* * *
В городской больнице, до которой добрались лишь часа через полтора, трупы - еще неопознанные и потому не подготовленные к погребению - лежали прямо во дворе. Их раскладывали здесь специально: в надежде, что кто-нибудь из местных жителей опознает в раздавленных, размозженных, разорванных мертвых телах своих родственников. Зрелище было жутким, и даже успевшая ко многому привыкнуть Джин отвернулась, а Марьям и вовсе, вскрикнув и закрыв лицо руками, оступилась. Джин поддержала её, не позволив упасть.
- Успокойся, Марьям, успокойся, - обняла она девушку. - Ничего не поделаешь, такая уж у нас работа…
Двое мужчин и женщина, с ног до головы закутанная в черное, выносили со двора кого-то из близких. Мужчины то и дело вскидывали головы к небу, слали проклятия шайтанам и демонам, взывали к Аллаху, а женщина просто тихо плакала, закрыв лицо покрывалом. Рядом с больницей стояла видавшая виды легковушка. Мужчины открыли багажник и засунули в него труп. Багажник не закрылся, но никого это, похоже, не взволновало. И Джин в очередной раз поразилась несоответствию между только что громогласно и демонстративно выказываемым горем и чудовищной небрежностью, с которой труп был заброшен в багажник машины. Эту черту - расхождение эмоций с действиями - она подметила здесь, на Востоке, давно. И постепенно пришла к выводу, что хотя в древности Ближний Восток и послужил колыбелью для нескольких высокоразвитых цивилизаций, однако со временем ислам подмял под себя культуру этих народов и поспособствовал тем самым их деградации. Потому-то свойственные обычно лишь малоразвитым племенам обряды стенаний над мертвыми, завершающиеся танцами с барабанами, получили своеобразное воплощение и здесь.
Мужчины меж тем уселись в машину, один из них включил стартер, и легковушка затарахтела как трактор. Видимо, у нее был неисправен глушитель. Женщина, придерживая длинные одежды, не без труда пробралась на заднее сидение. Ей никто не помог - местному этикету подобные тонкости были неведомы. О мертвеце и вовсе, похоже, забыли: так и повезли в открытом багажнике. Джин проводила машину взглядом: синюшные ноги с засохшими следами крови свисали до самой земли, и их подбрасывало на каждой колдобине…
- Как можно верить в милосердие небес, когда столько горя вокруг? - всхлипнула Марьям.
Джин отчего-то вспомнила иракскую девушку Михраб, свою помощницу в городской больнице Эль-Кута. Правда, Михраб принадлежала к интеллигентной арабской семье, и это отражалось не только в её манерах, но и на лице: тонкие черты, мягкий голос, большие светлые глаза. Марьям же была дочерью бедного неграмотного крестьянина, подавшегося в город на заработки. Мать её ослепла после несчастного случая и с тех пор не выходила из дома. Чтобы содержать семью, отец выбивался из сил, и Марьям с сестрой вынуждены были прервать учебу - тоже пошли работать. Марьям устроилась мыть больничные лестницы в Исфахане, где Джин её и заметила. Через социальную службу она добилась, чтобы улыбчивую, сообразительную и толковую девушку отправили на курсы медсестер, а когда та закончила обучение, определила её к себе в помощницы. Джин почему-то чувствовала ответственность за судьбу этой молоденькой смешливой персиянки и испытывала необъяснимое желание расширить её сдавленный исламом мир, сделать его богаче и ярче. Как в случае с той же Михраб из Ирака…
Ныне зеленоглазая медсестра Михраб, уроженка Эль-Кута, вот уже три года как живет в Чикаго. Поступила в университет, попутно работает в клинике Линкольна. Джин нисколько не сомневалась, что под присмотром главного хирурга госпиталя Ким Лэрри способная иракская девушка быстро освоит профессию и достигнет успеха. Её брат Салит, с детства души не чаявший в машинах, оказался неплохим механиком и ныне тоже работает в Чикаго, в частной автомастерской. Оба теперь живут свободно в свободной стране, и никто не мешает им восхвалять за это Аллаха.
