Кристиан Редлих выскользнул из потока пассажиров в токийском аэропорту Нарита, поставил чемодан на асфальт и растерянно огляделся. Вот он и в Японии. Он долго не верил в возможность этой поездки. Трехмесячная стипендия и оплаченный билет до Токио - слишком большая роскошь, чтобы Мюнхенский университет, где Редлих преподавал историю международных отношений, мог себе ее позволить. И сколько бы декан факультета ни ходатайствовал перед ученым советом, напирая на важность темы Редлиха, стипендии Кристиан никогда бы не получил, если бы ему не случилось переводить самого ректора в беседе с делегацией японских профессоров из Киото. Ректору понравился переводчик, и через месяц Кристиан составлял план стажировки в Токийском университете, ломая голову над тем, как бы успеть побольше узнать за эти три месяца, о которых еще недавно мечтал как о манне небесной и которые теперь казались ему столь короткими.
Какой-то японец нечаянно толкнул его, извиняясь, пробормотал: "Сицурэй симас" - "Простите" и побежал дальше. Кристиан взял чемодан и направился к такси. Он в Японии! Впереди три чудесных месяца. Работа в архивах, беседы со специалистами, неожиданные открытия.
На следующее утро, представившись в Токийском университете, Кристиан тут же помчался в библиотеку. По выбранной им теме было столько литературы, что с избытком хватило бы на десять диссертаций. Приятно было и то, что ему как стажеру разрешалось свободно разгуливать по нескончаемым проходам между стеллажами и самому выбирать на полках нужные книги.
Иностранных стажеров объединили в несколько семинаров. Кристиан начал заниматься у профессора Симидзу, в группе, изучающей новейшую историю Японии.
На второй день после приезда Кристиана Симидзу пригласил его к себе домой. С сожалением оторвавшийся от книг Кристиан утешал себя тем, что сможет познакомиться с бытом японской семьи. Но Симидзу жил в обычной, обставленной европейской мебелью квартире. Заглянув в первые две комнаты, Кристиан почувствовал разочарование. Но в этот момент профессор Симидзу распахнул дверь в гостиную, обставленную в японском стиле: без стульев и стола, пол сплошь устлан татами - соломенными циновками.
Симидзу сбросил туфли и в носках ступил на татами. Кристиан последовал его примеру. В дальнем конце комнаты на стене висел большой красный свиток. Кристиан хотел рассмотреть, что на нем изображено, но Симидзу усадил его спиной к свитку. Кристиан вспомнил, что почетного гостя положено усаживать именно таким образом. Второй гость садится слева от первого, третий - у противоположной стены, лицом к первому. Хозяин усаживается по диагонали к первому гостю. Когда Кристиан изложил Симидзу свои знания японских реалий, профессор покачал головой:
- К сожалению, все это отжило свой век. В комнате с европейской мебелью трудно следовать обычаю.
- А жена, кажется, всегда должна садиться справа?
- Да. Ведь тот, кто ниже рангом или старшинством, должен сидеть справа. Левая сторона считается почетной в Японии, - объяснил Симидзу. - Но теперь не поймешь, кто главнее - муж или жена.
Когда Симидзу смеялся, узкие щелочки глаз почти совсем закрывались. Кристиан же поражался прекрасно сохранившимся зубам Симидзу - все как на подбор крупные и белые.
Жена профессора, некрасивая, средних лет женщина, принесла подогретое сакэ. Кристиан вскочил, чтобы поздороваться с ней, но она чрезвычайно смутилась. Симидзу, взяв его за руку, потянул вниз:
- Садитесь, садитесь, Кристиан.
Жена Симидзу опустилась на колени и стала расставлять перед Кристианом и профессором маленькие чашки. Потом поспешила за закусками. Весь вечер она сновала из кухни в столовую, принося все новые кушанья. Симидзу беспрерывно разливал сакэ - слабую и приятную на вкус рисовую водку. От выпитого он раскраснелся, на большом с залысинами лбу выступили капли пота.
