Вторую половину дня Литвин провел в районном управлении, снова и снова дотошно просматривая все материалы дел. В глубине души теплилась слабая надежда – может, упустили какую-то мелочь, которая и окажется ключиком ко всему поиску. Ну, хоть мельчайшая зацепка.
Ничего. Фортуна упрямо стояла к нему спиной.
Обобрать три машины, практически в самом центре города, взять кучу вещей и дефицитных деталей, не оставив ни одного отпечатка пальцев, не попав на глаза ни одному свидетелю… Мистика! Поневоле начнешь верить в привидения. Но привидения не пользуются металлическими заостренными предметами, проще, "фомками", когда вскрывают автомобили. Да и зачем призраку "Грюндики" и "Шарпы"?
Как день начался, так и продолжается. Все наперекосяк. "Пасынок Мельпомены" не стремится к широкой известности. Хотя какой пасынок? Нахлебник!
5
Они сидели на кухне.
Литвин никак не мог начать рассказывать. Придется в какой– то степени оправдываться, а он этого не любил. Хотя, кто же еще его поймет?
– Ну?! – опросил Астахов.
Георгию нравился стиль его работы. Тот мог выдвинуть самую абсурдную версию и потом именно она оказывалась единственно правильной. Обладая острым складом ума и склонностью к мрачному юмору, он никогда не верил в непогрешимость начальства. Оно отвечало ему настороженным уважением.
Сегодня, окончательно очутившись в тупике, Литвин пришел за помощью. Когда дело "шло", в голове выстраивалось нечто изящное, логичное и красивое. Такие дела Литвин раскрывал с блеском. Но бывает, завязнешь в путанице фактов, и нет зацепочки, которая превращает всю эту неразбериху в кристаллическую решетку доказательств.
Сейчас было так плохо, как никогда.
Астахов внимательно посмотрел на Литвина.
– Насколько это серьезно? – спросил он.
– Серьезней не бывает. После сегодняшней выволочки, всякий уважающий себя офицер должен был бы подать в отставку.
– Этого-то он только и дожидается. Но торопится, торопится…
– И главное – упирает на эти странные кражи из машин. Непонятно..
– Мы ленивы и не любопытны… – усмехнулся Астахов.
– Ты знаешь что-то? – удивился Литвин.
– Чью машину там еще изуродовали? – не отвечая спросил Астахов.
– Товароведа с овощной базы.
– Правильно. А кто у него жена?
– Портниха… – удивленно протянул Литвин, не понимая.
– Классная портниха! Ясно? Классная!!! И попасть в число ее клиентов не так просто. А жена нашего горячо любимого зама среди избранных. Дальше тебе надо объяснять?
– С этим ясно. Но при чем тут я?
– Разгневанная жена – великий стимул для проведения воспитательной работы среди подчиненных, – произнес Астахов со знанием дела. С полгода назад он развелся, и эти истины ему были еще близки.
– Но чего "Граммофон" добивается от меня? Мальчик для битья нужен?
– 3-э, нет! Все много тоньше. Где-то ты, брат, ему дорогу перебежал. А он свое дело знает! И заявление не случайно к тебе попало. С первого взгляда – какая проблема?.. Подумаешь, из автомобилей вещи выносят. Так? Дальше наверху и разбираться не будут. Вполне справедливо, кстати. А что сложности? Это твои сложности. И что кажущаяся простота преступления совсем не предполагает простоту поиска, скорей наоборот – это утешение для тебя и узкого круга друзей. На этом "деле" Трубников хочет тебя подловить. Не раскроешь – он сделает с тобой все, что захочет. Раскроешь – славы не жди.
– Да, все оказывается сложнее, чем я предполагал. – Литвин помрачнел.
– Жестокие игры. Правила учат только на собственной шкуре. Ну, ты не скисай! Давай лучше разберемся, прикинем, что к чему.
Георгий подробно рассказал Астахову о том, что удалось узнать. Тот внимательно слушал, рисуя узоры на бумажке. Когда Литвин закончил, он подвинул ему листок. На нем был изображен неправильный треугольник с квадратами и крестиками по углам.