Джин очень хотелось, чтобы когда-нибудь и Марьям, и другие женщины Ирана тоже узнали, что за пределами круга, очерченного суровыми муллами, существует другая жизнь. Конечно, по сравнению с Афганистаном 2002 года, когда войска коалиции во главе с США изгнали с его территории сторонников движения "Талибан", или по сравнению с соседним Ираком, всё еще раздираемым противоречиями, Иран казался сейчас Джин почти что оазисом спокойствия, благополучия, цивилизации и даже просвещения.
А вот в Афганистане от той жизни, которая текла там при короле Захир-шахе и позднее, даже при революционных деятелях вроде Наджибуллы, не осталось и следа. Эта страна с поразительной скоростью откатилась обратно в Средневековье. Угнетенные, забитые, пожизненно "замурованные" в паранджи женщины. Запрет на книги и какое бы то ни было учение, кроме религиозного. Школа - только для мальчиков. Единственный учитель в ней - мулла. Он преподает Коран, а в перерывах - это просто невероятно! - обучает подопечных установке растяжек и стрельбе из "калашникова".
Когда американские войска входили в афганские деревни, Джин и её подруга Мэгги принимали в передвижном госпитале всех местных жителей, обращавшихся к ним со своими недугами. И обе они были тогда страшно поражены: эти люди не знали даже элементарных правил гигиены! Поэтому часто умирали от совсем простых болезней: несварения желудка, хронического недоедания или истощения, от диареи, вызванной употреблением зараженной червями воды, от самой обычной простуды… О более серьезных случаях и говорить не приходится: если, не дай бог, руку или ногу оторвало миной, каковых в Афганистане было разбросано на каждом шагу, и не успел обратиться за помощью в миссию Красного Креста - всё, смерть. Попросту истечешь кровью, и никто не поможет. Все будут только причитать и молиться.
Здесь же, в Иране, дела обстояли не в пример лучше. Не зря ведь иранские муллы первыми осудили "Талибан", дальновидно распознав в нем угрозу своему господству. Поэтому ныне здесь были хорошо развиты здравоохранение и социальная помощь, никто не препятствовал деятельности Красного Креста, женщинам дозволялось учиться, участвовать в общественной жизни страны, обходиться вместо паранджи хиджабом и даже заниматься спортом, пусть и отдельно от мужчин. Неграмотных в Иране практически не встречалось.
Но чем больше Джин наблюдала иранскую жизнь, чем больше о ней читала и анализировала обстоятельства прихода к власти Хомейни и деятельность его последователей, тем больше приходила к выводу, что корень зла, явившегося человечеству 11 сентября 2001 года в виде протараненных пилотами-смертниками башен Всемирного торгового центра, лежит все-таки не в Афганистане. Его надо искать именно здесь, в Иране, в исламской революции и идеях Хомейни. Это он и его последователи породили исламский терроризм, взявший за точку отсчета отнюдь не нападение на башни-небоскребы, а захват сотрудников американского посольства в Тегеране в 1978 году.
