Дрискилл стоял у сводчатого окна, глядя, как блестят струйки воды в лучах фонарей, подсвечивавших небосклон. Внизу сбились вместе фургоны прессы, почти невидимые за проливным дождем. Охранники то появлялись на глаза, то скрывались в тени, заходя в блочное здание штаб-квартиры, которое пойдет на слом, когда истечет президентский срок Чарли Боннера. Вокруг горели мощные электрические огни.
В гигантском каменном камине – пятнадцать футов в диаметре – были заботливо сложены толстые поленья с грубой корой, готовые быстро разгореться и дать безупречное пламя. Камин президента всегда горит безупречно – такая у него работа. Но стояла душная жара, и до осени камин не затопят. Большой зал был разделен на прямоугольные закоулки мебелью, стеллажами, столиками и ширмами. Спальни располагались этажом выше. Когда Чарли губернаторствовал в Вермонте, "Архитектурный дайджест" посвятил этому зданию шестистраничную вклейку. Дрискилл отвернулся от дождливого пейзажа, услышав, как заговорил президент.
– Ну, Бен, кажется, с воскресенья, когда мы с тобой виделись, целый месяц прошел.
В руке президент держал стакан, наполненный, похоже, чаем со льдом. На нем был бутылочно-зеленый свитер на голое тело, хлопчатые брюки, дешевые туфли на босу ногу. Он улыбался.
– Прошло-то сколько, три дня?
– Вроде того. Я был занят до черта, да и у тебя дел хватало. Занимался чем угодно, только не тем, о чем я просил, – вернуться в Нью-Йорк и подумать о своей лавочке. – Боннер махнул рукой, будто говоря: "Ладно, тут уж ничего не поделаешь". – Мак сказал, ты хотел со мной поговорить, так что я попридержу свое мнение о Ласалле и его вчерашнем выступлении. Давай, говори.
Дрискилл рассказал. Президент слушал так, будто раскладывал все по полочкам и подписывал печатными буквами:
Тайное убежище Тарлоу.
Брэд Хокансен.
Тони Саррабьян.
Ник Уорделл.
Дрискилл с умом разыгрывал свои карты. К вопросу о Рэйчел Паттон надо было подойти постепенно. Нельзя было бросить это в лицо президенту, не обрисовав обстановку.
– Теперь позволь мне повторить основное. – Все время речи Дрискилла президент хранил полную невозмутимость. – Тарлоу. Ты знал о его убийстве в Сентс-Ресте. Мы все знали. В его тайнике ты узнал еще кое-что, и это заставило тебя действовать. Ты получил заказное письмо Хэйза, отправленное из Сентс-Реста, но в нем ничего не было, кроме этой чертовой линии – ею еще надо будет заняться. Наверняка что-то важное, но что именно, мы представления не имеем. И ты обнаружил, что Хэйз имел дело с Брэдом Хокансеном из Бостона. Поэтому ты поехал в Бостон. Хокансен прямо фонтанировал сведениями, да? Он вложил в "Хартленд" деньги многих своих клиентов, в том числе НДК, – а Саммерхэйз был председателем НДК… И Тони Саррабьян рассказал Хокансену, что с "Хартленд" что-то не так, но считается, что он поддерживает Куорлса – так что мы не знаем, что там творится, так, Бен?
Дрискилл кивнул:
– Пока нет.
– Потом Хокансен получил еще что-то насчет "Хартленд" от кого-то из Сентс-Реста. От Герба Уоррингера, одного из директоров "Хартленд" и старого друга Хэзлитта. А Хокансен познакомился с Уоррингером несколько лет назад, когда инспектировал "Хартленд". Итак, Герб говорит, что его беспокоит что-то в деятельности "Хартленд" и ему нужен кто-то наверху, с кем он мог бы посоветоваться. Хокансен направляет его к Дрю Саммерхэйзу. И они беседуют, так? Дрю не сообщает Хокансену о содержании беседы, а говорит только, что это работа для Тарлоу… Стало быть, Дрю направляет Тарлоу в Сентс-Рест… А дальше Дрю и Тарлоу умирают в течение суток.
– Именно так.
