Полномочия Сердюка как шефа региональной службы безопасности распространялись и на эту страну, поэтому его приезд не выглядел необычным. На первой же встрече с Толей Сугробовым Сердюк предложил свой план, который и был принят нами практически без всяких изменений, поскольку все равно никто лучше него не смог бы решить все проблемы. Нас, правда, несколько смутило намерение Сердюка использовать, как говорится, втемную оуновских боевиков, но Сердюк заверил, что они ни за что не догадаются об истинной сути их участия в операции, а когда поймут, и меня и Сердюка в стране уже не будет. К тому же предоставлялся прекрасный шанс еще раз столкнуть оуновцев с покровительствующей им секретной службой натовской страны. Этот довод нам очень понравился, и план Сердюка был одобрен. В соответствии с этим же планом наиболее подходящим местом проведения операции оказался ресторан "Карпаты", где я и назначил Дику свидание.
Вот этому-то могущественному и беспредельно преданному нам человеку (одному!) и вверялись сегодня успех всей операции и моя судьба.
…В свое время, ознакомившись с делом Сердюка, я с удивлением узнал, что самое непосредственное отношение к его заброске за кордон имел мой первый наставник Максим Михайлович Гончаренко, более известный в кругу профессионалов как Макс. Этому человеку я был обязан очень многим, в том числе лучшими чертами в моем характере и определенными полезными навыками, необходимыми человеку моей профессии.
Когда мы познакомились, Максу было пятьдесят три года. Это был высокий, очень худой, будто сплетенный из длинных тонких мускулов и сухожилий человек, обладавший невероятной силой и потрясающей выносливостью.
В один из первых дней после моего прибытия на спецподготовку проходила сдача нормативов по программе офицерского многоборья, и Макс буквально потряс меня, когда пробежал стометровку с высокого старта чуть хуже тринадцати секунд.
Этот результат кое-кому может показаться вполне ординарным, но если учесть возраст Макса и то, что, кроме высокого старта, бежал он по гаревой, неухоженной дорожке захудалого стадиончика, да к тому же не в трусах и шиповках или хотя бы в тапочках, а в брюках и очень модных в ту пору китайских штиблетах, то показанное им время заслуживает восхищения.
На лыжах он вообще творил чудеса, на любой дистанции оставляя далеко позади почти всех своих подопечных, большинство которых были вдвое моложе его. В день своего пятидесятипятилетия он принял участие в лыжной эстафете четыре по пять километров и, пробежав в одиночку все четыре этапа, в соперничестве с десятью командами занял четвертое место.
Это был человек поистине легендарной судьбы и неслыханной отваги. Я мог бы посвятить ему целую повесть и, возможно, когда-нибудь еще сделаю это, но сейчас приведу только два эпизода из его богатейшей биографии, один из которых имеет самое непосредственное отношение к моему рассказу.
Первый относится к лету сорок третьего года, когда до начала сражения на Курской дуге оставались считанные недели.
Контрразведка "Смерш" получила информацию, что в одной из дивизий, стоявших во второй полосе обороны, за короткий отрезок времени, всего за каких-то пару месяцев, исчезли более десяти штабных офицеров, исчезли бесследно, без всякого шума. В процессе проверки этих фактов в поле зрения военных контрразведчиков попала молодая, очень красивая женщина, капитан медицинской службы, прибывшая с последним пополнением в полевой госпиталь.
Пока шло выяснение что к чему, непосредственную работу по проверке этого сигнала поручили майору Гончаренко. В армейский отдел контрразведки "Смерш" он прибыл тоже недавно, в этой дивизии его совершенно не знали, и потому он решил лично заняться этой врачихой, для чего оформил себе направление в штаб на должность офицера оперативного отдела.
Пока он ходил кругами возле этой знойной женщины, имевшей массу поклонников, и искал к ней подходы, число пропавших офицеров достигло дюжины. Наконец Макс сумел добиться расположения доктора и даже договорился с ней об интимном свидании вечером в ближайшем лесном массиве. Однако она оказалась очень скромной женщиной, проявляла вполне понятную озабоченность относительно своей репутации и поэтому поставила условие: никому о предстоящем свидании не говорить и вообще не трепаться о том, что между ними намечаются неслужебные отношения, иначе ни о каких свиданиях не будет и речи!
Макс принял ее условия, однако, учитывая поступившую к тому времени информацию, предпринял соответствующие меры предосторожности, чтобы их свидание не вышло за рамки интимных отношений. Но врачиха оказалась не только скромной, но и чрезвычайно изобретательной женщиной и так ревностно берегла свою честь, что в поисках укромного места в забитом войсками и техникой лесочке увлекла Макса несколько в сторону от места, где было выставлено оцепление. А поскольку в лесочке в этот вечерний час было темновато, наблюдатели вскоре потеряли их из виду.
