- Ну, этим и параши хватит. А унитазы шведские?..
- Всех цветов радуги!..
Старый тюремный служака твердо помнил поговорку про бесплатный сыр и поэтому настороженно поинтересовался:
- А чего он хочет, этот Толстой?..
- Не Толстой, а Толстых!.. Тот Толстой уже давно ничего не хочет... В общем, он в изолятор к тебе просится. На недельку. Авторитета хочет добрать. У него в партнерах твои бывшие клиенты.
В трубке раздался смех. Такой бартер начальника СИЗО вполне устраивал.
- Хорошо, посадим. Пусть подъезжает!..
- Когда?
- Давай завтра, часикам к двенадцати. Документы пусть возьмет. Вещички теплые, костюм спортивный, тапочки...
Положив трубку, подполковник снова улыбнулся, на этот раз вполне искренне, с облегчением.
- Все. Пристроил. Посидите несколько дней и вернетесь к своим партнерам по бизнесу настоящим тюремным авторитетом.
Добровольный сиделец засиял, как шведский унитаз.
- Огромное спасибо!..
- Главное, чтоб на пользу. Завтра к двенадцати с теплыми вещами. Вас встретят. Паспорт не забудьте.
- Заграничный можно?..
Егоров тяжело вздохнул: "Нет, точно псих", но вслух сказал:
- Вы ж не в Давос собрались... Записывайте адрес.
- С удовольствием.
Записав адрес изолятора, Толстых поднялся со стула с таким видом, словно провернул удачную сделку. Обговорив сантехнические детали, посетитель удалился.
Подполковник устало облокотился на спинку стула, "Бывают же чудики на белом свете... Другой скитается по стране, живет, как кот помоечный, лишь бы подальше от камеры, а этот сам просится!.. И ведь всерьез думает, что тем самым авторитет заработает... А с другой стороны, побольше бы таких... чудаков на букву "м". Бесплатные унитазы на дороге не валяются..."
Посетитель отвлек его от похмелья, но теперь оно снова заявило о себе нудной головной болью. Егоров достал походный стаканчик, налил пятьдесят граммов коньяка, подумав, добавил еще столько же и залпом проглотил обжигающую жидкость. Боль-злодейка отступила. Теперь можно спокойно прикинуть, какой выбрать цвет унитаза.
Чуть позже он вызвал по внутреннему телефону местного сантехника. Матвеич, кудрявый мужик с рыжими усами, заставил Егорова ждать себя целых пятнадцать минут.
- Ты где ходишь столько времени?! - накинулся на него штабист.
Сантехник был мрачен и невозмутимо спокоен.
- Сифон ставил...- с вызовом ответил он.
Понимать, очевидно, следовало так: я один на все управление, а вас, бездельников в погонах, до хрена и больше. Дергаете с утра до ночи, а платите копейки! Уволюсь на хрен!.. Захлебнетесь без меня в вашем дерьме!
За последние годы, занимаясь хозяйственными вопросам, Егорову доводилось встречать непьющих плиточников, штукатуров, маляров, электриков, но ни разу - трезвых сантехников. Может, сантехник - это не профессия, а тоже карма? Как у них, у ментов?..
- Ладно, пошли...- примирительно буркнул Егоров. Они проследовали по длинному коридору главка к мужскому туалету.
В отличие от начальника, Матвеич похмелиться еще не успел, полому каждое слово Егорова отзывалось в гол о не противным звоном.
Ну вот что, Золотарев, слушай сюда. За два дня демонтируешь все унитазы.
Сантехник с говорящей фамилией ("золотарем" когда- то называли человека, который вычерпывал в бочку фекалии и вывозил за город) тоскливо осмотрел предстоящий фронт работ.
- Шведские поставим! - подбодрил Егоров.- По всему главку!..
- А ходить куда?..
Егоров на секунду задумался.
- Ничего, потерпят...
Но в этот момент он вдруг вспомнил о себе любимом. Внимательно посмотрел на стройный ряд замызганных унитазов:
- Один оставь...
* * *
От метро до изолятора было рукой подать, но Геннадий Ефимович не торопился. Он медленно тащился вдоль набережной, немного скособочившись из-за тяжести сумки, оттягивающей правое плечо. Солнце освещало узкие зарешеченные окна, Нева безразлично несла свои темные воды в залив, вдалеке виднелся Смольный собор, мимо проходили красивые девушки, проносились машины... На душе бизнесмена скребли кошки. Решение провести неделю в тюрьме уже не казалось ему столь удачным. Мрачное строение изолятора несло на себе печать безысходности. Толстых немного постоял перед закрытой дверью, собрался с духом и нажал на кнопку звонка.