– Знаешь, Бен, это походит на задачку из теста на интеллект. Кажется, уже видишь ответ, но тут он выскальзывает из рук – никак не соблюсти все условия. Мы знаем, что Саррабьян, Саммерхэйз, Уоррингер и Тарлоу как-то завязаны на некие странности в "Хартленд". – Боннер взял с кофейного столика блокнот и принялся ставить какие-то значки рядом с записями, сделанными по ходу рассказа Дрискилла. – И вот ты решаешь подергать за бороду льва Саррабьяна в его нью-йоркском логове – чтоб тебя, Бен, иногда ты меня просто поражаешь. Впрочем, ты, помнится, и в футбол так же играл, расшвыривал всех подряд, пока не добирался до парня, державшего мяч… А Саррабьяна, несомненно к счастью для него, дома не оказалось.
– Мне здесь кажется важным, – сказал Дрискилл, – что связаны оказываются так много людей. Саррабьян через Хокансена с Уоррингером, с Саммерхэйзом, с Тарлоу… И все через наводку о чем-то нехорошем, чем занимаются в "Хартленд". Все это ведет к Хэзлитту, понимаешь?
– Понятно, понятно, – сказал президент, – все они оказываются связанными с "Хартленд" и с Хэзлиттом. Уловил.
– Теперь еще одно… Самая главная причина, по которой я рвался поговорить с тобой, не откладывая, не дожидаясь, пока у тебя найдется свободное время. Некая молодая женщина по имени Рэйчел Паттон…
Пятнадцать минут спустя президент пробормотал:
– Проверим, правильно ли я все понял насчет этого тайного канала.
Его лицо, даже глаза, казалось, потемнели, и говорил он очень тихо. Он покатал между пальцами сигару, проверяя, не пересохла ли она. Откинулся на спинку дивана и поджег сигару большой, броской стеклянной зажигалкой. Струйкой поднялся дым. За окном громче шумел ветер и дождь колотил в стекла.
– Какой-то заговор затаился в моем Белом доме. И затеял его человек, которому я доверял больше всех… Дрю Саммерхэйз. Он же подписал Тарлоу и Рэйчел Паттон.
Дрискилл кивнул.
– Начал все, очевидно, Дрю. Использовав инициалы твоей условной клички. И тянулось от Дрю и неизвестного в Белом доме к кому-то, кого Рэйчел Паттон называет хозяином зеркал.
– Что за бред! – взорвался президент. – Мой Белый дом? Хозяин зеркал? Это что, призрак долбаной оперы? – Он помолчал, прежде чем договорить: – Дрю Саммерхэйз?
– Я предупреждал, что тебе это не понравится. Но я не вижу, как еще это можно истолковать…пока. Рэйчел Паттон служила курьером, работая в министерстве юстиции. И позже, в НДК.
Президент вскочил с кушетки, послав Дрискиллу жесткий взгляд.
– Ты просто гений… Мне действительно не нравится вся эта чертовщина. Что за тайный канал? О чем мне нельзя было знать? Почему они действовали за моей спиной? Чего ради? Копили средства мне на старость? Чушь! – Развернувшись, он резко запустил стаканом в камин. Стекло ударилось о каменную кладку и взорвалось брызгами осколков, разлетевшихся во все стороны. Президент злобно разглядывал камин и лужу на полу, не замечая Дрискилла.
– Спасибо, хоть не в меня, – заметил Бен.
Президент вздохнул.
– Ты думаешь, эта Паттон не врет?
– Я ей верю. Чарли… Она страшно напугана. Тебе надо будет обеспечить ей какую-то охрану, пока все не кончится… когда бы ни кончилось. Ей нужна защита. Она сейчас очень важна для тебя.
– Бен, я сегодня же к ней кого-нибудь приставлю. Но дело скользкое – скажу один раз и больше повторять не стану. Президент никогда не знает, кто на чьей стороне. Трудно кому-то доверять. ФБР, разведка, проклятое ЦРУ… Где она сейчас, черт возьми?
– Я могу сегодня же доставить ее сюда.
– Доставь. Нам надо завтра вылетать обратно. Когда ты узнал? Ты должен был сразу мне сказать.
– Узнал около полуночи прошлой ночью. И не наскакивай на меня – я стараюсь для тебя, как никто другой. Один я пытаюсь выяснить, что происходит.
Он отвел взгляд, пнул ногой осколок стакана.
