– Это самое я и говорю!
Президент перешел к столику с напитками, достал лед из стоящего под ним холодильника.
– Кто-нибудь хочет выпить?
Ландесман ушел по другим делам. Остались только Ларкспур с Дрискиллом. Оба согласились, и Боннер побросал кубики льда в хрустальные бокалы, залил их джином, добавил тоника и клинышки лимона.
– Вот что ожидало нас в конце недели! Вот к чему относились слухи, которые дошли до Олли. Дрю Саммерхэйз, мой личный адвокат, глава НДК. Завтра об этом будут кричать все воскресные газеты и телевидение. – Боннер вздохнул, пригубил, позвенел льдинками. – И как на это посмотрят мистер и миссис Колеблющиеся Делегаты?
– Беда в том, – сказал Эллери Ларкспур, – что отругиваться не будет времени. Если в воскресных газетах появятся статьи о расследовании – или серия статей на неделе, – рейтинг продолжит падать. А что "Таймс" и "Вашингтон пост" раздуют дело, можно не сомневаться. И нам некогда продумывать ответный удар.
– Погодите-ка, – остановил президент. – Как это Ласалл мог распускать верные слухи? Кто мог знать, что это случится? Не ясновидцы же они?
– Вы чертовски правы, – согласился Ларкспур. – Если он за два дня предсказал эту катастрофу… значит, заранее знал о смерти Дрю? Вы правы, мистер президент, это невозможно. Или возможно?
Президент медленно поднял взгляд.
– Разве что они же его и убили. Тогда это возможно – если они собирались обеспечить нам катастрофу в конце недели. – Он помотал головой. – Это я свихнулся, или кто-то другой окончательно сошел с ума? Мы, кажется, еще не дошли до того, чтобы убивать друг друга во имя двухпартийной системы?.. И все же его кто-то убил.
Они молча сидели, глядя, как стекает по стеклам дождь. Воздух в Овальном кабинете стал сырым, зато прохладным.
Президент сменил тему.
– Эллен Торн действует мне на нервы. Умная голова, но слишком уж прямолинейна. Иногда со мной надо бы… скажем так, помягче. Это как с диагнозом рака. Мы победим, так мне думается, но если нет, если на съезде, подсчитав свое поголовье, обнаружим, что нас ожидает трепка, нам лучше собрать вещички.
– Прошу вас, мистер президент, не хороните себя до времени.
– К катастрофе следует подготовиться, Эллери, надо быть готовым ко всему. Тут Эллен права. Если нас застают врасплох, противник получает большое преимущество. Только и всего. А теперь… что мне говорить по поводу Дрю?
– Как обычно. Выдающийся слуга отечества, близкий друг, которого никто не заменит.
Президент воспрянул духом.
– Организуем великолепные похороны, как только выдадут тело. Я сам буду присутствовать. Это, надо полагать, вызовет сочувствие. Дрю был дорог всей партии. Эллери, тебе, может быть, придется произнести надгробную речь. Сам я не хочу этим заниматься. Не хочу болтать языком перед телекамерами. А что с завещанием? Семья у него осталась? Есть душеприказчик? Эллери, ты не уточнишь все это? Или – Бен, о чем я только думаю? Это ведь на самом деле в юрисдикции конторы Баскомба. Слушай, к завтрашнему дню мы должны все знать. Я буду во Флориде – надо захватить тамошнюю делегацию.
Где этот человек черпал энергию? Быть может, в источнике самомнения, заставившего его поверить, что он станет президентом?
Президент взглянул на Ларкспура.
– Продолжай, Эллери.
– Хэзлитт выступает на большом митинге в Фануил-холле в Бостоне, потом возвращается в Нью-Йорк на встречу со спонсорами. Вы в Бостоне в начале недели, потом у вас Шугар-Буш. Потом мы собираемся на переформирование в Вашингтоне, а там уже и Чикаго… Вот, примерно так, мистер президент.
Настроение от подавленности перешло в оптимистическую решимость, хотя Дрискилл не совсем понимал, каким чудом это свершилось. Политика: поймал след – и чеши по нему в мах, прижав уши. Рвись вперед, сметая всех, кто оказался на пути. Политика стаи. Бен не был политическим животным, у него был не тот набор инстинктов, но кое-чего он набрался, общаясь с другими, так что и у него в крови прибавилось адреналина.
