Обычно сотрудники, составлявшие подобные досье, интерпретировали факты немного по-своему. Это было нормально. Дальше информация направлялась аналитикам в Лондон и старшим офицерам, которые отделяли зерна от плевел и действовали соответствующим образом. Однако резкость и точность доклада Хэйдока имели совершенно ясный подтекст. По его мнению, никаких следов вмешательства американцев на острове не было, равно как и никаких признаков того, что Кристидисом манипулировали или что он был замешан в чем-то нехорошем. При этом Хэйдоку было известно, что шеф считает, будто обстоятельства крушения самолета Уоллингера были довольно подозрительными, а Томас Келл имеет свои личные предубеждения против участия в деле ЦРУ. И тем не менее, зная все это, он сделал вывод, что никакой двойной игры, принуждения, давления и прочего в смерти Янниса Кристидиса не было. Обыкновенное самоубийство, все просто и ясно как день.
При этом у Тома не пропадало ощущение, что правды об этом несчастном случае он никогда не узнает. Если никто не покопался в самолете Уоллингера, почему произошло крушение? Он подумал о Рэйчел, о ее злости на отца, о письме, что Пол написал Сесилии, его неимоверную страсть к женщине, которая, возможно, его и не любила. К женщине, которая, якобы безутешно оплакивая смерть Уоллингера, позволяла другому мужчине гладить себя по филейной части – и остановила его лишь тогда, когда его ласки стали слишком заметными и могли привлечь чужое снимание. Мог ли Пол совершить самоубийство, узнав, что Сесилия обманывает его с другим? Конечно нет.
Возможно, тут и в самом деле не было никакой загадки. Ничего не было подстроено, никакого заговора. Просто – несчастный случай. Мотор подвел, птица попала, ошибся пилот. Это был один из уроков, что Том выучил много лет назад: в операции всегда есть и будут вопросы, на которые нет ответа. Мотивы, обстоятельства, факты. Несмотря на мощные средства и источники, имевшиеся в распоряжении МИ-6, на въедливость, мастерство и исключительный опыт ее сотрудников, никто не мог отменить непредсказуемость человеческого поведения. Способность людей к обману и притворству была поистине неизмерима. "Я не верю в этот след из хлебных крошек", – сказала Амелия. Но возможно, она видела тайный умысел там, где его не было. Видит Бог, такую ошибку рано или поздно совершали они все, на разных стадиях карьеры. Желание Амелии объяснить и рационализировать внезапную смерть любимого человека затуманила ей глаза, скрыла от нее незамысловатую и неприятную правду: Пол Уоллингер, скорее всего, сел не в тот самолет, не в тот день, а злая судьба позаботилась об остальном.
Том встал. Мышцы ног все еще побаливали. Он достал из мини-бара пол-литровую бутылку воды и выпил ее залпом. До ужина в Centonovo оставался всего час, и нужно было как-то определиться с тактикой и стратегией, а именно – сформулировать в голове, как вести себя с Шандор. Однако сначала Том решил проверить почту. За весь день Рэйчел еще не написала ему ни строчки.
Он открыл свой личный почтовый ящик и увидел, что она все же ответила на его предыдущее сообщение. Рэйчел писала, что забронировала билет на самолет до Лондона и улетает через два дня.
"Я увижу тебя до отъезда? Мама вернулась в Лондон, и дом весь мой…"
Мысль о том, чтобы увидеть Рэйчел снова, провести с ней ночь в ее доме опьяняла сильнее любого вина. Тому нестерпимо захотелось бросить все на свете, запрыгнуть на последний паром до Дубровника, нанять частный самолет – и пусть Шандор и Лакост отправляются ко всем чертям. Но вместо этого он написал, что вернется в течение суток, переоделся в джинсы и рубашку и замотал щиколотку белым эластичным бинтом, одолженным у консьержа. Если он вдруг столкнется с Лакостом, понадобится наглядное доказательство, что он получил травму. Том спустился вниз, выпил в баре бокал вина и пошел к ресторану. Идея у него была только одна – может быть, дурацкая, но на редкость настырная: представиться Шандор другом Пола Уоллингера, а потом, образно говоря, откинуться на спинку стула и насладиться фейерверком.
Глава 33
Он понял, что в Centonove что-то случилось, когда увидел большую группу людей, столпившихся на тротуаре перед входом. Огни на террасе были погашены, за столиками с видом на бухту никто не сидел. Том остановился у пляжного бара с закусками и закурил, наблюдая за толпой с расстояния примерно метров сто.
Сначала ему показалось, что в кухне закоротило электричество или произошла утечка газа, но потом Том увидел двоих хорватских полицейских. Они выходили из здания, один что-то говорил в рацию. Шандор нигде не было. Он предположил, что она должна быть внутри. Наверное, разбирается с тем, что произошло в ресторане, – может, ограбление, а может, какое-то мелкое преступление.
