Американский писатель и голливудский продюсер Стив Сомер несколько лет назад написал роман "Favourite Son", который очень быстро попал в списки бестселлеров. На основе романа был снят шестичасовой телевизионный фильм, который привлек внимание миллионов американцев, а роман, изданный в 24 странах, завоевал огромную читательскую аудиторию.
Роман написан в жанре остросюжетного детектива, где сплетены политика, секс, любовь. Многим он напоминает знаменитый роман Р.П. Уоррена "Вся королевская рать".
Содержание:
-
ОТ АВТОРА 1
-
ВТОРНИК - 9 августа, 1988 - ДЕНЬ ПЕРВЫЙ 1
-
СРЕДА - 10 августа, 1988 - ДЕНЬ ВТОРОЙ 5
-
ЧЕТВЕРГ - 11 августа, 1988 - ДЕНЬ ТРЕТИЙ 11
-
ПЯТНИЦА - 12 августа, 1988 - ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ 21
-
СУББОТА - 13 августа, 1988 - ДЕНЬ ПЯТЫЙ 34
-
ВОСКРЕСЕНЬЕ - 14 августа, 1988 - ДЕНЬ ШЕСТОЙ 49
-
ПОНЕДЕЛЬНИК - 15 августа, 1988 - ДЕНЬ СЕДЬМОЙ 66
-
ВТОРНИК - 16 августа, 1988 - ДЕНЬ ВОСЬМОЙ 84
-
СРЕДА - 17 АВГУСТА 1988 - ДЕНЬ ПОСЛЕДНИЙ 97
-
Примечания 105
Стив Сомер
Кумир
ОТ АВТОРА
Подобно миллионам моих соотечественников-американцев, я гляжу сегодня с тревогой и надеждой, как ваша великая страна вступает в новую, неведомую для нее эру, имя которой - демократия. Мы радуемся решимости вашего народа и его лидеров, мы всем сердцем желаем мира и достатка вашим городам и селам.
Я давний читатель и почитатель русской литературы, я преданный поклонник Чехова, я уже трижды побывал у вас, и для меня это еще и личная радость: убедиться воочию, что народ, столь много давший миру, и сам не устает расти. Я верю, недалек тот день, когда наши великие нации, Америка и Россия, осознают равную ответственность за жизнь и свободу всех людей этой планеты. Конец тысячелетия на дворе, и так хочется увидеть конец нашего противоборства и начало сотрудничества в тех неотложных делах, которые нам друг без друга уже не решить.
Это вступительное слово, как и вся книга, написаны человеком, который у себя на родине слывет политическим консерватором. Действительно, я глубоко привержен американской конституции и склонен строго, даже буквально толковать обещанные ею свободы - многопартийную систему, независимость прессы, которая принадлежит кому угодно, но не правительству, и превыше всего право любого гражданина высказать любую критику в любой адрес. Потому я и написал своего "Кумира" - чтобы напомнить все это самому себе, моим соотечественникам, которые порой воспринимают свои гражданские вольности как нечто само собой разумеющееся, не стоящее особых забот, а также и некоторым иным, полагающим себя вправе ни с какими такими правами не считаться.
Теперь, читая роман, вы, быть может, согласитесь со мной, что демократия - это не конец пути, но сам путь, движение к заветной цели. Каждые четыре года мы у себя в США пользуемся правом свободно избирать своего президента. Впрочем, пользуемся ли? Так ли свободен наш выбор? Или нам его навязывают могущественные манипуляторы из правительства и большого бизнеса, прессы и телевидении? Могут ли простые избиратели верить, что кандидат, домогающийся их голосов, говорит, что думает, а не пустые трескучие слова, сочиненные для него ловким борзописцем? И действительно ли рвущиеся к власти партии выставляют на наш выбор самых достойных, самых способных - или же тех, кто способен лишь произвести впечатление…?
