- Машина эта хорошая, но обратно мне ее не надо. Дела так идут, лейтенант, что за последние два месяца это была лучшая сделка. Вы же знаете, как приходится вертеться, когда дела не шибко идут. Чтобы аренду заплатить, мне пришлось отличное листовое железо толкнуть. Сей же миг, можете мне поверить, я могу провернуть отличное дельце с вашей машиной, если вы на своей приехали.
- На своей. По личным делам езжу на своей.
- Чем можем помочь вам, дружище?
- Хочу потолковать с тем продавцом.
- Это зачем?
- Потому что личное мое дело я могу превратить в полицейское расследование быстрее, чем ты, Ломбардо, открутишь назад спидометр. От того, что ты знаешь, что он мне шурин, выгоды для тебя никакой. Уже завтра я могу устроить тебе визит инспекторов, которые заморозят все твои продажи, пока машины не пройдут полную проверку на безопасность. Да и твой навес установлен с нарушением нормативов. Власти штата могут захотеть устроить и бухгалтерскую проверку всех твоих продаж.
Белозубая улыбка в итоге исчезла.
- Продавца звать Джеком. Джек Эйбл, вон он, охмуряет парочку у грузовика. Может, вам минутку подождать? Я мог бы кликнуть его, но шанс есть, что дельце у него выгорит и…
- Я подожду.
- Спасибо! Огромное спасибо! Знаете, мне показалось, что с вами… можно иметь дело, лейтенант. Неприятности мне ни к чему. Честное слово, новых мне не нужно, неприятностями я и так сыт по горло.
- Похоже, всякому за пятьдесят миль окрест известно, кто такой Макейрэн и что он мой шурин.
Улыбка снова возникла на его лице.
- Кто-то из новеньких, может, и не знает. Но из тех, которые здесь пять лет, кто такое забудет?
Я взглянул в окно и увидел, что пара двинулась к выходу. Продавец с понурым видом поплелся к конторе. Я вышел и перехватил его футах в двадцати от конторы.
- Эйбл? Лейтенант Хиллиер. Городская полиция. Ломбардо говорит, что ты мне можешь рассказать о продаже фургона "понтиак" Макейрэну.
Он был розовощек, круглолиц, под зеленым твидовым пиджаком очерчивалось пухлое брюшко.
- Конечно. Он сделал хорошую покупку. Действительно хорошую. Симпатичный фургон. Темно-синий. Нигде не дребезжит. Отличная амортизация, рессоры что надо, радио, обогреватель, в управлении легкая. Фургоны вообще хорошо идут. Дольше десяти дней тут не задерживаются обычно, хотя сейчас дела не шибко хороши. Поначалу цену ей поставили 2595, а потом совсем мало стало продаваться, так мы ее до 2300 снизили. Ему повезло. Что же еще вам сказать? Я так понимаю, что в конторе вы уже выяснили, что он сразу выложил наличные.
- Он купил то, что искал?
- Вроде бы именно то. Когда появился, то тут же спросил, есть ли фургон, вместительный, тяжелый, чтобы лошадей под капотом целый табун был. Вот этот был с самым мощным двигателем, что в тот год делали. Видите вон там "бьюик" зеленый с белым? Не глянулся ему, цвет, мол, яркий. Не клюнул и на темно-зеленый! "крайслер", вон он, впереди, у него кондиционер, автоматика сплошь - и окна, и тормоза, и сиденья, а на это мощность уходит, это ему не нравилось. Тогда мы "понтиак" выкатили на дорогу. Он на всю катушку ее погонял. На асфальте куски резины даже остались - так он рвал с места и тормозил. А когда за угол на Эндрюс вылетел, так я только порадовался, что постового поблизости нет.
- Что-нибудь еще его интересовало в этой машине?
- Больше ничего в голову не приходит. Не слишком-то он разговорчив. И вроде как все время чего-то подозревает. Я почти сразу перестал к нему в приятели набиваться. Просто о машине рассказывал. Ему автомобиль нужен был. Приятель ему не был нужен.
- Пока вы дожидались номерных знаков, где он тут околачивался?