Они уселись рядышком под большим деревом, но не успели обменяться и парой нежных слов, как сверху на Макса прыгнул здоровенный немец в пятнистом комбинезоне, ему на помощь подоспели еще двое, и втроем они скрутили и обезоружили майора Гончаренко. Когда он пришел в себя от крепкого удара по затылку, полученного в самом начале свидания, он услышал, как немцы обменялись с коварной врачихой несколькими фразами на чистейшем немецком языке, после чего она подалась в свой госпиталь, чтобы охмурить и передать в руки неприятеля очередную жертву любви, а немцы потащили связанного Макса к своему переднему краю.
Таким образом Макс оказался тринадцатым пленным. Рассчитывать на помощь не приходилось, и Макс стал думать о том, как самостоятельно выпутаться из этого деликатного положения. Думать приходилось быстро, потому что до немецкого переднего края, по расчетам Макса, было не более трехсот метров. Проанализировав ситуацию, он обнаружил, что у него заклеен пластырем рот и связаны руки, однако ноги не связаны, так как его несли два немца, причем один держал за связанные руки, отчего стягивавшая их веревка несколько ослабла, а второй за ноги. За связанные ноги держать ему было бы неудобно, поэтому их и не связали, посчитав, видимо, что и так доволокут куда следует. Третьего немца с ними не было, видимо, он шел впереди в качестве дозорного и заодно обеспечивал беспрепятственный проход к переднему краю через свое охранение.
Положение Макса было почти безнадежным, но не случайно он считался одним из лучших оперативников в армейском отделе контрразведки.
Оценив обстановку, Макс на весу резко сгруппировался, потом, подобно стальной пружине, так же резко распрямился и раскидал своих носильщиков в стороны. Моментально вскочив, он хорошо отработанным ударом длиннющей ноги достал того, кто держал его за руки, и надолго выключил его из борьбы за свою жизнь. Затем совершил вратарский бросок, снова сбил на землю успевшего приподняться немца, который держал его за ноги, и навалился на него своим жилистым телом.
Немец попытался достать нож, висевший у него на поясе, но ножны оказались зажатыми между сцепившимися телами, и немец никак не мог добраться до рукоятки. Если бы Макс стал его душить связанными руками, немец, пожалуй, все же успел бы вынуть нож, но Макс не стал терять время на бесполезную возню и своими железными пальцами разорвал ему кадык.
Пока немец исходил предсмертным хрипом, Макс отнял у него нож, освободил руки от веревки, а затем занялся первым немцем, который все еще находился в шоке после удара ногой в пах. И прежде чем третий немец, ушедший в дозор, сообразил, что произошло что-то неладное, Макс успел хорошенько связать свою добычу, вооружиться автоматом и занять удобную позицию.
Когда дозорный, обеспокоенный задержкой своих компаньонов, тащивших Макса, стал подавать всякие хитрые сигналы, а затем, так и не дождавшись ответа, вернулся на место жестокого поединка, Макс встретил его короткой автоматной очередью, после чего не мешкая собрал оружие, обшарил трупы и потащил пленного в расположение своей части.
Немедленно была арестована врачиха, заманившая Макса в ловушку. Она сначала возмущалась по поводу своего ареста, но, увидев Макса, стала давать показания и рассказала, что является агентом абвера, прошла подготовку в разведшколе и специально была внедрена в нашу воинскую часть, чтобы поставлять гитлеровцам штабных офицеров.
Рассказывая молодым разведчикам эту историю, Макс не забывал напоминать, насколько важно строго придерживаться согласованного плана мероприятия, поскольку любое отступление от него приводит к отключению одного или нескольких участников и может привести к срыву всей операции. При этом он, правда, не пояснял, в чем заключалось отступление от плана в случае с засланной в наши войска врачихой, и каждый из нас домысливал в зависимости от собственного понимания подобных ситуаций.
Второй эпизод, вернее, целая эпопея относится к послевоенному периоду.
Сразу после войны Макс был направлен в западные области Украины, где занимался ликвидацией остатков националистического подполья. В Карпатах тогда бродило немало жестоких, озверевших бандитов, оставшихся после разгрома дивизии СС "Галичина", карательного батальона "Нахтигаль", так называемой украинской повстанческой армии и других созданных гитлеровцами соединений. Они скрывались в схронах в малодоступных лесных массивах, которых было особенно много в "особом районе" на стыке Львовской, Станиславской и Тернопольской областей.
Макс и другие чекисты постоянно появлялись в горных селениях, на лесосеках, в дальних хуторах, работали с населением, с его помощью выявляя места дислокации банд и проводя чекистско-войсковые операции по их уничтожению.
