- Отставной капитан Попов со своей прислугой Марией Нордман, - торопливо отвечал Лука.
Увязая в снегу, процессия двинулась к флигелю. Гольм повернулся к дворнику:
- Что Попов, богатый человек?
- Досконально знать не многим, но они дают деньги под заклад. - И, сбавив тон, доверительно добавил: - Они человек одинокий, вновь прибывший, родственников не имеет вовсе. Ну, моя Дарья раз в неделю бывает у господина Попова, полы моет. Платят за это два рубля в месяц. Тихо живут!
Подошли к флигелю. Гольм сапогом осторожно смахнул с крыльца снег. Дарья, следившая за всем происходящим внимательным лихорадочным взглядом, вскрикнула:
- Ай, кровь на ступенях!
Открыли шире двери. Впереди, освещая дорогу свечой, шел Козеровский. Это был пятидесятилетний желчный человек, за двадцать семь лет бессрочной службы достигший должности полицейского пристава. Он считал себя первостатейным сыщиком, не оцененным начальством и обойденным наградами. Козеровский любил подчеркивать свое превосходство, свою проницательность и бездарность окружающих.
Москва жила сытно и спокойно. Убийства были редки. Теперь же Козеровскому представлялся счастливый случай отличиться.
- Посмотрите, Гольм, - он осветил свечой пятна крови на ступенях и стене, - у преступника ранена левая рука. Спускаясь с лестницы, он, очевидно, чувствовал слабость и был вынужден даже опираться на стену.
Дарья, державшая другую свечу, все время норовила пройти вперед. Вот и теперь она угодливо опустила свечу, показывая Гольму округлые пятна крови на ступенях. Она первой прошла наверх, делая пояснения:
- Справа - спальня и кабинет Ильи Егоровича Попова, слева - вот тут, возле лестницы - комната служанки Марьи Нордман.
Забывшись, Дарья не замечала труп, лежавший у нее за спиной.
- Осторожно! - предостерег Гольм. Дарья, оглянувшись, вскрикнула и упала без чувств.
- Ну вот, еще одна жертва! - усмехнулся Козеровский, а дворник дунул в лицо своей перепуганной супруге, и она пришла в себя.
В этот момент на лестнице загрохотали шаги. В сопровождении следственного пристава Реброва прибыли медицинские эксперты Басов и Дудкин.
Ребров - стройный блондин с нордическим характером. Он славился умением распутывать самые сложные дела.
Медики склонились над трупом Марии Нордман. Вся шея 40–летней женщины была превращена в кровавое месиво. Ее запрокинутая голова едва держалась на сухожилиях да нескольких неперерезанных мышцах. Глаза у мертвой были дико выкачены, рот перекошен в предсмертной гримасе.
- Нанесено не менее двух десятков колото–резаных ран, - заключил медик Басов.
- Зверское убийство! - согласился Дудкин. Ребров тем временем подал голос из кабинета
Попова:
- Идите сюда! Вот где разыгралась главная сцена трагедии.
Посредине кабинета, широко раскинув руки, лежал пожилой мужчина. На убитом был надет халат. Голые волосатые ноги обнажены. Вся грудь и шея являли собой страшное зрелище.
- Я насчитал двадцать четыре раны, - сказал Басов. - Крови натекло более двух с половиной фунтов. Целая лужа!
- Убийца, без сомнения, был знаком со своей жертвой, - заключил Козеровский.
- Иначе тот не встречал бы его в одном халате и не пил бы с ним запросто пиво, - согласился Гольм.
Ребров кивнул на маленький стол у окна:
- Убийца и убитый мирно выпивали. Они, правда, не успели докончить и одну бутылку. Попов был убит на стуле, он курил сигару. Она была зажата между пальцев и слегка прожгла пол. Под стулом, посмотрите, туфля. Другая - на ноге убитого. Его свалил вот этот удар ножом - сзади, в шею.
- Да, - подтвердил Басов, - сразу же перерезал сонную артерию. Случайно? Или это опытная рука, привычная к убийствам?
- Разберемся, - заверил Ребров.