Кристиан наслаждался японской кухней. Он норовил попробовать из каждой чашки, стараясь угадать, чем его угощают.
- Это суси, - предложил Симидзу. - Его очень просто приготовить. Отваривают рис, добавляют уксус, сахар и соль. Затем быстро остужают и перемешивают с овощами или мелко нарезанной рыбой. Мы с женой любим суси.
- Вкусно, - похвалил Кристиан.
Очень скоро Кристиан убедился, как неудобно с непривычки сидеть по-японски. К концу трапезы поджатые ноги сильно затекли и онемели. Он стал ерзать на татами, стараясь найти более удобное положение. Внимательный Симидзу немедленно предложил перейти к нему в кабинет, чтобы там выпить кофе.
- Я думаю, что вы уже удовлетворены знакомством с татами, - невинно заметил Симидзу, - тем более что у нас они не такие красивые - повытерлись, пора менять. Татами и жена хороши, когда новые.
За кофе Симидзу поинтересовался, как Кристиану понравилось в университете, чем он может быть полезен молодому коллеге.
- Меня интересуют отношения между Германией и Японией в тридцатые годы, - сказал Кристиан, - то есть период после прихода к власти Гитлера и до начала мировой войны. Я надеюсь ознакомиться здесь со всеми японскими материалами на эту тему.
- В таком случае вам будет небесполезно встретиться с одним из моих друзей, который давно изучает сходства и различия во внешней и внутренней политике двух стран между двумя мировыми войнами, - предложил Симидзу.
- Как его фамилия? Может быть, я что-то читал из его работ? - заинтересовался Кристиан.
- Нет, он печатается крайне мало. Но я могу свести вас. Скажем, послезавтра, в субботу.
Кристиан охотно согласился.
В субботу утром после семинара профессор Симидзу подтвердил приглашение.
- Коллега придет ко мне вечером в гости. Жду и вас часам к семи.
Кристиан отправился в гости на такси. Он рассеянно смотрел в окно. Перед светофором такси остановилось. Рядом затормозила другая машина. В ней сидел один пассажир, по виду тоже иностранец. Лицо пассажира казалось ему странно знакомым. Он посмотрел на него вновь: в соседней машине сидел Норберт Хартунг, старый мюнхенский знакомый, муж Маргарет Линденберг, с которой Кристиан когда-то учился на историческом факультете. Маргарет занималась археологией и вечно торчала в экспедициях. Норберт был физиком, ему прочили большую научную карьеру.
Кристиан попросил шофера высадить его, вышел из такси и Хартунг.
- Вот это неожиданность! Совершенно не думал, что ты способен на столь дальнее путешествие. Ты вместе с Маргарет?
- Маргарет скорее всего уже нет в живых, - ответил Хартунг, отвернувшись.
- Что? - с ужасом переспросил Кристиан. - Что случилось?
- Утонул корабль, на котором она плыла в Буэнос-Айрес. Ты же знаешь, в последние годы она увлекалась археологическими изысканиями в Латинской Америке.
- Подожди, - сказал Кристиан, - расскажи мне все по порядку.
Они просидели довольно долго в небольшом баре, где, кроме них, никого не было в этот час. Хартунг рассказывал, а Кристиана не покидало ощущение, что все это сон.
- Когда я немного пришел в себя, - продолжал Хартунг, - я попытался выяснить, что же все-таки произошло с судном. Никто не мог мне ничего сказать. Это были страшные дни. Я потерял сон, не мог работать, у меня дрожали руки... Ты не можешь себе представить, какое это горе для меня. Я безумно люблю... любил Маргарет. Начались галлюцинации, мне повсюду мерещилось ее лицо. Тогда я понял, что должен что-то сделать. Я боялся оставаться один в нашей квартире, где каждая вещь напоминает Маргарет. Я улетел в Аргентину, там продолжались поиски судна. Они обследовали участок океана, где могли остаться хоть какие-нибудь следы, но ничего не нашли. Ничего! Ни обломков, ни масляных пятен, ничего. Компания, которая вела поиски, торопилась покончить с бессмысленной, с ее точки зрения, тратой денег. Страховой полис компенсировал гибель "Генерала Шермана". Покрутившись положенное время в океане, спасательные службы прекратили поиски. Я был в отчаянии, так же как и еще несколько прилетевших туда родственников пассажиров "Шермана". Узнав об окончательном отказе компании продолжать поиски, я в невменяемом состоянии вернулся в гостиницу и стал писать письма...