Однако появились врачи со скорой. Тоже двое. Том затушил окурок и двинулся к ресторану. У входа собралось уже человек тридцать; большинство – местные жители в шортах и майках, но также и несколько туристов, одетых понаряднее, – видимо, они собирались поужинать. Младший из полицейских пытался оттеснить толпу от входа и не допустить никакой паники или скандала. Старший все еще говорил по рации. Взглянув на бухту, Том заметил полицейский катер, пришвартованный под тер расой. Значит, полиция прибыла из самого Дубровника. Что бы ни случилось в ресторане, понадобилась помощь покруче, чем местная. Кто-то серьезно пострадал – или даже хуже.
Мимо него промчалось двое мальчишек – совсем еще маленьких, ростом чуть выше его колена. Один из них сжимал в руках футбольный мяч, и оба возбужденно тараторили по-немецки. Должно быть, их сильно взволновала толпа и наэлектризованная атмосфера.
Движение в окне второго этажа. Третий врач в белой униформе ходил по квартире Шандор. Том пригляделся внимательнее и поразился – в углу комнаты стоял Лакост. Даже с такого расстояния было видно, что он пребывает в шоке.
Теперь стало ясно – Сесилия Шандор мертва. Том почувствовал, что его желудок будто перевернулся – то же самое ощущение он испытал, когда Хэйдок позвонил ему в Стамбул и сообщил, что Яннис Кристидис утонул. Но несмотря на вполне естественные человеческие эмоции, Том вдруг подумал, что смерть Шандор – это тот самый прорыв в деле, которого он подсознательно ждал. Если ее убили, то кто это сделал? Те же люди, что смастерили легенду о скорбящей любовнице, которая не может оправиться после смерти возлюбленного? Чья-то служба разведки, направившая Шандор к главе анкарского отделения? Мысль о том, что Сесилия совершила самоубийство, даже не приходила ему в голову. Одно самоубийство в деле – это случайность. Два при всем желании назвать совпадением нельзя.
Он подошел к молодой английской паре. Мужчина – это Том определил безошибочно – принадлежал к касте некогда привилегированных; в нем еще осталась самоуверенность мальчика из дорогой частной школы. Его жена, с безупречно уложенными волосами и в юбке пастельного оттенка, как будто явилась сюда прямо из Фулема.
– Вы англичане? – спросил Том.
– Да, – ответила женщина. В ушах у нее были серьги-жемчужины.
– Что здесь произошло?
Мужчина – ему было не больше тридцати; молодой муж с молодой женой – кивнул на воду.
– Хозяйка ресторана. Мы слышали, что ее нашли мертвой. Копы, – ответил он тоном ведущего телешоу.
Ровно в этот момент, действительно как в телешоу, старший из полицейских появился в дверях ресторана и попросил людей разойтись. Сначала ушли туристы, за ними медленно двинулись местные, и вскоре перед рестораном не осталось никого, кроме врачей со скорой и горстки персонала, включая лысого официанта, которого Том видел уже раз сто за последние сорок восемь часов. Выяснилось, что молодая пара англичан тоже остановилась в Lafodia и забронировала столик в Centonovo. Послушавшись полицию, они отправились в город поискать себе другое место для ужина. С Томом они распрощались молча, покивав.
Тома тоже попросили уйти, и он отошел на прежние позиции, к пляжному бару с закусками. Там он закурил еще одну сигарету и заказал пинту лагера, не сводя при этом глаз с ресторана. Новость о смерти Сесилии, разумеется, дошла уже и сюда. Бармен был хорват, с взъерошенными волосами. Он хорошо говорил по-английски и отвечал на якобы невинные вопросы Тома с ленивым пренебрежением, принимая его за туриста, который хочет узнать парочку-другую жареных деталей.
– А вы давно были с ней знакомы?
– Да нет. Она всегда держалась в стороне. Ресторан купила года три-четыре назад.
– Значит, она была не местная? Не с острова?
Бармен покачал головой.
– И это было самоубийство?
– Точно. Вроде бы таблетки. Потом она порезала… – Бармену не хватило словарного запаса. Не выпуская из рук свой стакан, он жестом показал, что она вскрыла вены. Выглядело это так, будто Сесилия разрезала запястья стаканом. – …Как это… порезала кожу. Артерию, да?
– Да. – Один мальчик, с которым Том учился в школе, покончил с собой точно таким же способом. – В воде? – Скорее всего, команда "чистильщиков", убедившись, что Шандор без сознания, переложила ее тело в ванну.
– Да.
Кто бы ни был исполнителем, он явно хотел создать впечатление давно задуманного самоубийства. Смерть от огнестрельного ранения или отравление чем попало возбудило бы слишком много вопросов.
– А что ее бойфренд?