Его проводили в кабинет подполковника Лихарева. С первого взгляда тюремщик показался Толстых похожим на бухгалтера его фирмы. Такой же маленький, как Пельц, и седоватый. С морщинистым покатым лбом и набрякшими мешочками под глазами. Особенно похож был нос - шишкой, вроде картофелины. И глаза под мохнатыми бровками маленькие и острые, с хитрыми искринками в глубине. Лихарев только очки не носил. Это сходство с бухгалтером помогло Толстых преодолеть робость, когда он вошел в кабинет.
Напротив Лихарева сидел майор внутренней службы Слепцов. Он взглянул на несуразную фигуру зэка-добровольца, на его пузатую, набитую вещами и снедью спортивную сумку и отвернулся, чтобы скрыть улыбку.
Лихарев кивнул на Толстых:
- Ты ему статью поприличней подбери. Слепцов оценивающе взглянул на бизнесмена.
- Сто шестьдесят вторая, часть два. Пойдет?
- То что надо... - одобрил Лихарев.
Стесняясь своей юридической безграмотности, Геннадий Ефимович поинтересовался:
- А что это?..
Глядя на этого чудака, Слепцову безумно хотелось расхохотаться, но здесь, в тюрьме, люди умели скрывать свои чувства.
- Вооруженный разбой. Авторитетная статья. Начальник следственного изолятора уточнил детали:
- Только бумаги как следует оформи. Вдруг прокуратура нагрянет...
- Я ему тихую камеру подберу,- пообещал зам. Начальник перевел взгляд на Толстых.
- А вы, главное, никому не слова. И не бойтесь. Не так страшна тюрьма, как ее клиенты, ха-ха-ха...
Лихарев посмотрел на кислую физиономию "добровольца" и решил его поддержать:
- Зато через пять дней на волю. С чистой, как говорится, совестью...
Геннадий Ефимович хотел бодро улыбнуться, но получилась жалкая гримаса, как у человека, которому сообщили, что его болезнь серьезна, но, в принципе, излечима.
Слепцов добавил:
- И справку вам выдадим! Все как положено. Настоящую, с печатью.
Давая понять, что аудиенция закончена, Лихарев раскрыл какую-то папку и обратился к Толстых:
- А теперь идите с Валерием Борисычем. Он введет вас в курс дела, легенду сочинит, в общем, объяснит что и как...
Проходя по гулким тюремным коридорам, Толстых погрузился в свои мысли и по большей части не вдумывался в смысл "золотых" наставлений, которые давал ему Слепцов. Как только Геннадий оказался на его территории, он сразу перешел на "ты".
- Запомни сразу два правила. Если здороваешься, не тяни руку и не дергайся, когда тебе руку подают. Произнесенного имени достаточно. Во-вторых: поменьше говори и еще меньше отвечай. Тут за каждое слово спросить могут. Забудь слово "дай". Сам - делись. Не матерись и не свинячь, нерях не уважают. И главное - избегай разговоров на сексуальные темы. Если при входе бросят под ноги полотенце, не поднимай, а вытри об него ноги. Не обменивайся вещами, даже если предложат. Могут обвинить в барыжничестве. В общем, на пять дней достаточно. Одним словом, веди себя достойно, и все будет пучком. Статья у тебя авторитетная.
Далее Слепцов ввел тюремного волонтера в курс фабулы его "преступления", рассказал о том, как надо ответить, когда спросят.
- А сейчас, извини, придется пройти контроль, это для твоей же безопасности.
Толстых сделали два исключения: не стали прогонять через карантин и не раздели догола, во всем остальном он подвергся стандартной процедуре шмона. В поисках запретных предметов перемяли всю одежду. Вернули часть провизии, которой арестант запасся очень основательно, ручку, блокнот, сигареты, спички, зажигалку, постельное белье, шильно-мыльные принадлежности. Деньги временно изъяли, оставив пятьсот рублей для тюремного ларька. Перед тем как отвести в камеру, провели еще одну формальную процедуру: попросили подписать постановление о помещении в следственный изолятор.
Как только контролер, с лязгом повернув ключ, открыл камеру, бизнесмен понял, что совершил, может быть, самую большую ошибку в своей жизни - не стоили его сложные отношения с коллегами по бизнесу таких жертв... Размеры камеры составляли примерно четыре на два метра, потолки - около двух с половиной. Грязно-коричневые стены. Веселенькая расцветка.
Справа от входа - так называемый "дальняк" - унитаз без сливного бачка, отгороженный ширмочкой. Слева - раковина. У стены стол. Над ним "телевизор" - металлический ящик для посуды и продуктов. Окна в привычном смысле этого слова практически отсутствовали. Над потолком - металлические жалюзи ("реснички") - установлены так, чтобы только пропускать воздух. Свет практически не проходил - в камере, погруженной в полумрак днем и ночью, тускло мерцала сороковаттка.