- Теперь надо найти главное: деловые записи покойного и выяснить, какие именно закладные предметы исчезли, - веско заметил Козеровский. - Что здесь имело место ограбление - можно не сомневаться.
Сыщики с ним согласились.
В кабинете все было перевернуто вверх дном.
- Преступник, видимо, нервничал и торопился, - заключил Гольм. - Из–за этой нервозности и располосовал себе руку. Не так ли?
Все обернулись на Луку. Тот покраснел и смущенно спрятал завязанную руку за спину.
- Следствие обязательно найдет убийцу! - Козеровский жестко посмотрел в глаза Луке.
СЕРЕБРЯНАЯ СОЛОНКА
На столе расчистили место. Писарь сел за протокол. Он вывел заголовок: "14 января 1866 года такими–то произведен осмотр квартиры отставного капитана И. Попова, жительство имевшего в Арбатской части I квартала в доме купца Шелягина…"
Далее диктовал Ребров: "Ящики стола и комода в кабинете найдены раскрытыми и вынутыми. Их содержимое разбросано на полу и по столу. На всех ящиках заметны кровавые знаки, преимущественно на левой стороне. В комнате служанки Нордман обнаружены обильные следы крови на подносе, на самоваре и в полоскательной чашке. По всем этим следам можно заключить, что убийца был ранен и обмывал руки в комнате Нордман".
Прервав писание протокола, вновь продолжили осмотр помещения.
Ребров внимательно осматривал подоконник. На нем лежали разделанная селедка, сонник, в цветастой обложке песенник, еще какие–то книжки.
- Вот что искал преступник! - Ребров торжествующе поднял над головой толстую общую тетрадь, которую обнаружил за выгоревшей занавеской. - Это залоговая книга Попова! Надо же, убийца всю занавеску обхватал, столько кровавых пятен оставил, а записи не нашел!
- Место какое–то случайное - подоконник! - покачал головой Гольм.
- В том–то и дело! Преступник верно знал постоянное место книги. Но убитый положил ее на время на подоконник, а убийца знать об этом не мог! Будь преступник опытней, он обязательно нашел бы предлог и заставил Попова вынуть книгу.
В этот момент начала канючить Дарья:
- Господа полицейские, у меня печка топится, да и дети у соседа–слесаря сидят. Пустите домой!
Козеровский сказал:
- Ну беги, печку посмотри да быстро возвращайся! Ты нам нужна как понятая.
Дарья моментально подхватилась и понеслась к противоположному флигелю - до него (согласно судебному протоколу) было 75 шагов.
Ребров с неудовольствием посмотрел на Козеровского:
- Зачем этот неуместный либерализм? Тот ничего не ответил.
Он вчитался в закладную тетрадь и вдруг побагровел:
- Тут всего три фамилии: какой–то Григорьев, наш случайный знакомый - полковник Веловзоров и, - Козеровский впился взглядом в побледневшего дворника, - ты, Лука.
- Так точно, ваше благородие! - с торопливой подобострастностью отвечал дворник. - Мне на похороны дочки было очень нужно. Господин Попов дали три рубли за серебряную солонку.
- Ты ее выкупил?
- Никак нет!
И даже не понимая, что говорит, добавил:
- Но я ее обязательно выкуплю, как только жалованье получу. Под Татьянин день…
Гольм хмыкнул, а Ребров обратился к Козеровскому:
- Какие еще предметы числятся в залоге? Тот прочитал скрипучим голосом: "17 декабря
1865 г. От господина Григорьева, проживающего на Покровке близ церкви Воскресения в доме Лукьянова, принят золотой перстень, осыпанный тремя большими и 22 малыми бриллиантами за 750 рублей". Ну и по всей форме приложена расписка Григорьева о своем желании отдать сей перстень под залог.
Другая запись: "24 декабря. Под залог золотой табакерки и образка, осыпанного бриллиантами, получено полковником Веловзоровым 600 рублей".
И последнее: "Дворник Лука под солонку получил три рубля".
- Могу доложить: залоговых вещей в кабинете Попова нет! - заявил Гольм, закончивший осмотр помещений. - Думаю, что похищены и все наличные деньги. У Попова обнаружено всего 17 рублей 53 копейки, находящиеся в портмоне.
