- Весьма скромная, - подтверждает Личев, - Но и требования мои невелики. Сами знаете, старый человек. Одним словом, у меня есть некоторые сбережения.
- В долларах или иной валюте?
- Скажете тоже - "в долларах"! У меня нет американского дядюшки.
- Не изучал, к сожалению, вашу родословную. Но этот телевизор явно куплен на доллары. Могу даже назвать точную дату покупки. И имя человека, который вас сопровождал.
- Если вам известна вся эта история, зачем меня спрашивать?
- Я спрашиваю вас о предыстории: как вышло, что Асенов раскошелился на целый телевизор?
- А я вам еще в прошлый раз говорил: моя бывшая жена должна мне некоторую сумму денег, и поскольку она договорилась с Асеновым часть квартплаты получать в долларах…
- Прошлый раз вы не говорили, а отрекались от этого.
- Но ведь…
- Минутку! Хочу обратить ваше внимание, что плата Асенова за квартиру не была так велика, чтобы на эти деньги купить телевизор.
- Но именно это я и собираюсь вам объяснить: со стороны Асенова это был аванс. Так сказать, услуга за услугу.
- За какую услугу?
- Я вам уже рассказывал. - Старик конфузливо смолкает. - Помните, я собирал для него некоторые сведения о девице, на которой он думал жениться.
- А, запамятовал… В таком случае сделка была вполне почтенной.
Личев молчит, глядя на меня краешком глаза, и, видимо, прикидывает, что я собираюсь делать дальше.
- Телевизор, Личев, не единственная ваша сделка. Вы и раньше получали от Асенова валюту… В данный момент какая часть ваших сбережений в долларах? И где вы их храните?
- Не понимаю, на что вы намекаете.
- Не намекаю, а говорю прямо. И чтобы покончить с этим, скажу, что у покойного Асенова была в бумажнике значительная сумма долларов. Осматривая квартиру, мы этих денег не обнаружили.
Лицо старика, и без того не слишком румяное, становится совсем землистым.
- Вы удивляете меня таким подозрением! Это просто ужасно…
- Но поступок еще ужаснее.
- Но как вы можете допускать, что я совершил убийство?
- Мы говорим не об убийстве. Речь идет о долларах.
- У меня нет никаких долларов, уверяю вас.
- Никаких? Ни одной бумажки?
- В сущности, есть одна. Храню на счастье. Она тоже из аванса.
- Покажите, если можно, этот аванс.
Старик встает и идет на кухню. Слышится шум передвигаемой мебели, потом хозяин появляется снова, держа двумя пальцами стодолларовую купюру.
- Как вы получили эти деньги?
- Лично от Асенова.
- В присутствии вашей жены?
- Нет. Он давал мне без свидетелей.
- Где и когда?
- Сразу после покупки телевизора. Асенов обещал мне 300 долларов, а поскольку телевизор стоил 200…
- Проверим, - говорю я, забирая банкнот. - Вас пригласят в соответствующее учреждение.
- Но, товарищ инспектор… К чему нам это "соответствующее учреждение"? Забирайте доллары, если они нужны для следствия, и не будем больше никого вмешивать… Я старый человек…
- А я не взяточник.
В этот момент из коридора доносятся звуки старинного мотива. Ничего общего с бразильской самбой. И все же обе мелодии сопутствуют довольно грязным делам.
- Ваши гости? - Я встаю.
- Но подождите! Неужели вам необходимо передавать доллары еще куда-то?
- Очень даже необходимо. Пойдемте, а то гости разнесут дверь.
Сейчас они нужны Личеву, как прошлогодний снег, но я направляюсь к выходу, и старик вынужден идти за мной…
Итак, доллары. Еще одно открытие. Горизонт, как говорит мой шеф, продолжает проясняться. Однако еще не нащупана связь между людьми из моего круга и комнатой на пятом этаже. А мы уже на закате восьмого дня. Западные радиостанции кричат еще громче. А преданный вам Петр Антонов в основном пока карабкается по лестницам и размышляет. Стодолларовая бумажка? Одна-единственная, причем ее действительно могли передать с глазу на глаз, и посему вряд ли она может сыграть роль связующего звена. Денежные знаки, как таковые, не по моей части. Есть для этого валютные магазины и определенные учреждения, где заняты несколько иным, чем продажей телевизоров.