Вес эти вопросы, увы, слишком знакомы моим соотечественникам, а теперь, похоже, и вы, совершенствуя механизмы собственной демократии и выборов, тоже не избежите подобных проблем.
Однако, говоря все это, рискну заметить, что не считаю свой роман книгой политической, то есть книгой о борьбе партий, классов, кланов. Мне всегда были интересней такие неотъемлемые людские устремления, как, например, власть и секс. И неразделимые, не правда ли? Ведь почему-то, когда речь идет об этих вроде бы весьма различных сферах, слова на всех известных мне языках (и на русском тоже?) слышишь одинаковые - о победах и проигрышах, уступках и уловках, кто кого и что почем. Словом, я писал не о том, как функционирует машина демократии, но о живых людях, затянутых в эту машину, и вот теперь они всеми правдами и неправдами пытаются раскрутить ее колеса и шестерни в нужную им сторону. Кто-то, чтобы преуспеть, а кто-то, чтобы спасти - кто свою душу, а кто шкуру. Такие люди найдутся - они узнаваемы! - в правящих кругах любой страны - и нашей, и вашей.
В романе, среди прочего, вы прочтете и о недавней войне в Никарагуа - и почувствуете, надеюсь, что здесь я не исповедовал ни одну из враждующих идеологий - я лишь за то, чтобы эта бедная страна сама могла определить свой путь, свою судьбу.
И еще. Роман этот вышел уже на десяти языках, в двадцати странах, по нему снят шестичасовой телефильм; он был показан за неделю до прошлых президентских выборов и вызвал скандал, про который, кажется сообщали даже ваши газеты: один из выдуманных мною героев и один вполне реальный герой тогдашних телеэкранов оказались на удивление схожими. Смешно было бы объяснять, что роман был закончен, а фильм начат задолго до избирательной кампании, а если что-то из описанного мною сбылось, то ведь это непреднамеренно!
И последнее. О моей героине. О женщине по имени Салли Крэйн, которую я сам себе нарисовал и которая все пять лет, что я писал се, была моей любовью, и страстью, и проклятием. Если бы я оставил ее в живых (а этого, как я ее ни жалел, мне не удалось!), она бы порадовалась, узнав, что обрела теперь еще и русских поклонников. Но, знакомя ее с вами, отдав ее вам, я надеюсь, что вы поймете ее и полюбите вместе со мною. И тогда, какая б ни была, она поможет нам лучше понять и себя, и друг друга.
Стив Сомер
ВТОРНИК
9 августа, 1988
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
И долго мне, лишенному ума,
Казался раем ад, а светом - тьма.
Уильям Шекспир, сонет CXLVII
7.55.
Коридор цокольного этажа Капитолия был забит людьми и гудел, как растревоженный улей. Перекрывая шум толпы, что-то кричали служащие, расталкивали собравшихся локтями сотрудники секретной службы, и, зажатая посредине, Салли Крэйн никак не могла взять в толк, почему администрация США, при своем всемогуществе, бессильна организовать достойную встречу полковника Октавио Мартинеса и утихомирить разбушевавшиеся страсти.
Салли была одной из тех умных и решительных женщин, которые начали во множестве появляться в Вашингтоне при президенте Картере. Белокурая (при этом волосы были ее собственными), с голубыми широко расставленными глазами и румяными щеками, она чем-то смахивала на веснушчатого ребенка, целыми днями играющего на вольном воздухе. Походка ее отличалась естественной непринужденностью, свойственной, как правило, высоким женщинам, уверенным к тому же в своей неотразимости.
Расточая улыбки и кивая на ходу тем, кого она случайно задела локтем, Салли весьма энергично пробиралась к месту, где находился Мартинес, чувствуя, что постепенно начинает задыхаться от толкучки и невыносимой летней жары. Наконец ей удалось протиснуться к дверям, где было немного посвободнее, и она стала ждать, чтобы ревущая толпа сама доставила Мартинеса к ней.