Свое слово вставил Басов:
- Разве бывает ростовщик без наличных денег или ценных бумаг?
Подтверждалась первоначальная версия - убийство совершено с целью грабежа.
УЛИКА
- А где твоя супруга, Лука? - спросил Козеровский. - Почему не возвращается?
Тот неопределенно хмыкнул. Сыщики переглянулись.
- Может, пригласишь к себе в гости? - усмехнулся Ребров, про себя уже решивший, что Лука и его супруга замешаны в убийстве. - Я попрошу вас, - он обратился к Гольму и медикам, - еще раз осмотрите место происшествия, отправьте трупы в анатомический театр университета, а мы прогуляемся к Луке. Что–то ты не весел, Степанов?
- А чему веселиться? Тут все–таки хорошего человека убили. Да моя солонка, глядишь, теперь пропадет. А она мне - память покойных родителев.
- Ишь как резонно отвечаешь! - покачал головой Козеровский. - А что–то у тебя левая рука перевязана?
- О гвоздь на заборе оцарапал!
- Так–с! О гвоздь, говоришь? Басов, осмотрите рану.
Медик развязал тряпку.
- Рана довольно глубокая! Возможно, и о гвоздь…
Козеровский приказал:
- Ну пошли!
Широко шагая громадными латаными сапогами, Лука возглавил процессию. Он подошел к занесенному снегом и слабо освещенному окну, постучал в стекло пальцем.
В сенях послышался звук отлипаемой. двери. Затем стукнула щеколда и распахнулась наружная дверь. В нос шибануло чем–то кислым, застоявшимся. Небольшая клетушка дворника освещалась керосиновой плошкой. Кроме широкой лавки, стола да узкой с металлическими шишками на спинке кровати, мебели не было никакой. На лавке сидели два малыша, золотушные и бледные. Они испуганно глядели на полицейских.
Из соседней комнаты доносились пьяные голоса, песни, сменявшиеся вдруг громкой руганью и женским плачем. За стенкой жил слесарь, работавший в Доме неисправных должников. Это карательное заведение помещалось в самом Кремле.
Козеровский чувствовал себя виноватым, отпустив с места происшествия Дарью. По этой причине он проявлял особое усердие. Полковник положил руку на печь - она была еле теплой.
- Как же ты, Дарья, говорила, что у тебя печь топится, а она почти холодная? - Козеровский сверкнул серыми щелями глаз.
Дарья потупилась:
- Мне к детям надо было!
Вдруг двери в соседней комнате хлопнули, и на пороге появилась тщедушная фигура слесаря. Протягивая ладонь, на которой лежала солонка, он громко объявил:
- Господа полицейские, извольте знать: Дарья принесла моей Агриппине вот это, просила спрятать. Так что, имею доложить… Что–то тут нечистое!
Козеровский победоносно усмехнулся:
- Теперь мы знаем, где искать убийцу! Ребров снял допрос со слесаря и его жены.
Последняя подтвердила слова мужа: Дарья, страшно взволнованная, прибежала из флигеля Попова, вызвала Агриппину и умоляла спрятать солонку. Слесарь подслушал разговор, отобрал у жены солонку и теперь, докладывая полиции, мстил Луке. Он страшно ревновал (и не без причин) к нему свою супругу.
"ЧИСТОСЕРДЕЧНОЕ ПРИЗНАНИЕ"
Лука и Дарья были отправлены под конвоем в участок. Их детей временно поместили в семье слесаря, откуда уже на другой день Агриппина отвела их на Новую Басманную - в Голицинский сиротский приют.
Повторно произведенным обыском под крыльцом флигеля Попова было обнаружено орудие убийства - остро отточенный нож, хранивший следы засохшей крови на клинке и кожаной рукоятке. Когда нож предъявили для опознания, слесарь, едва кинув на него взгляд, утвердительно замотал головой:
- Ножик Луки, провалиться на этом месте. Я по металлу разбираюсь, не ошибусь!
