ГЛАВА 4
Я сидел в кабинете Мухомора и слушал лекцию о вреде несвоевременного исполнения бумаг. Начальник был просто великолепен, упиваясь своим же красноречием, а поэтому я вышел от него с низко опущенной головой, охваченный искренним желанием раскаяться и тут же схватиться за авторучку. Но придя к себе, я обнаружил, что паста в ручке закончилась, а искать новую не хотелось, так что минуты через две желание моё напрочь исчезло. А ещё через пять минут я уже забыл, что был у шефа. Сроки, сроки. Два месяца – это не срок. Я знавал оперов, у которых материалы по два года на исполнении находились. Нормалёк. Заявители уж и забывали, что там два года назад случилось, и, когда их вызывали, долго напрягали память. Так что для волнения не было причины.
Заглянул Филиппов.
– Слушай, одеяло своё не одолжишь, а? С раскладушки.
– Зачем? Тёмную, что ли, устроить кому-нибудь?
– Нет, опознание надо сделать.
– Опознание? А одеяло-то тут причём?
– А, – махнул рукой Женька, извлекая из-под слаженной раскладушки байковое одеяло, – сейчас верну.
Мне стало любопытно. Я вышел следом и направился в Женькин кабинет. Там, за столом важно восседал следователь из РУВД и заполнял какой-то бланк.
– Ну что, нашёл? – спросил он у вошедшего Филиппова.
– Вот, – показал Женька взятое у меня одеяло.
Следователь сдвинул со лба очки и оценивающе глянул да него.
– Не очень, конечно, ну ладно, клади. Ещё что-нибудь надо.
Женька снова вышел.
– Ты объясни, – спросил я у него, – что вы тут химичите?
– А, – опять махнул рукой Филиппов, – следак выделывается. Видел, у меня в кабинете ковёр стоял с обыска изъятый?
– Ну.
– Я потерпевшего нашёл, у которого этот ковёр увели, следователю сообщил. А он приехал и говорит, что "терпила" должен его официально опознать. Только для этого надо ещё два таких ковра. А где я ему их возьму? Ковёр-то какой-то уникальный, старинный, ручной работы. А этот упырь – ничего не знаю, давай ещё пару ковров. Говорит – позвони в универмаг, одолжи там на пару часиков.
Женька покрутил пальцем у виска.
– Пусть он дурак, но я-то не хочу, чтобы и меня дураком считали. Корче, вот одеяло ему нашёл, сойдёт за старинный ковёр. Но надо ещё что-нибудь.
– Вон у Мухомора на диване покрывало лежит, правда, не ручной работы и дырявое, но одеяла ничуть не хуже.
– О, точно.
Женька сбегал к Мухомору и вернулся с покрывалом.
Я улыбнулся и вернулся к себе.
Минут пятнадцать спустя Филиппов вернул мне одеяло.
– Ну что, опознал потерпевший ковёр?
– Среди этих тряпок его бы и слепой опознал. Самое смешное, в протоколе знаешь, что написано? Потерпевшему предъявлено три старинных ковра, среди которых он и опознал свой по характерным приметам.
– Здорово! Наверное среди примет было отсутствие дырок и кофейных пятен.
– Да, примерно так.
Женька вышел.
Я усмехнулся. Ну-ну. Кто там мне насчёт цинизма на мозги капал? Ах да, я забыл свою же теорию, что виной всему атмосфэра. Среда обитания. То есть если среда абсурдна, то и обитатели такие же… Вот это завернул! Опять на философию потянуло. Ещё бы! После таких опознаний. А может, все-таки не все обитатели такие же? Может, только этот следак такой остроумный? О, господи, что это я? Не остроумный, а исполнительный. Добросовестный. Раз написано, что надо три ковра – будет три ковра. А то вдруг потерпевший или свидетель его не опознает? Поэтому хоть одеяло, но положите рядом. А то не по закону. Закон нарушать нельзя. Ни-ни. Мы строгие блюстители, никакой фальсификации. Правда, иногда не тех расстреливаем, но это редко, в запарке, в суматохе. Зато ковры мы как надо опознали. Абсурдно, но по закону. И не виноват этот бедный следователь. Все она – атмосфэра. А вас, товарищ Ларин просим не выделываться. Закон не вами писан, атмосфэра не вами создана, но жить в этой атмосфэре вы обязаны, а поэтому шагом марш ковры искать.
