атмосферу до сих пор. Они притягивали и завораживали тех, кому дано было улавливать дух прошлого и в то же время предчувствовать таинственные веяния будущего. К таким редким представителям рода человеческого принадлежала и Мария.
Профессор Ивлева, как говорят в народе, была "из молодых да ранних". Ее недавно вышедшая в свет книга о влиянии массмедиа на подсознание человека вызвала острый интерес в академических кругах. И успеху Марии Силантьевны теперь завидовали многие ее научные собратья. А институтские приятельницы злословили весьма по-женски: "Машка-то зарвалась совсем! Небось в академики метит, а сама-то, папенькина дочка, так в старых девах и застряла, ха-ха!"
Но Мария вовсе не выглядела эдаким "синим чулком". Ее большие серые глаза на красивом аристократичном лице излучали обаяние. Густые каштановые волосы, спускавшиеся до плеч, изящная фигура - весь ее облик производил приятное впечатление.
И в данный момент она едва успевала отвечать на звонки поклонников. Невзирая на дурное настроение, молодая профессорша обещала коллегам устроить завтра в отделе праздничное застолье: с тортом из "Праги" и неизменным "Киндзмараули", доставленным прямо из Тбилиси Гией Ломидзе - смертельно влюбленным в нее аспирантом.
Вернувшись к вечеру домой, Маша распечатала пачку "Мальборо" и, нервно закурив в ожидании подруги, выставила на стол бутылку "Наполеона". И верная Алевтина, едва переступив порог, уловила ее угнетенный взгляд:
- Что стряслось, Маш? Опять кто-то звонил?
- Ах, Аля! Ты же знаешь - с тех пор как меня в советники к "серому карди" прочат, что-то вокруг завертелось такое странное, а что именно - не пойму! Ну, садись скорее! Вот вчера опять этот тип звонил из Серпухова - уже в пятый раз! Сколько ни убеждала его, что ни о каких лекциях не договаривалась с ним, а он гнет свое - будто я еще в прошлом году твердо ему обещала - просто чушь какая-то!
- Может действительно так, а ты забыла?
- Да Ты что, Аля? Пока что я в своем уме! А представляется он как замдиректора какого-то НИИ, и настырно так приглашает прокатиться с ним по окрестностям, монастыри мне показать якобы хочет. С чего бы это, а? Гм, но что особенно странно - в те же самые дни всегда названивает угадай-ка кто?
- Мадам Редозуб? Правда?! Ой, Машка, вот теперь мне ясно, почему ты так взвинтилась! Ведь эта змея подколодная перед гибелью Игната так кругами вокруг нас и ходила, все пыталась нас с ним где-нибудь "засечь", а мне как бы невзначай своего гинеколога предлагала! Ну не наглость ли? Ведь мы с ней были едва знакомы!
- Твое счастье, Алька, что едва! Со мной, увы, совсем иначе было!
Ника Редозуб, миниатюрная брюнетка с темно-карими навыкате глазами и красиво завернутой на затылке косой, приветливо встречала гостей, шелестя по огромной прихожей подолом длинного сиреневого платья. Муж ее, Яша, известный в Москве адвокат по "мокрым делам", был высок, слегка грузноват, но еще вполне пригож для своих шестидесяти лет. Прожив с Никой всю свою жизнь, Яша тем не менее чувствовал себя совершенно свободным от супружеских обязательств: обеспечивая жену "сверх головы", он давно уже преследовал других женщин, абсолютно не скрывая этого ни от кого. И супруга относилась к такому положению вещей весьма спокойно: среди присутствующих вращался постоянный любовник Ники - знаменитый Разунов, написавший маслом вереницу ее портретов. В свои сорок пять хозяйка дома проявляла активный интерес и к другим мужчинам. И тому, кто ей особо нравился, не стеснялась откровенно изъявлять свою однозначную благосклонность. Однако в этот вечер главным объектом внимания красавицы Ники оказалась, как ни странно, женщина, приглашенная ею специально для Юрия Власовича.