– Я знаю, знаю. – Боннер подошел к окну и уставился в ветреную ночь. Небо светлело. – Черт, где мой чай со льдом?
– Ты на нем стоишь.
– А, правда. – Подойдя к столу, он налил себе новый стакан и снова повернулся к Дрискиллу. – Когда выясню, что творится, чьи-то головы окажутся на кольях. Бен… Спасибо, дружище. – Он схватил Бена за руку и минуту не выпускал ее. – Не знаю, что бы я делал без тебя. Все, что ты сделал…
– Не забудь, как ты злишься из-за Ласалла. Поверь, я совершенно не представляю, что там происходит.
– На хрен Ласалла. Оставим его на потом.
Дрискилл уже выходил, когда президент сгреб его за плечи и развернул к себе.
– Доставь мне Рэйчел Паттон, черт побери, Бен. Понял? Я пропущу эту крошку через мясорубку. Честное слово.
И закрывая за собой дверь, Дрискилл услышал долетевшие вслед слова президента:
– Доставь мне Рэйчел Паттон.
Дрискилл открыл дверь номера гостиницы "Миддлбери" и увидел, что его жена стоит, сжав кулаки. Услышав, как он вошел, она вздрогнула и обернулась.
– В чем дело? – машинально спросил он.
– Бен… Она пропала.
– Рэйчел? Как это?
– Чего тут не понять? – вскинулась Элизабет, злясь от досады. – Она ушла. Я ее упустила. Вот так просто. Мне в голову не пришло, что она способна такое выкинуть. Она так боялась…
– Как это вышло?
– Мы спустились вниз чего-нибудь поесть. Я не верила, что ее могли выследить здесь, думала, совсем ее успокоила. Мы поели, потом она извинилась и вышла в дамскую комнату, а ко мне подошла Энн Фарлонг из "Рейтер", мы поболтали о съезде, обо всех проблемах президента… И тут я сообразила, что прошло уже пятнадцать минут, а Рэйчел не вернулась. Я пошла искать… а ее не было. В вестибюле ее никто не заметил. Я как сумасшедшая бросаюсь наверх – и в номере ее нет… Это было с полчаса назад, и сумка с ее вещами тоже исчезла. Бен, я не шучу, она сбежала. – Элизабет хлопнула ладонью по столу, словно поставив точку, и пепельница свалилась на пол. – Как я могла? Она просто взяла и ушла, Бен, я ей поверила и не следила… Никак не думала, что она это сделает.
– Записки не оставила?
– А, да, прости, я совсем обезумела… Да, записка. – Она прочитала с обрывка гостиничного бланка:
"Он здесь. Я должна уходить. Пожалуйста, не объявляйте меня в розыск. Спасибо!"
Элизабет опустилась на кровать, подав ему листок. Слово "пожалуйста" было подчеркнуто три раза.
– Должно быть, она увидела того, кто ее выслеживал.
– Или ей так показалось.
– Или она просто решила, что в одиночку безопаснее. Ни намека, куда она подевалась. "Я должна уходить"! Не знаю, что и думать, Бен, но это я виновата.
– Слушай, никто бы не заподозрил, что она пустится в бега. Не терзай себя.
– Я так волнуюсь. Что, если он здесь был, если она его действительно видела… и попыталась сбежать, а он того и ждал? Бен, может, ее уже нет в живых.
– Теперь уже не узнаешь. Нельзя, чтобы ее искал весь Вермонт. Как только ее кто-то обнаружит, тот человек узнает, где она. Ей будет безопаснее – если он еще до нее не добрался – прятаться самой. Элизабет, она толковая девочка. Производит впечатление… Думаю, она заставит его за собой погоняться.
Он старался внушить Элизабет надежду – слишком близка она была к срыву. Но жена вдруг удивила его.
– Тогда я начинаю задумываться, – сказала она, – не использовала ли она нас. Вспомни о слухах, которые ходят уже не первую неделю. Кто сказал, что она не подкинула нам это в надежде, что я проговорюсь в печати или ты обратишься к президенту, и все просочится наружу? Представляешь себе заголовки статей о том, что за спиной президента в Белом доме действовал тайный канал? Может, она просто подстава, Бен? Может, это грязный трюк… чтобы впутать Саммерхэйза и Тарлоу, которые уже не могут оправдаться, в какой-то заговор против президента. Если еще и это добавится ко всему, что говорят об администрации…
– Мы даже не знаем, та ли она, за кого себя выдавала, – задумчиво протянул Бен. – Она нас просто убедила. Своим страхом, воспоминаниями о Дрю и Хэйзе. Возможно, она попросту отличная актриса. А теперь, когда дошло до проверки, когда настало время увидеться с президентом, она растворилась в воздухе… Может, это все и был фокус.