- Он зашел вон в ту закусочную, а когда вернулся, мы уже прикручивали номера.
Поблагодарив его, я направился к своей машине и забрался в нее. Включил двигатель, но промелькнула мысль, скорее догадка, и я снова вышел, вернулся в контору и спросил у Ломбардо о деньгах.
- Двадцать три стодолларовых бумажки, - ответил он. - Почти совсем новенькие. Не были они сложены, и из бумажника он их не доставал. Когда он сюда зашел и я подтвердил цену, у него эта сумма уже в руке была. Он не стал пересчитывать. Просто бросил сюда на стол. Я деньги пересчитал. Дважды.
Как только я добрался до своего письменного стола, я позвонил Мег. Она сказала, что он еще не возвращался. Я ей рассказал, что он купил машину.
- Он знает, что тебе известно об этом?
- Нет, родная. Я сам это установил. Когда он подъедет, изобрази удивление. Не хотелось бы, чтобы он узнал, что я контролирую его действия.
- Лучше бы я тебе не говорила, что письмо пришло.
- Почему же?
- Его не следует затравливать, Фенн. Разве он не имеет права машину купить?
- Имеет, конечно.
- С самой покупкой было что-то не так?
- Да нет.
- Ты что, не можешь его оставить в покое, в конце концов?
- Родная, поговорим об этом чуть позже. Когда ты снимала с его счета в банке деньги, как ты ему их передала?
- Просто передала из рук в руки, вместе с закрытым счетом, ну плюс проценты.
- Я имею в виду какими купюрами. Сумма составила, кажется, больше 2800 долларов?
- 2866 долларов 41 цент. Зачем тебе знать, в каких купюрах?
- Прошу тебя, родная.
- Ну, он мне не говорил, какими бумажками ему хотелось бы деньги получить. Потому я и попросила, чтобы пачка не слишком пухлая была, но чтобы и пользоваться можно было, десять стодолларовых купюр и тридцать полусотенных, еще там лежало шесть купюр по десять долларов, пятерка, доллар и три сотни по двадцатке. Но зачем тебе все это?
Вошел Хупер, и я рукой указал ему на стул.
- За машину он уплатил наличными - двадцать три купюры по сто долларов.
Воцарилось молчание. До меня доносилось ее дыхание.
- Возможно, он остановился у банка, чтобы обменять полсотни на сотни.
- Такси отвезло его прямиком на Уэст Булвар, к комиссионному автомагазину.
- Может, он как-нибудь на днях выбирался в город, пока я ходила по магазинам. У меня нет полной уверенности, что он не покидал дома, милый. Я не взялась бы доказать, что он не заходил в банк. Знаешь, тут опять была Кэти Перкинс, вчера после работы. Она могла принести ему какие-то деньги.
- Мег, родная, зачем ты отбрасываешь самый простой и очевидный ответ: деньги пришли ему по почте?
- Ну и ладно! Ну и пришли по почте. Он мог одолжить их, или кто-нибудь вернул ему долг. Касается ли это нас?
- После этого он конверт сжег.
- Ох, не надо было мне об этом говорить тебе, Фенн, - устало произнесла она и повесила трубку.
Когда я положил трубку, я встретил вопрошающий взгляд Джонни Хупера. Поколебавшись, я понял, что не время скрывать что-то, что может стать предметом полицейского расследования. В сжатой форме я быстро и бесстрастно изложил ему суть дела.
Он тихонько присвистнул.
- У мужика имеются друзья. А может быть, он получает распоряжения? Например, залечь и ждать, пока он не понадобится? Или: сожги письмо и купи машину скоростную. Он обзаводится новыми знакомыми? Почему таких симпатичных девушек влечет к таким опаснейшим зверям? Потому что они симпатичные девушки? Надо попросить кого-нибудь проверить ее счет в банке, так, на всякий пожарный. Идет? А как насчет того, чтобы в Питтсбурге проверили отправителя письма?