Чарли достал из портсигара с увлажнителем три большие сигары и обрезал кончики. Ларкспур от сигары отказался, а двое других закурили, наполнив комнату густым синим дымом и крепким ароматом. Бутылка джина в ведерке со льдом стояла на письменном столе, чтобы все могли дотянуться. За окном тучи стали еще темнее, зажглись фонари и освещение на участке вокруг Белого дома. Дождь заливал стекла. Эллери Ларкспур скинул пиджак, распустил галстук, оставив его болтаться на груди, расстегнул ворот рубашки. Он выглядел сверхъестественно спокойным, таков уж был его стиль.
– Бен, – заговорил президент. – Бьюсь об заклад, ты думаешь, что я намерен вытащить тебя в Вашингтон и заставить с головой нырнуть в эту кашу. Разве не правда? Ну, признайся.
– Такая мысль приходила в голову.
– Дружище, расслабься. Мне нужны не твои советы по ходу кампании. Мне придется разгребать кучу, и лучшее, что ты можешь для меня сделать, – это вернуться в Нью-Йорк и заняться "Баскомб, Лафкин и Саммерхэйз". Ты знаешь, какую роль всегда играла ваша фирма в жизни партии. Нам нужно, чтобы ты был там и крепко держал вожжи – теперь, когда Дрю больше нет. Теперь ты будешь заправлять делами, так или иначе.
Чарли Боннер встал с места, покачнулся, не сразу совладав с больным коленом, и сжал его руку. Чарли был большим любителем рукопожатий, еще с давних пор. Иной раз, столкнувшись с кем-нибудь в кампусе, он, словно забыв, что всего полчаса назад разговаривал с тем же человеком, хватал его руку и начинал горячо трясти. Дрискилл никак не мог решить, вливал ли он через прикосновение силы в собеседника или вытягивал их. Может быть, сила вливалась в обоих. В футбольной команде всякий ради Чарли Боннера проломил бы, как гласила поговорка, кирпичную стену, потому что все знали: он не сдастся, а значит, не сдастся никто из них.
– Старый друг – лучший друг, Бен. Поверь, у меня нет от тебя секретов. Я не пошлю тебя в бой со сломанным копьем. Что известно мне – известно и тебе.
– Вот пусть и впредь так будет, – сказал Бен. – Одного я не понимаю. Ты, кажется, с самого начала был уверен, что Дрю не покончил с собой. Отчего?
Президент постучал себя по голове, потом по груди против сердца.
– Наверно, что-то подсказало. Но ты в Нью-Йорке сможешь теснее общаться с полицией. Они наверняка захотят с тобой поговорить. Ты – преемник Дрю, тебе он назначил свидание утром в понедельник. Держи ушки на макушке и ничего не упускай. Если они заподозрят убийство, ты сразу почуешь. Будем постоянно на связи, если ты не против.
– Хорошо, Чарли.
Президент не ошибся: то, что его отправляют обратно в Нью-Йорк, удивило Бена. Значит, он будет следить за кампанией по газетам, не вмешиваясь в нее.
– Ты настоящий питбуль, Бен. Молодчина! – Боннер глянул на часы. – Надо сообщить Маку насчет Дрю, не то он станет взрывоопасен. Счастливого пути, Бен. Ларки, ты держись под рукой и оттяни жар на себя, если Мак опять проявит излишнюю вспыльчивость. Вообще-то, лучше ты и сходи за ним, а по дороге постарайся умаслить. – Президент, покончив с одним делом, мгновенно перешел к следующему. Он уже прижимал к уху телефонную трубку. Дрискиллу и Ларкспуру, покидавшим Овальный кабинет, махнул рукой.
– Просто не верится, – тихо проговорил Дрискилл. – Сбежал! Вырвался на свободу!
– Ну, не будь так уверен. Вашингтон – такая штука, что может сграбастать тебя и из могилы, – хихикнул Ларкспур. – Но Боннер не шутил: он правда хочет, чтобы ты постоянно держал нас в курсе расследования. Откровенно говоря, я счастлив, что не пришлось доверять сбор сведений Олли Ландесману.
