Про себя прикинул, что неплохо бы в спокойствии пару часиков откочумать, а то и все десять, но понимаю, что пробивает меня Замора, - не потерян ли бродяжный характер? Не поведусь ли я на отдых в ущерб делу? А вдруг желания скотские сильней окажутся? "Не дождешься моей слабости, браток", - злюсь, но виду не подаю.
А он мне моргает вдруг понимающе: мол, правильно, держи марку, и снова чую, что с непростым парнем меня урка свел.
Оставил Заморенок нас одних на своей верхотуре.
Сначала на стороне ихнего лагеря торчал, а как пошли, к нам перебежал.
- Вниз пошел, - говорит. - Ты, Роин, давай в нору и на канат. Только тихо. Думаю, и сегодня они без света пойдут. Петруха на такие фокусы мастер не хуже Козлякина. По памяти гуляет. Камнем вот так стукну, - цыкнул пару раз по стенке Юрка, - значит, на хвосте я. Как услышишь, канат поднимай. Спустишь, когда еще раз стукну. Леваша пускай лагерь смотрит. Не проспите только, может, движуха какая будет.
Прыг на веревку, и будто не было его.
Связь нашу с внешним миром, как сказали, наверх я затянул и в нору полез. Интересно глянуть, как они по рудничному двору пойдут. Лежу себе, и кажется, что слишком уж долго фонарики не появляются, а тут вдруг "цык, цык" - прямо подо мной.
Ну, Замора - красавчик, упал-таки на хвост ребяткам. А темень - глаз коли. "Как же они без света ходят? Ну ладно, Козлякин - сумасшедший, Петр, ихний проводник, по памяти, а Замора?" - думаю и понимаю, что не нравится мне здесь все.
Расскажи кто месяц назад, что по норам нырять буду и жить как бомж - в рожу бы плюнул, а тут, гляди, сам уже в темноте на стены не напарываюсь. Освоился. Иной раз, конечно, шпионский фонарик зажгу, но что-то мне свет начинает мешать. Долго к сумраку потом привыкаю.
Перешел я на рудничный двор. Слышу, Леванчик шуршит.
- Как дела, брателла? - интересуюсь.
- Эти двое на мэсте, - шепчет. - Лишаков никакых.
- Ну и отлично.
- Как думаэшь, Роин, - Леванчик спрашивает, - долго мы здэсь провозымся?
- Даже загадывать не хочу, - отвечаю. - Тебе что, плохо живется? Фонарик меньше включай и учись, как эти пацаны, в темноте полной ориентироваться. Потом пригодится.
Базарю, а сам понимаю, что и мне эта кутерьма не в масть. Если Заморенок не выудит ничего за ближайшие пару дней, надо рвать отсюда когти и добывать фраера на поверхности. Соображаю: "Не будем Козлякину мешаться, глядишь, и приберет он его без нас, а нам останется лишь отчитаться".
Понимаю, правда, что пустые это мечты. У воров не проканает. Там прямо спросят, когда приедешь: "Труп видел? Похороны были?" Еще и фотку могилки запросят. Сестра, мол, интересуется. Не обессудь, Роин. Сгоняй, доделай.
"Сука! Да к тому ли готовили меня мамка с папкой-покойничком", - психую.
Сколько раз в мечтах прощала мамуля все зейхера мои. У отца-то прощения не попросишь. Умер папка. Так и уйду я без отцовского слова доброго на тот свет. Сижу и понимаю, что плохи дела мои и не в ту сторону много лет иду я.
Леваша мое настроение почувствовал, но с вопросами и базаром не лезет, а меня уносит. Чую, итоги какие-то подвожу, будто со мною вот-вот что случиться должно. Так мне тошно стало, а тут перед глазами Мирьям встает.
"Только-только опору в жизни своей нащупал, и вот он, подарочек", - думаю.
Понимал же: сколько веревке ни виться, обрыв где-то будет, да только гнал от себя мысли эти, не прислушивался.
Не сбежать мне, и придется, значит, пройти дорожку до конца.