Дрискилл почувствовал, как под ногами колеблется почва. Ему не хотелось и думать, что он не сумеет доставить Рэйчел Паттон к президенту. Он чувствовал, что терпение Чарли на исходе.
Куда она подевалась? Зачем?
Неужели скормила им фальшивку?
Глава 13
Дорога пролегла перед ними в лунном свете, как взлетная полоса. Движение было реже, чем он ожидал, и по пути не попадалось городов, так что не было и ночных прохожих. До Вашингтона ехать далековато, зато здесь им ничто не грозило: пока Бен в машине, никто его не найдет, не будет ни вопросов, ни интервью с Беном Дрискиллом, которые можно использовать против президента, ни тягостных разговоров с Чарли. Они потеряли Рэйчел Паттон. Или она их потеряла.
За открытым окном ощущалась пульсация растущих трав, теплый влажный воздух поднимался густыми облаками. Временами облако заслоняло луну. Они слушали ночную программу новостей. Прежде чем принимать звонки радиослушателей, ведущий пробежался по комментариям журналистов относительно предварительных выборов и обращения Чарли к Шерману Тейлору с просьбой помочь в Мексике. Представляется маловероятным, заключил ведущий, что Тейлор откликнется. Устав гадать, чем была или не была Рэйчел Паттон, они остановились на площадке отдыха, чтобы купить по гамбургеру и коле. Сидя в призрачном неестественном свете парковки, окруженной бархатистой тьмой, дожидаясь, пока принесут гамбургеры, и прихлебывая напиток, Элизабет нарушила молчание.
– Бен, она могла погибнуть. До сих пор все было смутно, я боялась, но сама не знала чего. А теперь забирает за сердце.
– Я не знаю, что делать.
– Ларки советовал тебе поберечь себя. И генеральный прокурор то же говорила. Дрю беспокоился о положении президента, и его убили, и Хэйз ради него отправился в Айову и был убит. Если Рэйчел – не фальшивка, если за ней следили… нас тоже могут убить.
– Нет, это уже паранойя. Вопросов у нас пока куда больше, чем ответов. Мы не знаем, кто такая и что такое была… и есть Рэйчел Паттон… и не знаем, что на самом деле затевает Чарли. – Он наполовину управился с гамбургером, когда терпение у него лопнуло. – Черт, надо позвонить Маку. Вон телефонная будка.
– Только не бросай меня, как Рэйчел Паттон.
– Я вернусь.
Бен дозвонился Маку в "Шугар-Буш" и разбудил его. Тот отозвался пьяным голосом. Шел третий час ночи.
– Ты трезв, Мак?
– Очень смешно! Какого черта тебе надо? И куда ты подевался? Чарли сказал, ты к нам вернешься…
– Куда подевался – неважно. Штука в том, что я должен был кое-что доставить президенту, но не могу. Посылка пропала.
– Ох, только не это… Ну почему у тебя одни плохие новости, Бен? Неужели нельзя… Слушай, ему это не понравится, так?
– Угадал, дружище.
– Бен, ты с огнем играешь, с Чарли так нельзя. Он и так бесится из-за того, что наговорил о тебе Ласалл. Так где ты? Он захочет тебя видеть.
– Я в пути.
– Спасибо, что оставил мне приятную работенку. Господи, Бен!
Дрискилл повесил трубку. Огромный суперавтобус подвез толпу туристов, которые, зевая и протирая глаза, устремились к туалету и закусочной. Умывальная за его спиной мгновенно переполнилась.
Он покинул телефонную будку и вернулся к Элизабет.
Уже на трассе она обратилась к нему из темноты:
– Бен, мне страшно за тебя. По-моему, тебе нужно серьезно подумать об адвокате.
– Я сам адвокат.
– Тогда ты лучше других должен понимать, что он тебе нужен.
– Как ты думаешь, что дальше будет?
