Глава 4
Кто-то называет такие шляпы "летучая мышь", кто-то – "ночной колпак феи", лично я называю их "велюровый кошмар". Знаете, такие огромные, но с маленькими полями. Такую одно время носила Алла Борисовна. Такая же была на голове моей новой знакомой Анечки. Ничего более оригинального я не заметил. Но судя по тому, что проходящие мимо мужики крутили головами, рискуя свернуть шею, говорило о том, что мне они завидуют. И честно говоря, было чему. Анечку не портил даже "велюровый кошмар". Мы шли по Марата в сторону ближайшей забегаловки, где можно было спокойно заняться делом. Идея, между прочим, моя. Насчет забегаловки. Не стоять же под мокрым снегом и не размахивать крыльями на весь Невский, обсуждая информацию.
Наконец нам повезло. В одном из подвальчиков мы обнаружили достойные апартаменты с надписью "Бистро" и предупреждением "У нас не курят". Я бы на месте хозяев дополнил список: "Не пьют, не колются, не целуются, не едят, не сидят, и вообще зачем вы сюда пришли?"
Однако шутки в сторону, дайте кофе. Анечка начала без подготовки. Обидно. Лучше б с подготовкой.
– Смотрите. – Она протянула мне комок бумаги с дырками по краям.
– Что это?
– Распечатка с компьютера. Витя часто с компьютером работал. Я сегодня его записи прогоняла, ну и наткнулась. Это свежие записи. Вероятно, Витя не успел распечатать. Мы все время на компьютере печатаем, это удобнее машинки. Взгляните.
Я развернул бумагу. Текст был на русском языке. Я отхлебнул кофе и погрузился в чтение, стараясь не обращать внимания на "Европу-плюс" и на Анины реплики типа: "Это вам, возможно, поможет". Честно говоря, в душе я рассчитывал на кое-что другое. Что понравился я Анне до любви и что мучилась она без меня, жить не могла. Ан нет, просчитался. Однако что тут у нас по существу?
"Написано собственноручно на случай каких-либо происшествий лично со мной или с моими близкими". Хорошее заглавие. Прямо завещание.
"Опасаясь за свою жизнь, я излагаю суть конфликта, происходящего в настоящее время и могущего иметь очень неприятные последствия. Около года назад ко мне обратился хороший знакомый Игорь Соловьев, проживающий в указанном ниже адресе. Мы знакомы около пяти лет, связаны с ним вопросами коммерции и рекламы. Игорь попросил в долг сумму в двадцать тысяч долларов. Якобы на очень важную сделку. Обещал вернуть через месяц с хорошими процентами, Своих денег у меня на тот момент не было, но я пообещал перезанять. Я занял деньги у Короленко Бориса, занимающегося сделками с недвижимостью, после чего передал всю сумму Соловьеву. Никаких расписок я с него не брал, но, в свою очередь, не давал и Короленко. По прошествии одного месяца я обратился к Соловьеву по поводу возврата денег. Он попросил об отсрочке. Я перезвонил Короленко и спросил насчет отсрочки. Короленко был недоволен задержкой, но учитывая, что ранее я всегда возвращал деньги в срок, согласился.
Однако спустя еще месяц Соловьев не вернул мне деньги и начал избегать встреч со мной, не снимая трубку и не открывая дверь. Один раз я случайно встретил его на улице, и он заверил, что все остается в силе, что все вернет с процентами и попросил меня еще немного подождать.
Короленко, в свою очередь, тоже напрягал меня, требуя возврата денег. К ноябрю наши отношения испортились, и он стал открыто угрожать и требовать денег. К сожалению, доход, полученный мной от летних сделок, пошел на покрытие старых производственных долгов и на заключение новых контрактов, поэтому я не мог вернуть Короленко деньги из своего кармана. Соловьев к тому времени полностью исчез и откровенно скрывался от меня.
В конце ноября я был избит двумя неизвестными в подъезде собственного дома. Не знаю, связано ли это нападение с Короленко, но судя по тому, что у меня ничего не пропало, я заключаю, что да. Тем более что на следующий день он позвонил мне и напомнил про долг. В милицию я не заявил, потому что парней не запомнил. Два дня я находился дома, сославшись на простуду.