- Кому?
- Всем! Президентам США, Аргентины, Федеративной республики, Генеральному секретарю ООН... Не знаю почему, но мне пришло в голову, что гибель судна произошла в результате военных маневров неизвестной державы. И тут начали твориться странные дела. Вернувшись из нашего посольства, я обнаружил, что мой номер кто-то основательно распотрошил: шкафы распахнуты, вещи на полу, бумаги разбросаны по всей комнате... Администрация гостиницы клялась, что их служащие ни при чем. Пришли полицейские, покрутились и ушли с кислыми лицами, дав понять, что вряд ли удастся обнаружить преступников. Самое удивительное, что ничего не украли, хотя в номере я оставил почти все свои наличные деньги.
Хартунг внезапно замолчал. По его лицу опять пробежала нервная гримаса. В баре стукнула дверь, Хартунг вздрогнул.
- Ты ведь знаешь, у меня, кроме Маргарет, никого не было. Родители погибли, близких родственников не осталось.
Кристиан знал эту печальную историю. Отец и мать Хартунга погибли в последние дни войны. Тогда же пропал без вести и отец Маргарет, а мать умерла, когда девочке было всего шесть лет. Возможно, горькое одиночество каждого из них в детские годы и толкнуло их друг к другу.
- А как ты оказался в Японии? - спросил Кристиан, ошеломленный рассказом.
- На, почитай, - вместо ответа Хартунг протянул уже довольно измятый конверт без надписи. - Мне подсунули его под дверь.
Кристиан вытащил из конверта небольшой листок. Там было несколько машинописных строк:
"Мистер Хартунг!
Если Вас интересует судьба Вашей жены, исчезнувшей вместе с экипажем и пассажирами "Генерала Шермана", приезжайте в Японию. На главном почтамте Токио Вас будет ожидать письмо "до востребования". Это единственная возможность узнать, что случилось с Маргарет Хартунг (урожденной Линденберг)".
- И все? - спросил Кристиан.
- И все.
Хартунг забрал у него письмо и аккуратно вложил его в бумажник,
- И ты прилетел в Токио?
- А что мне оставалось делать? - вопросом на вопрос ответил Хартунг.
- Да, но... - Кристиан не знал, что ответить. - Ты не стал обращаться в полицию? А что, если это какие-то преступники?
- Зачем я нужен преступникам? - возразил Хартунг. - Денег у меня немного. Тайн я никаких не знаю, наследства не жду. Ради того чтобы узнать что-то о Маргарет, я готов на все.
- Что же ты собираешься делать?
- Я уже был на почтамте - помчался туда прямо из аэропорта. Да, - утвердительно кивнул он на безмолвный вопрос Кристиана, - письмо и в самом деле ожидало меня.
Хартунг выложил на столик такой же белый конверт, только поновее. Кристиан нетерпеливо потянулся к нему. Как и первое, письмо было написано по-английски:
"Мистер Хартунг!
Ту информацию, которая Вас интересует, Вы сможете получить, только если сохраните все в тайне. Не вздумайте сообщать о письмах в полицию! Как Вы понимаете, мы контролируем каждый Ваш шаг".
Дальше Хартунгу предлагалось в половине десятого вечера отправиться на пригородном поезде в местечко, о котором Кристиан никогда не слышал, и разыскать там Накамура-сан. Название улицы, номер дома, и все. Никакой подписи, никакой даты.