– Бен, Ласалл впутал тебя в убийство Дрю. Мы не знаем, как это получилось, но теперь тебе нужен адвокат, который бы тебя представлял, держал передовую линию обороны, когда полиция или следователь по особо важным делам вызовут…
– Я не хочу выглядеть виноватым, – возразил он, улыбаясь про себя. – Нанять адвоката – все равно что признать свою вину, это всем известно.
– Бен, я серьезно. А теперь еще это дело с Рэйчел Паттон… Мы понятия не имеем, что происходит, откуда она взялась и куда нас ведет или привела. Повторяю, тебе нужен адвокат. – Она замолчала, но Бен понимал, что продолжение следует. – Я не хочу, чтобы ты мотался по стране, когда кто-то собирается тебя убить. И не говори мне, что я страдаю паранойей. Ты идешь по следам мертвецов. – Морщины в углах ее губ пролегли глубже. Она не шутила. Штормовое предупреждение. – А теперь Чарли разозлится на тебя еще больше… Пора бросить все это. Ты слышишь? Я с тобой разговариваю!
Он отозвался:
– То ты хочешь, чтобы я участвовал… то чтобы все бросил… Как тебя понять?
– Бен, – только и сказала она, и он понял, что шутки кончились.
Он кивнул, глядя на дорогу. Она, конечно, права. Все связано в какой-то безумный узел, ему в этой путанице не разобраться, а оказался он слишком близко к центру. Он будто заблудился в одном из тех английских лабиринтов из живых изгородей выше человеческого роста и понимал, что думать и действовать надо осторожно. Что с трудом дается, когда ты злишься. А он злился.
Элизабет осталась бы с ними, стала бы драться за него и вместе с ним, но ее нельзя втягивать в этот лабиринт. Ее надо вывести из-под удара. Слишком много кругом опасностей, слишком близко падают снаряды. Они уже отыскали его друзей. Он не желал, чтобы следующий нашел и его жену.
Рассветало, и они приближались к Вашингтону, когда их внимание снова привлек голос из радиоприемника. Передавали заявление Боба Хэзлитта, сделанное им в интервью в программе "Доброе утро, Америка" на телестудии в Майами, где он встречался с делегатами. Хэзлитт старался держаться сдержанно, но в голосе прорывалась неподдельная ярость.
– Давайте объяснимся… Я никогда не назову президента Соединенных Штатов предателем… Но и будь он предателем… он не мог бы предавать силу и ценности этой страны более эффективно, чем делает это теперь, пытаясь отправить такого человека, как Шерман Тейлор, в Мексику защищать проигранную партию. Это ересь, и, могу сказать, не слишком умная. В январе в своей "Пораженческой декларации" он вывел Америку на курс, который сделает нацию легкой добычей, оставит ее практически беззащитной! Америка, бывшая крепостью, уподобилась старушке, вышедшей поздней ночью на темную улицу, которой остается только ждать, когда ей дадут по голове. Достойные мужчины и женщины сражались и умирали за безопасность этой страны, и они не для того погибли, чтобы нас ввергли в бездонную пучину беспомощности! Президент талдычит о каком-то мифическом, невидимом тайном правительстве, вопит с крыши, что вокруг оборотни-невидимки… а теперь еще призывает пожертвовать Шермом Тейлором ради своей дурацкой затеи! Нет, этот дешевый трюк не сработает, потому что каждый видит, что он вытворяет со страной! Этот человек в Белом доме ставит под удар нас всех, друзья мои. Он прав – нет худшего врага, чем враг внутренний… И зовут его Чарльз Боннер!
Настала среда.
Он проснулся к полудню, с мутной головой, вспоминая, как они зарегистрировались в маленьком джорджтаунском отеле, чтобы избежать толпы репортеров и прочего люда, поджидавшего у квартиры на Дюпон-серкл. Проснувшись, он поискал глазами Элизабет. Ее не было. Он приподнялся на локте и попытался сфокусировать взгляд. Поднял трубку телефона и нажал "ноль". Попросил принести в комнату кофе и сок. Он проснулся. Или почти проснулся. Помотал головой, как большой пес, стряхивая паутину, и набрал номер нью-йоркской конторы. Ответила Элен, обычным сухим тоном.
– Элен, это я… Меня еще можно узнать?
– Более или менее. Где вы?
– Вам лучше не знать.