- Тогда. В ту ночь то есть. Когда я Калымычу объяснял, какая он скотина, а он меня пьянью подзаборной обзывал, к "жигуленку" его белому подошли три мужичка, моряки, похоже, так один из них сильно на этого смахивает. Я тогда еще посмотрел на него - подумал, что где-то уже видел его. Поэтому, может, и внимание на него обратил.
- А где видел? Или - мог видеть? Это важно, это очень важно!
- Ну, где я мог видеть человека? Либо в порту, либо в кабаке.
- Если ты видел его у "Жигулей", то Калымыч тоже должен был видеть, так?
- Само собой. Я ведь ушел сразу - назад, на "Геркулес" свой. А те парни остались - для разговора. Ну, какой разговор - дураку ясно. Насчет водки. Личность он известная, этот Калымыч.
- Вот он какой интересный человек, твой Калымыч.
- "Мой"! В гробу я его видал такого интересного. В белых тапочках.
- Все концы, получается, у него в руках. И насчет тебя, и насчет того парня. Надо бы с ним познакомиться. Поедем, не возражаешь?
- Всегда пожалуйста.
Пока Исаев с Буряком ездили на оперативной "Волге" за Калымычем, Еланцев и Чекалин принялись просчитывать варианты. Мог ли Буряк совершить такое преступление, не мог ли - этого не касались. Средь юристов, если они, конечно, серьезные люди, подобное гадание на кофейной гуще не в чести: эдак до ломброзианских химер договориться можно. Не только внешность, но даже и образ жизни человека не приводят его автоматически к преступлению - тьма примеров тому. Можно быть выпивохой и гулякой (на манер того же хоть Буряка) - и мухи не обидеть. С другой стороны, случается, что и поговорка насчет тихого омута не так уж безосновательна.
Случай с Буряком был не из простых. Очень уж много фактов сошлось против него. Но и за него тоже кое- что было. Если подтвердится, что буксир в тот ночной час и впрямь не больше сорока минут стоял в порту, если будет установлено, что Буряк не опоздал к отходу судна, то весьма сомнительно, чтобы за полчаса своего отсутствия (а если вычесть двадцать минут на дорогу от причала к проходной и обратно, получается - за десять минут) он мог успеть сесть в такси, убить шофера, где-нибудь по пути передать руль Блондину и вернуться на свой буксир. К этому надо приплюсовать еще время на его стычку с Калымычем; если и этот факт подтвердится, можно считать, что у Буряка почти стопроцентное алиби.
В его пользу говорило также то, что он сам вызвался найти Калымыча - надеялся, значит, что тот подтвердит сказанное им. Правда, несколько подозрительным выглядело то, с какой молниеносностью Буряк узнал Блондина. Чекалин уж предпочел бы, чтобы Буряк выдумал это - допустим, решил по-детски, что так вернее отведет от себя подозрение. Да, лучше так, а то слишком уж гладко все получается: человек, которого есть основания подозревать в совершении убийства, случайно, притом, вероятно, всего за несколько минут до преступления, встречает истинного убийцу… Не одного Чекалина смущало это - Еланцева, оказывается, тоже. Так повстречать (в нужном месте и в нужный момент) можно разве что сообщника!
Как ни удивительно, но не исключено, что Саня Буряк тут не врал… Приехал Петрунин, майор из портовой милиции, одно из его сообщений, по-видимому, имело прямое отношение к тому, о чем толковал Буряк. Коллегам из порта удалось установить, что примерно в ноль часов на площадке перед проходной стояла группа солдат, дожидалась автомашины, чтобы ехать в часть. Солдаты эти работали в порту на разгрузке судов - время от времени, в авральные моменты, портовое начальство прибегает к их помощи. Так вот, эти солдаты видели машину "Жигули" белого цвета, стоявшую неподалеку от них с включенными габаритными огнями. Видели они также и то, что к "Жигулям" подходил парень, по совпадающему описанию нескольких человек - чернявый, без шапки, челка вниз, нос картошкой, в черной телогрейке, какую обыкновенно носят портовые работяги. Этот парень (по приметам - точь-в-точь Саня Буряк) сперва сел в машину, потом выскочил из нее и, не закрывши дверцу, ругался с шофером; так, по крайней мере, показалось солдатам, хотя они не слышали ни одного членораздельного слова.