Короленко я пообещал вернуть половину суммы к десятому декабря, после продажи ветчины, сделку на поставку которой я заключил с одной югославской фирмой.
После этого я попытался найти Соловьева через нашего общего знакомого. Встретившись со мной, он вьщал сведения, очень огорчившие и насторожившие меня. Якобы история, произошедшая со мной, не единична. Соловьев последние два года не занимался коммерческой деятельностью, обанкротившись после какой-то махинации. Он напрямую связан с одной из бандитских группировок и, пользуясь хорошим прикрытием, выкачивает у дебиторов, вроде меня, большие деньги. Что за группировка, мой приятель не знает, но кажется, южная. Более того, в начале года в Калининском районе выстрелом в голову был убит один из предпринимателей. И якобы он тоже одалживал деньги Соловьеву.
Происшедший вчера угон моей машины я связываю с еще одним напоминанием Короленко. Однако я не звонил ему и ничего не спрашивал.
Являясь фактически единственным звеном между Соловьевым и Короленко, я опасаюсь за свою жизнь и пишу данное заявление на случай покушения. Куракин Виктор Михайлович". Далее постскриптумом шли адреса и телефоны упомянутых лиц.
Я поднял глаза. Анна внимательно смотрела на меня. Это и понятно – я имею незаурядную внешность.
– Ну как?
– Здесь плохо готовят кофе. А с письмом? Обычная мошенническая история.
Этот способ действительно распространен среди бандитов.
– Но его могли убить из-за этого?
– Откуда я знаю? Смотря что это за Соловьев. Все возможно. Сумма хоть и небольшая, но достаточная, чтобы из-за нее расстреляли не только Куракина, но и, извиняюсь, всю вашу "Аркаду". Шутка.
– Вы обратили внимание, того тоже в голову.
– Обратил. Непонятно другое. Имея подобную, довольно серьезную проблему, Куракин не пытался ни с кем ею поделиться. Я так понимаю, что ни вы, ни кто-то другой из вашей фирмочки не были в курсе этой истории.
– Мне Витя ничего не говорил, это точно. Он мог сказать только Олегу. Они были довольно близки. И если бы вопрос встал очень остро, Вите пришлось бы брать из денег фирмы и посвящать Олега.
– Да уж куда острее. Судя по письму, он рассчитывал на сделку с ветчиной, значит, должен был рассказать все компаньону. Кстати, утром я забыл спросить его фамилию.
– Никольский.
– Вы показывали ему письмо?
– Нет, когда я обнаружила это в компьютере, Олега не было. Он туда, к Вите уехал. Похороны, родители, сами понимаете.
– Да. Значит, эту бумагу, кроме вас, никто не видел?
– Никто.
Я свернул распечатку и спрятал ее в свою хлопчатобумажную пропитку.
– Ну а еще?
– Разве этого недостаточно?
– Это не очень вяжется с историей об угоне.
Анечка чувственно пожала плечами. Как будто я предложил ей нечто соблазнительное. К примеру, конфетку "Чупа-Чупс".
– Я не знаю.
– А зачем Витя возил контракт в машине?
– Он часто возил документы. Наверное, по привычке, чтоб все время под рукой.
– Еще кофе хочешь?
Вот так коварно, незаметно, можно сказать, с подходцами переходим на "ты". После следующей партии вопросов можно будет перебраться в высшую лигу.
Зараза, вопросы кончаются. Да ладно, Я сюда не за этим приехал.
Анечка положительно кивнула в ответ, поэтому я быстренько принес два бокала с "Мускатом".
– Меня, кстати, зовут Кирилл.
– А меня – Аня.
Познакомились. В непринужденной такой атмосферке. Аня сняла "велюровый кошмар". Ничего у нее бантик.
– Такое ощущение, что вы раздеваете меня взглядом.
Это она мне. Человеку, умеющему сдерживать любые порывы и эмоции. Железному, можно сказать, Ларину.
– Я вас уже раздел.