- Я решил, - сказал Хартунг, - я поеду. Я всегда был реалистом и понимаю: девяносто девять процентов из ста, что Маргарет уже нет в живых. Но один остается! Я никогда не прощу себе, если упущу этот шанс. Кто-то знает хоть что-то о Маргарет. Иначе зачем меня зазывают в Японию? А то, что он не сообщает своего имени, конспирируется... Мало ли по каким причинам человек желает скрыть свое имя. Даже если он преступник, я ему не судья. Пусть только скажет, что с Маргарет.
Он сгорбился над столиком. Хартунг, блестящий молодой физик, светлая голова, каким его знал Кристиан, всегда мыслил точно и четко, но сейчас перед ним сидел человек, раздавленный несчастьем, и, сколько бы он ни пытался поддержать в себе надежду, обреченность проскальзывала в его словах. Кристиан понял, что бесполезно отговаривать, приводить какие-то доводы. Они молча поднялись.
Хартунг посмотрел на часы:
- Я поеду в гостиницу. Как тебя здесь разыскать?
Кристиан записал ему адрес и телефон.
Хартунг кивнул:
- Я позвоню тебе завтра.
Он остановил такси и уехал. Кристиан долго смотрел ему вслед, так и не решив для себя, как ко всему этому относиться. Только сейчас он вспомнил о приглашении в гости и позвонил профессору Симидзу. Сославшись на нездоровье, просил его извинить и, если можно, перенести приглашение на другой день.
Весь вечер Кристиан просидел у себя в комнате с раскрытой книгой, прислушиваясь к каждому звуку. Работа не шла. Он ожидал каких-то известий от Хартунга, хотя понимал, что тот позвонит не раньше утра.
Ночь он провел плохо, ворочался, не мог уснуть, то открывал, то закрывал окно, снотворного не оказалось, а беспокоить хозяев не решился. Мысли о Хартунге не покидали его. Он заснул только под утро, но в семь вскочил как ужаленный: приснилось, что его зовут к телефону.
Однако Хартунг не позвонил ни в восемь, ни в девять, ни в десять. Кристиан, нарушив распорядок, остался дома. Он ругал себя последними словами за то, что не поехал вместе с Хартунгом. Время шло, и он начал беспокоиться всерьез. Хартунг не знает ни языка, ни страны, он не в себе и легко может стать добычей преступников, размышлял Кристиан.
Хартунг так и не дал о себе знать до конца дня.
Около полуночи Кристиан, не выдержав, поехал в гостиницу, где остановился Хартунг. "Да, - ответили ему, - он оставил у нас вещи вчера и с тех пор не появлялся".
Утром Кристиан зашел в посольство ФРГ. Он долго прождал в приемной. Наконец какой-то совсем молодой сотрудник принял его, показывая всем своим видом, что чрезвычайно торопится. Не успев дослушать, замахал руками и, поднявшись, сказал:
- Заявляйте в отдел по делам иностранцев токийского полицейского управления. Это их дело.
Кристиан поехал в полицейское управление.
Полицейский чиновник долго его расспрашивал, тщательно записывая ответы.
- А вы не помните название местечка, куда приглашали вашего друга?
- Нет, ведь я видел письмо буквально минуту.
- Давайте вспоминать, - настаивал чиновник.
Кристиан развел руками. Тогда чиновник стал медленно один за другим называть пригородные районы Токио, и Кристиан вспомнил.
Разыскав нужную карту, чиновник перечислил названия улиц. Профессиональная память историка не подвела Кристиана... С номером дома было еще проще. Правда, фамилию человека, которого следовало разыскивать, он забыл начисто. Помучив Кристиана еще с полчаса, чиновник отпустил его, пообещав, что "токийская полиция приложит все силы для розыска вашего пропавшего друга".
Когда чиновник остался один, он снял трубку и уверенно набрал номер. Назвал себя.
- Приветствую тебя, старина, - раздался бодрый голос на другом конце провода. - Что новенького?
- Мак, - полицейский чиновник легко перешел на английский, - ты интересовался этой новой группой, ну, партией "Движение за Великую Японию", так?
- Да. Есть что-нибудь?