Личность Хомейни, именуемого в Иране "двенадцатым имамом" и "долгожданным мессией для шиитов", сродни личности Ленина. А действия, совершенные им в Иране, можно смело приравнять к революции 1917 года в России. Именно отсюда, из Ирана потянулись незримые ниточки к "Аль-Каиде" и "Талибану", как бы иранские муллы ни пытались теперь - ради собственной безопасности - откреститься от них. Именно Хомейни внушил единоверцам, что Коран может и должен быть кровавым. Да и сам никогда не стеснялся отправлять на смерть тысячи не согласных с ним и подвергать их репрессиям сродни сталинским, желая окончательно расчистить поле для своих идей…
В Иране Джин жила при миссии Красного Креста, охраняемой двумя кордонами стражей исламской революции под командованием капитана Лахути. Здесь, вдали от посторонних глаз, можно было не носить хиджаб и вести привычный образ жизни. В миссии имелись свободный, неконтролируемый Интернет, мобильная связь, скайп и прочие радости христианской цивилизации. Такие как туалетная бумага, например, - тоже радость, оказывается. Оставаясь одна, Джин любила размышлять о добре и зле. К этому её с детства приучила бабушка. Она же привила любовь к книгам и людям, достойным подражания. Таким как леди Клементина Черчилль, например…
В ходе своих размышлений Джин пришла к выводу, что когда после длившейся много десятилетий борьбы с красной коммунистической чумой христианская цивилизация стала наконец побеждать, когда СССР вместе со своими вождями одряхлел и начал, издыхая, разлагаться, именно тогда, точно метастаза от смердящей раковой опухоли, и появилось движение, возглавляемое Хомейни. И сам он остался в душе деспотом и тираном, только предстал народу уже не в комиссарской кожанке, а в религиозных одеждах. Подхватив падающую из рук коммунистического монстра булаву и прикрываясь уже не марксизмом, а Аллахом, Хомейни воздвиг новую крепость. Тоже, как и большевики, на человеческих костях. Порой Джин казалось странным, что большевистская "метастаза" проросла и укрепилась именно здесь, в Иране - в стране, подарившей миру древнейшую зараострийскую культуру и выдающихся художников и поэтов. Но факты - упрямая вещь. Революция Хомейни - свершившийся исторический факт, а коренная радикализация ислама - её непосредственное и закономерное продолжение…
* * *
- Заносить, госпожа?
Водитель "скорой" и сторож больницы осторожно вытащили из машины носилки с пострадавшей.
- Да, - кивнула Джин, - несите на второй этаж. Идем, Марьям.
Больница тоже была частично разрушена. Сохранилось только левое крыло, в которое в авральном режиме и провели автономное электричество, завезли воду, перенесли все необходимые медикаменты.
- Осторожнее, лестница шаткая, - предупредила добровольных носильщиков Джин, поднимаясь следом.
Сквозь пустые глазницы окон виднелось кладбище, начинавшееся прямо от ограды больницы и тянувшееся к горам. На кладбище повсеместно горели факелы - похороны шли непрерывной чередой. Слышалось монотонное пение муллы, читавшего суры, доносились сдавленные рыдания родственников. Спеленутые мертвецы лежали у кромки рва, который продолжал удлиняться в каменистом грунте видавшим виды экскаватором. От ковша то и дело отлетали зубья, и их тут же, на кладбище, приваривали снова. Тело женщины, прикрытое поверх савана еще и покрывалом, чтобы мужчины не могли смотреть на нее и после смерти, собирались уже опустить в ров, когда зубья отлетели в очередной раз. Тело вернули обратно - вновь подложили к длинной очереди мертвецов. Опустили на землю небрежно, забыв, что голова должна быть повернута в сторону Кеблы. Прервав чтение талкина - свидетельства о вере мусульманина, признанного облегчить ему встречу с ангелами Мункаром и Накиром, - мулла указал на ошибку, и женщину поспешно развернули. Мулла снова затянул заунывное пение…
- О, Аллах, где мой платок? Где мой платок?! - запричитала вдруг слабым голосом Симин.
- Госпожа, она пришла в себя! - Марьям склонилась над пострадавшей.
- Это хорошо, - кивнула Джин, входя в палату.
- Где мой платок? - повторила женщина, повернув к ней серое, испещренное ссадинами лицо с запавшими блеклыми глазами.
- Вы в больнице, Симин, здесь платок необязателен, - мягко сказала Джин.
- Нет, дайте мне платок, я не могу без платка… - Женщина попробовала опереться на руку и привстать, но сил не было, и рука повисла безвольной плетью. Джин подняла её и осторожно положила на постель. - Непокрытая голова - большой грех, - продолжала настаивать на своей просьбе Симин. - Меня люди засмеют…
- Но здесь только мы, врачи.
