Глава 12
Хотя в разговоре с Орловым своего пижона с бронзовыми пуговицами Гуров характеризовал как человека, не умеющего врать, до конца в его информацию он все-таки не верил. Поэтому и номер телефона, полученный от пижона, набирал с некоторой опаской – боялся разочароваться.
Но опасения его быстро развеялись. Едва произошло соединение и Гуров произнес: "Мне Палыча, пожалуйста!", как голос в трубке, спокойный и уверенный, тут же ответил:
– Слушает Палыч. Кто это?
Гуров назвался, пустив в ход все свои титулы. Стесняться он не собирался. Он еще добавил без колебаний:
– Ведь это вы начальник службы безопасности у Бромберга?
После этого собеседник некоторое время молчал, а потом сказал без эмоций:
– Верно, я начальник. У вас ко мне какое-то дело?
– Разумеется. Я незнакомым людям просто так не звоню, – ответил Гуров. – Мне нужно с вами встретиться.
– Вот как? – недоверчиво спросил Палыч. – А мне нужно с вами встречаться? Я не уверен.
– Боитесь? – спросил Гуров.
– Чего мне бояться? Только у меня непросто со временем, и тратить его на ненужные встречи...
– Ищете Василькова? – спросил Гуров.
Палыч опять взял паузу, а потом неспешно произнес:
– Хорошо, я согласен встретиться. Давайте прямо сейчас на Крымской набережной у входа в аллею – ту, которая ближе к мосту...
– Как я вас узнаю? – спросил Гуров.
Палыч хмыкнул и сказал:
– Я сам вас узнаю.
Машина Гурова все еще была в ремонте, поэтому ему опять пришлось взять такси. По привычке он сразу попытался вычислить пристроившийся сзади "хвост". Но того, кажется, сегодня не было, или лихие ребята Палыча стали действовать изощреннее. А возможно, он просто дал на время отбой.
На Крымском валу Гуров отпустил такси и вышел к набережной пешком. Откровенно говоря, он думал увидеть поджидающую его кавалькаду крутых тачек, накачанных мордоворотов с оттопыривающимися карманами и прочие средства устрашения, но у входа в аллею его встретил одинокий печального вида человек в мятых застиранных джинсах и в уютном сером свитерке. На обветренном загорелом лице этого человека не было ни агрессии, ни настороженности, ни даже любопытства. Он чем-то напоминал Гурову Стаса Крячко и оттого вызывал невольную симпатию.
– Добрый день, Лев Иванович! – негромко произнес Палыч, делая шаг навстречу, но руки не протягивая. – Быстро доехали! Я-то вообще тут рядом как раз был... Но это так, к слову... Вы говорили, у вас ко мне какое-то дело?
Гуров быстрым внимательным взглядом окинул окрестности – если Палыча кто-то и подстраховывал, то это совсем не бросалось в глаза.
– А вы сами, кажется, побаиваетесь, Лев Иванович? – с веселым удивлением сказал Палыч. – Не бойтесь, я тут один.
– Осторожность никогда не помешает, – ответил Гуров. – Ваши методы работы таковы, что лучше не расслабляться.
– Что вы имеете в виду? – серьезно спросил Палыч. – Какие такие методы работы?
– Из-за вас я вынужден кататься в такси, – проворчал Гуров. – Вы испортили мне машину. А моего друга Крячко ваши янычары вообще избили! Служба безопасности называется! Банда – вот самое подходящее определение!
Палыч с любопытством смотрел на Гурова, ожидая конца тирады, а потом, медленно и четко выговаривая каждое слово, произнес:
– Давайте так, Лев Иванович, – котлеты отдельно, мухи отдельно. Вы тут что-то явно путаете! Янычары, банда... Это не по адресу, Лев Иванович. И потом, кто такой Крячко?
Гуров испытующе посмотрел в непроницаемые глаза своего визави. По ним трудно было понять, что у Палыча на уме, но Гурову показалось, что сейчас начальник службы безопасности говорит искренне. В душу его постепенно начало закрадываться сомнение. Он спросил:
– Вы хотите сказать, что это не ваши люди следили за мной все эти дни, не ваши люди испортили мне машину и не ваши люди избили полковника Крячко? Ну-ка, припомните – упитанные парни на "Фольксвагене" булыжного цвета...