Тогда-то на одной из бандитских троп он и повстречал члена оуновской "боевки" по кличке Юрко. Когда Юрко вместе с эмиссаром Центрального провода ушел за кордон, банда Ворона, агента фашистской разведки, в годы гитлеровской оккупации причастного к уничтожению цвета украинской интеллигенции, была блокирована и полностью уничтожена.
Казалось, давно пора уже привыкнуть к любым неожиданностям, но я все же никак не перестаю удивляться тому, как все иногда хитро закручивается в нашей работе! Когда-то Макс вернул жизнь и доброе имя украинскому хлопцу Тарасу Сердюку, и вот спустя много лет его "крестник" Терри Сердюк возвращает этот долг одному из воспитанников своего спасителя!..
Дик сидел за соседним столиком на двоих, поэтому я не стал вести пустые разговоры с метрдотелем и сразу направился к нему.
Как только я сел за столик, Дик подал метрдотелю знак, что можно накрывать, и спросил:
- Как дела, мистер Вдовин?
- О делах потом, - деловым тоном ответил я. - Сначала я хочу посмотреть бумаги!
Американцы умеют ценить деловых людей. Поэтому Дик достал из-под стола небольшой черный кейс, положил его на колени, открыл и вынул оттуда средних размеров конверт из плотной серой бумаги, точно такой, какой я когда-то обнаружил у дверей моей квартиры. С такого конверта началась эта история, таким конвертом и заканчивалась!
Дик снова закрыл кейс, поставил его на пол и только после этого протянул мне конверт.
Он не был запечатан. Сверху в нем лежали два новеньких американских паспорта. Я открыл первый из них и убедился, что он действительно оформлен на имя Вдовина Михаила Ивановича, о чем свидетельствовали не только моя фамилия и другие данные, но и моя фотография, наклеенная в положенном месте.
Я неторопливо пролистал весь паспорт и с заинтересованным видом рассмотрел все подписи, печати и визовые отметки. Затем так же неторопливо и внимательно я пролистал второй паспорт, оформленный на имя Вдовиной Татьяны Петровны, и убедился, что, как и положено, на фотографии, вклеенной в этот паспорт, моя жена запечатлена вместе с Иришкой. Впрочем, удивительного в этом ничего не было: фотографии, наклеенные в американские паспорта, были аналогичны тем, которые я сдал в консульское управление нашего МИДа.
Закончив просмотр паспортов и положив их на стол, я достал из конверта безотзывный аккредитив американского банка. Убедившись, что в аккредитиве действительно проставлена сумма в пятьдесят тысяч американских долларов и что он оформлен на предъявителя, я положил его рядом с паспортами.
Последним я достал из конверта сложенный вдвое лист плотной мелованной бумаги с водяными знаками. Развернув его, я сразу обратил внимание на броский заголовок "Специальный мандат" и темно-красный кружок диаметром пять или шесть сантиметров, из-под которого торчали два коротких двухцветных витых шнурочка. Я тут же узнал тисненую личную печать президента Соединенных Штатов, знакомую мне по неоднократно виденным в договорно-правовом отделе МИДа советско-американским договорам.
Но меня интересовала не только печать, но и текст, отпечатанный крупным латинским шрифтом с небольшим наклоном вправо. А текст гласил следующее:
"Настоящим предписываю Государственному департаменту и Службе иммиграции и натурализации Соединенных Штатов разрешить въезд и проживание в США в соответствии с законом № 110 нижепоименованным лицам:
Вдовину Михаилу Ивановичу - 1-му секретарю Посольства СССР;
Вдовиной Татьяне Петровне - его жене;
Вдовиной Ирине - его дочери;
а также гарантирую им предоставление американского гражданства и всех прав и свобод, которыми пользуются граждане США.
Поименованных лиц поручается сопровождать офицеру Центрального разведывательного управления США Ричарду Палмеру, на которого возлагается вся полнота ответственности за обеспечение их личной безопасности и благополучное и надлежащее оформление всех процедур в соответствии с законом № 110…"
"Так вот почему Дик не советовал мне с ним ссориться и заверял, что он мне еще пригодится! - подумал я. - Еще бы! Сам президент наделил его такими полномочиями!"
В заключительном абзаце "Специального мандата" говорилось:
"…Чрезвычайному и Полномочному Послу и Генеральному консулу Соединенных Штатов предписывается оказывать м-ру Палмеру всяческое содействие в успешном выполнении возложенной на него миссии".
Под текстом - коротенькая приписка: "Президент Соединенных Штатов" и соответствующая подпись.
Этот документ "повязал" их всех: и президента, и ЦРУ, и госдепартамент, и Службу иммиграции и натурализации, и посла вместе с генконсулом!
Пока я просматривал содержимое конверта, Дик не сводил с меня глаз, внимательно наблюдая за моей реакцией. Заметив, что я закончил чтение, он спросил:
- Ну как, это вас устраивает?