Молодая профессорша Ивлева, переступая порог роскошной квартиры Редозубова в Козицком переулке, ни о чем не догадывалась, хотя и ощутила где-то в глубине себя неприятный холодок. Однако и отказаться от приглашения было не совсем удобно, поскольку с недавних пор Ника снабжала ее недоступным простому смертному "самиздатом", которым бредила тогда наша интеллигенция. И в связи с особым интересом Маши к оккультной литературе ей вовсе не хотелось портить отношения с ее непосредственным "источником", поставлявшим то Гурджиева и Кастанеду, то Блаватскую или Шри Раджниша.
Окунувшись в атмосферу оживленного "фуршета", входившего тогда в моду, Маша заметила в глубине гостиной известного всему миру Разунова, профессора Царецкого, балерину Олашвили и к великому своему удивлению - давнего своего воздыхателя и начальника Игоря Антонова. Переплывая от одного гостя к другому Яша и Ника Редозубы старались поддерживать в компании тонус веселого оживления. Среди публики, развлекавшейся скабрезными анекдотами, кое-где раздавался приглушенный смех. "Они давно успели вдохнуть глоток свободы", - невольно подумалось Марии Силантьевне. И в сей момент к ней неожиданно подскочила хозяйка дома, держа в изящных руках, унизанных перстнями, маленький поднос с красовавшейся на нем рюмочкой ликера:
- Ах, вот ты где, Маша! Выпей-ка, наконец, за мое здоровье!
- Но я не пью, Ника Леопольдовна! Вы уж простите великодушно! - попыталась увернуться Ивлева.
- Ну и ну! Ты что, обидеть меня хочешь? Это же моя фирменная "сливянка" собственного производства!
Заставив гостью подчиниться своей воле, Ника слегка заметно ухмыльнулась и направилась к старинному "Бехштейну", собираясь исполнять романсы. Но в тот же миг раздался шум резко затормозившей машины.
- О, - воскликнула она, - должно быть, это сам Юрий Власович! - и легко выпорхнула из гостиной.
Судя по реакции публики, высокого гостя ожидали многие: на лицах отразилось некоторое возбуждение, и даже воздух в зале вдруг как-то наэлектризовался.
- Приветствую вас, друзья! О, да тут все свои! - явившись на пороге и слегка прихрамывая продвинувшись вперед, произнес лысоватый стареющий "босс" в массивных очках на квадратном лице. Светло-серый костюм элегантно сидел на его плотной фигуре, подчеркивая тяжеловесную значительность своего обладателя. Он же, бросив в сторону присутствующих небрежный взгляд и успев заметить, что те внезапно замолчали, мягко проронил: - Продолжайте, друзья!
Тут же к нему подскочил Яша и провел высокого гостя в кабинет. Минут через десять хозяин дома появился вновь и пригласил на разговор к Юрию Власовичу Виктора Давича - редактора популярного журнала, недавно прибывшего в Москву из Киева и успевшего снискать известность.
В тот же момент к Маше приблизилась Ника Леопольдовна, и подхватив ее под-руку быстро повела в сторону кабинета. Не успев вымолвить ни слова, Ивлева оказалась перед очами "серого кардинала", которого знала только по портретам да по телевизору. И слегка оторопела, узрев его, развалившегося на черном кожаном диване вместе с Давичем.
Пристально взглянув на вошедшую, Юрий Власович взбодрился:
- Марья Силантьевна? Прошу садиться. - И указал молчавшей Ивлевой на кресло у стола.
Онемевшая от непредвиденной встречи, Маша впала в странное какое-то оцепенение и механически подчинилась. По всему телу прошел озноб, а ноги ее отяжелели.
- Вы - сильный профессионал, а нам сейчас именно такие как вы и нужны - молодые, широко образованные. Ведь сами видите - старая эра уже на ладан дышит, предстоит перестройка: идеологию менять будем, - в корне! Больше свободы дадим, пойдем к многопартийности. Как вы-то к этому настроены?
- Я? Нормально, я же - беспартийная, - пролепетала Маша.
- Мы отбросим закосневшие догмы на свалку истории, - продолжал "серый".
- Будем внедрять общечеловеческие ценности, а не взирать на мир с замшелой "большевистской кочки"! - вторил ему Давич, плотоядно взглянувший на Машу.