– Красиво, – заметил Литвин, – но не понятно.
– Это знак черной магии, который поможет тебе разогнать тучи, собравшиеся над твоим челом.
– Володь, честное слово, посмеялся бы, если бы так грустно не было.
– Извини, не удержался, – Астахов взял в руки фломастер и склонился к листку.
– Насколько я знаю, самое трудное для тебя – начало дела. Вот здесь и нарисована отправная точка поиска. Тут – три твоих пресловутых театра, – Астахов ткнул в квадраты, – а тут, – он показал на крестики, – "раздели" машины…
– Так… И что?
– Соединяем все квадраты. Получается треугольник. Теперь, по логике, искомое лицо – либо внутри, то есть правильна версия связи с театром, либо снаружи, что означает ошибочность выводов.
Астахов замолчал и с видом победителя посмотрел на Литвина. Тот качнул головой:
– Глубокая мысль, – заметил он, вкладывая всю иронию в свои слова.
– Держись, тс ли еще будет, – не обращая внимания на тон собеседника, ответил Астахов. – Искать ни снаружи, ни внутри – тебе не с руки. По краям походить надо. По-моему, истина где-то посередине. Поинтересуйся театрами. Недаром он именно к ним привязался. Походи на спектакли. Заодно просветишься.
– За неимением ничего лучшего, воспользуемся твоим советом. Правда, еще "припаяют" мне использование служебного положения в корыстных целях. Но ничего другого не остается.
Потом, чуть помолчав, он спросил у Астахова:
– Володь, а может, ты усложняешь?
– Не думаю. Интуиция – инструмент тонкий. Им умело надо пользоваться. И расчетливо. Иначе расстроится. Ты наше дело как поэт воспринимаешь, все на творческом порыве. Это хорошо, но мало! Нужно одновременно выверять, как ученому. Вот сейчас ты должен уловить внутренний ритм того друга. Понял? Ритм! А не можешь добиться симбиоза лиры и алгебры – надо переключаться на другой вид искусства, ничего общего с сыском не имеющий… Пива хочешь? Сам не пью, но для дорогих гостей держу…
6
Пропуск в театр был как укор совести. Интеллигент! Последний раз выбрался на спектакль полтора года назад.
Конечно, в компании он вполне мог поддержать разговор о театре. О трагедиях Эсхила и комедиях Аристофана, об использовании элементов театра дель-арт в современных постановках и прочая, прочая…
Но… Все это платонические рассуждения на старых запасах. Чаще, конечно, бывал в кино. Оно соблазняло своей доступностью, например, в приобретении билетов. Фильмы любил разных жанров. Не переносил только те, в которых ретрограды производства коварно мешают внедрению новом прогрессивной технологии. Литвин был убежден, что с ретроградами в первую очередь, надо бороться не на экране…
Все! Георгий торжественно поклялся себе, что отныне, как бы много дел ни было, он будет ходить в театр не реже, чем раз в месяц.
Лишние билетики начали спрашивать уже в троллейбусе. Юное, но бородатое создание еще за остановку стало обходить пассажиров. Очевидно, совершало челночные рейсы.
Остальные, жаждавшие попасть в театр пользовались старым методом – стояли на пути счастливых обладателей билетов. Чем ближе вход, тем чаще спрашивали. Литвин не спешил войти внутрь. Он остановился на ступеньках в стороне, рассматривая идущих в театр. До начала оставалось немного, минут семь. Счастливчики с билетами торопились, на ходу бросая жаждущим: "Нет, нет, не будет". Неудачники стояли подводными камнями посреди этого потока. Иногда они дружно кидались к одному месту, оживленно галдя, толкаясь и запрыгивая друг другу на плечи, как регбисты во время вбрасывания. Но вот один счастливчик, сжимая билет, входил в театр, а остальные разбредались по облюбованным местам.
– У вас нет лишнего билетика?
Литвин обернулся. Рядом стоял невысокий симпатичный парень лет двадцати, в потертых джинсах и пятнистой, как у десантников, куртке.
– Нет, – улыбнулся Литвин.
– А может, появится? – парень изучающе смотрел на Георгия.
– Да нет, я не по билету.