- Недостаточно, чтобы начать копать. Нет данных, что совершено или замышляется какое-либо преступление. К тому же трюк это известный. Человеку, пославшему деньги, расписка в получении и не нужна. Ему просто требуется знать, что они доставлены адресату. Он позвонит в отдел доставки "до востребования" и спросит, не поступало ли что-нибудь на имя Томаса Робертса, и если расписка о получении возвратилась и ему ответят, да, мол, есть на его имя корреспонденция, он скажет, что зайдет получить ее. Но ему этого делать и не требуется. В первый и последний раз воспользовался он этим именем. Просто он удостоверится, что Макейрэн пакет получил.
- Подключиться к линии и попросить о прослушивании?
- Никто не станет так долго ждать именно этого звонка. Тебе, Джонни, не хуже меня известно, что выследить звонившего очень сложно. В телефильмах это, конечно, удается. Как только вешают трубку, связь прерывается, и найти человека немыслимо. Полдня уйдет, чтобы найти звонившего, если ты не повесил трубку. Чаще всего эта канитель сводится к просьбе оставить свой номер и тебе, мол, позвонят, но у меня сложилось ощущение, что все это не срабатывает.
- Он фургон подыскивал? Что бы это значило?
- Хрен его знает. Более вместительная машина. Когда тебе предстоит везти крупногабаритный груз - меха, одежду, спиртное - лучше все это упаковывать в ящики.
Он взглянул на меня несколько недоуменно.
- Нет ли у тебя того же странного ощущения, что и у меня, Фенн? Нет у тебя ощущения, что нас переигрывают?
- Не хотелось бы этого.
- Мы оба знаем, где он завел себе питтсбургского приятеля.
- Я уже думал, как нам это прояснить. По телефону, наверное, не стоит. Думаю, тебе придется мотануться в Харперсберг. С шефом я это утрясу.
Пока я выкладывал ему всю историю, Лэрри Бринт слушал со вниманием.
- При обычных обстоятельствах, - сказал он, - я бы не отпустил на расследование такого туманного дела ни одного сотрудника. Пусть в свое свободное время этим занимается. Но даже тогда я бы, наверное, не захотел прояснять что-то у Хадсона. Однако на меня давят, чтобы я этому Дуайту перекрыл кислород. Я взбрыкнул и продолжаю брыкаться, но мне думать противно о той кутерьме, которая тут завяжется, если какую-нибудь бузу затеют, и он среди запевал окажется, а если еще кого при этом подранят… Хупер может отправляться туда завтра. Я позвоню Бу Хадсону. Надо сказать, чтобы он посмотрел получше на дела недавно освобожденных, за три-четыре месяца, думаю так. И мне сдается, ему стоит обратить внимание на одиночек, не на тех, кто работает на боссов организованной преступности, каждому известно, что город наш для них закрыт.
Договорившись обо всем с Джонни, в начале седьмого я приехал домой. Темно-синий фургон стоял возле гаража прямо на газоне, что особой пользы газону не приносило. Я вылез из машины и стал рассматривать фургон. На мягкой траве четко отпечатались следы протекторов. Я присел посмотреть на шины. Резина была новой, всепогодной модификации, на твердом покрытии слегка шумновата, но хороша при езде по грязи и снегу.
Я взглянул на спидометр. Четырнадцать тысяч. Открыв дверцу, посмотрел на покрытие педалей и прикинул, что тысяч десять миль они там отмотали назад.
- Нравится? - спросил Макейрэн, заставив меня вздрогнуть. Я не слышал, как он подошел ко мне сзади.
- Твоя?
- Купил сегодня.
- Симпатичная машинка, Дуайт.
В нем произошла какая-то перемена. Он выглядел несколько возбужденным и одновременно настороженным.
- Надо бы ее настроить. Ход жестковат.
- Резина новая.
- На всех колесах. Сегодня мне поставили.
- Деньжат после этого не густо осталось, а?
- На первое время хватит. Сегодня я нарушил закон, Фенн. После того, как шины купил, еду себе и вдруг соображаю, что права-то мои давным-давно просрочены. И я только теперь об этом вспомнил. Я поехал, прошел проверку и выдали мне новенькие, все в полном порядке. Мы, законопослушные граждане, должны делать то, что предписывает закон. Нам иначе нельзя.