За восьмым днем, естественно, приходит девятый. Шеф все еще меня не вызывает. Полковник - человек терпеливый. Он считает, наверное, что, побеседовав со мной дважды, с третьей встречей можно не спешить. Однако человеческое терпение не бесконечно, и я предчувствую, что мое начальство не исключение из правил.
Упоминаю об этом только затем, чтобы дать некоторое представление о настроении, с каким я приступаю к работе на девятый день следствия. Первый звонок раздается около десяти утра, и разговор следует весьма неутешительный. Дора сообщает, что с Марином все кончено.
- Значит, вы все-таки решились ему рассказать?
- Ничего я ему не рассказывала, - звучит в трубке все тот же тусклый голос. - Филип постарался…
- Когда это произошло?
- Вчера вечером. Марин вернулся поздно, я даже не слышала. Зато сегодня утром все поняла. Филип рассказал, да еще в самых гадких выражениях.
- Но вам надо объясниться с Марином!
- Не желаю ничего объяснять, и вообще у меня нет больше сил!
- Не говорите глупости. Где вы сейчас?
- На Орловом мосту.
- Куда идете?
- К Магде, куда же еще? Там меня ждут…
- Слушайте, - говорю. - Идите к Магде и ждите, пока я… в общем, пока кто-нибудь вас не разыщет. Поняли?
Она что-то машинально отвечает и вешает трубку.
Сейчас мне только этого недоставало: улаживать личные конфликты. Впрочем, и мои дела, и чужие, и служебные - все не клеится. Хорошо еще, что в данном случае частные интересы каким-то боком связаны со служебными. Интересно знать, зачем Филип так поступил? Наказать Дору? Вряд ли он ради этого стал бы рубить сук, на котором так удобно сидел.
Я чувствую, настал час прервать мои изыскания и навестить Марина.
Архитектор открывает дверь, на ходу что-то дожевывая. Есть люди, у которых плохое настроение вызывает повышенный аппетит, и, похоже, Марин принадлежит к их числу.
- Извините, я как раз завтракаю, - говорит Марин.
- Я на минутку.
Он приглашает меня на кухню. На столе пара тарелок с колбасой и брынзой.
- Почему так, по-холостяцки? - прикидываюсь я дурачком.
Марин молча изображает недоумение.
- Невеста куда-то отлучилась?
- Надеюсь, вы пришли по служебным делам, - говорит хозяин, садясь за стол. Решив соблюсти закон гостеприимства, он добавляет: - Пожалуйста, присаживайтесь! Вместе закусим.
- Благодарю.
- Чашку кофе? Только что сварил.
Он снимает с плитки кофейник и наливает мне нечто среднее между чаем и кофе, весьма жиденькое, но испускающее обильный пар.
Беру чашку и подступаю к своей цели:
- Пусть вас не смущает, если я коснусь некоторых вопросов личного характера. Иной раз в наших делах личное и служебное так переплетается, что… Именно поэтому в ходе следствия у меня возникла необходимость познакомиться с прошлым Доры.
- Значит, и вы в курсе, - с горечью замечает Марин, прекращая жевать. - Все знали, кроме меня…
- Вы ведь любите Дору?
- ЛЮБИЛ! - отрезает Марин.
- Значит, еще любите. Человек не меняет своих чувств за одну ночь, да еще без серьезных к тому причин.
- Без серьезных причин? Вы смеетесь надо мной? Хозяин швыряет вилку и выпаливает, не дожидаясь моих объяснений:
- Послушайте, она взялась окрутить меня на пари! Грязное, ресторанное пари! Хотела доказать, что может играть роль приличной девушки, доказать, что у нее хватит таланта заинтересовать такого серьезного человека, как я…
- Стойте! - прерываю я Марина. - Дора - хороший человек. Правда, человек, потерпевший аварию. А если вам нужен негодяй, то ищите его среди своих родственников!