– По пропуску? Это, обычно, на двоих.
Литвин достал блестящий кусочек картона и посмотрел. Действительно, в уголке надпись, которую он сразу не заметил: "На два лица". И мест – тоже два. Парень смотрел выжидательно.
– Ну, хорошо, – сказал Георгий, – пойдемте.
– Сколько с меня? – "десантник" машинально полез за кошельком.
– Нисколько. Пропуск бесплатный.
Обладатель потертых джинсов недоверчиво взглянул на собеседника и, увидев, что тут без подвоха, сказал скороговоркой:
– Спасибо, извините, я сейчас! Только, вы – никому… Хорошо? – и не дождавшись ответа, нырнул в толпу.
– У вас не лишний?.. – к Литвину подошла стройная девушка с красивыми темными глазами.
Георгий растерялся. Он, конечно, обещал, но с другой стороны…
Девушка так улыбнулась, что решение пришло само собой.
– Нет, нет! У нас уже нет лишних билетиков, – парень в десантной куртке появился откуда-то сзади и мгновенно оценил обстановку. Еще немного и ему, пожалуй, пришлось бы снова спрашивать на ступенях.
Литвин взглянул на девушку.
– Увы! Мне очень жаль…
Она снова улыбнулась, но не отошла. Они смотрели друг на друга.
– Скоро начинается, – негромко, глядя куда-то в сторону, словно ни к кому не обращаясь, напомнил "десантник".
Литвин очнулся.
– Извините, – сказал незнакомке, и уже обращаясь к парню, – пойдем.
"Может, оно и к лучшему, – подумал он. – Рядом с такой девушкой думаешь совсем не о деле".
Было уже семь. Но спектакль еще не начинался. Литвин вспомнил, что это признак хорошего театрального тона – поднимать занавес на несколько минут позже объявленного.
Зрители тихо переговаривались, шуршали программами и конфетными фантиками.
Скрипнув креслом, Литвин устроился поудобнее. Рядом парень вертел по сторонам головой.
"Хорошо ему, – подумал Георгий. – А мне?.. И здесь я – на работе".
Правда, чем именно сейчас заниматься, Литвин пока не знал. Но именно здесь, в зале, у него родилось ощущение, что театр – действительно единственная зацепка в его деле.
Занавес поднялся…
7
Великое дело – театр! Как ни глобальны проблемы, а все равно – разрешимы. Пьеса…
А у него ясностью пока не пахнет. Главную идею спектакля он понял, а логику преступника – нет. Может, по поводу театра – лишь пустые домыслы? Хотя, зачем тогда курочить машины именно у театров? И именно те, чьи хозяева наслаждаются в тот момент искусством? Злоумышленники знали откуда брать. Впрочем, очевидно, злоумышленник. Несколько привлекли бы большее внимание. Да и вещей взято не так много. Хотя тоже не поймешь…
Георгий еще раз полистал списки похищенного. Для двоих – мало. Для одного – много. Например, лобовое стекло. Да и чехлы, как ни сверни, а все равно приличный тючек получится. С ним, да японской стереосистемой под мышкой по улицам не слишком погуляешь. Даже москвичи, привыкшие уже ко всяким странностям – обратили бы на это внимание. Может, он на "колесах"?
Хорошо было в те недалекие, но уже прошедшие времена… Угоняли – так целый автомобиль.
Сейчас нравы меняются. Комиссионный в Южном порту "завален" вполне приличными тачками! Выбирай на любой вкус. Вот и начинают "ударять" по дефицитным частям. Своеобразный показатель достижений и временных недостатков нашей промышленности.
Георгий усмехнулся. На месте торговых работников он бы внимательно знакомился с тем, что сейчас пользуется "особым спросом" у жуликов и делал соответствующие заказы промышленности. Уж эти "эксперты" редко ошибаются.
Опять начал отвлекаться. Пусть торговля сама разбирается. У него своих проблем хватает. Время идет, а ничего путного. Театр можно занести в графу "Культурный досуг". Свидетелей нет, от встреч с потерпевшими тоже мало утешенья.
Вот уж, действительно, спектакль.