Потом к солдатам подошли три человека, одеты довольно легко, в модных нейлоновых куртках. Один из них шутливо предложил рядовому Сивкову обменять шинель на куртку, а то, мол, от колотуна загнуться можно; потом сказал, что они с "Бискайского залива", завтра чуть свет отход, и тут же спросил: где бы водку раздобыть? Сивков показал на "Жигули" - поди, неспроста тут маячит. Те три парня в куртках направились к машине. В этот момент парень в телогрейке хлопнул со злостью дверцей, пошел к проходной. Кругликов, младший сержант, спросил у него шутливо: "Что, не обломилось?" Парень в телогрейке ответил: "Пятнадцать колов хочет, во живодер!"
Парни в куртках через открытую дверцу о чем-то тем временем беседовали с водителем. Чем закончился этот разговор, солдаты, правда, уже не знают: за ними подошла машина, увезла их. Майор Петрунин лично побывал в части, показал композиционный портрет лица, подозреваемого в убийстве. Трое военнослужащих - уже упомянутые Сивков и Кругликов, а также рядовой Силантьев - независимо друг от друга показали, что лицо, изображенное на портрете, напоминает одного из тех трех человек, которые подходили к автомашине "Жигули" белого цвета. Приметы, сообщенные ими, полностью совпадают с приметами, указанными в ориентировке на разыскиваемого преступника…
- Что это за белые "Жигули"? - спросил Чекалин. - Установлено, кто их владелец?
- Тут и устанавливать нечего, - сказал майор Петрунин. - Давно известен. Евгений Павлович Гольцев, по прозвищу Калымыч. Все руки не доходят всерьез им заняться.
- Крупная фигура?
- Да нет, кусошник. То подвезет кого, то водку сбагрит втридорога, то заморскую вещичку перекупит. Но скользок - что твой угорь, как ни ухватишь - все вывернется. Правда, вплотную не занимались им, так, мимоходом. Теперь, видно, настал момент. Разрешите вызвать его?
- Нет, это мы сами сделаем, - сказал Еланцев. - Как раз поехали за ним. У вас есть его адрес? Хорошо, оставьте на всякий случай.
13
- Фамилия, имя, отчество?
- Гольцев Евгений Павлович.
- Образование?
- Высшее.
- Кем и где работаете?
- Механик-наладчик судремзавода.
- Вы предупреждаетесь об ответственности за отказ или уклонение от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний. Распишитесь, что предупреждены.
Евгений Павлович Гольцев, сорока двух лет от роду, образование высшее, механик-наладчик, оказался редкостной мразью!
Памятуя о характеристике, которую дали ему Саня Буряк и майор Петрунин, Чекалин имел все основания предполагать, что этот человек едва ли захочет распространяться о своих коммерческих вылазках на машине. Поэтому, приступив к допросу, Чекалин не стал выпытывать у него, с какой целью тот находился в полуночный час около порта. Более того: дабы Калымыч точно уразумел, какие сведения требуются от него, Чекалин даже счел необходимым сразу открыть перед ним все карты. Сообщил об убийстве водителя такси и о том, что предполагаемый убийца, возможно, был среди тех, кто вступал в контакт с Гольцевым позапрошлой ночью около ноля часов, кто подходил к нему, к его белым "Жигулям". Затем попросил ответить на вопрос - не было ли среди этих людей человека, похожего на этого, - и попросил повнимательнее посмотреть композиционный рисованный портрет.
Произошло неожиданное.