Глава 4
За дверью Овального кабинета Ларкспур обернулся к Дрискиллу:
– Когда президент разделается с беднягой Маком, мне придется поработать над речью, которую Чарли – или я, если придется – произнесет на похоронах. Если я тебе понадоблюсь или просто захочется поболтать, звони.
– Куда?
– Домой, в Вирджинию. Я совсем выжат. После твоего звонка мы, считай, и не ложились. Я вздремнул немного утром, около шести. А Чарли вымотал тот перелет из Мехико…
– Там очень плохо?
– Хуже быть не может, Бен. Имей в виду, меня там не было. Но я поговорил с Линдой. Она посетила все больницы, а теперь собирает голоса за усиление медицинской помощи. Не могу поверить, что комитет ей откажет, но жаться будут, это уж точно. Президент встречался с президентом Мексики и его военными – и еще с несколькими лидерами Центральной Америки; мы поддерживали процесс мирного урегулирования, но Чарли сомневается, тот ли процесс следовало поддерживать, не существует ли для нас другого способа навести там порядок. – Ларкспур пожал плечами. – Родную бабушку убил бы за сигарету! Черт возьми, только об этом и думаю.
Боб Макдермотт, выйдя из-за угла соседнего с Овальным кабинета, резко остановился. Он натягивал на плечи блейзер.
Ларкспур покачал головой:
– Не спеши так, дружок. Великий ожидает тебя в Овальном кабинете. Мне велено лично доставить.
Макдермотт искоса глянул на него.
– В чем дело, конечно, не намекнешь? Погоди минуту, Ларки, я хочу перекинуться словечком с Беном.
Ларкспур кивнул и привалился к стене рядом с дверью, мыча себе под нос одну из песенок Мерсера – "Лауру". Мало кто знал, что он хороший джазовый пианист. Правую руку он держал в кармане брюк, позванивая мелочью.
– Далеко не ходите, ребята. Займите кабинет Рузвельта.
– Мне только что звонила генеральный прокурор, – обратился к Дрискиллу Макдермотт. – Просила тебя ей отзвониться. Вот ее личный номер. Она в министерстве юстиции. – Мак затащил Дрискилла в пустой кабинет Рузвельта, подальше от случайных ушей.
– Спасибо, Мак. Я позвоню.
– Мне показалось, она расстроена. Увидела что-то по телевизору. Не выпить ли нам с тобой попозже? Ты где остановился?
– Я постараюсь вернуться домой, Мак.
– Слушай, я всерьез. Как насчет семи вечера в "Уилларде"? Ты еще успеешь на поезд.
Дрискиллу не хотелось пить ни с Маком, ни с кем другим, и Макдермотт прочитал это по его лицу.
– Это действительно серьезно, – повторил он. – Для меня. Для Чарли. И для Эллен… Мне надо выговориться. – Он протяжно присвистнул, покрасневшие глаза беспокойно бегали. – Он меня ждет… Слушай, всего по стаканчику. Я буду тебя искать. В семь, Бен.
– Ладно, ладно… Ты лучше иди.
Макдермотт кивнул:
– Хотел бы я знать, какого черта ему надо.
Ларкспур, открыв дверь, впустил главу администрации в святая святых.
Дрискилл представил себе их разговор, как президент рассказывает о смерти Дрю. Да уж, Маку будет что послушать. Пройдя по коридору к кабинету Мака, он попросил у секретарши разрешения воспользоваться телефоном. Та кивнула: "Конечно, мистер Дрискилл", – и кивком указала на пустой кабинет Макдермотта. Дверь была открыта настежь, на столе и на полу пирамиды бумаг, папок, блокнотов, газет, журналов и книг. Бумажные дебри. Он набрал номер, и телефон почти мгновенно отозвался:
– Да?
– Привет, подружка, это я, Бен.
– О, Бен… – голос звучал простуженно. – Я тут плачу… Только что услышала в новостях о Дрю. Ты знаешь?