- Мы знаем местечко, где они снимают домик для своих встреч. Так вот, туда же заманивают какого-то странного западного немца, и тот исчезает. Довольно подозрительная история, тебе не кажется? Может, заинтересует? Фамилия немца - Хартунг.
- Подъезжай, - ответил его собеседник и повесил трубку.
Полицейский чиновник аккуратно положил протокол беседы в папку, которую спрятал в сейф, а копию взял с собой. В местной резидентуре ЦРУ, куда он направлялся, хорошо платили за интересную информацию. Сотрудники отделения по делам иностранцев токийского управления старались поддерживать с людьми из ЦРУ хорошие отношения, впрочем, те тоже были не менее заинтересованы в добрых связях с местной полицией.
Дома Кристиана ждала короткая записка на отличном немецком языке от профессора Симидзу: "Весьма обеспокоен Вашим отсутствием на занятиях. Не случилось ли чего-нибудь? Может быть, заглянете сегодня?"
Кристиану ничего не оставалось, как отправиться к профессору.
В доме Симидзу были гости. Кристиан, к своему удивлению, увидел через открытую дверь кабинета европейские лица и вопросительно посмотрел на встретившего его профессора. Тот, улыбаясь, подтолкнул его вперед.
От стола навстречу Кристиану поднялся массивный седой мужчина. Короткая стрижка ежиком, мощный подбородок, очки в тонкой золотой оправе. Холодные голубые глаза. Еще до того, как тот произнес первое слово, Кристиан инстинктивно угадал в нем немца.
- Профессор Клаус Циммер, - слегка наклонив голову, представился тот.
Кристиан с радостью пожал ему руку. Приятно, черт побери, встретить соотечественника вдали от дома!
- Мой племянник Хельмут Хайссе, - Циммер широким жестом указал на невысокого молодого человека, который действительно показался Кристиану уменьшенной копией Циммера. Та же уверенная посадка головы, атлетическое сложение, уверенность, которая ощущалась во взгляде, в полуулыбке тонких губ, в коротком рукопожатии.
- Я думаю, Кристиан, что вам будет приятно познакомиться с моим другом и коллегой профессором Циммером, о научных интересах которого я вам рассказывал.
- Конечно, и приятно и полезно, - искренне ответил Кристиан.
На сей раз Симидзу не стал подвергать гостей тяжелому испытанию - сидению на татами. Они уселись за обычный стол, уставленный закусками, большинство из которых Кристиан видел впервые. Циммер же и его племянник поглощали их с удовольствием.
- Я смотрю, японская пища пришлась вам по вкусу, господин профессор, - заметил Кристиан.
- Я провел в Японии почти половину жизни, - ответил Циммер.
Кристиан посмотрел на него с любопытством.
- Неужели? Как-то...
- Непохоже, хотите сказать? - усмехнулся Циммер.
- Я познакомился в университете с несколькими американцами, которые прожили в Японии изрядное количество лет, - сказал Кристиан. - В их облике, манерах, поведении и в самом деле появилось что-то почти японское. Вы же выглядите так, словно вчера ели айсбайн в мюнхенском кабачке, хотя я вовсе не уверен, что вы такой уж любитель этого блюда.
Циммер расхохотался.
- А между тем первый раз я приехал в Японию совсем молодым человеком. Пожалуй, я был тогда моложе, чем вы сейчас. И с тех пор за вычетом нескольких лет постоянно живу в Японии.
Циммер снял очки в тонкой квадратной оправе и устало потер глаза.
- Все дело в том, - продолжал он, - что везде можно быть самим собой. Немец всегда остается немцем. Здесь у нас есть небольшая, но сплоченная немецкая колония. Мы внимательно следим за чистотой языка и обычаев. Это не менее важно, чем чистить зубы. Правильно, Хельмут?
Племянник согласно кивнул головой.
- Так вы меня воспитали, дядя Клаус, и я этим горжусь.
Циммер слегка улыбнулся. Он аккуратно вытер пальцы о салфетку. Симидзу выскользнул на кухню. Безмолвно появилась его жена, поклонилась гостям и начала собирать грязную посуду.