И всем в голову лезут всякие непотребные мысли. Во работка у милиции! Романтика. Бар, музыка, девочки… Когда на улицах беспредел и разгул. Разгул и беспредел. "Только пули свистят по мозгам…" Гоните такие мысли прочь. Во-первых, рабочий день у меня закончился в восемнадцать тридцать, во-вторых, девочка сама напросилась, и в-третьих, такие вот "стрелочки" бывают не чаще одного раза в пять лет. Основная работа – это огурцы в колясках.
– А чем, Анна, мы занимались до секретарской стези?
– Я гидом была в турфирме. Немного знаю английский. Потом фирма закрылась, я попыталась найти что-нибудь со знанием языка. Долго не удавалось. К Вите я случайно попала. Его возле ТЮЗа задели. Я имею в виду его машину. Он не виноват был, я все видела. Когда ГАИ приехала, я подтвердила. Там так разобрались, без протокола. Ребята отстегнули на ремонт, извинились. Гаишникам тоже лишняя работа ни к чему. Витя меня подвез, познакомились. Он как раз секретаря искал. Предложил…
В ход пошло зеленое "Мальборо". Анечку вывеска не смутила. Ментол отбивает запах колбасы, витающий в бистро.
– Жалко Витю. Он хороший человек… Страшно.
Только тут я заметил, что она плачет.
Не, я действительно дурак. Циник и дурак. Кофе, "Мускат". Она же сразу поняла. Сволочи вы, мужики. Одно на уме. "Чупа-Чупс".
– Мне надо идти. Если я найду еще что-нибудь, позвоню.
Она затушила окурок о торец стола и бросила в угол.
– Тебя проводить?
– Как хотите.
Намек понят. Вы, товарищ Ларин вторгаетесь в личную жизнь. О чем вас никто не просит. Дойдем сами, несмотря на гололед и на уличную преступность. Аня открыла сумочку, достала изящное зеркальце, поднесла к глазам и платочком вытерла слезы.
– До свидания.
– До встречи.
Она одернула черное пальто, подхватила шляпку и пошла к дверям. Я повертел бокал с "Мускатом", рассматривая его деревянным взглядом, затем перелил содержимое внутрь самого себя и тоже поднялся.
Анечка уже остановила белый "Скорпио". Напрашиваться в попутчики я не стал, отправившись в противоположном направлении, к метро. Теперь в мою сторону головами никто не крутил. Соглядатаев и коварных шпионов тоже не было. Я никому не интересен. Даже где-то обидно. Когда ты никому не интересен, пора уходить со сцены. Закон конкуренции и рынка, о котором мы мечтаем и грезим. Хотя, может, это и к лучшему, что неинтересен. Вот Куракин был интересен, поэтому теперь в морге, а я вроде неинтересен, зато иду, отражаюсь в витринах. Во, симпатяга какой. Так что, куда ни глянь – кругом Эйнштейн со своей теорией. Но все-таки где-то там, в квадратном корне собственного "я", что-то гложет и пытается выскочить наружу. Хочется интереса. И понимается это не разумом и здравой личиной, а чем-то, что и назвать не знаешь как.
Нет, к черту эту заумную философию. Интересно – не интересно… Смело шагайте верной дорогой, не обращая внимания ни на какие трещины на асфальте! Вы нормальный человек. Как все.
Информацию о долгах-разборках покойного Куракина я слил в убойную группу. Поделился по-братски. Теперь у них появится рабочая версия, над которой они, возможно, и будут корпеть.
Я же работал над жуткой историей о краже пальто из гардероба и вспоминал вечерние глазки Анечки. Такие вечерние-вечерние. Такой невидящий взгляд. Сквозь тебя, в пустоту. Глазки, глазки. "Мне надо идти. Если я узнаю, то…"
Я скомкал испорченный лист и полез за новым. Лист, как оказалось, был последним, придется идти клянчить у соседа за стенкой. Нас тут трое.
Евгений снова был трезв. Он стоял в коридоре и что-то усиленно доказывал начальнику отдела. О, знакомые словечки… Вы, наверное, опять не то подумали. Никакого мата. Почти. Так, иногда, для связки. А словечки другие – "сводка", "информация", "выезжали".
Известный спор за право первой ночи. Кто первый должен передать информацию на телетайп о раскрытом преступлении – Главк или район? Завтра эту информацию прочитает высокое руководство и скажет: "Молодцы, ребята, отметим".