Палыч посмотрел на Гурова с сожалением.
– Думайте что хотите, – сказал он. – У меня нет парней, которые ездят на "Фольксвагене" булыжного цвета. И я за вами не следил. За каким чертом мне вдруг понадобилось бы следить за вами?
Несколько секунд оба недоверчиво смотрели друг другу в глаза. Настроение у Гурова падало. Похоже, пижон просто обвел его вокруг пальца. Но, с другой стороны, номер телефона он указал верный. Гуров не знал, что и думать.
– Вам лучше знать, за каким чертом, – сказал он. – За мной следят с тех пор, как мой друг влип в эту историю...
– Ваш друг влип в историю? – вежливо спросил Палыч. – Вы имеете в виду все того же Крячко? А какое отношение эта история имеет к моей службе?
– Не делайте вид, что вам ничего не известно! – сердито сказал Гуров. – Не знаю, следили ли вы за мной, но за людьми, которые были связаны с магистром Блоком, вы определенно следили! Об этом я знаю, можно сказать, из первых рук... Можете не притворяться.
На лице Палыча появилось озабоченное выражение. Лоб собрался в складки. Он потер ладонью подбородок и не слишком радостно заметил:
– Ну так – теперь до меня начинает кое-что доходить... Хотя ума не приложу, откуда вам это известно. Кажется, этим делом занимается не милиция, а прокуратура?.. Даже генеральная, кажется... А у меня действительно есть определенные интересы, связанные с личностью Блока... Но все остальное, на что вы жалуетесь, не имеет ни ко мне, ни к моей службе ни малейшего отношения. Ваши претензии совершенно необоснованны. Говорю это как мужчина мужчине. Но позвольте, в свою очередь, вопросик – вы интересуетесь делом Блока по служебной необходимости или так, из спортивного интереса?
– Это дело касается меня лично, – заявил Гуров. – Могут быть у человека личные дела?
– Сколько угодно, – ответил Палыч. – Но, однако же, мне хотелось бы знать – после встречи со мной вы намерены снять свои претензии или по-прежнему будете настаивать на моей виновности в ваших бедах? По большому счету мне наплевать, но все-таки неприятно, когда на тебя возводят напраслину. На всякий случай еще раз повторю – никакого отношения мои люди к избиениям и порче машин не имеют! Во всяком случае, в последние несколько месяцев... – улыбнулся он.
– Знаете, почему-то я вам верю, – со вздохом сказал Гуров. – В принципе, глупо было бы отпираться – факты слишком очевидны. А вы не похожи на глупого человека... Но тогда глупцом оказываюсь я. Как молодой щенок, я погнался за кошкой, когда у меня под носом была настоящая дичь.
– Нам всем иногда не везет, – дипломатично заметил Палыч. – К сожалению, помочь вам ничем не могу. Да, признаться, и не хочу. Между прочим, мой совет – выбросьте из головы все, что вы раскопали насчет меня и Блока. Заметьте, меня не интересует, что вы там раскопали. Это просто добрый совет. Все равно вы ничего не сумеете доказать. Только зря потеряете время.
– Ничего не собираюсь доказывать, – отрезал Гуров. – Мое дело наказать тех, кто подставил моего друга. Если это не вы, то вам и беспокоиться не о чем. Если же вы меня пытаетесь обмануть, рано или поздно вам все равно несдобровать... Никуда вы от меня не денетесь!
– Мне сразу как-то неуютно стало, – сохраняя полнейшую серьезность, произнес Палыч. – Вы, наверное, очень одержимый человек и, наверное, очень опасный... Признаться, я плохо знаком с кадрами МВД, но, если все там такие, как вы, ведомство можно поздравить. Говорю это без насмешки. Пожалуй, вы меня даже убедили, что вам стоит помочь. К сожалению, не располагаю информацией о том, кто мог за вами следить, поэтому и помочь не могу. На будущее хочу предупредить, что если я буду намерен вступить с вами в конфронтацию, то непременно оповещу вас заранее. Но в настоящий момент у моего работодателя нет к вам никаких претензий. Вряд ли он даже подозревает о вашем существовании. Поэтому ищите в другом месте, Лев Иванович! И удачи вам!