- Тут какое-то недоразумение, - сказал вдруг свидетель Гольцев по прозвищу Калымыч. - У порта я не был - ни позапрошлой ночью, ни прошлой, ни на машине, ни пешим способом. Так что, при всем желании, я никого не мог там видеть.
О, тут было чем полюбоваться! Боже праведный, с каким апломбом держался он, сколько благородного, с трудом сдерживаемого негодования в хорошо поставленном голосе было, а на лице вдобавок выражение оскорбленной невинности! При этом на рисунки не удосуживался взглянуть даже…
Не знай Чекалин наверняка, что за субъект находится сейчас перед ним, пожалуй, и поверил бы ему. Хотя нет - в поведении Гольцева было все же что-то настораживающее. Как ни искусно он вел себя, но какая-то фальшь все равно прорывалась. Верно, тут вот что: слишком уж независимо он держался, слишком! По его понятиям, именно так, по-видимому, должен выглядеть невинный человек, будучи вызванным на допрос. Однако как раз здесь он и промахнулся. Чекалин не раз уже убеждался в том, что существует некая психологическая модель поведения человека на допросе. Самый раз невинный человек, волею судеб оказавшийся по другую сторону следовательского стола, чувствует себя напряженно - в большей или меньшей степени, и, уж во всяком случае, не бравирует так демонстративно своею безбоязненностью. Так что тактика, которую рассчитанно выбрал себе Гольцев, изначально оказалась негодной. Перестарались, Евгений Павлович, переиграли…
- У меня есть основания сомневаться в правдивости ваших слов, - сказал Чекалин.
- Я с превеликой охотой готов выслушать вас, - все с той же утрированной своей независимостью, с известной даже светскостью ответил Гольцев.
- Мне не хотелось бы прибегать сейчас к доказательству таких пустяков, - терпеливо разъяснил ему Чекалин. - Я хочу, чтобы вы поняли: меня не интересует, с какой целью вы были в порту. Повторяю, ваши показания необходимы для быстрейшего раскрытия убийства. Если уж так сошлось, что вы находились около порта в тот самый момент, когда там, по нашим предположениям, находился убийца, то не кажется ли вам странной избранная вами позиция? Не торопитесь с ответом, взвесьте все "за" и "против"…
Нет, он, Гольцев, и секундочки не дал себе на размышление.
- Нет! - резко вскинул он голову. - Уверяю, кто- то ввел вас в заблуждение относительно меня! Я не понимаю, почему привлек к своей скромной персоне столь повышенное ваше внимание. - Возвысил голос до пафоса: - Уж не потому ли, что это легче, нежели искать действительно преступника?
Чекалин переждал минутку.
- У меня, к сожалению, нет ни времени, ни желания пикироваться с вами. Был бы вам чрезвычайно признателен, если бы и вы оставили этот свой, гм… порхающий тон: слишком серьезным делом заняты мы сейчас с вами. Я еще раз прошу вас, чтобы вы внимательно всмотрелись в эти рисунки и сказали - не встречался ли вам около порта изображенный на них человек.
Гольцев улыбнулся, с натугой, но все-таки сумел это сделать - растянул губы в некоем подобии улыбки.
- Больше всего мне не хотелось бы сердить вас. Поскольку это совершенно не в моих интересах. Но что поделаешь! Как говорится, Платон мне друг, но истина - дороже… Я не был в порту!
- Буряк здесь? - спросил Чекалин у Исаева.
- Да, в коридоре.
- Послушайте, Гольцев, - сказал Чекалин, - сейчас сюда войдет тот парень, который помог найти вас. Его зовут Александр Буряк. Так получилось, что он попал в круг подозреваемых. Надеюсь, вы понимаете, насколько это серьезно. Ситуация такова, что если подтвердится, что он около ноля часов подходил к вам, когда вы сидели в машине, и о чем-то разговаривал с вами (о чем - сейчас не суть важно), - в этом случае его алиби можно считать установленным. Если этого не было - мы не сможем снять с него подозрение. Подчеркиваю, подозрение в убийстве. Я хочу, чтобы вы до конца осознали: речь идет не о какой-то там абстрактной истине, в данном случае она совершенно конкретна. В ваших руках, если угодно, судьба и жизнь этого человека. - Обернувшись к Исаеву, Чекалин сказал: - Попросите Буряка войти.