Честно говоря, судя по тому, что они тут обсуждали, отмечать было не за что. Муж зарезал жену и сам сдался. Но это по сути. А по форме, конечно, надо было отметить. "Проведенными оперативно-следственными мероприятиями… группой в составе… задержан и изобличен… Выезжали…" Во, у ребят проблемы. В сводку попасть. Попадешь в сводку – будешь с водкой. Ха-ха, ничего цитата, непременно повешу в кабинете.
– Евгений, хватит делить славу.
Женька мельком взглянул на меня, потом выдал последний веский аргумент в виде всем известного итальянского "бабена мать" и на этой возвышенной ноте закончил спор.
Узкий коридор нашего отдела, право, не лучшее место для светской беседы двух интеллигентных людей. Поэтому мы молча идем в гости к моему сейфу.
– Тебе передали распечатку?
– Да.
– Ну и каково?
– Не знаю. Вполне возможно. Насчет Калининского района не знаю, такой мок-рухи там нет. Ну, чтоб в машине. А Соловьева ребята сейчас "пробивают". К вечеру узнаем, что за юноша.
– Больше ничего нет?
– Допросили Олега, мать. Они не в курсе этого долга.
– А другое?
– На, сам читай.
Женька протянул папку с протоколами. Я пробежал глазами допрос куракинского компаньона. Да, все как и ожидалось. Документы в портфеле все целы, зачем убили, понятия не имею, был хорошим человеком и другом.
Теперь мать. Она уже в городе. Сын звонил, ни на что не жаловался, жениться не собирался, что касается дел, то, естественно, она не в курсе. Ах да, вот вспомнила. Собирался меняться. Квартирой. Любой хороший вариант. Где-то в центре. Поэтому предупредил, что скоро сменится номер телефона. По характеру – человек добрый, спокойный, положительный. Ну, тут все ясно, мать есть мать.
– Все?
– А ты что хотел? Чтоб мы за сутки убийцу нашли? Орел! У нас еще тридцать таких вариаций. До конца года дотянуть бы с нынешним процентом.
Для непосвященных поясняю, это он про процент раскрываемости.
– А бухгалтер?
– Не знаю. Если б с лета в их бухгалтерию врубиться. Лично я даже дебет от кредита отличить не могу. Так что попробуй, влезь туда. А на словах – хороший человек, веселый, жизнерадостный.
– А остальные? Агенты там какие-то, младший бухгалтер?
– Алиби есть не у всех, если считать, что Куракина завалили около полуночи.
– Что значит "если считать"?
– Ну ты ж знаешь нашу медицину?! Плюс-минус три часа. Медики иногда сами спрашивают у нас время смерти. Мы говорим – они в заключении пишут. Агент Женя проживает один и алиби себе обеспечить не может. Остальные ссылаются на родственников. Те подтверждают. Ладно, я в отдел поехал, надо крутиться. Ух, да, кстати… хм… у тебя нет?
У меня, кстати, хм, не было. Опять-таки для непосвященных объясняю – речь идет о горючем.
Я покачал головой.
– Да? Ну ладно. Пока.
Евгений помчался курировать.
Я вспомнил, что ходил за бумагой и не дошел. Но вылезать из-за стола не хотелось. Я откинулся на стуле, прикидывая, где мы с Викой будем встречать Новый год. Хорошо бы поехать на Катары, нарядить Санта-Клаусом пальмочку. Или в Париж. Там тоже красиво. Нет, туда, пожалуй, не стоит, слишком шумно. Хочется чего-нибудь поспокойней. Типа моей од-нокомнатки. Купим елочку за полташечку, нарядим побрякушками, дернем "шампусика", взорвем пару гранат-хлопушек, посмотрим телик. Весело. У Куракина тоже однокомнатка. Интересно, кому она теперь отойдет? Ничего интересного. Она отойдет нашему любимому государству, если таковая структура еще существует. А если в адресе еще кто прописан, то кукиш государству. Прописанному и отойдет.
Я взглянул на крышку стола, где на листочке под стеклом были выписаны телефоны находящихся на моей территории организаций, и меньше чем через минуту соединился с паспортной службой.
