Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Игорь Николаевич Прелин
Автограф президента
В действительности все было совсем не так, как на самом деле.
Станислав Ежи Лец
От автора
В наследство от прошлого нам достался сложный и противоречивый мир.
В течение многих десятилетий средства массовой информации и другие государственные и общественно-политические институты обеих противоборствующих систем - капиталистической и социалистической - упорно и неустанно создавали "образ врага". Начало этому процессу, как известно, положила "холодная война".
Теперь, в эпоху разрядки и нового политического мышления, когда в окружающем нас мире многое меняется и уже изменилось, все громче и громче раздаются голоса о том, что вместо "образа врага" надо создать "образ друга", то есть видеть прежде всего не то, что разъединяет обе системы, а то, что их объединяет, и на этом строить всю международную политику и межгосударственные отношения.
Такой подход, безусловно, больше отвечает современным реалиям, складывающимся в мире, и процесс всеобщего "братания" можно только приветствовать, хотя некоторые излишне эмоциональные люди, как мне кажется, несколько поспешили развенчать "образ врага", не разобравшись как следует, каким должен быть "образ друга". А друзья, как и враги, тоже бывают разные!
Что касается меня, то, как советский гражданин, проникшийся новым политическим мышлением, я верю, что уже сегодня ничто не мешает дружбе советских и американских ученых, писателей, журналистов, врачей, деятелей культуры; я верю, что стоит только дать им такую возможность, и в два счета подружатся школьники, студенты и домохозяйки; я даже верю, что когда-нибудь, возможно даже очень скоро, подружатся военные. Правда, для этого им придется сначала основательно разоружиться и осознать, что есть не только военные способы решения международных конфликтов.
Но, как человек, почти тридцать лет прослуживший в органах государственной безопасности, я не представляю себе, как могут подружиться сотрудники противоборствующих разведок и контрразведок.
Люди могут дружить независимо от их расы, идеологии, вероисповедания, отношения к сексуальным проблемам, рок-музыке или сюрреализму. Но, как показывает многовековой опыт, и в рамках одной политической системы секретным службам, даже при наличии делового сотрудничества, всегда найдется, что скрывать друг от друга.
Как же можно говорить о дружбе между секретными службами, находящимися по разные стороны невидимой линии фронта?
Было бы, конечно, неверно утверждать, что сотрудники ЦРУ не хотят или отказываются дружить с советскими учеными, дипломатами или военными. Напротив, такая дружба очень даже возможна, причем стремление к ней со стороны сотрудников ЦРУ всегда прямо пропорционально осведомленности этих людей в государственных или военных секретах, а сама дружба может завязаться только при соблюдении одного непременного условия: если ученый, дипломат или военный будет работать на американскую разведку!
Да и как поверить в возможность бескорыстной дружбы, если каждый год иностранные секретные службы делали не менее пятидесяти попыток завербовать кого-либо из советских граждан! И это только известные случаи, а сколько еще неизвестных?!
Но если секретные службы не хотят или не могут "жить дружно", не стоит ли ликвидировать их тогда разом и повсеместно, чтобы они не мутили воду и не мешали стремлению народов к миру и всеобщему благоденствию?
Возможно, когда-нибудь так и произойдет. Но для этого человечеству придется пройти еще длинный и, несомненно, трудный путь, и на пути этом будет много разочарований, крови и слез. А пока необходимо считаться с одним парадоксальным явлением - чем больше доверия между странами, тем совершеннее должна быть система взаимного контроля, потому что никто не хочет оказаться в дураках и поставить под угрозу свои национальные интересы, безопасность своего государства.
А эффективный контроль, наряду с международными соглашениями, обменом информацией, официальными инспекциями и прочими мерами доверия, невозможен без эффективной разведки! Вот и выходит, что разведка выступает как инструмент укрепления доверия между государствами, и ее роль в век нового политического мышления будет неизбежно возрастать!
И тогда по мере сближения государств с различным общественным строем, в том числе США и СССР, будет возрастать активность их разведывательных служб и совершенствоваться меры контрразведывательного противодействия.