– Знаю, что он умер. – Он не ожидал, что новость распространится так быстро.
– Ты потому и приехал? Мне сказали, ты неожиданно назначил встречу с президентом.
– Да, поэтому. – Возможно ли в этом городе сохранить хоть что-то в секрете?
– Ты уже освободился? – Ему всегда нравился ее мягкий выразительный голос.
Тереза Роуэн, начинавшая в фирме "Баскомб, Лафкин и Саммерхэйз" и ставшая теперь генеральным прокурором, была из породы женщин-победительниц. В колледже успешно подрабатывала манекенщицей, первой из афроамериканцев стала партнером в конторе Саммерхэйза и первой из женщин ее расы и второй из женщин вообще стала генеральным прокурором.
– На пару часов, – сказал он.
– Какой ужас с Дрю… да, Бен? Такой удар.
– Плохая новость.
– Ты уже закончил с президентом?
– Да, закончил.
– Может, подойдешь ко мне в министерство? Мне хочется поговорить с тобой. Это вправду тяжело.
– Ты не предупредишь охрану внизу о моем визите? В прошлый раз мне только что проктоскопию не сделали, прежде чем пропустить.
– Это потому, что ты такая задница, – шепнула она.
– Ноэль Кауард гордился бы тобой…
– Я их предупрежу, чтоб ожидали явления самого выдающегося адвоката Нью-Йорка.
– Вообще-то… он скончался этой ночью.
Ларкспур обеспечил Дрискиллу машину. Дождь барабанил по асфальту стоянки и по крыше длинного черного автомобиля. Представители прессы попрятались в комнату для пресс-конференций. Жара не спадала. Он устало опустился на прохладную кожу заднего сиденья, глядя, как дворники смывают со стекла липкую слякоть.
Вывернется ли Чарли, осталось ли у него в шляпе что-нибудь для последнего трюка? Дрискилл не умел по-настоящему разбираться в приметах, определять пульс и кровяное давление электората, как это делала Эллен Торн. Такое впечатление, что она озабочена больше, чем сам Чарли. Нет, просто у них разный стиль. Эллен Торн не сумела найти к нему подход.
Тереза Роуэн ждала в длинном помещении на пятом этаже, в комнате, которая служила кабинетом Бобби Кеннеди. Со времен Кеннеди сменявшие друг друга генеральные прокуроры использовали ее как конференц-зал. В ее пропорциях было некое величие, удовлетворявшее даже самых честолюбивых чиновников; к тому же все были осведомлены об ее историческом значении, помещение словно навеки осталось за братом мученически погибшего президента, также ставшим жертвой убийцы. Тереза Роуэн, назначенная на этот пост, не теряя времени превратила комнату в свой кабинет, именно потому что когда-то она принадлежала Роберту Ф. Кеннеди. Он был одним из ее героев, может быть, первым из них. А она была не из тех, кто забывает.
Ее проникновению в коридоры власти способствовали не только пол, цвет кожи и острота ума – сыграло роль и то, что Дрю Саммерхэйз просто обожал эту женщину. Он ее уважал, он подпал под ее обаяние, ему нравилось с ней работать, и, видит бог, она его попросту очаровала.
Она была невысокой, с кожей цвета кофе с молоком, с озорным мальчишеским личиком и ярким блеском в обсидиановых глазах. Коротко остриженные черные волосы облегали лоб, как купальная шапочка. Она была стройна, аккуратна, идеально организована и изысканно сложена. Она могла быть стервой, и ей это прощалось, потому что она была чернокожей и красивой, слишком умной, слишком остроумной и слишком язвительной в нападении: никто из потенциальных критиков не пожелал бы столкнуться с ней "тапо а тапо", а ведь в их числе было немало людей, с которыми сам Дрискилл не рискнул бы встретиться на ринге.
После назначения генеральным прокурором она удивлялась, почему пресса уделяла так много внимания цвету ее кожи. Она была известным юристом, работала с Дрю в нескольких весьма тонких областях – в правительстве и даже в разведке. Ее послужной список и прошлые успехи логически объясняли назначение в министерство юстиции. Были у нее и сторонники, желавшие видеть Терезу в Верховном суде. Однако именно принадлежность к черной расе выдвинула ее на обложки "Тайм", "Ньюсуик" и "Нью тайм мэгэзин".