– Леночка, это Ларин. Почему гад? Шоколадка, шоколадка… Брось ты взятки брать. Ах, сам обещал? Может быть. Извини, закрутился. Но в следующий раз непременно. Сладкую парочку… Умница, догадливая. Конечно же… Что-что? Какой допуск? Какой вкладыш? С ума, что ль, спятила? О, извини, вырвалось. Кто это придумал такое? Наши с вашими? Понятно. Ладно, кончай. С меня еще "Милки Уэй". Пиши адрес.
Я продиктовал. Леночка начала рыться в картотеке. Артисты, теперь удостоверения или моего нежного голоса недостаточно. Теперь вкладыш к удостоверению будьте любезны. Что вам разрешено в домовом столе смотреть, кто где прописан. Прекрасная идея. Как всегда отличающаяся остроумием и принципиальным подходом. Чтобы вы, лелея злой умысел, не смогли получить совершенно секретные сведения из жилконторы. И как всегда забыли маленький пустячок – обладай я таким умыслом, таких вкладышей в канцелярии навыписывал бы себе полные карманы. Или на "ксероксе" наштамповал. И все, что мне надо, выяснил бы. И со вкладышем, и без вкладыша. И формулировочка в распоряжении небось соответствующая: "В связи с ростом преступлений в области приватизации жилья и недопущением утечки сведений в мафиозные структуры… тыры-пы-ры… – учреждаем вкладыш". Вот так и боремся с мафией вкладышами.
Леночка наконец вернулась.
– Что тебя интересует?
– Куракин был один прописан?
– Почему был, он и сейчас прописан.
– А, ну да…
– Один.
– А кто до него?
– Погоди секунду. Вот. Березовский Михаил Геннадьевич, 1930 года рождения.
– Когда выписан?
– В августе этого года.
– Куда выехал?
– Сейчас. Так, ага, выбыл по месту рождения для воссоединения с родственниками.
– О следующем вопросе догадаешься сама?
– Не дурнее некоторых. Место рождения – Волоколамск, Московская область.
– Адреса, конечно, нет?
– Разумеется. Нам это ни к чему. Скажет – напишем.
– Хата наверняка приватизирована.
– Кооператив.
– И, естественно, продана.
– Вероятно. У тебя все?
– Все.
– Целую.
Быстренько кладем трубку, пока Леночка не вспомнила про шоколадки. На безналичном счету моих обещаний их накопилось, как на кондитерском складе. Я, конечно, не жмот и лично Леночке могу отвалить мешок сладостей. То есть Леночке как женщине, вне ее службы в паспортном столе. А как паспортистка она обязана помогать мне безвозмездно. Я не на себя работаю, а на это, как его, государство.
Так-с. С квартиркой Куракина все, пожалуй, ясно. Очень я сомневаюсь, что пенсионер Березовский вернулся на свою вотчину. Скорее всего, потерялся где-нибудь в пути. В лесах заблудился.
Чтобы окончательно убедиться в этом, в общем-то не вызывающем сомнения факте, я тут же перезвонил в Москву своему знакомому из МУРа, попросил вычислить адресок, если такой существует, и спросить у товарища Березовского, почему это вдруг его потянуло на родину.
Затем еще один звонок – участковому, который, в отличие от меня, территорию обслуживает давно и своих героев не только в лицо знает.
– Березовский? Как не знать. Такого второго поискать надо. Лет пять назад это была первейшая фигура микрорайона по части спекуляции винно-водочными изделиями. В те годы это был весьма распространенный вид заработка. В любое время суток у Геннадьевича можно было взять. Весь доход пенсионер пропивал. Имеет склонность к этому делу. Когда подпольный бизнес стал неактуальным, Геннадьич остался без хлеба насущного и стал пропивать все, что нажил в застойные годы. Я давненько у него не был. Он пьяница безобидный и погоды у меня не делает.
– Не делал, – уточнил я. – По данным паспортного стола, он выехал на родину, под Москву.
– То-то его не видно. Хотя да, он как-то говорил, что хочет квартиру продать. Или обменять, не помню. Очень может быть. Пить на что-то надо, а при его запросах…
– Ладно, пока.