Палыч кивнул, повернулся и быстрым шагом пошел прочь по аллее – ни дать ни взять мирный работяга, любитель рыбалки по выходным и не дурак выпить. Кому бы в голову могло прийти, что этот человек возглавляет службу безопасности у одного из богатейших людей в столице!
Гуров, не двигаясь, смотрел Палычу вслед. Его терзала смутная неудовлетворенность. Не такого результата ждал он от этой встречи. Гуров все-таки надеялся, что, застигнутый врасплох, начальник службы безопасности дрогнет, раскроется, возможно, совершит какой-то промах. Но тот оказался слишком крепким в коленках. Да и степень его искренности Гуров на глаз определить не решался. Такие люди привыкли скрывать свои истинные мысли. Взять хотя бы тот факт, что Палыч с самого начала отлично знал, кто такой Гуров, однако предпочел этого не демонстрировать – возможно, просто по привычке, на всякий случай. Точно так же и в отношении слежки. Неведение Палыча могло быть простым притворством.
Одним словом, вылазка в стан врага получилась неудачной. Все приходилось начинать сначала. В одиночку и под бдительным оком каждого, кто имеет хоть какой-то интерес в этом деле.
Гуров медленно пошел вдоль набережной, рассеянно посматривая на сверкающую поверхность реки, стиснутой между гранитными берегами. Со стороны он был похож на мирно прогуливающегося человека, у которого нет ни забот, ни тревог. Но на самом деле в этот момент все чувства Гурова были обострены до предела – он ожидал, что теперь за ним должны возобновить слежку. Если бы это произошло, сомнения Гурова в неискренности Палыча окончательно отпали бы.
Но, кто бы на самом деле ни испытывал интерес к персоне Гурова, похоже, он пока решил оставить его в покое. Гуров намеренно затянул прогулку – покрутился по улицам, заглянул в несколько магазинов, позвонил из автомата Марии, сообщив ей, что с ним все в порядке. При этом он ни на минуту не расслаблялся, отмечая каждую подозрительную деталь в окружающем пейзаже. Все было спокойно, но этот факт тоже вызывал у Гурова чувство неудовлетворенности.
Если ему решили дать передышку, значит, он перестал представлять для преступников опасность. Значит, он потерял след – такой неутешительный вывод сделал для себя Гуров.
Создавшуюся ситуацию требовалось немедленно обсудить с кем-то здравомыслящим. Генерал Орлов в данном случае не годился. Он и без того колеблется. Поняв, что у Гурова ничего не получается, Орлов может с легким сердцем отправить его куда-нибудь к черту на кулички и целиком положиться на судьбу. Против обстоятельств не попрешь, как говорится.
Не хотелось Гурову сейчас тревожить и Крячко. Тот и без того был на пределе. Наверняка он испытывал сейчас чувство вины перед Гуровым, перед племянником, перед генералом и вообще перед всем светом. Наводить на него дополнительное уныние было бы негуманно.
Неожиданно Гуров поймал себя на мысли, что ему очень хочется услышать голос своей новой знакомой. Вряд ли она могла ему чем-то сейчас помочь, но рассудительный и одновременно бесшабашный образ мыслей Надежды притягивал Гурова. Она не теряла головы во время опасности и при любых обстоятельствах мыслила хотя и парадоксально, но трезво – в этом у Гурова уже была возможность убедиться.
Он вспомнил о ее предложении поднять шум в газетах. Тоже не самая глупая мысль, в принципе, только пока что шум поднимать не из чего. "Позвоню-ка я ей, – подумал неуверенно Гуров. – Судя по всему, она должна быть сейчас дома. Может быть, ей требуется помощь... Может быть, она что-то узнала про Василькова... Не в главк же возвращаться".