Она так и не вышла замуж. Карьера в первую очередь: она была востребована и наслаждалась этим. Когда-то, еще в конторе Баскомба, она вообразила, будто влюблена в Бена Дрискилла. И в самом деле, в кого же еще, как не в протеже Дрю Саммерхэйза, принадлежавшего к другому поколению? Оба были одиноки и достаточно связаны условностями, чтобы находить связь между черной и белым чрезвычайно волнующей. Дрискилл стал ее конфидентом, вторым после Дрю наставником, союзником в карьерном возвышении. После года, до отказа загруженного работой, их отношения перешли в надежную дружбу. Оба признавали, что женитьба маловероятна – он еще не вступил в решающее сражение с церковью, не потерял любимую младшую сестренку, не повстречался с сестрой Элизабет. Оба были невероятно заняты, слишком часто оказывались изнурены работой, так что уже не оставалось сил на поддержание романтических отношений.
Поэтому они предпочли остаться друзьями.
Все это промелькнуло у Бена в голове, когда он, войдя в просторный кабинет, увидел, как она идет ему навстречу. Как давно это было! Привычно обнимая ее, он почувствовал, как она поднимается на цыпочки, ощутил высокую маленькую грудь, тонкие кости спины и плеч. В нем всколыхнулось желание, а она подняла взгляд, медленно и проказливо улыбаясь, блестя глазами. Она думала о том же, о чем думал он. И тут же отстранилась, улыбка погасла. Она вздохнула:
– Ну и день, ну и день!
Тереза провела его по ковру с алым узором к своему длинному столу, за которым сидела спиной к пуленепробиваемым стеклам и левым боком к большому камину. Грязноватые пятна, немного выделявшиеся на орнаменте ковра, остались от собак Боба Кеннеди, сопровождавших его на работу, по субботам вместе с детьми, и иной раз не имевших возможности прогуляться, когда им приспичит. Разглядывая камин, он представлял себе те пикники, которые Бобби устраивал для семьи на выходных. Они жарили гамбургеры на огне, и запах разносился по коридорам. Давным-давно… это уже история. Те игроки давно сошли с первых страниц.
– Я стараюсь как-то пережить смерть Дрю, – сказала она. – Мне надо было с тобой увидеться, есть вещи… кое-что, о чем нам надо поговорить. Как принял это президент?
– Ну, ему сейчас есть о чем беспокоиться.
– Это ты мне говоришь!.. Ты и не представляешь, сколько у него причин для беспокойства.
– А ты о чем?
– Бен, эта кампания… Если я выгорела дотла, подумай, каково президенту. И моя работа в Лэнгли… это просто зверство.
Она провела его в комнатушку за большим кабинетом. При администрации Клинтона ее занимала Джанет Рено, и Тереза в ней почти ничего не меняла, только превратила в некое подобие читальни. Здесь остался тот же кремовый ковер, который приходилось мыть с шампунем каждые две недели. Только фотографии, оставшиеся от Рено – большей частью она с друзьями за городом или с матерью во Флориде, – сменились, разумеется, такими же семейными фото, изображавшими жизнь Терезы. На одном снимке он рядом с ней увидел себя, стоящим у борта кораблика. Они тогда отправились в ночной круиз вокруг Манхэттена. Оба улыбались, он обнимал ее на фоне огней ночного города.
Тереза провела его в следующее, совсем маленькое помещение с черной кожаной мебелью, телевизором, холодильником и маленьким баром. Приготовила на двоих водку с тоником. От джина у нее болела голова.
– Это я нашел тело.
Она вздрогнула, подняла взгляд.
– Ты? Я думала, вертолетчик или слуга…
– Нет, я побывал там раньше.
– Когда?
– Около полуночи.
– Зачем? – Она, как видно, не верила своим ушам. Следующий вопрос вырвался сам собой: – А президент знает?
– Я позвонил ему, когда нашел тело. Он велел мне убираться оттуда нафиг и никому не говорить. Велел ехать сюда. Вот я и приехал.