– Люка? – Бармен ответил сразу же, без колебаний. Это служило лишним подтверждением того, что Шандор встречалась одновременно с ним и с Уоллингером. Он поставил стакан на стойку. – Я думаю, он из Дубровника.
К стойке подошли четверо подростков; трое из них курили самокрутки с марихуаной. Бармен отвлекся, чтобы принять у них заказ. Том вернулся на тропинку и бросил еще один взгляд на Centonove. Ставни на кухонном окне теперь были закрыты, и младший полицейский стоял у входа в качестве охранника. Том подождал, пока подростки получат свои коктейли, и снова уселся на свой табурет.
– Сейчас уже все стихло, – заметил он и заказал еще пинту. Расплатившись, он оставил сдачу бармену, чтобы тот охотнее вел беседу.
– Да?
– Да. Остался только один полицейский у входа. Бедный парень.
– Кто? Полицейский?
– Да нет. Ее бойфренд. Как, вы говорите, его зовут? Люка?
– Ага. – Бармен открыл набитую стаканами и бокалами посудомойку и сунул голову в облако пара. – Он вечно тут торчал. А после всего, должно быть, не будет.
– Не будет. – Том постарался придать голосу сочувственные нотки. – Они управляли рестораном вдвоем?
– Нет. Люка работает в городе. У него компания звукозаписи. Занимается регги и хип-хопом. Вам нравится такое дерьмо?
– Ну… Боб Марли, может быть, Джимми Клифф. – Теперь он смог бы легко узнать о Лакосте все. Сколько независимых звукозаписывающих лейблов имеется в Хорватии – притом что владельца зовут Люка?
– Да, он тоже любит Марли.
Разговор покатился дальше. К девяти пятнадцати Том узнал, что Сесилию Шандор на острове за свою не принимали и в основном относились к ней с подозрением; что она часто и подолгу отсутствовала на Лопуде; что ее считали богачкой; что Люка ради нее бросил жену и восьмилетнюю дочку, но однажды, в сильном подпитии, признался, что Сесилия отказалась выйти за него замуж, когда он сделал ей предложение. Довольный, что ему удалось собрать так много информации, около половины десятого Том пожал бармену руку и еще раз прошел мимо Centonove в надежде встретить поблизости убитого горем Люку и поговорить с ним. Однако этого не случилось. Том всего лишь обменялся парой слов с полицейским, чей английский находился в зачаточном состоянии (впрочем, он знал достаточно, чтобы подтвердить – владелица ресторана "внезапно умерла"), после чего его вежливо попросили "пройти дальше". Он спросил, в порядке ли Люка, и получил короткий кивок. Имелась небольшая вероятность, что дружка Сесилии арестуют по подозрению в убийстве, но вероятнее всего, скоро он будет сопровождать ее тело в Дубровник. В любом случае он собирался посоветовать Амелии послать Адама Хэйдока или сотрудника станции МИ-6 в Загребе на остров и получить полный полицейский и медицинский отчет о деле. Его собственная работа здесь была закончена.
Только в коридоре перед своим номером, минут десять спустя, Том вспомнил о камере, которую видел Хэйдок на записи из ресторана на Хиосе. Серебристая цифровая камера, возможно принадлежавшая Сесилии. В ней могли быть снимки того самого бородатого мужчины. Как же он мог позволить себе об этом забыть? Хотя, если подумать, Сесилия, бывший офицер разведывательной службы, вряд ли сохранила бы в памяти хоть какие-то компрометирующие фотографии. И тем не менее у Тома были обязанности – хотя бы по отношению к Амелии, и он должен был проникнуть в квартиру Шандор и попытаться добыть эту камеру.
Он знал, почему ему этого так не хочется. Это было очевидно. Том рвался на самолет, в такси, в стамбульский дом у моря.
Он постоял в коридоре еще несколько минут. Реальной возможности попасть в квартиру Сесилии в эту ночь не было. Ни единого шанса. И вряд ли такой шанс появится в ближайшие несколько дней. Пусть с камерой разбирается Эльза, Хэйдок, Загреб… кто угодно.
Том достал из кармана карту-ключ от номера, открыл дверь, включил свет и взял из мини-бара две миниатюрные бутылочки Famous Grouse. За пятнадцать минут он написал отчет с грифом "совершенно секретно", сообщая о смерти Шандор, и послал его зашифрованной телеграммой в Лондон. Затем он залез в свою личную почту и настрочил послание Рэйчел.
"Вылетаю из Берлина завтра первым утренним рейсом. Буду к полудню. Отмени все планы. Поужинай со мной".