Действительно, возвращаться в главк с пустыми руками и с неясными перспективами не хотелось. Общество молодой симпатичной женщины сейчас было бы как нельзя кстати. Гуров только опасался, что у Надежды могут найтись сейчас более важные дела, чем общение с таким ископаемым, как оперуполномоченный Гуров.
Прислонившись к парапету набережной, он набрал номер девушки и, понизив голос, сказал в трубку:
– Добрый день! Это Гуров. Узнали?
Голос у Надежды был, разумеется, заспанный. Особой радости в нем Гуров не уловил.
– А, это вы, герой-одиночка... – вяло протянула Надежда. – Привет-привет!.. Чего звоните? Соскучились или нужда заставила?
– И то и другое, – сказал Гуров.
– Понятно, – заключила Надежда. – Только я сейчас никакая. Может, поближе к вечеру поговорим?
Не скрывая разочарования, Гуров ответил:
– Жаль! Признаться, я надеялся поплакаться вам в жилетку. Не знаю, в чем тут дело, но мне вас не хватает. Наверное, это что-то мистическое. Может быть, вы действительно воплощенная надежда?
Девушка немного помолчала, а потом спросила подозрительно:
– Вы, может, влюбились?
Гуров улыбнулся.
– Наверное, я непременно это сделал бы, если бы мы встретились лет эдак тридцать назад. Вы очень привлекательны – не знаю, говорил ли кто-нибудь вам про это? Но я уже нашел свою последнюю любовь. Так что рассчитывать вам определенно не на что, – пошутил он.
Надежда шутки, кажется, не заметила.
– Ну, слава богу! – с облегчением сказала она, не заботясь о некоторой жестокости своих слов. – А то я уж было решила, что придется думать, как остудить вам голову. Стареющие ловеласы – самый тяжелый контингент. Они рассчитывают не только на любовь, но и на уважение к своим сединам.
Теперь Гуров рассмеялся.
– Вы – поразительная девушка! – сказал он искренне. – Нет, с моей головой все в порядке. А мои седины отдельного уважения не требуют. Мне просто хотелось поговорить.
– Да? Тогда ладно, – отозвалась Надежда. – Только давайте все-таки попозже... Да, кстати! – вдруг обрадованно воскликнула она. – Я ведь нашла вам человека, который встречался с колдуном Генрихом Блоком! Я тут болтала с одной подругой, и как-то так выяснилось, что один ее старый друг давно, во время перестройки, делал телепередачу с этим Блоком. Тогда вся эта мистика была еще в новинку, и каждый пытался выдать что-нибудь почуднее...
– Вы можете дать мне координаты этого человека? – волнуясь, спросил Гуров.
– Могу, конечно, – зевнув, сказала Надежда. – Только на хрена они вам? Знаете что? Пойдемте со мной сегодня на вечеринку – этот человек там обязательно будет.
– Гм, а это удобно? – спросил Гуров. – И потом, на вечеринке вряд ли удастся нормально поговорить...
– Почему это? – удивилась Надежда. – В общем, я хочу спать. Если надумаете, подгребайте на Цветной бульвар часам к... Вообще-то вот что – у вас есть машина?
Гуров на секунду задумался.
– Думаю, что есть, – все-таки сказал он. – За вами заехать?
– Это было бы здорово, – ответила Надежда. – Заезжайте. В десять вечера. О'кей?
– О'кей! – сказал Гуров в уже загудевшую трубку.
Глава 13
Гурову редко приходилось бывать на современных вечеринках, и он всегда чувствовал при этом себя неловко, словно пожарник, случайно попавший на хоровод в детском саду. Спасало Гурова то, что ходил он туда не ради удовольствия – это всегда бывало вызвано служебными интересами. Это обстоятельство позволяло ему смириться со своей чужеродностью, которая порой выглядела буквально невежливо.
На этот раз вечеринка была устроена, кажется, по поводу чьего-то дня рождения. Кто является виновником торжества, Гуров так толком и не понял. Из сумбурных и поверхностных объяснений Надежды он сумел уловить только одно – на вечеринку приглашены главным образом работники искусства и "вообще интересные люди".