Она уже могла разглядеть его лицо в дальнем конце коридора: полковник выглядел весьма импозантно в своем берете и солдатской робе. Смуглый красавец, он демонстрировал свою ослепительную белозубую улыбку из-под пышных усов, стараясь пожать каждую из жадно тянувшихся ему навстречу рук.
Салли была хорошо осведомлена о тех сражениях, которые он вел в никарагуанских джунглях, она следила за ними со смесью профессиональной беспристрастности и сентиментальной гордости. Для нее это был человек-легенда: бывший преподаватель алгебры в средней школе, он стал свидетелем того, как его крохотная, трудившаяся в поте лица страна перешла от олигархии богатых к диктатуре бедных. Между тем он, как и прежде, продолжал раскрывать тайны синусов и косинусов совершенно равнодушным к этому юнцам. Год за годом учебники все ветшали, а ряды учеников перед его учительским столом все редели.
И в один прекрасный день он увидел, что парты пустуют потому, что ученики его находятся совсем в другом месте - среди холмов провинции Инотега с винтовками М-16 в руках: многие из них навсегда оставались лежать там в раскисшей грязи. Тогда он расцеловал на прощанье жену и сыновей, сунул несколько пар носков в старый портфель, сел на скрипучий желтый автобус и, доехав до конечной остановки, отправился искать своих учеников в окрестных джунглях.
Первый убитый им человек был убит мачете: кровь из шеи брызнула в лицо Мартинесу, и его вырвало. После этого ему вручили пистолет, а когда был убит один из контрас, он унаследовал его М-16. Той зимой Мартинес возглавил нападение на Окотал и удерживал этот городок в течение трех дней, сражаясь против целого батальона правительственных войск. Благодарные контрас присвоили ему звание майора своей так называемой армии, а ЦРУ стало всячески его проталкивать, пока он наконец не сделался Полковником - лидером, вдохновляющей силой, неуловимым Лисом.
И вот теперь президент Бейкср и его администрация указывали на Октавио Мартинеса и его войну как на пример истинно народной революции, которая может принести подлинную демократию этому бурлящему перешейку в самом центре Западного полушария. Бывшего преподавателя алгебры в срочном порядке переправили в Вашингтон: чтобы он выступил здесь перед членами разных комитетов, рассказал бы о босоногих борцах за свободу из никарагуанских джунглей, как они молят Святую Деву о том, чтобы до янки дошли их призывы о помощи. Одним словом, героический полковник Мартинес должен был стать как бы противовесом другому полковнику - Норту, Ирангейту и незаконному использованию выделенных конгрессом средств - все это было еще свежо в памяти многих.
Неожиданно толпа отхлынула - и Салли на сей раз решила не упускать своего шанса. Прижав к груди альбом с наклеенными вырезками, она нырнула в образовавшийся проход между агентами секретной службы и оказалась так близко к Мартинесу, что почти наскочила на него. Тогда она прокричала ему прямо в ухо, чтобы он смог услышать ее в этом бедламе:
- Полковник! Я Салли Крэйн! Представитель сенатора Фэллона по связи с прессой!
Мартинес продемонстрировал ей одну из своих отработанных белозубых улыбок, жестом дав, однако, понять, что сам не понимает ее.
Салли изо всех сил старалась удержаться возле него, пока толпа несла их обоих вниз по коридору - к выходу на ступени Капитолия, к утреннему свету. Она переключилась на испанский.
- Меня зовут Салли Крэйн. Я представитель сенатора…
В ответ Мартинес только растерянно пожал плечами.
Салли перевела дух и прокричала то же самое по-португальски. Мартинес в ответ вежливо улыбнулся и покачал головой. Толпа у выхода все-таки оттеснила ее, и, стараясь сохранять достоинство, она закричала ему вслед:
- Je suis Sally Crain!
Но он к этому времени был уже далеко впереди, на самых ступенях, где ее слов нельзя было расслышать.