А что? "Следствие, как зеркало московской жизни". Чем не пьеса? С прологом и эпилогом. Пролог известен. А вот и первая сцена. Условное название – "Минов".
Зрители видят большую комнату. Большую по номинальной площади. Но из-за нагромождения мебели и всевозможных вещей, жизненного пространства осталось немного. Вещи все дорогие и, сами по себе, изящные. Резные буфеты красного дерева, каминные часы из малахита с золочеными фигурками, огромный диван. Стулья, стол, которые, вероятно, видели взлеты и падения многих монархов. Хрустальная люстра – осколок былой роскошной жизни древнего дворянского рода. В совокупности эти вещи напоминали странное блюдо, в котором хозяйка смешала все редкие продукты – от бананов до французского шашлычного соуса.
Сбоку сцены – кухня и маленький коридорчик. Собственно, здесь и будет разворачиваться действие. Потому, что в комнату хозяин Литвина так и не пригласил. Георгий вспомнил его оценивающий взгляд. И немедленный результат оценки: "Проходите на кухню. Оденьте тапочки… Сами понимаете, прислуги не держим".
Холл и кухня, как и комната, изнемогали от роскоши. Для гостя Минов, среди массивных стульев эпохи Карла Великого, выудил стерильно белую табуретку, роднившуюся с патриархами мебельного искусства своим неудобством.
– Нашли? – первое, что спросит со сцены Минов, как спросил он в жизни.
А Литвин ответит ему спокойно и бесстрастно. Пусть хоть на сцене будет легко справляться с хамским к себе отношением. Ответит он, что все еще впереди, а сейчас хотелось бы кое-то уточнить.
Минов удивленно поднимет брови и с осуждающей укоризной произнесет:
– Так жулики до сих пор гуляют на свободе? – и поправит витые шнуры на элегантной домашней куртке.
– Вам никто не угрожал? Нет ли у вac врагов, или, скажем, недоброжелателей?
– Хватает… Вам бы надо это знать, раз моим делом занимаетесь. Я дам, молодой человек, так отвечу – скажи мне, сколько у тебя врагов, а я тебе скажу, чего ты в жизни достиг. Но мои-то враги потрошить авто не будут. Мелко…
Речь у Минова солидная, но в ней проскакивают словечки, совершенно не подходящие к его респектабельной фигуре.
– Тогда кто? Как вы думаете, кто именно на вашу машину мог посягнуть?
– За эту работу вам деньги выписывают, – высокомерно заявил Минов, – Пусть у вас и голова болит. Не найдете – пожалуюсь. Прямо говорю. Я человек простой. Мне надо ущерб возвернуть.
Вот опять, – "возвернуть"!
– Мне хоть часть. Я ведь не все еще вписал. Чего мелочиться? Да и цены впопыхах занизил.
/Здесь актеру так надо сыграть, чтобы все поняли – такой и тряпку замасленную не забудет внести в список./
– Может, на работе кто проявлял нездоровый интерес? – спросит Литвин на сцене, как спросил он в жизни.
– На пенсии я, – гордо, как о правительственной награде сообщил Минов. – По инвалидности… Сердце не то. Пять лет уже…
И он постучал по столу крепкими мясистыми пальцами, которые, как и лицо "инвалида", были покрыты ровным южным загаром.
– Автомобиль вы купили год назад. С пенсионных накоплений?
– У жены наследство… Тетушка оставила, – с вызовом ответил пенсионер.
– А жена у вас, простите, кто?
– Директор. В магазине, – ответил Минов и, пресекая вопросы, возмутился. – Это что? Я под следствием? Вы мне деньги верните, как полагается. Я ведь и к вашему начальству пойду. Жаловаться…
И тут Литвин, что сидит на сцене, вспомнит, где встречался раньше с Миновым. На Центральном рынке, где тот… торговал ранней клубничкой.
Хотя, как смогут зрители увидеть это воспоминание?
С хозяином они еще чуть пообщаются. Выяснится, что Минов москвичом стал лет десять назад, удачно женившись. Зато по делу – ничего. Может, в спектаклях так не положено? Но в жизни же было так!