Помню на заре туманной юности, когда я прозябал на милицейских курсах вместе с дружками-двоечниками, повели нас в суд. В тот, что самый гуманный. Повели в целях ознакомления с советским уголовным процессом. Вроде как детей из детского садика на кукольный спектакль. За ручку, дети, парами. Ну, впрочем, тот суд мало чем от театра отличался. Декорации – Ленин на стене, герб гипсовый, сукно зеленое на столе. Сцена – за барьером. Зрительный зал – мы, оболтусы. Действующие лица, они же исполнители – судья, чувствуется, с крутого похмелья, беспрерывно что-то рассматривающий за окном, заседатели – две пенсионерки, понимающие в уголовном праве, как я – в сельском хозяйстве, плюс подсудимый – бедняга-мужичок, что-то там свистнувший из магазина и теперь жалостливо лопочущий про трудное детство и папу-ветерана. Адвокат – мощная дама, красноречиво доказывающая, что подсудимый совершил своё злодейство под влиянием стечения роковых обстоятельств и психологического состояния, вызванного этими самыми обстоятельствами.
Потом судья скороговоркой, проглатывая слова, зачитал заранее написанный приговор, и спектакль закончился. И все остались довольны. Мужичок – тем, что получил условно, адвокат – тем, что получил деньги, судья – тем, что может сбегать похмелиться, бабули-заседатели – тем, что могут рассказать очередную байку во дворе, ну и мы – тем, что насладились бесплатным представлением! Прекрасно! Только в ладоши забыли похлопать. Может, это тогда у меня цинизм стал появляться? Ведь все все понимали, все все заранее знали, но спектакль все равно играли на славу. Лучше, чем в БДТ. Я думаю, Товстоногов был бы в восторге. Н-да… Ладно, товарищ Ларин, кончай со своей философией выделываться. Со своей атмосфэрой, со средой обитания. Какой там к чертям, цинизм? Не цинизм, а долбое… Хм. Ну, в общем, с тем же окончанием. Извиняюсь, не удержался…
Раздумывая, я по инерции стал качаться на стуле. Потом открыл сейф, достал папку и начал разбираться с материалами. Почитав немного, я отоложил их в сторону и опять задумался, вспомнив разговор со Снигеревым. Из него я понял только то, что мафиозные структуры к расстрелу отношения не имеют, если, конечно, Паша в курсе дел группировки. Я достал листок и выписал всех, имеющих отношение к пропавшим деньгам. Список получился не очень большим. Станислав Игоревич, его главбух – красавица Лариса, продюсер-менеджер Александр Николаевич Трофимов и убитый Осипов. Его я включил в чёрный список по причине его длинного языка. Мог поделиться с кем-нибудь о своей поездке. Да, ещё какой-то приятель Короткова, тот, который попросил его сдать деньги в банк. Отлично. Если бы я был Ниро Вульфом, моментально бы разобрался – кто есть кто. Но я не Ниро Вульф, а поэтому, поглазев на список минут пять, я сунул его в стол и опять вернулся к материалам. Нечего людям голову морочить, занимайся делом.
Где-то час спустя, когда я изучал очередную директиву, дверь распахнулась, и в кабинет зашёл уставший Рома.
– Как успехи? – спросил я.
– Есть. Нашёл я машину.
– Да ну?
– Повозиться пришлось. У них там бардак, но я докопался. Даже с водителем поговорил.
– С водителем? Зачем? Я же тебя не просил.
– А я ему ничего и не объяснял. Сказал, что не в курсе, зачем его ищут. Кажется, в связи с аварией. Попросил вечером дома быть, ждать нашего звонка.
– Адрес взял его?
– Да. Вот адрес, вот телефон. Афанасьев Олег,
– Он удивился, когда ты его нашёл?
– Мне показалось, что да.
– А как он тебе вообще показался?
– Да никак. Парень как парень. Работяга, шофёр.
– Ладно. Спасибо. На сегодня все. Иди к Женьке.
Рома вышел из кабинета.