"Даст Бог, проскочим", - думаю.
Хотя какой уж тут Бог - руки в кровище по локоть, и спасти меня может лишь смерть мученическая, так один монах-расстрига в лагере рассказывал. Расстрига-то расстрига, но мысли у него светлые всегда были. Он нам и про блудного сына говорил, и про то, что раскаявшийся грешник десяти праведников стоит, но где сил найти, чтобы с крючка этого сорваться?
"А земное, видимо, лишь под землю и ведет, - понимаю. - Так что, если хочешь порвать круг свой порочный, товарищ Роин, нужно тебе перестать педали эти крутить. А может, вспомнить молитвы солнечные наши?" Ведь ни одна религия плохому не учит.
Мама с папой все о стариках рассказывали: какой уклад тогда был и какая выручка в старые времена имелась. Красиво все это, но для начала придется здесь дела доделать. Иначе можно самому счеты с жизнью сводить, чего ни одна религия не позволяет.
Такой водоворот в моей голове закрутился, что и темноты уж нет, а будто на свет я иду. Бегут перед глазами образы из детства моего, и чувствую, что не могу остановиться в желании покаяться и бросить все. Решил:
"Жду еще час, и если нет новостей от Заморы, то разворачиваюсь независимо от результатов его похода".
Чтобы все по-честному было, полез я в переход, камушков цыканье ловить. Левашу на другую сторону прогнал. Посопел мой абрек, но уполз обреченно. Лежу, тишину слушаю и радуюсь: какую жизнь я начну, когда часовая стрелочка заветной цифры коснется. Пять минут осталось. Решимость моя стальной становится.
Четыре минуты. Три. Две…
"Цык, цык", - донеслось снизу.
35. Р. Пашян
Себе не соврешь. Одна минутка, и никто бы не остановил меня. Понимаю, что не дал мне Замора приходом своим шанса на другую жизнь. Теперь все - иду до конца, и прощайте, слабости мои минутные.
Как решил, так и буду делать.
Только цыканье услышал, сомнения мои дымком растаяли, а когда канат Юрке опускал, улетели они сизой струйкой в ту же дыру.
Заморенок доволен.
- Нашарил я, чего они ищут, - говорит, а рожа у самого в свете шпионского фонарика от грязи лоснится - чистый афроамериканец, зубы да глаза. - Чего ржешь, Роин?
- Да уж сильно ты, Юрка, на негра похож.
- Ты себя еще после этого клоповника не видел, - отвечает. - Хотя такая окраска нынче всем по ништяку.
Пропас он, оказывается, эту парочку и точку, которую они искали, пропас.
- Петруха матерый, - смеется Заморенок. - Кружной дорогой туда гуляли, но высматривать его теперь нет нужды. Только выход из лагеря гляди, и все. Отдыхать идешь?
- Не заснешь, Леваша, один? - спрашиваю.
- Валы давай, не прокоцывай, - абрек мой щерится.
Заморенок воды наверх принес несколько бутылок да сухомята пожрать. Оставили мы все это наблюдателю нашему и потопали на отдых. Добежали без приключений. Никогда не думал, что нора эта крысиная мне грандотелем покажется. "Что же, - думаю, - я на поверхности увижу, когда выберемся?"
Вот что значит - относительность. После этих шахт и Слюдянка - столица.
Спросил о Козлякине. Заморенок отвечает, что не видел его.
- Больше чем уверен, - говорит, - что где-то рядом он. Азартен Вовка, а потом, он же из-за этого ко мне домой прибегал. Что уж там намазано за стенкой этой?
- А сам как думаешь?
- Ценное что-то. Вовка, когда дома со мной договаривался, все глазки прятал и нервничал. Позже посмотрим…
- А чего они там искали?
- Дверцу! Задвижка, как на подводной лодке. Задрайка винтовая. Надежно ее запрятали под скалой. Просто так не найти. Они ее чистят сейчас, а я обратно рванул. Устал, сука… - потянулся Юрка. - Давай сполоснемся, и на боковую.
