Для меня название этого города прозвучало как удар гонга на ринге. В среду президент отказался подтвердить или опровергнуть сообщение Полика о том, что Грир удрал в Рио. А теперь Ингрем говорил о том же самом. Похоже, круг замкнулся.
- Артур, - сказал президент, - я уже говорил вам, чтобы ЦРУ не вмешивалось в это дело. - Голос его звучал холодно, и я видел, что он еле сдерживается.
- Но ведь мы каждый час получаем сообщения со всех концов света, - запротестовал Ингрем. - Я не могу просто отдать приказ, чтобы об одном лице, некоем Грире, сообщения не передавались. Для этого придется разослать на места особую инструкцию, которая только вызовет излишние подозрения, а вы, кажется, этого не хотите.
- Разумеется, не хочу. - Роудбуш почуял ловушку. Я видел, как гнев закипает в нем. - Но ЦРУ не должно специально заниматься сбором сведений о Грире.
Ингрем на секунду умолк. Затем он как бы встряхнулся.
- Господин президент, - медленно сказал он, - я думаю, пора нам объясниться начистоту. Я случайно узнал, что ФБР ведет расследование о возможной гомосексуальной связи Стивена Грира с математиком Филипом Любиным из университета Джонса Хопкинса.
Любин! Да, ЦРУ не обведешь. Видимо, они знали обо всем, чем занимается ФБР.
Президент резко встал с кресла. Лицо его вспыхнуло. Он схватил свои очки и наставил их на Ингрема как пистолет.
- Все это сплошные домыслы, не более! - загремел он. - И я нахожу их оскорбительными лично для себя… Ни вас, ни вашего управления совершенно не касается, какие расследования ведет или не ведет ФБР. Повторяю. Это вас совершенно не касается!
- Увы, касается, - возразил Ингрем. Смелости ему было не занимать. Перед разъяренным президентом он держался удивительно стойко. - Видите ли, Филип Любин имел доступ к важным секретным документам. Несколько месяцев он работал у нас в связи с операцией "Кубок", сведения о которой до сих пор строго засекречены. А мистер Любин исчез точно так же, как Грир.
Президент на мгновение онемел. Но, когда он пришел в себя, голос его поднялся почти до крика.
- Вы пытаетесь уверить меня, что мой лучший друг - гомосексуалист и что у него связь с мистером Любиным? - Он стоял за столом, нависая над сидящим шефом ЦРУ. - И что Стив представляет какую-то угрозу для нашей безопасности? Это вы хотели сказать? Я требую прямого ответа!
- Я никогда не делаю столь поспешных выводов, - ответил Ингрем, явно не собираясь сдаваться. - Я только хочу объяснить, почему управление интересуется Гриром.
- Ваши инсинуации отвратительны, - сказал Роудбуш. - Я приказываю вам, Артур Ингрем, полностью оставить дело Грира.
- Странный приказ. - Ингрем прижался к спинке кресла, словно ища опору. - И не менее странно, что впервые на моей памяти нам запрещают получать деловые сведения от другой разведывательной службы. По закону я имею право на эту информацию, как директор Центрального разведывательного управления.
- Только когда речь идет о национальной безопасности, а это не тот случай, - Роудбуш гневно возвышался над Ингремом. - Стивен Грир мой друг. Его жена и дочь переживают тягчайший момент. Я не позволю, чтобы имя Грира трепали ваши агенты. Тайна его исчезновения, разумеется, будет раскрыта, но теми людьми, которым я это поручил.
- Это ваше окончательное решение? - спросил Ингрем. Господи, ну и выдержка! Никогда еще я не видел, чтобы кто-то открыто восставал против президента.
- Да, окончательное.
- И я не должен завтра упоминать при губернаторе Уолкотте даже имени Грира?
Взгляды Ингрема и Роудбуша скрестились, как шпаги.
- Не должны. - Президент еле сдерживался. - Если губернатор Уолкотт спросит о Грире, вы должны ответить ему чистую правду, - что исчезновение Грира совершенно не касается ЦРУ.