Нет, не интересным будет такой спектакль. Ни действия, ни приключений. Только неприкрытое высокомерие и хорошо скрытый, но все же заметный страх. И то и другое порождено деньгами, которые их хозяева не заработали, а "сделали".
Или, к примеру, сцена вторая – Сергей Семенович Полуэктов, слесарь скромной мастерской "Металлоремонт". Сама любезность. Невысокий, сухонький человек буквально не знал, куда посадить гостя. Долго вертелся около бара. Литвин вспомнил, как хозяин сначала было взялся за бутылку с яркой наклейкой "Мартини", но подумав, достал скромный венгерский рислинг. Когда же Георгий отказался, сославшись на службу, Сергей Семенович даже едва облегченно вздохнул. На вопросы об автомобиле отвечал вяло и неохотно, словно неприятно было о нем вспоминать. Как выяснилось, тот "раздетый" автомобиль, уже поддан. А жена через своих клиентов (это она закройщица в люксовом ателье) достала новую машину.
– Но вы понимаете, я к этому никакого отношения не имею, – быстро добавил Полуэктов, нервно крутя на пальце массивную золотую печатку. – Скажу откровенно, я ведь с ней в разводе. И отчасти из-за этого. Уважаю социалистическую законность.
Потом он заявил, что "не уважает" накопительства, показывая на старую бронзу, хрустальные вазочки… В общем, наговорил массу своих соображений по разным поводам и о разных вещах, кроме тех, которые интересовали Литвина.
Относительно подозрительных моментов того вечера, он только промямлил, что какой-то тип в буфете наступил ему на ногу, а потом пошел в туалет. За нити! Может, он?.. И, снова забыв о вопросе, Сергей Семенович начал быстро и много говорить о том, как важна честность и порядочность в нашей жизни, все так же нервно вертя на пальце массивную золотую печатку…
Когда хозяин провожал Литвина, он еще раз сообщил "по секрету", что с женой он разошелся, и живет так, по инерции, хотя и осуждает ее накопительские замашки.
Литвин был уверен, что Полуэктов, закрывая за ним дверь, снова облегченно вздохнул. Скорей всего, заявление подала жена. "Самому" общение с работниками милиции удовольствия явно не доставляло.
Ну, как это поставить на сцене? Обыкновенный воришка, делающий состояние на ключах, сломанных замочках и "фирменных" пуговицах.
Следующая сцена – квартира третьего пострадавшего – и вовсе из области театра абсурда. Пар пять всевозможных звуковых колонок, которые помимо своего прямого назначения, использовались как мебель, вместо полок, столов, подставок. На одной валялись старые джинсы, на другой – книги и ноты, на третьей – дымился чайник. У дивана, еще сохранившего остатки некогда покрывавшего его темно-зеленого велюра, стоял на полу шикарный телефон в стиле "Ретро". Рядом с ним в аккуратном футляре лежала электрогитара.
Хозяин квартиры – Вадик – крупный бородатый мужчина, в модной, но грязной майке и линялых до белизны джинсах, никак не мог понять, чего хочет Жора /так сразу он стал называть Литвина, несмотря на некоторое его сопротивление./
– Ну, чего машина, чувак, – небрежно цедил он, – ну "сделали" меня на пару "штук". Плевать…! Мутотень все это! Я бы и не заявлял. Да уехать не мог. Гаишник привязался. Ничего… Ко мне придут и сами отдадут. Ты слушал последний диск. Урия Хип? От делают мужики! Особенно там соло. А барабаны…
Вадик, по документам Вадим Викторович Абрамов, был руководителем вокально– инструментального ансамбля "Веселые струны", которые каждый вечер звенели в ресторане "Пересвет". Репертуар их отличался широтой и разнообразием: от лучших вещей "Битлз" до "Ах, Одесса" и пары блатных песен с "картинками", которые, надо отметить, музыканты обозначали лишь намеками и паузами. "Струна" по определению специалистов, относились к великой армии "лабухов" и на большее не претендовали. Главным показателем их успеха были красненькие и сиреневые бумажки, которые разгоряченные вином и плясками посетители щедро бросали на барабан ближе к закрытию.