Ручей в штреке чистый-чистый. Разделся я и вымылся полностью. Белье свежее надел. Вернулся. Замора тоже сполоснуться пошел, а я давай тушенку на газе греть. Хлеб порезал. После дыры черной, грязи да темени каждая мелочь радует. Запах от сковородки вкуснючий идет… Сижу, слюной захожусь.
Робу поменял на новый комплект. Чувствую, развязка рядом и ситуация на руку нам.
Юрка вернулся, и сели мы хавать. Никак сообразить не могу - утро сейчас или вечер. Плюнул и стал прикидывать, какой день недели. Но перемешалось все в голове.
Заморенка спросил, а тот лишь отмахнулся.
- Не важно, - говорит. - Сейчас наша задача - гавриков твоих обыграть да выяснить, зачем они сюда полезли. После разберемся, в каком году живем. И еще: может, и прав ты, Роин, насчет дружка моего детского, и хватит мне эти сопли о прошлом жевать. Тем более, он меня при случае точно не пожалеет.
Молчу. Ем. Человеку иногда полезно дать высказаться. Много чего интересного услышать можно.
Базары и возню со жратвой закончили, и полез я в палатку. Спальники даже внутри влажные чуть - чертовы шахты. Лезу и на ходу засыпаю.
"Ничего, - думаю. - Хорошую вахту ты, Роин, отпахал, пускай Леваша теперь потанцует".
Приснилось, что новую квартиру себе ищу. Показывает мне риелтор прыщавый то один вариант, то второй. Определиться никак не получается, и прикидываю я, что надо частные дома смотреть. В первом же батя мой покойный появляется.
Грустно на меня так смотрит, не говорит ничего, а я уж в сомнениях: он это или нет? Не в его характере молчать - всегда веселый папка был.
- Ты, отец? - спрашиваю.
Молчит он, назад отходит и двери в комнату открывает. Гляжу, а это дом наш старый, что в Тбилиси остался, и обстановка вся та же самая. Только хотел пройти, как колокола церковные - вон маковка за окном виднеется - зазвучали. "Дынь, дынь, дынь…" За плечо меня трясет кто-то.
Кричит:
- Леван сигналит!
А у меня все батя перед глазами.
"Эх, даже разуться не успел", - думаю и в палатку прямо из сна вываливаюсь.
- Три раза стукнул, - орет Юрка. - Потом еще три… не так что-то, Роин…
36. М. Птахин
Как много можно потерять, что-то получив. Например, спокойствие. У меня и так его маловато было, а из-за архива покойного Быкова вовсе не стало.
Ни о чем другом теперь думать не могу.
Сидим, понемногу задвижку спрятанную очищаем, а мысли мои очередной круг дают. Отскакивают камушки, из-под молотков геологических на пол валятся. Больше тридцати лет простоял "Сезам", нас дожидаясь, вот-вот доберемся.
Упрямится цементная заливка. Не хочется ей отдавать секреты, но понемногу движется работа. Уже и винт с круглым вентилем наружу вышел. Сколько лет он в саркофаге пробыл, а смазка и сейчас видна. Жирно так блестит. Мы с Петром все переживали: "А откроем ли?", а тут такой подарочек. Не пожалел петровский батя солидола на консервацию или что там было в те времена?
До конца очищать не стали. Видно, что десяток-другой ударов, и конец работе. Оставили, как есть, и в лагерь вернулись длинной дорогой.
Два часа простучали. Казалось, целая демонстрация за нами наблюдает. Еще бы, столько шума наделать. Как уходили, шепнул Петру: мол, не открыл бы ее кто, а он сказал, там крутни только - такая вонь полезет, мама не горюй. Противогазов у противника нет, так что, если даже сунутся, не обрадуются.
Вроде и верно рассуждает, но нет мне покоя. Уходим, а перед глазами задвижка торчит опупком, на виду у врагов. Охраняет старый секрет, но теперь каждый увидит, где нас подловить можно. Козлякин, возможно, и знает, что там. Папаша-то наверняка сынку историю о кавернах поведал, а для нас - по-прежнему загадка.