- Всё равно… Дайте платок…
- Хорошо. Марьям, - повернулась Джин к сестре, - накрой ей голову чистой простыней. Но так, чтобы я смогла осмотреть все повреждения на лице и шее.
- Слушаюсь, госпожа. - Марьям проворно выполнила её указания.
- Теперь вы довольны, Симин? - Джин хотела отойти, чтобы надеть хирургические перчатки, но тонкие пальцы женщины скользнули по её запястью, как бы удерживая. Джин остановилась.
- Это вы… были там? - чуть слышно спросила Симин. - Со мной…
- Под завалами? - догадалась Джин. - Да, я.
- Вы сказали…
- Что ваш ребенок жив? - снова закончила за нее фразу Джин. - Я сказала правду, Симин. - Она присела на край кровати, взяла руку женщины в свою. - Один из ваших детей выжил, самый младший. Его скоро привезут сюда.
- Хафиз? - серые губы женщины задрожали, в глазах блеснули слезы. - Уцелел только Хафиз?.. - Она затаила дыхание в ожидании ответа.
- К сожалению, да. Только он, - горько вздохнула Джин. Но тут же взяла себя в руки и улыбнулась: - И вы. Разве этого недостаточно, чтобы продолжать жить и радоваться жизни? Другие семьи погибли полностью…
Женщина чуть заметно кивнула, закрыла глаза, прошептала:
- Храни вас Аллах. - По щекам её покатились слезы. - Перед тем как всё случилось, я посадила Хафиза в кроватку, а сама отошла за едой на кухню, хотела его покормить. Неожиданно пол под ногами зашатался, стены начали рушиться прямо на глазах… Что-то тяжелое ударило меня по голове, и больше я ничего не помню. А ведь я еще за три дня до этого говорила мужу, что надо уходить, предупреждала, что вода в колодце убывает, а камни во дворе стали горячими… А он отмахивался, говорил, что старые приметы - давно изжившие себя предрассудки… Сам-то ведь он у меня с образованием был, в Тегеране учился… Вот я и не посмела перечить. А в тот день, еще утром, вода в колодце совсем пересохла. А когда я пришла на реку белье полоскать, от воды аж пар валил - кипяток кипятком. Я сразу домой побежала, хотела мужу об этом рассказать, но тут Хафиз заплакал, проголодался. Вот я и кинулась первым делом на кухню…
- Спасатели его так и нашли: сидел в кроватке, а каменная плита над ним как бы "домиком" сложилась, - улыбнулась Джин. - В руках - игрушка, на теле - ни единой царапины. Только вот словно оцепенел от страха. Когда людей увидел - заплакал. Нужно будет обязательно показать мальчика доктору. Чтобы пережитый страх не отразился впоследствии на его здоровье…
- Как же я теперь буду его растить? Одна и без… - Симин сморщилась, с трудом сдерживая слезы, и снова попробовала приподняться на локте.
- Нет, нет, голубушка, лежите, вам еще рано вставать, - Джин твердо вернула её на место.
- Я знаю, что вы мне отняли ногу, - всхлипнув, продолжила женщина. - Вот и думаю теперь: смогу ли вырастить сына? У меня образование - всего четыре класса. В свое время ушла из школы, потому что надо было присматривать за младшими братьями и сестрами, мать одна не справлялась. А с одной ногой я не только никакую работу не найду, но и по дому вряд ли управлюсь. Да и дома-то теперь у нас с сыном нет. Ничего нет. Где мы будем жить? Как?.. О, горе мне, горе! - слезы снова полились из её глаз ручьем.
- Не расстраивайтесь, Симин, всё образуется, - Джин ласково коснулась руки безутешной женщины. - Мы сделаем вам удобный протез, так что ходить вы сможете. Сначала будет трудно, потом привыкнете. Социальная служба возьмет вас под опеку: обеспечит жильем и пособием. Главное, не отчаивайтесь. Радуйтесь, что выжили. И не одна, а с сыном. Кстати, на время вашего лечения я могу определить Хафиза в лагерь Красного Креста. Поверьте, Симин, вас не бросят в беде. Аллах милостив.