Манев смотрит на меня, приоткрыв рот, собираясь что-то сказать, да так и застывает.
- Удивляться тут нечему. Вещи не так уж невероятны. Дора пришла к вам не ради пари, а желая выручить Филипа из опасного положения, в которое он попал по собственной вине. А если говорить точнее, он сам вынудил ее пойти к вам. И она пошла, чтобы помочь ему, поскольку, согласитесь, поначалу она вас не знала и не имела на вас никаких видов.
- Это не меняет положения, - сухо отвечает Марин, уставившись в тарелку.
Он, видимо, смутно надеялся, что я одним махом опровергну слова Филипа, а теперь понял, что речь идет лишь о нюансах.
- Послушайте, Манев: Филип сделал вам немало гадостей. В прошлый раз я просто щадил ваши чувства брата. Но имейте в виду, что сейчас он пытается вам подложить такую пакость, какой вы никогда не забудете.
- Оставьте, - машет рукой Марин. - Я знаю своего брата. Отлично знаю, что он способен приукрасить вещи ради сенсации, чтобы блеснуть. Но вы сами познакомились с прошлым Доры. Почему же вы утверждаете, что все это выдумка?
- Я уже сказал: человек пережил аварию. Но знать факты, не вникая в их причины, значит, скользить по поверхности.
- Но под поверхностью скрыто содержание. И вообще со стороны рассуждать легче. Ведь не вы собирались на ней жениться!
- Видите, - говорю я кротко, - я пришел не для того, чтобы вас женить. Я не хочу вмешиваться в ваши решения. Но вы должны выслушать эту женщину, понимаете? Должны ее выслушать! Потому что она привязана к вам по-настоящему. И не ради этой плиты или холодильника, а ради вас. Вы для нее единственная опора. И в конце концов она не обязана отчитываться перед вами за то, что было до вашего знакомства!
- Но она должна была рассказать это мне!
- И наверняка рассказала бы, если бы вы расположили ее к откровенности, если бы она надеялась, что ее поймут.
Марин молчит, потом неуверенно произносит своим сухим голосом:
- Хорошо, я готов ее выслушать. Это действительно мой долг.
Он уже готов отступить, но еще не может оправиться от удара. Для этого нужно время. Когда у людей телевизор ломается, и то они огорчаются. А тут произошла осечка в сфере куда более тонкой.
- Покончим с этим вопросом, - говорю я. - Но, как я вам уже сказал, для меня он имеет служебный интерес. Зачем понадобилось вашему брату в тот момент, когда вы в ссоре, преподносить вам этот сюрприз?
- Чтобы получить что-нибудь взамен. Это в его характере.
- И что он хотел от вас?
- Да чепуху. Он ездит на допотопном "БМВ" и, узнав, что я уезжаю, попросил привезти ему новые поршни. И еще какую-то мелочь, точно не помню, он записал на бумажке. Я был так подавлен, что почти его не слушал.
- А когда он обращался к вам насчет паспорта?
- Примерно, год назад. Тогда он переселился в Симеоново.
- А почему вы отказались ему помочь? Боялись, как бы он не сбежал?
- Я просто не допускаю этого. Прежде всего Филип слишком преувеличивал мои возможности. Я не столь влиятелен, чтобы достать ему паспорт для поездки в Австрию. И потом, вы уже имеете о нем представление… Я не уверен, что он не выкинул бы номер с контрабандой или что-нибудь в этом роде.
- Это все, что мне нужно было узнать, - говорю я и подымаюсь. - Благодарю за терпение.
- Скорее мне нужно вас благодарить, - глухо замечает Марин, - но сами видите, в каком я состоянии. Где же я могу найти Дору?
- Она сама вас найдет. Скажите, что ей передать?
- Пусть зайдет вечером, в восемь. Я буду ее ждать. Мало мне быть "инкассатором", теперь я и любовный почтальон!