- Я не согласен. Но, разумеется, я исполню ваше приказание. - Ингрем встал. - О, мы забыли еще об одном деле! - Он по-прежнему держался и говорил поразительно спокойно. - Должен ли я информировать губернатора о вашем решении прекратить выплату субсидий физикам через фонд Поощрения?
- Не вижу в этом необходимости, - ответил Роудбуш. - Это не имеет отношения к обзору международного положения.
- Не согласен, - сказал Ингрем. - Если бы операция "Мухоловка" не была прекращена, я послал бы одного из моих людей на международную конференцию физиков в Хельсинки. Она скоро начнется, насколько я знаю. Из Китая на конференцию прибывает целая делегация, и наш агент мог бы собрать ценную информацию об обстановке в Китае.
- Тем не менее это не имеет отношения к современной международной ситуации, - возразил президент. - Нет, докладывать губернатору о Поощрении или о "Мухоловке" - если вам так больше нравится - совершенно незачем.
- Слушаюсь, сэр… В таком случае мы договорились обо всем.
Ингрем сухо поклонился. Попрощались они более чем холодно. Роудбуш стоял у стола и смотрел вслед Ингрему, который вышел даже не оглянувшись. Наконец он тяжело опустился в кресло.
- Невероятно, - проговорил он. - Невероятно.
Он обмяк в кресле, словно внутри у него лопнула какая-то струна. Несколько мгновений он сидел, забыв про меня, и с тоской смотрел на изображение своего зимнего островного приюта.
- Я готов держать два маленьких пари, - сказал он наконец. - Первое, губернатор Уолкотт так или иначе узнает о моем приказе не обсуждать с ним во время встречи дело Грира. И второе, Уолкотт найдет способ сообщить Ингрему, что тот останется шефом ЦРУ, если Уолкотт будет избран.
- Вы думаете, Ингрем скажет Уолкотту о вашем приказе насчет Грира?
- Нет, Артур для этого слишком хитер. - Впервые за все это время он криво усмехнулся. - По-моему, он шепнет словечко кому-нибудь другому, например Оуэну Моффату, а уж тот передаст его кому следует. В самом деле, я только сейчас подумал: Моффат для Артура идеальный связной. Сенатор близок к ЦРУ, потому что он член комитета бдительности и к тому же один из столпов партии Уолкотта.
- Хорошо, что Ингрем вас не слышит, - сказал я. - Он бы ухватился за эту идею.
- У Артура своих идей хватает, - отмахнулся Роудбуш. - Он очень изобретательный человек… Ладно, Джин, запомните все, что вы слышали, и запишите. Если бы не выборы…
Он осекся. Я встал, ссылаясь на срочную работу, но похоже, он меня не услышал. Когда я уходил, он смотрел на золотого ослика с нелепыми антеннами-ручками вместо ушей.
В то воскресенье к вечеру я выдохся окончательно. Мы с Джилл договорились в семь часов пообедать в ее квартирке в Джорджтауне, благо Баттер Найгаард решила заночевать у "друзей". Но в семь вечера я все еще сражался с двумя специалистами по улучшению речей. На следующее утро я должен был вылететь в Чикаго, где президента ожидали с речью по случаю Дня Труда, но текст все еще не был готов. Мы спорили до хрипоты из-за каждого слова, и моим противником был уже не кандидат оппозиции, а эти два жутких вивисектора фраз. Я чувствовал: еще десять минут, и моя собственная кровь закапает на пишущую машинку.
Зазвонил телефон. С облегчением услышал я свежий, как весеннее утро, голос Хильды, старшей ночной телефонистки.
- Спасите меня, Джин! - воскликнула она с комическим отчаянием. - Мистер Барни Лумис уже дважды звонил с побережья: ему нужен президент. Я сказала, что президент отдыхает перед завтрашним полетом и его нельзя беспокоить. Теперь он требует вас. Судя по голосу, он очень удручен.
- Не беспокойтесь, милая, - сказал я. - Барни всегда чем-нибудь удручен. Соедините меня с ним.
Голос Лумиса загрохотал по линии как экспресс.
- Джин! - заорал он. - Черт бы вас всех побрал со всеми потрохами, что вы там, идиоты, со мною делаете?