По стенам - трехъярусные нары (всего на шесть человек). Проход между шконками был рассчитан на одного человека, и то - не особо широкоплечего. Двое, даже боком, пройти не смогут. Весь проход от дверей ("тормозов") до дальнего шконаря - четыре шага,
Геннадий припомнил туалет в собственной квартире, сияющий позолотой и дорогим кафелем. По площади он раза в три больше этой камеры... В проходах сушилось белье. Угнетала даже не сама камера, а физическое ощущение спертости и этот особый "сизушный" запах, который с содроганием вспоминаешь потом всю жизнь.
Два нижних места были застелены постельным бельем. На средних полках - только матрацы и подушки. Верхние полки пустые, чтобы вновь прибывший сразу мог понять, кто есть кто.
На двух нижних шконках по-обезьяньи расселись два здоровенных мужика грозно-скучающего вида. Лет по тридцать-тридцать пять. На оголенных плечах и руках синели тюремные наколки - летопись уголовных заслуг. В тайном смысле татуировок Толстых не разбирался, но даже дурак бы понял: ответ придется держать перед этими верзилами.
Далее по вертикали располагались менее заслуженные пассажиры. На средних полках разместились двое крепких парней лет по двадцать пять-судя по всему, бойцы. На верхних лежаках с каждой стороны теснились еще по два человека. Из-под нижних шконок с любопытством выглянула пара малоприветливых физиономий. "Здравствуйте, товарищ. Добро пожаловать в наш маленький, но гордый коллектив".
"Бог ты мой,- подумал Геннадий,- если это приличная камера, то как же выглядят все остальные?.."
Впрочем, задавать этот вопрос он не стал. На вновь прибывшего выжидающе уставились десять пар глаз постояльцев.
"Тихая камера", в которую определили Толстых, считалась "неправильной". Тон здесь задавали семейные. Начальник изолятора рассудил так: если этого чудика посадить в нормальную хату, его там "расколят" в ноль минут. Информация может просочиться наружу, а мне это надо?.. Здесь же уголовнички мужичку скучать не дадут. Им по барабану, кто сидит и зачем...
Бивень (тот, что сидел на нижней полке справа) числился "смотрящим", то есть арестантом, которому по статусу положено следить за порядком и справедливостью в камере. На деле он беспредельничал вместе со своей свитой, в которую входили Хряк и двое молодых братков - Чифирь и Шматок.
Толстых возник перед арестантами в голубом спортивном костюме и фирменных кроссовках без шнурков. В руках набитая сумка. Стараясь придать своему голосу как можно больше бодрости, бизнесмен произнес:
- Здорово, мужики! Бивень скорчил гримасу:
- Мужики в огороде!..
Повернув голову в сторону Хряка, он спросил:
- Чё это за петух?..
Кореш пожал плечами, привстал со шконки, облокотился на локоть:
- Ты кто?..
- Гена...
Чифирь расхохотался:
- Крокодил!..
Теперь хохот охватил всю камеру. Новое "погоняло" всем понравилось.
Толстых в замешательстве застыл в проходе, не зная, куда деть свою сумку, да и себя вместе с ней. Бивень покосился на Хряка, тот понял с одного взгляда: предстояла камерная развлекуха. Покуражиться над новичком - одно удовольствие.
Геннадий потоптался на месте, словно цирковой медведь, и сделал шаг вперед.
- Куда попер, как трактор?! - угрожающе глянул на него Бивень. Он широким жестом обвел камеру руками: - Ты людям за статью свою ответь!
- Что ответить? - не понял Толстых. В разговор вступил Хряк:
- По какой "грузишься"?..
Пока Геннадий судорожно пытался соотнести вопрос с тем беглым инструктажем, который он получил от офицера, с верхних нар последовала подсказка:
- Какая статья?
Хряк грозно осадил добровольных помощников:
- Эй, там, рты позакрывали!! Толстых выпалил:
- Сто тридцать вторая...
В камере повисло молчание, которое сменилось изумленными возгласами. Из-под нижних шконок выглянули шныри. На их серых, изголодавшихся лицах читалась смесь тревожного изумления, как у двух мартышек, волею судеб попавших в виварий.
- Какая-какая?!
Решив, что авторитетность статьи прибавила ему вес в глазах зэков, и они тут же его зауважали, Геннадий бодро уточнил:
- Часть два...
Бивень изумленно окинул взглядом тщедушную фигуру в вызывающе ярком спортивном костюме:
- Да ты половой гигант, в натуре!!
Толстых сделал попытку поучить арестантов уголовному кодексу:
- Вооруженный разбой. Ограбил обменный пункт. В маске.