Наконец-то я дома. Уже девять вечера. Натягиваю пижаму, ложусь на кушетку и беру со столика книгу. Хочу посмотреть, до какой страницы добрался. Но сегодня мне опять не до чтения - надо кое-что обдумать. Говорят, что в горизонтальном положении человек может лучше сосредоточиться… Кровь равномерно поступает во все части организма, включая мозговые центры. И так глубоко погружаешься в мысли, что даже… незаметно засыпаешь.
Пронзительный звонок пробивает мою дрему. Второй звонок полностью сбрасывает меня с рельсов сна, а при третьем я уже держу в одной руке телефонную трубку, а другой массирую лоб.
- Товарищ Антонов? - Массаж явно помог, я мигом узнаю голос Доры. - Мне нужно немедленно вас видеть. Марин исчез.
- Как исчез?
- Его нет дома. Вы мне сказали, что он будет ждать меня в восемь. Теперь уже одиннадцатый час, а его все нет.
- Задержался где-нибудь. У него много дел, завтра ему уезжать, - не слишком веря собственным словам, пытаюсь ее успокоить.
- Это исключено. Он бы заскочил домой, чтобы предупредить меня.
- Хорошо, хорошо. Только не волнуйтесь. Еду к вам немедленно.
Через пятнадцать минут служебная машина доставляет меня к дому Манева. Дора стоит у подъезда.
- Почему вы здесь? Разве у вас нет ключа?
- Мне уже неловко им пользоваться.
- Тогда дайте я воспользуюсь.
Быстро поднимаемся по лестнице, открываем квартиру и врываемся в темноту. Если мы ожидали увидеть что-то ужасное, то явно ошиблись. Гостиная, спальня и кухня - все в полном порядке.
Закрываем квартиру и сбегаем вниз. Дора садится со мной в машину.
- Давай к Витоше, - говорю я шоферу.
- Мог он задержаться у кого-нибудь из близких? - спрашиваю я Дору.
- Есть у него один приятель. Но ведь я уже говорила, это не в его характере - назначить встречу и не явиться, - отвечает нервно Дора.
"Если только он вообще не раздумал явиться", - думаю я, хотя это кажется мне не слишком убедительным.
- Теперь помедленнее! - говорю я шоферу, когда мы приближаемся к кафе "Бразилия".
Машина еле ползет. Сквозь широкие окна видно, что делается внутри. У столиков еще сидят редкие посетители, но лиц, которые нас интересуют, между ними нет.
- Жми в Симеоново! И побыстрей!
Это последний возможный адрес. Если Марина нет и там, придется принимать экстренные меры для его розыска.
Машина с ревом несется по шоссе через лес. Мощные фары высвечивают стволы и кроны деревьев. Через несколько минут приближаемся к вишнево-яблоневому саду, и я показываю шоферу, где остановиться. В домике темно, и сам он едва виднеется за деревьями. К счастью, ярко светит луна, и мы идем, не боясь вывихнуть ноги.
- Филип обычно оставляет ключ вон под тем бревном, - говорит Дора.
Но там нет никакого ключа. Пользуясь услугами одного "приспособления", входим в дом и включаем свет. Комната в том же виде, какой я ее запомнил, с живописными шедеврами на стенах и мольбертом в углу. Никакого напоминания о братьях. Кухня и кладовая тоже пусты.
- Да, - говорю я. - Нужно осмотреть внимательно весь дом. Здесь есть подвал, чердак?
- Не знаю, - шепчет побелевшими губами Дора.
- Давай, Кольо, осмотри там, - говорю я шоферу, - а я займусь комнатой.
Осмотр длится не более двух минут: отодвигаю кушетку и обнаруживаю в полу квадратную крышку. Поднимаю ее, направляю вниз луч фонаря. Небольшой зацементированный погреб. Луч света выхватывает из темноты согнутое пополам и аккуратно "перевязанное" человеческое тело. Это Марин…
Зову Кольо, общими усилиями мы извлекаем "узел" на поверхность и приступаем к его распаковке. Когда выдергиваем изо рта кляп, Марин жадно восстанавливает запасы воздуха в легких и лишь после этого произносит:
- Еще немного, и я бы задохся.