- Все, что можем, Барни, - ответил я. - В данный момент мы пишем речь, в которой президент обещает укрепить экономику, благодаря чему бандиты вроде вас смогут еще больше разбогатеть.
- Перестаньте умничать! - огрызнулся он. - Кто там у вас распускает эти проклятые вонючие слухи?
- Какие слухи?
- О господи! - Казалось, телефон сейчас взорвется. - Вам что, уши заложило? Я говорю об этих чертовых сообщениях, которыми они меня пытаются прикончить.
- Погодите, Барни. Успокойтесь, прошу вас. Кто кого пытается прикончить? И какими сообщениями?
- Они пытаются меня разорить! - заорал он так, что я отдернул трубку от уха. - Они пытаются погубить "Учебные микро" гнусной лживой болтовней о Стивене Грире.
Дело прояснялось. В последние дни все упиралось в Грира.
- Одну секунду, Барни! - Я повернулся к двум текстологам, которые вроде бы азартно выискивали словесных блох, но на самом деле держали ушки на макушке. - Не могли бы вы, джентльмены, подождать снаружи? Это личный разговор.
Они неохотно поплелись к выходу.
- Все в порядке, Барни, - сказал я в трубку. - Пожалуйста, объясните, в чем дело. Я не слышал никаких сплетен.
- Тогда, наверное, вы единственный, так сказать, доверенный человек во всей стране, который ничего не слышал, - прорычал он. - Все говорят, будто Грир улетел на юг, чтобы избежать грандиозного скандала, который якобы вот-вот разразится в "Уч-микро".
- Кто это говорит?
- Господи, откуда мне знать? - он снова кричал. - Если бы я знал, я бы привлек этих сволочей к суду за злостную клевету. Половина маклеров и спекулянтов в нашей проклятой богом стране слышали эту сплетню. Они утверждают, что "Учебные микро" накануне краха, что Стив Грир замешан в этом и что он удрал, пока крыша не обрушилась ему на голову. Боже милостивый, что они сделают с нашими акциями! Мы полетим ко всем чертям, когда биржа откроется во вторник…
- А что, у вас действительно плохи дела?
- Плохи? - он чуть не взвыл. - Послушайте, мистер, "Учебные микрофильмы" в два раза надежнее казначейства США!
Я бы не сказал, что это было самое удачное сравнение, учитывая размеры нашего государственного долга, но решил не поправлять Лумиса.
- Юджин, - продолжал он, - за первые три квартала этого года мы получим после уплаты всех налогов сорок один миллион восемьсот тысяч чистой прибыли. Мы не должны никому ни цента по долгосрочным обязательствам, и мы завалены заказами выше головы. Лучше нашего баланса нет и быть не может.
Он продолжал грохотать. У них не было никаких скандалов, никаких неприятностей с федеральными властями. Грир отказался от всех юридических дел "Уч-микро" месяц тому назад. Никаких связей с Гриром у него нет, если не считать, что его сын Майк выступает посредником между прессой и миссис Грир, но это уже благодаря мне, а не Барни. Так кто же пытается разорить Барни Лумиса, распуская лживые слухи? Кто и почему?
- Я не знаю, Барни, - отвечал я, - но, может быть, вы мне поможете. Если эти распространители слухов так хорошо осведомлены, где сейчас, по их мнению, Грир?
- Рио! - рявкнул он. - Знаете, есть такой городишко в Бразилии, куда удирают с добычей все крупные мошенники?
Неужели все считают, что Стив Грир сейчас в Рио-де-Жанейро? Об этом говорил Полик, Ингрем утверждает, что ЦРУ и ФБР имеют такие же сведения.
- Вы думаете, что это правда, Барни? - спросил я.
- Откуда, черт побери, мне знать? Спросите в ФБР. А теперь слушайте, Джин…
Оказалось, он хотел совсем немного: чтобы Белый дом выступил с заявлением, в котором бы сообщалось: а) что исчезнувший Грир не имеет никакого отношения к "Учебным микрофильмам", б) что президент абсолютно уверен в финансовой благонадежности корпорации.