Я переписал данные водителя в свой блокнот, затем снял трубку и набрал написанный на бумажке номер. К трубке никто не подходил. Я задумался. Плохо, конечно, что Рома засветился. Теряется элемент неожиданности. Но теперь ничего не попишешь, сам виноват. Придётся как всегда в лоб. Может повезёт. Я опять засел за бумаги. Время от времени я поднимал трубку телефона и набирал номер водителя. Наконец, в дцатый раз набрав заветное число, я услышал раздавшееся с того конца провода хмурое:
– Алло?
– Олег? Это из милиции. Моя фамилия Ларин. Из уголовного розыска. Да ничего не случилось. Просто формальность. Вы в шесть часов будете дома? Будете? Отлично. Я подъеду к вам. Надо поговорить. Да не волнуйтесь. Только не уходите, чтобы мне зря время не терять. В шесть я буду. Всего доброго.
Я повесил трубку. Ну, ладно. Съездим потолкуем. Судя по голосу, он дёргается, как клоун на шнурке. Значит, что-то знает или чувствует за собой.
Я опять начал раскачиваться на стуле, прикидывая, о чем я буду беседовать с Афанасьевым. Покачавшись минут пять, я, мудро решив, что действовать буду по обстановке, принялся за бумаги.
До пяти часов время пролетело быстро. Я сходил перекусить, побеседовал с вызванными по материалам людьми, потрепался в дежурке и, наконец, сунув под мышку пистолет, отправился к Афанасьеву. Время для своего визита я выбрал не самое удачное, потому что начался "час пик", а ехать надо было через весь город. На автобусной остановке, куда я подошёл, произошёл занятный конфуз. Маленький львовский автобус застрял, осаждаемый желающими уехать. Первая дверь, слава Богу, закрылась, а вот вторая никак не могла – из-за настырного гражданина с авоськой, повисшего на ступеньках. Водитель надрывно кричал в микрофон о необходимости закрыть двери и призывал граждан потесниться. Минут через пять, поняв, что его призывы не найдут отклика в душе несознательных пассажиров, он вылез через свою дверь и начал вталкивать пассажира с авоськой внутрь.
То, что произошло дальше, заставило меня прыснуть со смеху, хотя, будь я сейчас в салоне, мне было бы не до веселья. К автобусу подбежал запыхавшийся здоровенный детина, промычал: "Фу, успел", схватил водителя за плечи, затолкнул его вместе с гражданином с авоськой в дверь и ещё ухитрился влезть сам. Двери, щёлкнув, закрылись за его спиной. Причём через стекло дверей было видно, что водитель застрял в неимоверной позе, не позволяющей даже подать голос, ввиду крайнего сжатия грудной клетки. Любопытно, через сколько они поедут?! Мне почему-то казалось, что ещё очень не скоро. По крайней мере, в течение тех десяти минут, пока я ждал свой маршрут, автобус с места не двинулся. Как там интересно, догадались пассажиры, почему такая заминка? Надо было им жестами объяснить.
Находясь под впечатлением увиденного, я доехал до метро, на нем прокатился до нужной станции и в назначенное время прибыл в тот микрорайон, где жил водитель. Дом стоял в районе новостроек. Не люблю новостройки. Люди как в муравейнике. Хотя, по сравнению с БОМЖами, они живут во дворцах.
Разглядывая на разбитых стеклянных указателях нужный номер, я мысленно рисовал себе нашу встречу. Конечно, может, где-то я был и не прав, сразу же рванув сюда. Не было никаких гарантий, что дяденька Олег не предоставил свой служебный транспорт в чьи-нибудь личные руки, не без материальной выгоды себе, естественно. А может и сам баранку крутил. Тогда будет очень проблематично услышать от него что-нибудь такое, правдиво-выразительное. Скорее всего: "Не помню, не знаю, не был". Ну придётся для начала прострелить ему левое колено, чтобы вспомнил, узнал и побыл… Как пел Владимир Семёнович: "А на происки и бредни сети есть у нас и сплетни".
Наконец, я отыскал дом, зашёл в подъезд, улыбнулся симпатичной дамочке в дверях лифта и, поменявшись с ней местами, взлетел на пятый этаж. "Дзынь-дзынь". – пропел музыкальный звонок простенькую мелодию. Я по привычке переложил пистолет из кобуры в карман.