Действо состоялось в уютном погребке, куда набилось человек триста, не меньше. У Гурова в глазах рябило от сверкающих одеяний, причесок всех цветов радуги, от ярко раскрашенных женских лиц. Надежда сразу же куда-то потерялась, и Гуров остался совершенно один. Он скитался среди всеобщего безумия, среди разноцветных огней и пенящихся бокалов с шампанским, как корабль со сломанными мачтами посреди океана.
Несмотря на свойскую, даже панибратскую манеру, которая царила в обществе, Гурова никто не трогал. Он обратил внимание, что публика, в общем-то, старается даже держаться от него подальше, видимо, тонким художественным нюхом сразу определяя в нем полицейского. Это его не смущало – он давно привык ко всеобщей нелюбви. Это было нормально – лишь бы никто не вздумал предъявлять вещественных доказательств своих чувств. В подвыпивших компаниях такое случалось.
Бестолково потолкавшись среди гостей, Гуров наконец понял, что ему следует найти себе занятие, которое займет его целиком, не давая времени ощущать себя чужим на этом празднике. Гурову было необходимо разыскать Надежду.
Он принялся за дело, в кратчайшие сроки обшарив все закоулки подвальчика. Довольно скоро он узнал, где можно разжиться выпивкой, где можно уединиться, где можно потолковать по душам с продюсером, послушать последние столичные сплетни и даже получить по морде прямо под торжествующие звуки варварски аранжированной Девятой симфонии Бетховена.
На его глазах именно это произошло с каким-то краснощеким бородатым толстяком в широких брюках и пиджаке нараспашку. Из бородача перла наружу такая энергия, что он ни единой секунды не мог провести спокойно, хлестал одну рюмку за другой и приставал ко всем знакомым без разбора. Гурову показалось, что толстяк непременно должен работать критиком, потому что тот критиковал всех подряд, хватая мужчин за рукава, а женщин за колени. Самым ласковым словом в его лексиконе было "говно". За это слово он и получил по физиономии от гибкого спортивного парня с красивым злым лицом, похожего на кинематографического злодея.
Удар подкосил толстяка, и он рухнул к ногам гостей, выронив стакан с бренди и сметая пиджаком всю грязь и пепел с пола. При этом он ни на секунду не прекращал посылать в адрес врагов страшные проклятия, одновременно прося у кого-то сигарету. Гуров никогда еще не видел человека, который столь комфортно чувствовал бы себя в лежачем положении.
Злой парень, напротив, казался крайне раздосадованным и угрюмо молчал, поглаживая ушибленный кулак. Какие-то девушки висли на нем, уговаривая пощадить энергичного толстяка и успокоиться.
– Алекс, успокойся! – взывали они к нему певучими голосами.
Алекс совсем не казался взволнованным, но девушки не отпускали его, явно пользуясь моментом, чтобы лишний раз прикоснуться к мускулистому красавцу. Алекс заметно помрачнел и уже жалел о своей несдержанности.
Гуров поймал на себе его угрюмый взгляд, и ему стало жаль парня. Он протолкался поближе и уверенно сказал:
– Минуточку! Что здесь происходит?
Девушки немедленно расступились, с недоверчивым любопытством оглядывая высокую фигуру Гурова, которая совершенно не соответствовала здешним стандартам. Гуров с некоторым сожалением констатировал, что его вмешательство вызвало у девушек уныние. Все как одна они незаметно ретировались, даже не став выяснять, какой у Гурова статус.
Немного утешила его благодарность, которая появилась во взгляде угрюмого парня. Алекс вздохнул с видимым облегчением и неожиданно предложил Гурову выпить. Тот согласился.
Алекс увел его в другой конец зала, где располагался мини-бар, и заказал две порции коньяка. Слегка коснувшись гуровского бокала своим, он счел нужным объясниться:
– Макарий сам напросился. Не выношу, когда при мне полощут женщин, пускай даже бездарных... Сейчас это становится хорошим тоном, но я в этом отношении консерватор.