- Минуточку, Барни! - прервал я его. - Вы же знаете, Белый дом не может давать гарантии за корпорации. Если вам нужна реклама, обратитесь в рекламное агентство.
- Стив Грир не мой друг! - завопил он. - Он приятель вашего босса. Скажите от меня Полу Роудбушу, что за ним должок, - он знает, о чем речь, - что сейчас пришло время его вернуть, и что если он не вытащит меня из этой истории, я больше не выколочу на его предвыборные кампании ни цента!
- Полно, Барни! - я пытался отшутиться. - Вы же любите потрошить своих богатых друзей…
- Сейчас не время для дурацких шуточек, - оборвал он меня. - Скажите от меня Полу, что…
- Хорошо, хорошо! Попробую до него добраться. Я вам позвоню.
Он бросил трубку. Будь на его месте любой другой, я бы после этого не шевельнул и пальцем. Но Барни, несмотря на его вспыльчивость, был добрым и верным другом. И похоже, он действительно попал в переплет. Хильда соединила меня со спальней президента.
- Добрый вечер, Джин, - сказал он. - Я в постели, почитываю. Вы уже утрясли окончательный вариант?
Я рассказал о телефонном звонке и просьбе Лумиса. Он посмеялся, когда я передал ему некоторые выражения Барни в смягченном варианте.
- Мне кажется, вы приглаживаете Лумиса, - сказал он. - От него я слышал кое-что похуже. - Он помолчал. - Джин, дело обстоит так: примерно месяц назад Стив пришел ко мне и сказал, что Лумис просит его заняться юридическим оформлением одной сделки: он собирался приобрести какую-то нефтяную компанию. Мы оба решили, что, учитывая политические связи Стива с Белым домом, ему это не к лицу. Однако Стив пошел дальше и прервал все деловые отношения с "Учебными микрофильмами", о чем уведомил меня официально. Копию его письма я передал Лумису. Так что в этом отношении Барни прав, ничего не возразишь.
- Он сказал еще кое-что. Он утверждает, будто бы за вами какой-то долг и сейчас пора его вернуть.
- Да, - сказал президент. - Он выполняет мое особое поручение. Что ж, посмотрим, что можно сделать.
В конце концов было решено: если в Белый дом поступит запрос, я отвечу, что Грир отказался от юридической работы на "Уч-микро". Относительно слухов о финансовом крахе корпорации Лумиса президент посоветовал употребить выражение "необоснованные".
- Но если я это скажу, - возразил я, - мы окажемся с Барни в одной лодке. А что, если с "Учебными микро" все-таки что-то нечисто?
- Нет, - ответил он. - Я предпочитаю верить Барни.
- Хорошо, я пущу машину в ход. Вас больше не будут беспокоить. Постарайтесь выспаться, господин президент.
- Постараюсь, - сказал он. - Но мне уже не терпится. Хочется снова в дорогу, как в старое доброе время. Сидя подолгу на одном месте, можно заплесневеть или сойти с ума.
Прежде чем звонить Барни, я разработал свой план. К моему удивлению, он не стал возражать ни против текста заявления, ни против условий, при которых оно будет сделано.
Я сказал ему, что мы заранее подготовим ответы на любые запросы репортеров. Заодно посоветовал ему связаться через своих людей с телеграфными агентствами и обозревателями по финансовым вопросам и сказать им, чтобы они обращались за справками в Белый дом.
С вивисекторами речей я разделался только к девяти вечера, на сей раз окончательно, решительно, непреклонно, и точка. Больше никаких исправлений, разве что сам президент в последний момент внесет карандашом свои поправки.
Я вернулся в свой кабинет, и сразу же начались телефонные звонки. Сначала из АП, затем из ЮПИ, затем из нью-йоркской "Таймс", из лос-анджелесской "Таймс", из вашингтонской "Пост" - и так без конца. Я всем зачитывал наше заявление: "В ответ на многочисленные запросы Белый дом сообщает, что Стивен Б. Грир по собственному желанию несколько недель тому назад отказался вести какие-либо юридические дела компании "Учебные микрофильмы". О своем решении он известил президента Роудбуша, и тот одобрил его. Президент не усматривает никакой связи между исчезновением Стивена Грира и финансовым положением компании "Учебные микро" и считает всякие слухи о затруднениях Лумиса необоснованными".