Уступив натиску бурлившей вокруг толпы, Салли позволила ей вынести себя ближе к ступеням. Там она остановилась, ослепленная резким светом зарождавшегося дня, и, переведя дух, в недоумении тихо проговорила:
- Черт возьми, да на каком же языке он тогда говорит?
И вдруг - словно с неба спустившись! - перед ней выросла фигура Мартинеса. Он с нежностью взял ее под руку и приблизил к себе - толпа тут же подхватила их обоих и повлекла на площадку перед входом. Салли подняла голову, не веря своему везению, а напиравшая толпа еще теснее прижала их друг к другу. Она могла хорошо чувствовать грубую ткань его робы на своей руке, ощущая, как движется под тканью его тело. Глаза Мартинеса были темными и горящими, голос глубоким, способным перекрыть шум толпы. Казалось, что на какое-то мгновение они остались здесь совсем одни.
- Я говорю на всех этих языках,- начал он.- Ваш испанский превосходен. Зато португальский…- Он покачал головой.
Салли остановилась, разинув рот, и в этот момент толпа снова развела их, увлекая его вниз по ступеням к трибуне и сновавшим вокруг телевизионщикам.
Салли все стояла на том же месте, чувствуя себя уязвленной и чуть смешной. Обернувшись через плечо, Мартинес снизу подмигнул ей. Неожиданно она ощутила странную легкость и громко расхохоталась:
- Плевать!
Она стала спускаться к нему по ступеням, вдруг почувствовав себя девчонкой, потерявшей голову.
Когда Салли удалось наконец приблизиться к деревянной трибуне, Мартинес обходил строй упитанных должностных лиц в темных костюмах, пожимая протянутые руки. Она взглянула на часы: 8.09. Сейчас, Салли знала это, в нью-йоркской студни 3-"Б" телекомпании Эн-Би-Си Уиллард Скотт должен заканчивать сводку погоды по программе "Тудей". Находящийся в аппаратной продюсер Стив Чэндлер по внутренней связи соединяется с Брайан-том Гамбелом, чтобы тот не забыл сообщить телезрителям, что сразу же после передачи очередного рекламного объявления "Тудей" начнет прямую трансляцию из Вашингтона.
Салли знала все это потому, что твердо обещала Чэндлеру: ровно в 8.11, минута в минуту, на трибуну поднимется сенатор Терри Фэллон, чтобы официально приветствовать Мартинеса. Кроме того, она обещала ему, что на следующий день, в среду, Гамбел сможет получить личное интервью с Терри и Мартинесом - при условии, что Чэндлер даст прямую трансляцию сегодняшней официальной церемонии встречи. Чэндлер вынужден был на это пойти, хотя и понимал, что его используют самым бессовестным образом.
Он, как и Салли, прекрасно знал, что если одна из трех ведущих телекомпаний передаст это событие по прямому эфиру, то две остальные должны будут последовать ее примеру - или уступить конкуренту эксклюзивный репортаж. Таким образом, трансляция встречи во вторник и последующее интервью в среду обеспечивали сенатору Терри Фэллону возможность показать себя всей Америке в течение двух дней подряд. К тому же, поскольку утренняя программа новостей не имела достаточно высокого рейтинга, не исключено, что церемония встречи может быть повторена в дневной и вечерней программах, если за день не наберется других событий.
Чэндлер отлично понимал это и, более того, осознавал, что и Салли понимает вес не хуже, чем он. Она превосходно использовала конкуренцию между телевизионной "тройкой", чтобы помогать Терри Фэллону делать карьеру. Чэндлер, однако, шел у нее на поводу, зная, что Салли сумеет договориться с секретной службой, чтобы та установила трибуну с сенатской стороны Капитолия, где утреннее солнце будет находиться за спиной ораторов: пусть над их головами и появится ореол, зато оно не будет светить им прямо в глаза. Он также знал, что Салли вытащит сенатора из его кресла РОВНО в 8.11 - точь-в-точь. И еще он был уверен, что Терри Фэллон, что бы ни случилось, будет выступать не дольше двадцати пяти секунд - идеальное время для видеосюжета в программе новостей. Наконец он не сомневался, что Салли провела с сенатором соответствующую работу, и он постарается встать лицом к камере с изображением павлина. В общем, Чэндлер был настолько уверен в Салли, что его ничуть не удивило, когда он увидел ее на трибуне… за большой государственной печатью Соединенных Штатов Америки, в момент передачи рекламного объявления перед самым началом прямого включения Вашингтона.