Глава 34
В Стамбуле ничего не изменилось с тех пор, когда Том из него уезжал. Жара, толпы людей, мертвые пробки, смог, линия горизонта, закрытая минаретами и высотными зданиями. Но в чем-то город все же стал иным. Теперь это была невидимая чашка Петри, в которой командой специалистов Секретная разведывательная служба из Турции и Лондона тщательно изучалось и анализировалось каждое движение, каждая деталь поведения Райана Клекнера. По дороге из аэропорта имени Сабихи Гёкчен Том попросил водителя такси проехать мимо дома Клекнера. Команда наружного наблюдения была уже на посту: мужчина и женщина в кафе Starbucks в квартале от входа в здание и два юных британца-азиата в микроавтобусе, припаркованном через дорогу. Каждые полчаса Том получал обновленную информацию о передвижениях объекта.
Абакус проснулся рано, сходил в спортзал, вернулся домой пообедать и в данный момент находился наверху, в кухне, читал книгу в бумажной обложке, название которой определить не удалось. Как и обещала Амелия, резиденция Клекнера, маршруты, по которым он ездил на работу, его любимые рестораны, спортзал и машина были напичканы таким количеством камер, что они могли запечатлеть буквально любое мгновение его жизни. За ним следили в трамваях, поездах и на паромах. Турецкий источник, работающий в американском консульстве техником по обслуживанию компьютеров, обеспечивал станцию МИ-6 регулярными отчетами о рабочем расписании Клекнера, его настроении и рутинных действиях. Если бы какой-либо элемент операции был случайно раскрыт, МИ-6 могла бы спокойно отрицать свое участие. Да этого бы и не понадобилось: Клекнер, скорее всего, решил бы, что его взяли под наблюдение турецкие спецслужбы, и сообщил бы об этом главе станции ЦРУ.
По пути в Дубровник Том поговорил с Амелией, и она согласилась, что Загреб/3 должен разобраться со смертью Шандор и провести неделю на Лопуде, щедро рассыпая по хорватским карманам евро. "Ты нужен мне в Турции", – сказала Амелия, и Том с радостью изъявил свою готовность приступить к работе.
Однако Рэйчел заставила его подождать. Том попытался напроситься на – как он это образно и весьма лицемерно назвал – "чашку чая" у нее дома, но она довольно прохладно сообщила, что будет "занята до ужина", и предложила встретиться в девять вечера в рыбном ресторане в Бебеке. "Вам нужно проявить терпение, мистер Келл", – написала она, но добавила в СМС "поцелуйчиков". Том зарегистрировался в Georges Hotel на улице Сердар-и-Екрем и решил убить время за чтением какого-то романа. В конце концов он поймал себя на том, что пялится на первую страницу первой главы уже пятнадцать минут, но тут небеса раскрылись и Рэйчел смилостивилась над несчастным страдальцем.
"Хм. Только что нашла бутылку водки в морозилке. И даже два стакана. Может, выпить здесь перед ужином?.."
Он был возле ее дома через полчаса.
Рэйчел оставила ключ под ковриком. Том открыл парадную дверь и вошел внутрь. На первом этаже было пусто. Ни единого звука, не считая шороха волн и монотонного гудения посудомоечной машины в кухне. Том снял ботинки и носки и оставил их возле двери. Кондиционер приятно холодил кожу. Он поднялся наверх и остановился на площадке второго этажа.
Дверь одной из спален была открыта. В отражении зеркала Том увидел обнаженную Рэйчел. Она лежала на диване, подперев голову подушками. Ее прекрасное тело было словно выставлено напоказ специально для него. Он стащил с себя рубашку и двинулся к ней. Ее темные глаза, не отрываясь, следили за тем, как он подходил.
Они провели в постели больше трех часов. Только позже Том осознал, что они практически дословно воспроизвели сцену из письма Пола к Сесилии. "…Как ты оставила для меня ключи от своего дома снаружи, я вошел, и ты ждала меня. Наверное, никогда ты не выглядела такой прекрасной, как в тот день… Тогда я не хотел торопиться. Я сходил по тебе с ума…" Он не знал – да и не стал спрашивать, разумеется, – поняла ли Рэйчел это тоже.
На закате они вместе приняли ванну, а потом не торопясь отправились прогуляться по западному побережью Босфора. Рэйчел забронировала столик в ресторане, и они заказали мезе и сибаса на гриле. Горели свечи, и с того места, где они сидели, открывался чарующий вид на море и на Азию, лежавшую на другой стороне. Этот восторг воссоединения что-то изменил между ними, возникла связь, которую, казалось, можно было потрогать. В душе Тома царили мир и покой. Она была всем, чего он хотел. Его изумляло, с какой готовностью, даже беззаботностью, его сердце полностью растаяло в ее руках.
– Я хотела тебя спросить о стольких вещах, – сказала она и макнула кусочек хлеба в белую чашку с соусом цацики. – У меня такое ощущение, как будто я о тебе ничего не знаю. Когда мы познакомились, говорила только я. Ну, например… что ты любишь?
– Что я люблю ?