- Сами понимаете, что за сложное дело Вам предлагаем - эта работа филигранная. Ну как, Марья Силантьевна, согласны с нами вместе потрудиться, а? - неожиданно громко спросил Юрий Власович.
Ивлевой показалось, что все здесь происходящее - сон. И пространство кабинета, как бы удлиняясь, поплыло перед ней в тумане. Она бессильно вздохнула:
- А если я не справлюсь?
- А вы не спешите, Марья Силантьевна, я вас не гоню, обдумайте мое предложение на досуге. Ну а сейчас, кстати, чем заняты?
- Массовым сознанием, - автоматически промолвила она.
- Вот и замечательно! Как раз то, что нам нужно! Вот и займитесь этим в ключе новой идеологии! - властно прочеканил "босс". Слегка рассмеявшись, он медленно поднялся с дивана и протянул Маше руку на прощанье, добавив: - Ну а теперь расслабьтесь и получите удовольствие!
Его потная ладонь неприятно скользнула по ее коже, вызвав внутреннюю дрожь. А редактор Давич посмел даже взять ее за локоть под видом сопровождения до двери и прошептал:
- А вы, Мария, намного моложе, чем я представлял…
Как сомнамбула пошатываясь, двинулась она по коридору, что случайно заметил Игорь Иванович, мгновенно подскочив к ней:
- Что с тобой, Маша? Тебе плохо? Ника, Ника, скорее! - позвал он хозяйку.
- Ах, не волнуйтесь за нее, Игорек, это пройдет! - приближаясь, сказала она совершенно спокойно и повела молчавшую Марию в дамскую комнату. Опрыскав ее лицо какими-то резкими духами, Редозуб прошептала:
- Это у тебя от волнения - первый-то раз с Юрием Власовичем говорить - не фунт изюму съесть! Сейчас вызову тебе машину, погоди чуток, вот прими-ка еще это!
Но на сей раз Маша, пришедшая в себя, категорически отклонила предложенную ей розоватую таблетку. А Игорь Антонов, ревниво следивший за нею, на сей раз вызвался сопроводить ее до дома.
Он был чрезвычайно уязвлен решением "босса" и не мог понять: ну почему Маша? Почему Юрий Власович одарил вниманием не его - маститого члена-корреспондента, а эту едва оперившуюся девицу? Да, она бесспорно талантлива, но… скорей всего, "простофиля" Машенька здесь ни при чем. Это "рандеву" с боссом ей, конечно, Колобок устроил - с детских лет этот "проныра" Метельский за ней увивается, - к такому выводу пришел размышлявший по дороге Антонов и пытавшийся узнать у Ивлевой, зачем Юрий Власович вызвал ее на разговор, но безуспешно - Мария упорно молчала…
* * *
Мадам Редозуб поначалу вовсе не была законченной "злодейкой", как представлялось Маше Ивлевой и Але Маевской. Окончив консерваторию по классу вокала, Ника отказалась от карьерной стези, а ведь могла бы далеко пойти - с ее-то внешностью и красивым контральто. Но из-за мужа Яши, категорически настроенного против ее самостоятельности, ограничила себя преподаванием в музучилище. И первые десять лет их супружества были довольно гармоничными: он лоснился от гордости своей красавицей-певицей, выступавшей на домашних вечеринках тогдашнего "высшего света", она же наслаждалась вниманием высокопоставленных мужчин.