Дарья и Лука нож не признали. И вообще они категорически отрицали свою вину. Допросы вел Козеровский. Он убеждал дворника:
- Не валяй дурака! За двойное убийство тебя, как пить дать, упекут на рудники. И Дарью твою. А если признаешься, Дарью отпустим, да и суд учтет твое раскаяние…
- Не убивал!
- Все равно упечем! Признайся, облегчи свою совесть, пожалей Дарью и детей!
В конце второй недели тюремного сидения посыпались вдруг признания. Лука подписал протокол, в котором заявлял: "Да, Попова убил я, нож бросил под крыльцо. Взял свою солонку, но больше ничего не брал".
Довольный Козеровский продолжал убеждать:
- Глупая твоя голова, Лука! Кто ж тебе поверит: убил, а деньги не взял! Деньги ведь украдены. Признайся: украл, но потерял!
Лука вздыхал:
- Не могим в том признаться. А Дарью выпустили?
- Скажи, что деньги взял, тогда отпустим.
- Да вы в прошлый раз говорили: "Признайся в убивстве, жену отпустим", а сами не отпускаете.
- Теперь, коли пропажу денег возьмешь на себя, точно отпустим.
Лука отрицательно мотал головой:
- Не могим никак!
Дарья, на каждом допросе закатывавшая истерики, вдруг ошарашила:
- Солонку мне отдал сам Попов - на Новый год.
- За какие услуги? Дарья нервно взвизгнула:
- За те самые! Сами небось знаете, за какие заслуги ваш брат жалует нас, женщин… Не подумавши взяла, а потом не знала, что делать! Прятала подарочек от Луки. Не возвращать же!
- А если бы Лука принес деньги Попову?
- Откуда он взял бы три рубля? У него и гривенника никогда не бывает. Чтобы жалованье не пропил, я уже третий месяц им заработанное у Шелягина из рук получаю. Отпустите меня к детям!
- Ты что ж, любовницей убитого была? - криво усмехнулся Козеровский, понимая, что такое неожиданное признание сводит на нет все обвинительные построения следствия. - Неужели не срамно?
- Коли было бы не срамно, давно призналась. Думала, что так отпустите, да вы говорите, что мой дурак в чем–то "признался". А он ни в чем не виновный! И на суде заявлю. Суд оправдает.
- Не оправдает! Лука признался, а у тебя свидетелей нет, что убитый тебе солонку отдал. Ведь нету? Так что, как не раскаявшуюся, суд упечет тебя крепко. Вдвоем убивали? Или один Лука ходил?
Дарья начала истерично рыдать. Конвой увел ее.
СОВРЕМЕННИК ЕКАТЕРИНЫ ВЕЛИКОЙ
Тем временем Ребров допросил полковника Веловзорова. Тот подтвердил, что свои вещи из заклада не выкупал. А нежелание присутствовать на месте происшествия объяснил просто:
- Из слов мальчика я понял, что убийство совершено именно в квартире Попова. Поскольку я имел с ним коммерческие отношения, счел неуместным присутствовать при обыске.
Далее последовало нечто неожиданное. Ребров отправился по третьему адресу. На Покровке в доме Лукьянова ему сообщили: "Григорьев здесь никогда не проживал!"
Ребров вызвал к себе ювелира Феллера, который оценивал Попову ювелирные изделия.
- Да, я ценил драгоценности, которые приносили в заклад Попову. У меня был Григорьев - симпатичный молодой человек, интеллигент. Хорошо владеет немецким - моим родным языком, - охотно рассказывал ювелир. - Я оценил его старинный перстень в 500 рублей серебром. Но Григорьев очень просил именно 750. Попов с симпатией отнесся к юноше. Он дал ему эти деньги.
Гольм, помогавший следствию, собрал сведения о состоянии убитого. В основе своей он заключался в 5–процентных банковских билетах и составлял 29 тысяч рублей. Капитал значительный! Список номеров билетов лежал в закладной книге, той самой, что обнаружили во время обыска на подоконнике.
Эти билеты хранились в комоде Попова и были похищены. На запросы полиции из банковской конторы "Ахенбах и Колли" сообщили, что два билета этого списка - на 500 и 1000 рублей - предъявлены к оплате еще 16 января.