"Ему лишь место надо узнать было, - рассуждаю и понимаю, что сейчас мы ему только помеха. - В открытую попрет?" С такими мыслями ножик на поясе щупаю.
Вернулись спокойно. Тихо в лагере. Никаких теней или глаз за скалой. Петр скомандовал отсыпаться.
Лысый чуть не застонал. Вижу, застоялся старый партнер, но не до сочувствия мне сейчас. Хочется голову в спальник сунуть и без лишних разговоров в сонный морок провалиться.
Анечка сразу лечь не дала, начала о противогазах рассказывать.
Оказалось, ничего особенного. Если все запасные кассеты использовать, то воздуха у нас с Петром почти на три часа.
- Заберете с собою большую часть, - командует девчонка. - Снаружи они незачем. Одну кассету оставлю себе. Резерв сорок минут - мало ли что?
Слушаю. Про "каркать, не каркать" молчу и в спальник свой наконец заползаю. Снов нет. Обрывочные картинки лишь перед глазами мелькают-мелькают и на неуловимо-важном сосредоточиться не дают. Когда от толчка проснулся, показалось, что и не спал совсем.
Свет не зажигали - вещички загодя уложены. Навьючились в темноте. Цепочкой встали, за пояса взялись и пошли. На створки старой насосной замок повесили.
Тихо выбрались, есть надежда, что Петруха снова наблюдателей обыграл. Почти без шума и в самое неурочное время: с четырех до пяти утра. Хоть и сторожили нас, но биологические часы еще никто не отменял. Тишина и спят, похоже, все.
Груза у нас немало. Лысый спальники, свой и Анечкин, прихватил. До места быстро дошли, коротким путем. Гуляли как по проспекту. Когда к вагонеткам вышли, не направо повернули. Раз в десять меньше дорога показалась, хоть и незнакомая.
Свет Петруха пару раз всего зажигал.
Уже на месте он Ане с Серегой лежку показал, откуда они следить будут.
Смотрю, торопится. Все правильно, никто не должен знать, что четверо нас здесь.
Принялись задвижку долбить. Очистили за несколько ударов, и открылась она во всей красе своей. Ждет-торчит на скале, как глаз. Крутим. Легко пошла. Я еще раздумывал, имеет ли цвет сероводород.
Противогазы для начала надевать не стали. Теплилась надежда, что ушел куда-нибудь газ, но не бывает чудес. Так потянуло, что мы обратно вентиль быстренько и закрутили.
- Ни хрена себе, - Петр говорит. - Воняет, будто очистные всей области здесь собрались.
Стали мы с противогазами колдовать. Я по Анечкиному совету на стекла в маску поплевал и пальцем растер. Ремни подогнали, кассеты вставили, чеки повыдергивали.
Воздух пошел с химическим запашком, или это противогазы так новые пахнут? Но против вони из штрека - жить можно.
Петруха снова задвижку крутит.
Инструкций Ане с Сережкой он целую кучу надавал. В основном чего им не надо делать. Главная задача - время наше внутри штрека отслеживать, а дальше по обстановке.
Напоследок говорит:
- Теперь вы - спасение наше и выход из дыры этой…
Жерло темное открылось, и отпали сомнения. Чую я, удача нас ждет сегодня. Еще когда противогаз надевал, "просканировал" окружающее пространство. Похоже, не смотрят. Про себя думаю: "Будем надеяться, что нет никого".
То, что на внешней стороне товарищи остались, - здорово. Целых сорок минут, случись чего.
Через задвижку перебрался легко. Внутри, как и снаружи, скальная крошка под ногами хрустит, вот только яйцами тухлыми чуть-чуть пованивает, или это воображение разыгралось? Дверца наша, оказывается, только с одной стороны закручивается. Закрой нас кто здесь, и хана, если за спиной никого нет.
Задвижку прикрыли, насколько смогли. Вроде плотно стоит, но запах этот жуткий наверняка наружу сочится.