- Слава Аллаху, - женщина благодарно пожала Джин руку.
- А чтобы поскорее выздороветь, начнем лечиться прямо сейчас, - улыбнулась ей в ответ Джин и, поднявшись, направилась к стойке с медикаментами. - Первым делом обследуем культю, чтобы найти нежизнеспособные мышцы и иссечь их. Марьям, подготовь анестезию.
Стеклянные предметы на стойке зазвенели, несколько зажимов упало с подставки на пол.
- Опять качает, - застыла с зажатым в руке шприц-тюбиком Марьям.
- Аллах всемогущий! - женщина в ужасе подскочила на кровати, явно вознамерившись встать.
Джин бросилась к ней.
- Лягте, Симин! - приказала невозмутимо. - Марьям, вводи лекарство. Ничего страшного не происходит. Всего лишь остаточные толчки землетрясения, о которых нас заведомо предупредили.
- Но, госпожа, - дрожащим голосом произнесла медсестра, - может, нам все-таки уехать отсюда в более безопасное место?
- Непременно уедем. Но лишь после того как окажем помощь всем пострадавшим, - твердо ответила Джин. - Спасатели продолжают разбирать завалы и, значит, могут найти живых людей в любую минуту. Доктор Нассири знает, что мы здесь, и будет отправлять их именно сюда. К тому же Симин нуждается в срочном, не терпящем отлагательств лечении. Так что успокойся, Марьям, и сделай ей укол. А потом переложи всё со стойки на пол, чтобы ничего больше не падало и не билось.
- Хорошо, госпожа, - покорно кивнула девушка и направилась к пострадавшей.
- Госпожа, - в палату заглянул водитель Бабак, протянул Джин мобильный телефон, - вас. Доктор Нассири.
Джин взяла трубку.
- Слушаю вас, доктор.
- Как вы добрались, Аматула? - донесся голос доктора сквозь треск помех; связь здесь была никудышной.
- Нормально, доктор, - коротко ответила Джин. - Мы в порядке.
- К вам едет капитан Лахути! - прокричал в трубку Нассири. - Везет малыша Хафиза и еще одного пострадавшего.
- Тоже нашли под завалами?
- Нет, под руинами пока только мертвецов находим, упокой Аллах их души… - Треск на мгновение стих, и Джин услышала тяжелый вздох Нассири. - Но рана у пострадавшего серьезная, госпожа, - продолжил тот через секунду уже деловито. - Перелом шейного отдела позвоночника. К счастью, без парализации.
- Он из спасателей?
- Нет, пилот транспортного самолета, разбившегося вчера вечером на подлете к нам. Взлетали, с его слов, из впадины, минус один метр, при сильной облачности. Первый пилот неверно рассчитал траекторию, и самолет воткнулся в склон горы. Из всего экипажа уцелел только наш раненый. В момент удара он находился в отсеке, забитом палатками и одеялами, вот они-то и спасли ему жизнь. Взрывом его вышвырнуло вместе с этими одеялами на склон. Повезло парню. Видно, при рождении был поцелован Аллахом. Первую помощь я ему оказал: ввел обезболивающее, сделал воротник из ваты и надежно зафиксировал его бинтами. А дальше уж вы сами, Аматула… Я попросил Шахриара ехать очень аккуратно, чтобы у парня, не приведи Аллах, не повредился спинной мозг. Думаю, справится.
- Хорошо, доктор, я всё поняла. Жду их.
- Что-что? Не слышу!..
Треск усилился.
- Я всё сделаю, не волнуйтесь! - прокричала Джин. - До связи! - Вернув трубку Бабаку, подошла к кровати Симин, сообщила с улыбкой: - Хафиза уже везут сюда, скоро вы встретитесь.