На телекамере Эн-Би-Си замигал красный глазок, а Салли уже была на трибуне, поглядывая вниз на копошащихся телевизионщиков и обсуждающих последние сплетни репортеров, которые со всех сторон облепили трибуну. В лицо ей уставилось по меньшей мерс двадцать микрофонов. Она проверила часы: 8.10.
- Сенатор Фэллон сделает сейчас короткое…- начала она, но тут же поняла, что микрофоны еще не включены и она говорит сама с собой.- Видео, откройте номер четвертый! - произнесла Салли.
В ту же секунду в воздухе раздался резкий свист электронного включения, заставивший многих втянуть головы в плечи и заткнуть уши.
- Спасибо!…- отдался эхом через всю площадь голос Салли, после чего звукооператор смикшировал шумовой уровень. Увидев, как толпа сразу же успокоилась, она невольно улыбнулась: еще не было случая, чтобы фокус не сработал.
- Спасибо! - еще раз повторила она, и ее голос разнесся от ступеней Капитолия до Расселовского центра на другой стороне улицы.- Сенатор Фэллон сделает сейчас короткое приветственное заявление. Оно отпечатано на белых листках с синей каймой.
Она подняла над головой отпечатанный текст, с тем чтобы репортеры могли найти у себя соответствующую копию.
- После этого выступит полковник Мартинес. Его текст…- Она оглянулась через плечо на Мартинеса: в его глазах светилась плутовская улыбка, при виде которой Салли не могла сама сдержать улыбки.- Отпечатан на английском.- Она подняла в воздух очередной листок.- Он красного цвета. А переводы - желтого! - Она взметнула над головой желтый листок.- Если представителям зарубежной прессы он понадобится, разыщите Бетти.- Она помахала рукой, и ее секретарша Бетти, стоявшая за спиной телевизионщиков, помахала в ответ, чтобы ее могли увидеть. К ней сразу же кинулись четверо или пятеро иностранных корреспондентов, жаждавших заполучить текст перевода.
Салли окинула глазами телеоператоров. Тут были представлены все крупнейшие компании: Эн-Би-Си, Си-Би-Эс, Эй-Би-Си, Би-Би-Си, Си-Би-Си, Ти-Эф-Ай и другие - из Латинской Америки, из стран за "железным занавесом". То, что скажет сейчас Терри, донесется до самых отдаленных уголков не только Америки, но и практически любой страны мира. И все это организовала она, распланировав каждую мелочь, каждую деталь. Утренний свет бил ей прямо в глаза. Снизу на нее глядели десятки телеоператоров и репортеров. Наступила тишина: слышался лишь шорох ветерка с Потомака и хлопанье полотнища флага перед куполом Капитолия. Салли подставила лицо ветру и от удовольствия зажмурилась.
- Включайте камеру! - скомандовала она, и руководители съемочных групп повторили за ней эти слова.
По каналу Эн-Би-Си Брайант Гамбел, сидя перед камерой, произнес:
- …перед ступенями Капитолия, где сенатор Терри Фэллон будет сейчас приветствовать никарагуанского борца за свободу, который…
Салли с улыбкой произнесла перед микрофонами:
- Леди и джентльмены! Слово имеет сенатор из Техаса достопочтенный Терренс Фэллон!
При первом же звуке аплодисментов она отошла к краю трибуны и затем спустилась по ступенькам, чтобы, стоя внизу, иметь возможность лучше видеть Терри.