Постояв минуту возле закрытой двери, я скромно повто-рил своё соло на звонке. Ещё немного, и я смогу выступать на конкурсе имени П.И.Чайковского в классе игры на дверных звонках. Ну что за люди? Ведь договаривались. Отсюда вывод: "Ну и дурак же ты, Ларин". Размечтался… "Не могли бы вы, дорогой товарищ Афанасьев, в шесть часов быть дома?" – "Ага, непременно, только стаканы протру и скатерть чистую постелю". Теперь я его, пожалуй, долго искать буду. А вдруг его того, как в детективах? Замочили. Гантелей по голове. Почему гантелей? Ну, может и не гантелей, просто на ум пришло. Хотя вряд ли, детективы – это вам не сказки, здесь чудес не бывает.
Ну, ладно, застоялся я что-то. Надул меня хитрый Афанасьев. Вообще знаете, чем умный опер отличается от глупого? Умный похож на Леву Гурова, а глупый – на товарища Ларина. Хотя… абсолютно умных людей просто не бывает. Это природой не запланировано. А что я, собственно говоря, оправдываюсь? Ну, прокололся, бывает. Обидно? Обидно. Но меня все-таки разозлили, я зол прям как черт и готов теперь землю рыть, чтобы поймать эту истину, которая, как ящерица, только что ускользнула из-под моего носа. А я даже на хвост не успел ей наступить.
Постояв под дерматиновыми дверьми ещё пару минут, я вышел из подъезда.
Домой ехать расхотелось, и я вернулся в отделение. Все, кроме дежурившего опера, уже разошлись. Я сел на свой скрипучий стул и уставился в стену. Н-да… Лопухнулся. Ну, хватит ныть. Лева Гуров давно бы уже объявил этого подлеца Афанасьева в розыск, а я вот не могу. Ни в местный, ни во всенародный. Не потому что не хочу. Просто по нашим демократичным правилам, чтобы объявить человека в розыск, надо представить ему обвинение, а чтобы представить ему обвинение, надо его сначала поймать, то есть объявить в розыск. В противном случае – нарушение прав человека. Ничего сказал? Вы уж там, товарищи милиционеры, постарайтесь как-нибудь, чтобы, как в песне Шевчука, "и овцы были сыты, и волки целы…" Можно, конечно, и заочно обвинение предъявить, но делается это крайне редко, да и то, только по нашумевшим преступлениям. Так что, если вы, дорогие мои, приходите в милицию и просите объявить в розыск какого-нибудь Васю Петрова, обнесшего вашу квартиру – губу сильно не раскатывайте. Не объявим. Не можем. У нас не загнивающий и не развитой. У нас я и сам не знаю что, одеяль-но-ковёрный какой-то. Так-с. С розыском у нас проблематично. Что остаётся? Остаётся работа. Туда-то он должен нагрянуть, если, конечно, не заядлый прогульщик. Поживём – увидим.
ГЛАВА 5
Выходные прошли скучно. Даже проведённый у Вики субботний вечер не принёс наслаждения, обычно присущего таким вечерам.
Днём я несколько раз звонил Афанасьеву, представляясь приятелем с работы. Взволнованный голос матери отвечал мне, что Олега со вчерашнего дня не было дома, он не звонил и никак не давал знать, где находится. Мать была сильно встревожена этим обстоятельством, потому что раньше такого никогда не было.
Я, тоже слегка встревоженный таким ходом событий, начал хандрить. В конце концов, моя хандра передалась и Вике, а в итоге мы разругались, не так чтобы очень, до драки, разумеется, дело не дошло. Но этого хватило, чтобы Бинго облаял меня, и я уехал домой тосковать в одиночестве. Правда, на другой день мы по телефону помирились, но настроение все равно было препоганейшим.
В понедельник утром, отзвонившись Мухомору и соврав, что поехал разбираться по просроченному материалу, я отправился в службу кабельной сети, надеясь, что Афанасьев – добросовестный парень и уже объявился на работе. Если же и там он не появлялся, то, в крайнем случае, можно будет потолковать с его коллегами. Ремонтная машина – не пылесос, налево её просю так не спихнёшь, поэтому не исключено, что кто-нибудь видел злодеев На работе Афанасьев действительно не появлялся. И не звонил. И не предупреждал. Его шеф-начальник был весьма удивлён этим фактом. По его словам, Олег всегда числился на хорошем счёту, и место ему – на доске почёта, которую год назад сняли в связи с деполитизацией производства. Узнав, где и с кем Афанасьев обычно трудится, я ринулся в указанном направлении. У того же начальника я попутно выяснил, что в бригаду, помимо водителя, входит двое ремонтников и один человек резервный. Одного из бригады Олега я разыскал без труда, он сегодня как раз и был резервным.