- Кто это сделал?
- Филип.
- Как это случилось?
- В восьмом часу иду домой и вижу его в "БМВ". "Быстро, - говорит он, - случилось что-то ужасное". "Что именно?" - спрашиваю. "Дора отравилась". "Как, когда?" "Садись, - говорит, - по дороге все объясню". Сажусь, конечно, по дороге он мне бессвязно рассказывает, что приехал в Симеоново, ключа на месте не оказалось. Дверь была открыта, а в комнате лежала Дора. Шесть пустых тюбиков валялись рядом. Хорошо, что поблизости живет врач. Филип нашел его, и тот принял необходимые меры. "Теперь, - говорит Филип, - опасность миновала".
Марин поднимает на меня усталые глаза и просит:
- Если можно, глоток воды…
Дора бежит за водой. Марин пьет крупными глотками. Пальцы его еще дрожат.
- А потом?
- Приехали сюда. Как только машина остановилась, Филип кинулся к дому, я, конечно, за ним. Он у порога уступил мне дорогу, я вошел и не успел осмотреться, как он ударил меня сзади. Очнулся уже связанный, в темноте… Для чего он это сделал? - спрашивает Марин, беспомощно глядя на меня.
- Где ваш заграничный паспорт?
- У меня. - Манев лезет во внутренний карман пиджака и восклицает:
- Паспорта нет! Билетов на самолет тоже! И валюты!..
- Вот вы и ответили на свой вопрос, - говорю я, полагая, что это ответ и на некоторые мои вопросы.
- Но это глупость! Ведь паспорт на мое имя! - говорит Марин.
- Если вы не против, надо ехать, - предлагаю я.
И вот наша машина снова летит мимо редких домишек, потом врывается в лес. Марин еще задает отрывочные вопросы, скорее себе, чем мне, и это освобождает меня от необходимости отвечать.
Я сижу рядом с Кольо. И насколько могу судить по отражению в зеркале, на заднем сиденье дело идет к примирению.
Глава шестая
Стенные часы аэропорта показывают ровно семь, когда я пересекаю зал ожидания и направляюсь в паспортный контроль. Мое присутствие здесь не обязательно, но у меня есть желание лично понаблюдать за происходящим.
Примерно в семь двадцать пассажиры начинают проходить перед окошком. Встав в сторонке, я жду появления знакомого мне красивого лица, обрамленного дугой модной бородки. Однако щеки и подбородок знакомого мне лица, склонившегося перед окошком, выбриты до последнего волоска.
- Марин Стефанов Манев, - произносит контролер. Марин, то есть Филип, лишь кивает, слегка улыбаясь. Он делает шаг и оказывается рядом со мной.
- Здравствуйте! Ведь у вас вроде была борода? Высокий, красивый мужчина криво улыбается, не теряя,
впрочем, самообладания.
- Так вы выглядите гораздо лучше, - говорю я ободряюще.
- Нельзя ли без дешевых эффектов? - спокойно парирует Манев.
Филип пока что держится самоуверенно, точно задержали не его, а меня.
- Обыщите его, - говорю я человеку, стоящему у дверей. Минут через десять мне становится понятно, почему этот красавец ведет себя столь высокомерно. Обыск не дает ожидаемых результатов. И в частности, что касается валюты - ничего свыше суммы, взятой из кармана Марина и указанной в декларации.
- Хоть бы спросили о своем брате, - говорю я Филипу, направляясь вместе с ним к выходу.
- А что спрашивать? Раз вы здесь, значит, он уже у себя дома.
- Вы его так скрутили, что он мог оказаться на том свете.
- Люди так легко не умирают, - отвечает небрежно Филип.
- Однако Асенов умер.
- А уж это не моя работа.
Он прекрасно понимает, что увяз обеими ногами. Но не слишком глубоко. Примерное поведение в заключении - и все пройдет, как дурной сон. В некотором смысле провал с паспортом имеет и положительную сторону: яснее ясного, что Филип не крал доллары Асенова. Значит, он вообще не имеет отношения к этому делу.