Усадив Буряка напротив Гольцева, Чекалин сказал:
- Свидетель Гольцев, вам знаком этот человек?
- Видите ли… Вряд ли это можно назвать знакомством. Где-то, помнится, встречал его. Однажды, кажется, подвозил - вероятно, попутно было.
- Когда вы в последний раз видели его?
- Ну, это трудно сказать определенно. Давно дело было. Месяца два назад, я думаю. Может полтора. Я же говорю - точно не помню.
На Саню Буряка страшно смотреть было: лидо пятнами пошло, лоб в один миг покрылся мелкими капельками пота.
- Гнида, - чуть слышно выдавил он из себя, но тишина была полная - слышали это все.
Чекалин понимал: надо пресечь эту выходку. Куда это годится - оскорблять свидетеля в следственном кабинете? Но он сделал вид, что ничего не слышал. Гнида и есть, давить таких… Сказал негромко:
- Спасибо, свидетель Буряк, вы свободны. Подождите, пожалуйста, в коридоре.
Такое редко случалось с Чекалиным. Он был не в силах сдержать бушевавшую в нем ненависть к этому вальяжному человеку, сидевшему перед ним.
- Вы страшный человек, - переведя дух, сказал он, не сводя с Гольцева глаз.
- А мне, знаете ли, безразлично, что вы обо мне думаете. - Гольцев изо всех сил старался казаться спокойным.
Чекалин в упор смотрел на него.
- Можно простить то, что вы мелкий барыга, кусош- ник, - трудно, но можно. Можно понять и ваше желание скрыть эту малопочетную сторону своей жизни. Но вы своим умолчанием, во имя сохранения репутации, по сути, гробите, скорее всего, невинного человека и в то же время даете возможность преступнику лишний день, или пусть даже час, быть на свободе и безнаказанно творить зло… этого не только простить, но даже и просто понять невозможно. Да, есть вещи, которые нормальный разум не в состоянии постигнуть.
- Одну минутку, - сказал Гольцев. - Уж не хотите ли вы, чтобы я в угоду вам дал ложные показания? Подтвердил то, чего не было? Или - чего я не видел? Неужели только в этом случае я смогу избавиться от ваших, простите уж за резкое словцо, пошлых прописей?
- Вам кажется, что вы ведете себя как человек, который действительно ничего не видел и ничего не знает?
- Не понимаю, почему мне это должно казаться? Если так оно и есть.
- Вы все рассчитали, Гольцев, и неглупо рассчитали… кроме одной малости. Человек, которому и впрямь нечего сказать, по крайней мере, не станет оскорбляться по любому поводу. Не говоря уж о том, что такой человек, прежде чем сказать "нет", обязательно посмотрит на портрет, тщательно изучит его, подумает, а не встречалось ли это лицо когда-нибудь раньше. И если он все- таки скажет "нет", то непременно с чувством сожаления. Потому что он хочет помочь расследованию. Потому что у него нет задней мысли - утаить что-то. Вы же пришли сюда с заранее приготовленным "нет" - на все случаи жизни. Потому что вы задались целью скрыть свои делишки, любою ценой скрыть - пусть даже ценою чьей-то жизни. Чаша весов, на которых находится ваше благополучие, явно перевешивает все ценности мира. Понять вас было нетрудно. Поэтому я с самого начала предложил вам своего рода полюбовную сделку: не знаю, мол, и знать не желаю, чем вы там занимаетесь ночью в порту. Но вы и здесь, даже и здесь, повели себя подло… Ну, неужели вам непонятно, что по сравнению с делом, которым мы сейчас заняты, ваши шахеры-махеры копейки не стоят? Не скрою, вы здорово разозлили меня. Меня так и подмывает всерьез заняться вами. Но еще не поздно, я хочу сказать - для вас не поздно: скажите правду - и, даю слово, мы не станем копаться в ваших махинациях. Поймите, время уходит, время!