Я зашёл в клетушку-коптерку, где сидел рабочий. Парнишка, как подсказала мне моя электротехническая эрудиция, занимался изолированием каких-то контактов и курил папиросу, что, с моей экс-медицинской точки зрения, не допустимо в столь тесном помещении. Я взял металлическую табуретку и сел напротив.
– Вы ко мне? Из профкома?
– К тебе, если под столом больше никого нет. Но не из профкома. Из милиции.
– Из ГАИ?
– Не, из розыска. В курсе, что Афанасьев пропал?
– Меня шеф спрашивал уже, но мне Олег тоже ничего не говорил.
– Тебя, кажется, Игорь звать?
– Да.
– Ты постоянно с ним работал?
– Нет, просто с ним чаще всего. У нас нехватка водителей, он иногда по две смены трубил. А что, мать в милицию заявила?
– Да. Вспомни, 20-го вы работали? На той неделе?
Игорь взглянул на потрёпанный календарь с портретом Пугачёвой и ответил:
– Да, моя смена.
– Олег тоже был?
– Был.
– Вообще вы в каком режиме пашете?
– Сидим на базе. Если есть заява, выезжаем.
– Много заявок?
– Когда как.
– Вспомните тот день. Около пяти часов Олег никуда не уезжал на ремонтной машине?
– Как не помнить. Целая история была. Заявка поступила, а его нет. Я как мог перед начальством выкручивался, его прикрывая.
– Игорь, давай поподробнее. С самого начала. Разговор только между нами. Олег мог влипнуть в поганую историю, его надо вытаскивать. Куда он уезжал, зачем, с кем?
Игорь взял вторую табуретку, сел напротив, закинул ногу на ногу и снова закурил.
– Сейчас. Как же тогда все было? Где-то в часа четыре Олег пришёл сюда и попросил меня прикрыть его, мол, уехал на заправку. Я спросил, надолго ли? Олег сказал, что какая-то знакомая попросила перевезти пианино. Я, в принципе, не удивился. Олег и раньше подхалтуривал, да и с бабами гульнуть любил. Он неженатый.
Часов в шесть приезжает сам не свой. Говорит, чуть коньки не кинул. Мы с Витькой, ну, это напарник мой, – что да как? А он – приехал к бабе этой, а та с мужиком каким-то чаи гоняет. Ну, и ему, само собой, чашечку предложили, пока собирались. Он выпил, а через пять минут сердце как прихватит – так наземь и рухнул. Очнулся где-то только через час. Баба эта вокруг бегает, мужик, испуганные до чёртиков, "скорую", говорят, вызвали. Олежек, Олежек, что с тобой? Это я вам с его слов рассказываю.
– Разумеется.
– Ну, Олег оклемался, посидел немного, а потом и спрашивает – а пианино как же? Баба ему, не волнуйся, мол, приятель мой его уже отвёз. Извини, но там до пяти забрать надо было, иначе переплачивать пришлось бы, а что с тобой, мы не знали. Но все в порядке, машина под окном. В общем, сунула ему в руку пару пузырей коньяка за хлопоты и за дверь выставила. Хороший коньячок был, мы его тем же вечером и приговорили. Олег нам все это под стаканом рассказал.
– А "скорая"?
– "Скорую" он не стал ждать. Разборок с начальством испугался.
– А про подружку эту больше ничего не рассказывал?
– Да нет. Так, в общих словах – знакомая да знакомая.
– И имя не упоминал?
– Я не помню. Может, и называл, да мне оно ни к чему. Мы все больше Олега к врачу посылали. С сердцем шутки плохи. Парень ведь молодой.
Я расстегнул куртку. Так-с. Не вы ли это, Лариса Андреевна, ненароком? Сдаётся мне, что дело здесь пахнет не пи-анином, а керосином. Ну, ладно, продолжим разбор полётов