- Рад, что вспомнил об этом. Как насчет, страховки?
- Я обязан ее иметь?
- С нового года каждый будет обязан.
- Но пока еще этот год. Я буду осторожен.
- Ты был осторожен с момента, как тебя выпустили.
- Я переменился, стал другим человеком. Думал, ты заметил.
- Переменился? Да все я замечаю. Какое ты представление устроил с дочкой этих Перкинсов. Удивляюсь еще, как ты в койку ее не затащил. Ведь дело-то нехитрое. Просто надо было бы внушить, что кроме пользы ей это ничего не принесет. Тебе, видно, пока что неприятностей не хочется. Должно быть, приказали тебе подальше держаться от всяких дешевок.
- Никто ничего мне не приказывает, зятек. Повадки у тебя ищейки полицейской, и пасть ищейки, и нос, как у ищейки, вынюхивает все.
- Мы с тобой, Макейрэн, можем распознать друг друга за четверть мили. Ты знаешь, кто я такой, и я знаю, кто ты.
- Похоже, ты хочешь нарваться, - произнес он.
Я следил за малозаметными переменами, происходившими с ним: прочно на землю поставлены обе ноги, плечи подняты, подбородок опущен. Мне бы надо насторожиться, но в какой-то момент он меня рассмешил. И я открыто расхохотался. Лицо его обрело красноватый оттенок, и стали виднее белые шрамы около бровей.
- Мы что, на школьном дворе? - спросил я. - Разборку затеять вздумал? Ты многих отделать можешь, Макейрэн. Милред, Мег, Дэви Морисса, Кэти Перкинс. Наверное, и меня, да только вряд ли я тебе шанс такой дам. Нет уж. Только сунься - я в миг слетаю за своим специальным и размозжу тебе пулей колено в крошево, а пока ты будешь на землю валиться, челюсть тебе набок сворочу.
- Вшивая ищейка, - тихо вздохнув, произнес он с угрозой.
- Не стану оправдываться, - улыбнулся я и прошел мимо него в дом.
Мег поинтересовалась, отчего я как дурак улыбаюсь. Я ответил, что мы мерились мускулами с ее братцем и выяснили, что таких, как у меня, он не видывал. Еще добавил, что пришел в восторг от машины за две тысячи триста долларов и что мы это еще потом обсудим. Войдя в гостиную, я обнаружил там Лулу, Джуди, Бобби, а на телеэкране - "Трех марионеток". Спустя несколько минут, пока на экране бросались друг в друга тортами, Мег позвала детей ужинать. Для нас это стало новым правилом - кормить детей раньше и отдельно от нас. Так было проще, нежели усаживать одновременно за стол всех пятерых. Это заставляло каждого вести себя натянуто.
Вошел Дуайт и, не взглянув на меня, растянулся на диване. Мы посмотрели вечерние новости и прогноз погоды. После этого начался какой-то боевик. Он, как мне показалось, стал следить за развитием действия, так что я не стал выключать телевизор. Я попытался читать журнал, из тех, что печатают много информации. Не слишком-то я этим интересовался. Не думаю, что новости вообще кого-нибудь интересуют. Хотя, в общем-то, интересоваться новостями следовало бы. Для всех нас, обитателей малых и больших городов, имеют гораздо большее значение какой-нибудь разболевшийся зуб мудрости, увеличение тарифов на воду или трехдневные дожди, чем события в Конго. Возможно, так было всегда. Но сейчас передается столько сообщений, так много людей стараются обрушить на тебя сведения о событиях, которые потрясают мир, и при этом подспудно ощущается вероятность того, что кто-то в одночасье сотрет тебя в порошок - случайно либо умышленно. Если ты находишься в комнате, где восемь или десять человек одновременно рассказывают тебе о каких-то ужасных происшествиях, ты всех перестаешь слушать и начинаешь думать о том, что уже неделю тебе бы надо пойти постричься. Я ловил себя, что, глядя на телеведущих Хантли и Бринкли, я лишь видел их движущиеся губы, но не слышал, что они говорили, как если бы был выключен звук, потом я узнал, что так бывает у многих. Все столько всего тебе говорят, что ты слышишь уже какую-то труху.