- Нет, - сказал Гольцев. - Ничего нового я не могу вам сообщить.
- Неаккуратно, а как неаккуратно вы себя ведете, Гольцев! Я еще не встречал человека, который с таким упорством действовал бы себе во вред. Обещаю вам твердо: мы уж постараемся вывести вас на чистую воду!
- Ничего у вас не получится, - сказал Гольцев.
- Почему бы это?
- Показания Буряка, как лица, заинтересованного в том, чтобы выгородить себя, недорого стоят. К тому же, сдается мне, чтобы доказать спекуляцию - надобно взять с поличным. Пока что бог миловал, а в будущем я тем более не дам повода сделать это.
- Резонно, - задумчиво проговорил Чекалин. - Если речь идет о спекуляции, тут, допустим, вас и правда нелегко достать. Но я сейчас не это имел в виду. К ответственности вы будете привлечены за дачу заведомо ложных показаний. Доказать же, что вы все-таки были в порту той ночью, не составит большого труда. Помните солдат, ждавших свой грузовик неподалеку от вас? Они дружно утверждают, что видели вашу машину.
Имеются показания Буряка. Есть еще не разысканные нами три моряка с "Бискайского залива", которые подходили к вам, - мы постараемся их найти, тем более что один из них, возможно, преступник. Не исключено также, что и убийца, когда мы его возьмем, признает в вас того владельца белых "Жигулей", который барышничал водкой… Ну, не приведи, как говорится, господь, чтобы он оказался главным свидетелем против вас!
- Я ничего не знаю.
- Сейчас мне придется вызвать конвой, - сказал Чекалин, и это были не пустые слова.
- Зачем?
- Чтобы вас доставили в КПЗ. Камера предварительного заключения.
- Такой злостный преступник?
- Такой. Будучи на свободе, вы можете мешать следствию. Ну что - вызываю конвой?
- Не надо. Я все расскажу. Только у меня просьба большая. Я прошу, чтобы вы не сообщали об этих моих делах на службу.
- Ну-ну, поторгуйтесь, - с брезгливостью произнес Чекалин.
- Да, вы правы, - сказал тогда свидетель Гольцев по прозвищу Калымыч. - Пусть будет как будет… Буряк говорит правду, он подходил ко мне. Покажите, пожалуйста, ваши рисунки. Да, этот парень был среди тех трех моряков, которые подходили к машине после Буряка.
- Долго они находились около вас?
- Считанные минуты.
- Куда направились потом?
- Я особо не присматривался. По-моему, к проходной. Нет, пожалуй, не все. Да, только двое пошли к проходной. Третий же - куда-то влево, в сторону автобусной остановки.
- Кто был этот третий?
- Мне кажется, что этот, с рисунков ваших.
- А группу солдат вы видели в тот момент, когда три моряка отошли от вас? - задал контрольный вопрос Чекалин.
- Нет, к этому моменту солдаты уже уехали.
- Откуда такая уверенность? Вы ведь были заняты разговором.
- Видите ли… Я все время держал происходящее вокруг в поле своего зрения.
- Зачем?
- Разве непонятно? Чтобы не попасться…
- Еще один вопрос. Наверное, последний. Вопрос, простите уж, щекотливый, но вы, пожалуйста, ответьте. Для нас это очень важно… Чем закончился ваш разговор?
- Ничем.
- Вы хотите сказать…
- Да, они ушли без водки.
14
Генерала на месте не оказалось, он был в городе, на каком-то заседании, - крепко не повезло! Но Мария Осиповна, секретарь генерала, узнав, что дело срочное, пообещала связаться с ним.
Чекалин нервничал: счет шел уже на минуты. Звонок майора Петрунина из портовой милиции как бы ускорил бег времени.