Камера грохнула от хохота. Давясь от смеха, Бивень произнес:
- Даже в маске? И кого ж ты там поимел?..
- Кассира...
Ответ вызвал новый взрыв хохота.
- Бабу?..
- Нет. Мужика.
Смех грохнул с такой оглушительной силой, что у бизнесмена зазвенело в ушах. Он никак не мог понять, что смешного в разбойном нападении на обменный пункт.
Четверо зэков спустились с верхних шконок, чтобы получше разглядеть юмориста. Увидев это, Хряк пинками загнал их обратно:
- Ну-ка, давай на "пальму"!..
Арестанты шустро, как орангутанги, полезли наверх. Один из арестантов, лежащих под нарами, тихо шепнул:
- Сто тридцать вторая - это, кажется, изнасилование. Бивень ответил на это ударом тапка по голове. Голова исчезла.
Совершенно сбитый с толку, Толстых изменился в лице:
- Ой, спутал...
Позабыв про запрет, он на ватных ногах побрел к ближайшим нарам и сел на нижнюю полку рядом с Бивнем.
Из ступора его вывел грозный окрик смотрящего:
- Куда сел, падла!!
Он замахнулся на Толстых здоровенным кулаком. Бизнесмен мгновенно вскочил.
- На "пальму"!! Живо!!
Толстых неуклюже полез на верхнюю шконку и сидел там часа два, пока "семейники" без спросу не разобрали его сумку. Сам факт того, что делали это без разрешения хозяина, лишний раз доказывал, что хата "неправильная".
Вынимая продукты, довольный Хряк обратился к Бивню, кивнув головой в сторону груды деликатесов:
- Богатенький Крокодил...
Слегка ударил кулаком по сетке над головой:
- Шматок, чаю сваргань!
Арестант быстро спустился со второй полки. Засуетился с кипятильником, сделанным из двух бритв. Толстых уныло наблюдал за этой картиной, свесив нога с верхней полки. Рядом притулились два зэка-собрата по тюремной иерархии.
Бивень оторвал задницу от шконки, сладко потянулся, чуть не заехав кулаком в нос одному из арестантов. Ему на глаза попались кроссовки новичка.
- Здесь в таких "чушки" ходят. А у тебя серьезная статья.
Он театрально вздохнул, с деланным сожалением взглянул на свои спортивные тапочки.
- Придется свои дать. Настоящие. Ваковские.
Бивень спокойно начал стаскивать с него кроссовки и как бы между прочим спросил:
- Не против?..
Толстых промолчал. Что он мог сказать? Он наблюдал, как с него снимают кроссовки, с обреченностью крестьянина, у которого большевики отбирали последний мешок картошки.
Избавив бизнесмена от обуви марки "Адидас", уголовник поставил добычу под нары, вместо этого извлек оттуда же старые, заскорузлые ботинки без шнурков и швырнул их в сторону новичка. Геннадий поймал ботинки, которые и бомж с помойки не возьмет.
Пряча усмешку в уголках жесткого рта, Бивень подбодрил подавленного коммерсанта:
- Теперь ты в законе!..
Другана поддержал Хряк, который в этот момент обнюхивал палку твердокопченой колбасы, извлеченную из чужой сумки:
- Не дрейфь, Крокодил!.. Если с воли "греть" будут, не тронем!..
Бивень добавил:
- Слазь. На место Шматка ляжешь.
Последний обиженно произнес:
- А я?..
- А ты на "пальму".
Понижение в статусе братку не понравилось, но спорить он не стал. Как все примитивные люди, он уважал силу авторитета. Не веря своему счастью, Толстых перебрался на среднюю полку.
Вечером чифирили. Процессом руководил специалист с одноименным погонялом. При помощи кипятильника Чифирь вскипятил воду в литровой железной кружке и бухнул туда полпачки заварки. Дал пропариться. Через десять минут распущенные листья упали на дно, а черную, почти как деготь, жидкость профильтровали через марлю. Затем чифир пустили по кругу...
Толстых, как и все, сделал два глотка обжигающе горячей жидкости.
Его тут же передернуло от насыщенного, терпко-горького вкуса, внутренности непроизвольно и конвульсивно съежились. Дрожь пробила до самого нутра.
Сердце понеслось в бешеную скачку. Какое-то время он чувствовал прилив энергии, потом его сознание словно изменилось. Унылые цвета вспыхнули яркими красками. Ему показалось, что это и не камера вовсе, а космический челнок, болтающийся где-то в миллионах световых лет от цивилизации, да и те, кто здесь собрались, никакого отношения к обществу людей не имели. Их просто выбросили в межзвездное пространство как человеческий шлак. Страх цепко ухватился за сердце. На периферии сознания появилась страшная мысль, что он уже никогда не выйдет из этого забытого богом челнока...