Я пытался прочесть статью о необходимости оказания помощи образованию, поскольку полагал, что мне следует об этом знать. Но глаза скользили поверх букв, так что с тем же успехом я мог держать журнал вверх ногами. Где-то в подкорке я размышлял о том, что же такое задумал Макейрэн. В ушах у меня звучали его слова, сказанные в машине по пути из Харперсберга: "Брук-сити кое-что забрал у меня, я желаю это вернуть назад".
Другой участок сознания пытался решить проблему того, как лучше организовать ночное дежурство, когда трое лежат с простудой. А также что предпринять, чтобы сдвинуть с мертвой точки три расследования, застопорившиеся из-за того, что все старания получить новые данные были впустую.
Мег кликнула нас к ужину. Дети подсели к телевизору, чтобы полчаса посмотреть его перед сном. Мег продолжала свои безнадежные попытки вдохнуть немного веселья в церемонию трапезы. Я старался помочь ей. Давящее присутствие Макейрэна делало это похожим на игру на банджо в каком-нибудь склепе. В нем произошла новая перемена, он совсем замкнулся.
К концу еды, когда Мег рассказывала, что один из наших соседей собрался перебираться в Аризону попытать там счастья, Макейрэн, уронив вилку себе в тарелку, произнес:
- В четверг парень сможет снова занять свою комнату. К тому времени я смотаюсь. Хочу посмотреть, Хиллиер, как ты станешь по этому поводу размазывать слезы.
- Куда же теперь? - спросил я.
- Люди, отпущенные на поруки или освобожденные условно, должны просить - пожалуйста, сэр, разрешите мне поехать туда-то и туда-то. Но я не на поруках. Я отбыл от звонка до звонка. Ты все время забываешь об этом.
- Ни на минуту не забываю. Просто из вежливости поинтересовался. По-братски. Слышишь, что кто-то уезжает. Спрашиваешь, куда же он едет. Каждый так поступает.
- Прошу вас! Обоих! - воскликнула Мег. - Дорогой, куда же ты едешь?
- Секрета нет. Хочу на какое-то время двинуться наверх, на холмы. Погода пока теплая, налажу немного мой фургон, захвачу пожрать и закачусь куда-нибудь в глухомань. Столько времени один побыть не мог. Хочу вспомнить, на что это похоже.
Он улыбнулся ей. И улыбка эта, и вся его короткая речь явно имели связь с возникшими сомнительными деньгами, однако она засияла от радости. Захлопала даже в ладоши.
- Дуайт, это просто восхитительная мысль.
- Уж лучше, дорогая, чем в твоем доме сидеть. Конечно, есть там вкусно не придется, и спать не так мягко, да только думал я уже об этом давно.
- Но ты прежде не особенно один бывать любил, не то что я.
- Ценишь это, сестренка, когда тебя этого лишают. Так же, как и со всем остальным. Наскучит - поищу, где в субботу вечером танцульки, может, какая-нибудь малышка захочет со мной на природе побыть.
- Поаккуратней бы тебе держаться, а то вломят тебе там, могут и пырнуть.
В ходе их разговора между собой все заметнее становились характерные для нагорья модуляции делавшие их речь для меня почти непонятной.
- Поищу такую, из-за которой шума никто поднимать не станет. А может, стоило бы крошку Перкинс прихватить.
Мег перестала улыбаться.
- Не трогай ее, Дуайт. Возможно, тебе ее удастся уговорить. Но это совсем не то, чего она хочет.
- Ты точно знаешь, чего она хочет, сестренка?
- Она хочет помочь тебе обрести себя, если ты дашь ей эту возможность.
- В кухне, где все крутит электричество? - спросил он с отталкивающей улыбкой. - После того как милашку-невесту всякими конфетти обсыпят? После всех этих церемоний, а, сестричка? Конверты с зарплатой прямиком домой, пеленки и все такое?
- А что в этом такого уж ужасного?