Если такой прогноз покажется кому-то сомнительным, мне придется сослаться на такого авторитетного в вопросах разведки человека, как бывший первый заместитель директора ЦРУ Роберт Гейтс. Он считается специалистом по проблемам СССР и даже имеет докторскую степень. Так вот, получив в конце 1988 года назначение на пост первого заместителя помощника президента Соединенных Штатов по национальной безопасности, Гейтс заявил, что "США должны сохранять на высоком уровне разведывательную деятельность против СССР".
А бывший шеф Гейтса - директор ЦРУ Уильям Уэбстер - высказался еще более определенно: "Советский Союз является и останется для нас главным объектом сбора и анализа разведывательных данных… Какие бы соглашения в области контроля над вооружениями США ни заключали с Советским Союзом, наши отношения по своей сути, видимо, останутся отношениями соперников".
И все это было сказано не десять и даже не пять лет назад, а в наши дни, на рубеже между 1988 и 1989 годами, когда сороковой президент Соединенных Штатов Рональд Рейган передавал свои полномочия сорок первому - Джорджу Бушу.
Именно эти высказывания привели меня к решению взяться за перо и рассказать о том, чему довелось быть свидетелем или участником. По многим соображениям, в том числе до истечения "срока давности", я не имел возможности использовать документальные материалы, и потому выбрал форму художественного повествования, придумав всех действующих лиц и изменив время и место некоторых реальных событий, чтобы нельзя было провести исторические аналогии, а также в полной мере использовав предоставленное автору право на художественный вымысел, хотя я старался этим правом не злоупотреблять.
Мне остается только напомнить, что все, о чем я пишу, происходило еще в те времена, когда обе противоборствующие группировки отдавали предпочтение "образу врага", а об "образе друга" никто еще и думать не смел. Хотя, надо признать, с тех пор в стратегии и тактике "тайной войны", которая не прекращается ни на один день, мало что изменилось.
Эти "Записки" я хочу посвятить товарищам по оружию - живым и павшим…
1
Звонок в дверь квартиры раздался в тот момент, когда я стоял под душем. Упругая струя прохладной воды массировала мое тело, снимая накопившиеся за день усталость и раздражение, и я испытывал непередаваемое блаженство.
Десять минут назад я вернулся домой после того, как провел в генконсульстве душевную беседу с двумя моряками советского торгового флота.
Я подцепил их довольно далеко от морского порта. Надо заметить, что я никогда не кичился своим положением дипломата, охотно подвозил соотечественников и оказывал им другие услуги, выходящие за рамки моих служебных обязанностей.
Этих двоих я заметил, еще стоя у светофора, и сразу определил в них советских моряков. Я научился этому за многие годы пребывания за границей и, подобно местным торговцам, практически никогда не ошибался. Впрочем, это было не слишком сложно. Они могли напялить на себя самые модные заграничные тряпки, вести себя предельно раскованно и даже нагловато, изображая иностранцев, но все равно было видно, что еще совсем недавно они бегали босиком где-нибудь по Нечерноземью или по Левобережной Украине.
Конечно, командный состав наших судов загранплавания по своему внешнему виду соответствует международным стандартам, и мне приходилось встречать таких офицеров, которые практически ничем не отличались от настоящих иностранцев. Но офицеры большей частью выходили в город в форме или во главе групп, составленных из тех же бывших сельских жителей, и эта компания сразу выдавала их с головой.
Перед моими глазами мельтешили "дворники", но все равно эти двое привлекли мое внимание, может быть, именно потому, что были не в группе, а вдвоем. Бедняги мокли под противным февральским дождичком на проезжей части улицы, чего никогда себе не позволят уважающие себя граждане даже какой-нибудь развивающейся страны, и ловили такси или попутного "левака", подобно тому, как они это делали в любом из советских городов. Проносившиеся мимо лимузины обдавали их водяной пылью, и мне стало жалко этих простодушных ребят, явно обалдевших от западной цивилизации. Я решил помочь им, а заодно и выяснить, почему они оторвались от своей группы. Когда я лихо тормознул, не доехав до них нескольких футов, они радостно загоготали, потом тот, что был в лыжной шапочке и красной куртке с надписью "Феррари" на обоих рукавах, на малопонятном мне языке произнес какую-то фразу, из которой я понял только слово "плиз" и то, что им нужно в центр города. А там, между прочим, были расположены не только магазины и те заведения, что называются злачными местами, но и управление полиции, американское посольство и много других не менее интересных учреждений.