Ребров поспешил в банк.
Вальяжный, с толстой золотой цепью на обширном чреве, управляющий весело усмехнулся:
- Вы хотите, чтобы мы вспомнили приметы одного из сотен наших клиентов? Считайте, что вам сказочно повезло. 16 января деньги выдавал Аполлон Михайлович Михайлов. Если у вас будет досуг, порасспрашивайте его о похоронах императрицы Екатерины Алексеевны…
Ребров недоверчиво покачал головой…
- Тому событию семь десятков лет…
- Да, наш кассир был тогда мальчиком. Но он наблюдал проезд катафалка с прахом. Он помнит в деталях те давние события. Удивительный человек! Он с Иваном Андреевичем Крыловым дружил. Впрочем, вот и сам герой. Знакомьтесь!
Михайлов оказался сухоньким старичком с чистеньким лицом в рамке белесых волос. Он был удивительно похож на святого с иконы древнего византийского письма. Вникнув в сущность вопроса, старичок бодро произнес:
- Как же, как же! Милый такой человек, лет осемнадцати, назвался фамилией Всеволжского. У него большие мешки под глазами, думаю, болезнь почек. Да, еще левая рука забинтована. Он сказал мне: "Ах, как неловко я утюгом обжегся!" И еще у него маленькие оттопыренные уши, весьма своеобразные. Как хрящечки!
Ребров с чувством пожал руку этому реликту. В тот же день московская полиция получила приказ: "По прилагаемым приметам задержать человека лет 18–ти от роду, может называться фамилиями Григорьев и Всеволжский".
В то время обер–полицмейстером был знаменитый Николай Устинович Арапов, человек горячий и честный. Узнав подробности дела, он затопал ногами:
- Вон из полиции Козеровского! Немедленно освободить несчастных супругов Степановых. И выдать им из кассы полиции десять, нет, пятьдесят рублей!
Приказы были в точности исполнены.
Лука со своей супругой прежде всего направились на Новую Басманную. Здесь в Голицынском сиротском приюте исходили от печали их малютки. Встреча была со слезами радости на глазах.
Дарья искренне покаялась в своем грехе, а Лука простил свою блудливую супругу.
БРЫЗГИ ШАМПАНСКОГО
Вот уже два с половиной месяца студент 2–го курса юридического факультета Московского университета Алексей Данилов жил словно в горячечном бреду. Днем он боялся показываться на людях, чтобы не быть узнанным и пойманным за страшное злодеяние. Ночью его мучили кошмары: он оглашал дом жуткими криками, просыпался, крестил постель, но ничего не помогало.
Все началось в период летних вакаций. Он гостил у своих дальних родственников Соковниных, живших в сельце Быкове Тульской губернии. Здесь он познакомился с перезревшей девицей по имени Елена. Воображение Данилова воспламенила тяжеловесная девичья походка, могучее покачивание бедрами и зазывные кокетливые взоры.
Елена была москвичкой. Так что, вернувшись в Белокаменную, молодые продолжали дружбу. Хотя отец давал студенту на карманные расходы 70 рублей - деньги немалые! - но тот вечно нуждался: занимал, закладывал вещи и пр. Приближалось Рождество. Елена заявила:
- Давай, Алеша, отпразднуем его в Купеческом собрании. В прошлом году я была на 50–летии этого клуба, очень мне понравилось. Богато так!
- Да там билеты стоят целый капитал!
- У моего папеньки есть дорогой перстень. Мы его заложим, а ты потом выкупишь!
Отец Елены служил в кавалерии в скромном звании корнета. Единственное богатство семьи - фамильный перстень с тремя крупными бриллиантами и 22 более мелкими. Корнет перстень надевал лишь в исключительных случаях, хранил его пуще собственного ока.
Студент весело согласился:
- И то - выкуплю!
Говоря так, студент отлично знал, что денег на выкуп такой дорогой вещи у него не будет. Легкомыслие - причина многих самых страшных преступлений. Увы, так случилось и на этот раз.