Я все так же неторопливо сложил вдвое документ и вместе с американскими паспортами и аккредитивом на пятьдесят тысяч положил его в конверт. Нежно поглаживая конверт рукой, словно наслаждаясь его содержимым, я посмотрел на Дика и ответил:
- О'кэй, теперь я вижу, что Си-ай-эй, - я четко, выделяя каждую букву английской аббревиатуры ЦРУ, произнес название ведомства, проявившего такую завидную оперативность, - действительно солидная фирма!
Я сказал это совершенно искренне, потому что ЦРУ сумело даже президента заставить служить своим интересам! Впрочем, в этом не было ничего удивительного: ходили слухи, что в молодости президент Соединенных Штатов был осведомителем то ли ФБР, то ли ЦРУ, так что, видимо, давно был приучен выполнять подобные просьбы.
Дику понравился мой ответ. Он покровительственно улыбнулся и сказал:
- В таком случае вызывайте поскорее вашу семью и - милости просим!
По знаку Дика к нашему столу подскочил официант, открыл бутылку и наполнил бокалы шампанским.
Произошло это очень кстати. Если бы Дик не догадался заказать шампанское, мне пришлось бы самому сделать этот заказ, а значит, потерять время, расписанное сейчас по минутам. К тому же Дик наверняка в обстановке доверия, установившейся после просмотра документов, начал бы задавать мне вопросы, на которые я не собирался ему отвечать. Теперь же партия переходила в форсированное окончание.
Дик первым поднял свой бокал и произнес короткий, но эффектный тост:
- Майк, я предлагаю выпить за ваш бизнес!
Я не торопился брать свой бокал, потому что это был сигнал к началу важнейшего и самого сложного этапа мероприятия, который назывался "выход из ресторана". Три предыдущих этапа: вход, встреча и получение документов прошли удачно, и теперь, прежде чем подать сигнал, я еще раз отфиксировал в памяти расположение конверта, бутылки, Дика, официанта, Сердюка, посетителей ресторана, прикинул направление своего движения и лишь после этого взялся за бокал.
Я очень люблю шампанское и с удовольствием выпил бы вместе с Диком по поводу успешного завершения операции, но я не стал этого делать, да и не успел бы, поскольку в тот момент, когда мои губы коснулись бокала, в зале ресторана внезапно погас свет.
Все дальнейшее происходило настолько быстро и четко, как будто многократно репетировалось на месте событий. Все посвященные в суть операции участники действительно репетировали, только не на месте, а по схеме, любезно нарисованной Сердюком. Еще в ходе этих репетиций у меня возникла мысль первым движением схватить не конверт, а бутылку и на прощание врезать Дику по черепу. Но после тщательного обдумывания всех возможных последствий и консультаций со Скворцовым я отказался от этого варианта, хотя он и казался мне весьма перспективным. И отказался не столько потому, что сначала следовало по логике операции хватать не бутылку, а конверт с документами, ради которых я и пришел в ресторан, и даже не потому, что не к лицу образованному и в общем-то достаточно воспитанному человеку, тем более дипломату, заниматься международным хулиганством.
Главным аргументом было то, что мы имели на Дика кое-какие виды и хотели, чтобы он вышел из этой истории в полном здравии и с минимальными потерями, то есть без серьезных повреждений, которые в дальнейшем могли бы отразиться на его моральном и физическом состоянии и служебной карьере.
В наступившей кромешной темноте я моментально схватил конверт и устремился по пути, известному только мне и Сердюку. На ходу я расстался с конвертом, потому что выбираться с ним из ресторана при всей гарантированной безопасности моего бегства было бы просто неразумно: в случае моего задержания меня уже ничто не спасет от крупных неприятностей, а если при мне не будет этих документов, то я смогу еще поторговаться.
За моей спиной раздавались вопли публики, звенела посуда, опрокидывались столы и стулья, в разных местах зала вспыхивали драки - то есть все происходило именно так, как срежиссировал этот спектакль Сердюк. Где-то там, в этой мятущейся, охваченной паникой толпе, рыча от ярости и разбрасывая в стороны перепуганных женщин и дерущихся мужчин, рвался к выходу из ресторана осатаневший Дик. Почему именно к выходу? Да потому, что в первую минуту, ослепнув от неожиданно наступившей темноты, он инстинктивно устремился туда, куда по обывательской логике должен был броситься и я. Но уже во вторую минуту моя мгновенная реакция на отключение света и столь же мгновенное исчезновение в заданном направлении должны были навести его на мысль, что все происходящее в ресторане не является нелепой случайностью, ибо это комбинация по захвату важных документов, организованная на высоком профессиональном уровне, а следовательно, все попытки перехватить меня на выходе из ресторана или у машины обречены на неудачу, потому что настоящий профессионал всегда уходит в противоположном от выхода направлении.