Переспрашивать морячка я не стал - их намерения про ехать в центр города были мне и так понятны. Пребывая в отличном расположении духа, вызванном только что удачно прошедшим разговором с одним очень интересным иностранцем, я решил не только выполнить их невнятную просьбу, но и немножко их разыграть. Я произнес в ответ изысканную и любезную фразу, из которой, я в этом ни секунды не сомневался, они тоже, как и я, но совсем по другой причине уловили только слово "плиз", и открыл им заднюю дверцу.
Они плюхнулись сзади, прижав к груди небольшие черные сумочки с наклеенными на них британскими и французскими флажками, и мы поехали. Освоившись на кожаном сиденье, морячок, который первым вступил со мной в переговоры, на вполне доступном моему пониманию диалекте, состоявшем из невообразимо очаровательной смеси русских и украинских слов, стал обсуждать волновавшую их обоих проблему.
Прошла еще минута, и я четко уяснил, что они едут в одно хорошо знакомое мне место, чтобы совершить там меновую сделку, причем речь шла не о какой-то там "школе", что на языке моряков торгового флота означает радиотехнику, шмотки и прочие предметы ширпотреба, а об обмене на твердую валюту кое-каких ценностей, добытых ими в родных краях, незаконно вывезенных за границу и, по-видимому, находящихся в данный момент в их черных сумочках с иностранными флажками.
В самый разгар этой беседы второй морячок, тоже в лыжной шапочке, но в сине-белой куртке со множеством фирменных надписей, спохватился и, кивнув в мою сторону (мне это хорошо было видно в зеркало заднего вида), намекнул на то, что они поступают неосмотрительно, доверяя свои коммерческие секреты третьему лицу.
Его товарищ беззаботно рассмеялся и сказал:
- Да брось ты, Гриша, все равно этот козел ни черта не понимает по-русски! - и они продолжили свой разговор.
Я спокойно отнесся к тому, что меня так незаслуженно оскорбили в ответ на мою любезность. В том, что эти любители поживиться за счет непреодолимых различий в валютно-финансовых системах приняли меня за иностранца, не было ничего удивительного. Я ехал на автомашине марки "Вольво" и, как полагается, был одет во все иностранное.
Правда, я не носил лыжных шапочек и фирменных курток невероятных расцветок. На мне было скромное кожаное пальто с погончиками на плечах, из-под которого виднелись белая сорочка и десятидолларовый галстук в сине-красно-белую полоску. И все же, думаю, главная причина состояла в том, что я ответил им на весьма приличном английском языке: прежде чем оказаться за границей, я прошел довольно длительную подготовку в одном малоизвестном мировой, да и советской общественности учебном заведении закрытого типа, где преподают не только иностранные языки, но и многое другое, что и вынудило сделать его закрытым.
…Судьба моя, правда, сложилась несколько иначе, чем планировалось вначале, но совсем не потому, что я был нерадивым учеником и не оправдал надежд моих наставников, о которых я постараюсь позднее рассказать. Во время прохождения стажировки в одной уютной европейской стране произошла одна из тех неожиданностей, которые, к сожалению, довольно часто и совсем некстати нарушают наши жизненные планы.
Мне предстояло совершить небольшую ознакомительную "экскурсию" в страну моей будущей работы и немного там "акклиматизироваться". Однако курьер, которому было поручено доставить мне все необходимые документы для этой поездки, попал в автомобильную катастрофу. Вины его в том никакой не было, на него налетел грузовик с одной из расположенных в Европе американских военных баз, за рулем которого находился пьяный сержант.
Сержант отделался легким испугом, потому что у грузовика, сработанного на заводах Форда, был крепкий бампер, а вот легковушка нашего курьера такого бампера не имела, но, даже несмотря на существенные различия в конструкции столкнувшихся автомобилей, все бы, наверное, обошлось, если бы легковушка не вспыхнула.
Люди, пытавшиеся вытащить раненого курьера из покореженной машины, отступили, и он на их глазах сгорел. Это было потом во всех подробностях расписано в газетах. Вместе с курьером сгорели его документы, и его личность так и не была установлена.