К половине одиннадцатого дело было сделано. Я перепоручил дальнейшее Хильде и объяснил, как отвечать на остальные звонки. Только после этого я наконец выбрал время позвонить Джилл. Она сказала, что лаза́нья перестояла, но что в запасе есть холодная баранина. Слава тебе господи, подумал я, после такой недели да еще лаза́нья - хуже не придумаешь!
Мы выпили, поели и с часок поболтали о разных разностях - обо всем, кроме Белого дома и Грира. И того и другого завтра нам будет более чем достаточно - мы это знали.
Было уже далеко за полночь, когда мы наконец улеглись на узкую кровать под раскрытыми окнами. В квартирке Джилл не было кондиционера, поэтому окна были распахнуты настежь, и в них изредка залетали порывы горячего ветра. Поздним летом ночи в Вашингтоне всегда удручающе жарки, а в ту ночь термометр, наверное, показывал не меньше девяноста градусов. Мы устали от ласк и лежали неподвижно, длинные волосы Джилл прикрывали мне грудь. Голова ее покоилась на моем плече, и, как всегда в такие мгновения, она была тихой, как мышка.
Я изо всех сил пытался не заснуть. Если бы было можно, я проспал бы сейчас сутки, но я знал, что должен вернуться к себе и встать в половине девятого утра, чтобы поспеть на самолет в Чикаго. Нет, выспаться не удастся, и я уже заранее ощущал острую боль в затылке, которая ожидала меня завтра. Тем не менее я заснул и проснулся от шума душа в ванной и от голоса Джилл, напевавшей трогательную балладу горцев о смерти двух влюбленных.
Зазвонил телефон. В полусне я решил, что это прямая линия связи с Белым домом. Но кто это? Только Хильда могла позвонить сюда в такой поздний час. А это значит…
Я вскочил с постели, схватил простыню и завернулся в нее, как римский сенатор в тогу. Оба аппарата стояли на третьей полке книжного шкафа. По дороге я зацепился босой ногой за электрический шнур и больно ушиб палец.
- Алло, - сказал я, ожидая услышать голос Хильды. Я уже приготовился к тому, что она начнет острить, будто ей пришлось обратиться к детективу, чтобы разыскать Каллигана. Но вместо нее чей-то незнакомый голос пробормотал нечто невнятное. Это было какое-то слово, а может быть, просто междометие, я не разобрал. Затем - звук дыхания, и через несколько секунд - щелчок, трубку положили. Голос, несомненно, был мужской. Вешая трубку, я взглянул на аппарат. Конечно, я ошибся. Это не прямая линия связи с Белым домом. Это обычный городской телефон.
Я вернулся в постель, отбросил простыню, лег и уставился в потолок. Джилл вышла из ванной, стройная и обнаженная. Она скользнула в постель, потрепала меня за ухо и спросила:
- Ты еще любишь меня?
Я поцеловал ее, но не ответил. Какой-то мужчина звонил Джилл и сразу повесил трубку, услышав мой голос. Я давно предчувствовал, что подобный момент когда-нибудь наступит. Чего же еще ожидать - мне тридцать восемь, а ей двадцать четыре, и она… Естественно, что другие мужчины интересуются ею. Формально нас с Джилл ничто не связывало. Вот и дождался… Какая боль! Я лихорадочно пытался найти хоть какую-нибудь лазейку. Каллиган, говорил я себе, на что ты надеялся? Ты ведь заранее знал!.. Но в глубине души я был уязвлен и мучился от ревности.
- В чем дело, бэби? - спросила Джилл.
- Ни в чем, - ответил я. - Просто задумался.
Я обнял ее за плечи, и она прижалась ко мне.
- Не дуйся, - сказала она, щекоча мне шею. - А то как сейчас укушу тебя вот сюда. Хорош ты будешь завтра в Чикаго со следами моих зубов на подбородке.
- Ага, лучше не придумаешь.
- Ладно, бэби, - сказала она. - Хочешь погрустить, грусти один. А я посплю.