Обладая от природы добрым сердцем, Ника охотно помогала бедным знакомым и даже тайком от мужа опекала детский дом. Проявляла искреннюю щедрость к тем, кто попадал в беду. Но, отпраздновав свое сорокалетие, стала испытывать приступы зависти к тем женщинам, кто был моложе. Особенно к тем, кому сопутствовал хоть какой-то успех. К тому же, охмуренная модным поветрием, начала увлекаться колдовскими делишками. Связалась даже с гадалкой, которая позже стала неоднократно появляться в программе "Третий глаз". И в голове Ники, и без того пребывавшей в эйфории от внешнего блеска, вообще все смешалось. Теперь ей доставляло особое удовольствие испытывать власть над теми, кто никак не подозревал о силе воздействия пресловутых "приворотных" и подобных им зелий…
К Маше Ивлевой Ника питала двойственное чувство: с одной стороны, жалела профессоршу, иссушившую мозги наукой и растратившую молодость непонятно на что, ведь поклонников-то, чтоб увивались вокруг Марии, вроде бы не было. Ходили, правда, слухи, что Игорь Антонов неровно дышит. Но к члену-корреспонденту Антонову Ника и не думала ревновать. Тщеславная, она всегда метила в настоящих знаменитостей - вот Разунов был популярен действительно. На Западе ему заказывали свои портреты даже главы государств, и нигде в выставках и деньгах он недостатка не испытывал, хотя и слыл у нас отъявленным русофилом. Поэтому высоким притязаниям супруги адвоката художник соответствовал вполне. С другой стороны, карьерные перспективы Маши, особенно проявленный к ней интерес "небожителя" Юрия Власовича, больно задевал самолюбие мадам Редозуб. И даже представив Ивлеву партийному боссу, тем самым угодив ему, она ревниво продолжила слежку за наивной профессоршей - старой девой, далекой от светских интриг.
* * *
Вспоминая подробности того злополучного вечера, Мария Силантьевна сказала Алевтине:
- Нисколько не сомневаюсь теперь, что Редозуб мне тогда в ликер что-то добавила, может, даже капли психотропные. А я-то - сплошной наив!
Оставив Алю ночевать в гостиной, Маша долго сидела в своем кабинете, перелистывая семейный альбом. Вот дед с бабушкой накануне Первой мировой: он - в форме выпускника реального училища, она - в наглухо закрытом платье с изящным кружевным воротничком. А на крошечной потертой карточке - тонкое удлиненное лицо, это брат дедушки - Володя в форме семинариста. "Он ведь был архиерей, - не раз шептала внучке бабушка Фаина, - его в Перми в 19-м году расстреляли, и никто не ведает, где его могила. - При этих словах она начинала всхлипывать, продолжая: - Вот праведник-то истинный был! Таких людей, внученька, теперь нигде больше нет! Царствие ему небесное!" А вот отец - полковник, только что вернувшийся с фронта. Его светлые волосы и простое крестьянское лицо выдают в нем уроженца северных краев. А мама - утонченная темноволосая студентка с бантом-бабочкой на шее. Вот они уже вдвоем такие радостные - только что отпраздновали окончание отцом Дипломатической академии.
Так уж сложилось, что родители Маши постоянно пребывали за границей, а дочь их оставалась в Москве на попечении деда и бабушки. И с раннего детства главным человеком в жизни девочки стал дедушка Иван Гаврилович, любивший ее беззаветно. После войны он занимал высокую должность в Министерстве путей сообщения, часто ездил по стране. И когда Машенька чуть подросла, стал брать ее с собой в командировки - благо, что в его распоряжении всегда было служебное купе. Эти поездки и зимой, и летом сызмальства открывали Маше необъятность и красоту родных просторов. Но во многих городах и весях врезались ей в память на всю жизнь жуткие картины послевоенной разрухи: особенно - сидящие вдоль тротуаров и на вокзалах безногие, безрукие бывшие солдаты, просившие милостыню - потом все они куда-то пропали. Вспоминая их, она всегда плакала. С тех пор сердце девочки навсегда было ранено народной бедой.
Однажды она случайно услышала слова деда, обращенные к бабушке Фаине:
- Знаешь, что воспитательница-то про Машку говорит? Заберите ее лучше из садика! Ребенок-де совсем не приспособлен: ее все обижают, а она молчит, все детям отдает, все игрушки! Всех жалеет - собаку хромую увидит - тут же в слезы! Как же она жить-то будет в этом волчьем мире, наша Мимоза, а? Ведь овца беззащитная! И самой-то ей ничего не надо…
- Не беспокойся, Ваня! На себя посмотри - тебе ведь тоже для себя самого ничего не надо - только для других и живешь, а? Бог милостив, не пропадет наша Мимоза, - ответила тогда Фаина мужу, тяжело вздохнув. И с тех пор "домашние" стали звать Машеньку Мимозой или ласкательно - Мими.