Для меня эта трагическая история, как я уже намекнул, кончилась тем, что мне пришлось срочно возвращаться в Москву. Дело в том, что мой паспорт, с которым я собирался отправиться на "экскурсию" и в котором, естественно, была наклеена моя фотография, находился в несгораемом ящичке, вмонтированном в кузов машины, и сгореть поэтому не мог. Было неизвестно, осмотрела ли полиция обгоревшие останки машины, чтобы выяснить все же, кем был ее водитель, нашла ли этот ящичек и извлекла ли из него мой паспорт, или после составления соответствующего протокола машина была сразу же отправлена на свалку.
Мою поездку решили отложить и постараться выяснить, буду ли я объявлен в розыск или нет. Но, поскольку прямых доказательств того, что этот паспорт принадлежит разведчику, а не торговцу наркотиками или другому представителю преступного мира, у полиции не было, она вполне могла и не объявлять розыск, а просто поставить меня на учет, как подозрительную личность. Как бы то ни было, опасность провала была вполне реальной, и рисковать не стали.
Меня перевели в управление внешней контрразведки, и с тех пор я стал ездить за границу с дипломатическим паспортом…
Случай с моряками, когда меня приняли за иностранца, был далеко не единственным. Однажды меня спутали с итальянцем, хотя я ни тогда, ни сейчас не говорю по-итальянски. Я думаю, мне не составило бы большого труда выучить и итальянский язык, если учесть, что кроме английского я прилично владею еще тремя языками романской группы, но в этом, как у нас говорят, не было оперативной необходимости: за многие годы на мою профессиональную орбиту не забрасывало ни одного итальянца.
Произошло это в одной бывшей французской колонии, где я работал во время первой загранкомандировки. Французы по-прежнему чувствовали там себя вольготно. Только в столице их проживало несколько десятков тысяч. У них был свой культурный центр, спортивный клуб и еще несколько частных клубов, или, как их теперь называют, "клубов по интересам", и мне ужасно захотелось вступить в какой-нибудь из этих клубов, потому что французы, надо отдать им должное, умеют прекрасно организовывать свой досуг, и, кроме того, я всегда испытывал к Франции и ее народу большую симпатию. У меня до сих пор стоит перед глазами незабываемая процедура открытия X зимних Олимпийских игр в Гренобле, на которых мне посчастливилось присутствовать, в моих ушах до сих пор звучит усиленное динамиками биение сердца знаменитого фигуриста Алена Кальма, поднимающегося с факелом к чаше, чтобы зажечь олимпийский огонь, и густой, рокочущий голос генерала Шарля де Голля, объявляющего о начале соревнований.
Кроме личных симпатий у меня были и кое-какие деловые соображения. Надеяться на вступление в один из "клубов по интересам" мне было сложно, потому что мои интересы, по правде говоря, несколько выходили за рамки предусмотренных клубным уставом, а вот на вступление в спортивный клуб я вполне мог рассчитывать. В один из воскресных дней, прочитав накануне в газете объявление о том, что спортивный клуб проводит соревнования по стрельбе, я отправился в городской тир.
Соревнования еще не начались, и я скромно встал в сторонке и стал присматриваться к стрелкам, судьям и зрителям. Поскольку на соревнования по стрельбе ходит вполне определенная категория любителей этого вида спорта и все собравшиеся в этот день в тире знали друг друга, мое появление не осталось незамеченным. Вскоре ко мне подошел плотный пятидесятилетний мужчина с волевым лицом, представился президентом спортклуба и любезно поинтересовался, что привело меня в тир.
Я был не менее любезен и ответил, что приехал в страну пару месяцев назад, у себя на родине увлекался стрельбой, хотя, если быть совсем точным, стрелком я стал после того, как по возрасту вынужден был оставить современное пятиборье.
Президент очень обрадовался, сказал, что в их спортивном клубе культивируется не только стрельба, но и конный спорт и фехтование, поэтому я смогу заниматься почти всеми любимыми мною видами спорта. Он подвел меня к оформленному с чисто французской фантазией щиту, на котором были зафиксированы рекорды стрелкового клуба (надо сказать, что они были и рекордами этой страны, потому что коренное население получило независимость в результате политических манипуляций, без вооруженной борьбы, и поэтому не имело возможности, как в некоторых других колониях, поупражняться в стрельбе), и с гордостью указал на два из них, которые были установлены им лично. Так я узнал его фамилию.