На Петра смотрю и радуюсь, как шикарно он прикрытие наше спланировал. Косолапо дядька топает, аки медведь, а мне вдруг так поболтать с кем-нибудь захотелось, но в маске ничего не выйдет. Останавливаю себя и понимаю, что это кислород искусственный так меня веселит.
Петр что-то впереди заметил и показывает: стой, мол.
Гляжу, озерцо. Мирное такое. Петр молотком геологическим сунулся в него, глубину поглядеть, но дна не нащупал. Удивляется. Плечами жмет. Мне тоже странно. Ручьев-то не видно - откуда вода? Когда обошли его, ясно стало. Совсем тоненькая ниточка из-под скалы сквозит, в палец толщиной.
"Слива для нее, видимо, нет, - думаю. - Испаряется, что ли?"
Петруха записи свои из-за пазухи тащит, а я картинкой открывшейся любуюсь в лучах фонарика. Смотрю и вижу, как проходчики в этом штреке трудились. Крепи вот эти ставили, пока газ не пошел. "Колонковое бурение, - вспоминаю, и лезут мне назойливо фразы из письма быковского. - Исполнился замысел твой, Владимир Петрович. Нам бы теперь найти, что вы тут запрятали, да обратно выбраться".
Четко помню инструкции Главного Геолога: "Тридцать метров по левой стороне штрек стали зарубать, там кальцитовое пятно и нашли…"
Петр бумаженцию в руке держит и по левой руке озерцо обходит. Метров семьдесят прошли, и в стену неожиданно уперлись.
Партнер мой пальцем в нее тычет. А там явные следы от бурения. Зияют дыры, через которые сероводород к нам сюда шпарит. Хотя как шпарит? Самотеком идет. Уравняется сейчас давление, и снова мертвая зона.
Петр плечами недоуменно пожимает. Нет следов никаких по этой стороне. Руками помахали - не получается совещание. И тут соображаю я, что письмо-то Быков писал со слов товарища своего - отца петровского. "А ну как задумка его о перевороте плана на сто восемьдесят градусов еще раньше родилась, и рассказал он Быкову уже с поправками?" На корточки опустился и на крошке каменной рисую партнеру: 180.
Он руками машет, как космонавт на Луне, понял, мол.
Обратно пошли. Через минуту останавливает он меня и на часы показывает. Пора с кассетами в противогазах разбираться. Меняем. И тут неспокойно мне что-то стало. Почудился неожиданно звон колокольный. Прислушался. На Петра смотрю, а тот идет не спеша вдоль озерца. "Может, показалось", - думаю. Понимаю, что ничего объяснить не получится, а время потеряем.
Решил не отвлекать проводника, а тот молоток свой еще раз в воду сует и показывает, что дорога наша кружная.
Понятно, мокнуть никому неохота. Как подумал, сразу мурашки побежали от мыслей таких. Сырости здесь и без того хватает, да и согреться после купания толком не выйдет.
Следы наши на полу крошка каменная выделяет четко. Помогла нам она разок объясниться без слов, глядишь, еще понадобится… До края озерца дошли, обогнули и под самой стенкой правой в глубину заходим. Вода от стенки на метр-полтора. "Лишь бы прижимов не было", - думаю, а сам расстояние прикидываю. Получается, что идти нам метров двадцать.
Фонарик из сумрака то спину Петрову выхватит, то стену, иногда вода чуть блеснет. Иду и боюсь, что не окажется здесь ничего и поход наш зря. Быков-то историю эту лишь со слов знал. Сам здесь не ходил.
"Ничего, - думаю. - Не просто так же главный инженер план шиворот-навыворот рисовал, значит, было что…"
Неожиданно на спине Петровой отсвет странный появился. Я сначала подумал, показалось мне, но тут через резину уши хлопок уловили. Партнер тоже услышал - обернулся.
Тычет пальцем куда-то за спину мне, а на маске его со стеклянными глазами блики все сильнее.
Тут еще один хлопок и вспышка яркая.
Оборачиваюсь. Мать честная, метрах в десяти - огненный клубок на всю ширину штрека, и к нам катится…