6
– Ну, и что тут у тебя? Показывай, что гудело, где гудело… – Олег говорил громко, шагал по пустым коридорам ДК шумно – он вообще был шумный человек. Хоть худой, но жилистый, с открытым насмешливым взглядом – как только он приехал, все страхи у Любы прошли. Тем более, ей в голову вдруг пришло – а ну как он решит, что она про голоса придумала, чтобы его сюда заманить? От этой мысли она запунцовела, и как назло в эту-то минуту Олег на нее и оглянулся!
"Хорошо, в коридоре темно… – лихорадочно подумала Люба. – Видел или нет?".
Они поднялись по лестнице, прошли по коридору. Люба достала из кармана ключи и начала открывать музейную дверь. Замок заело. Его постоянно заедало – надо было как-то по-особому шевельнуть ключом, прислушиваясь к нему и к замку, – но сейчас у Любы не было сил прислушиваться.
– Ого! – сказал Олег. – Привидения заперлись?
Она возмущенно оглянулась на него – шутит или вправду решил, что она все придумала? Он отодвинул ее от двери и сам взялся за ключ. Однако, с удовлетворением увидела Люба, и у него ничего не получилось.
– Что? Привидения заперлись? – ехидно спросила она. Оба засмеялись.
– Давай я… – сказала Люба. – Там уметь надо, замок старый, его самого надо в музей сдать…
Она взялась за ключ, успокоилась, и начала понемногу шевелить им в скважине. Через минуту зубчики ключа попали куда надо – Люба почувствовала, как ключ проворачивается. Она распахнула дверь и ликующе оглянулась на Олега.
– Дело мастера боится! – сказала она.
– А я что? Я ничего… – сказал Олег и вошел в зал.
Люба так обмерла от того, что он прошел мимо нее, обдав запахом гаража (он приехал с работы прямо на колесном тракторе) и сигарет, самыми мужскими запахами в мире, что и забыла бояться. Только когда он уже вышел на середину зала, она охнула и закричала:
– Осторожнее!
Олег оглянулся на нее недоуменно.
– А что здесь может быть? Мишки твои меня задерут? Так их давно моль почикала…
Он кивнул на зооуголок – известный и ему, и ей с детства мишка и правда был старый, с проеденными молью проплешинами.
– Я же не шучу… – сказала Люба, надувая губы. – Что-то было. Я так испугалась…
– Ну теперь-то я здесь, так что не дрейфь… – ободрил ее Олег и, она заметила, собирался сплюнуть, как он сплевывал всегда на улице – с некоторым шиком – но вспомнил, что он в музее, и прервал процесс на полпути.
– Да, давно я здесь не был, а все на своих местах… – озираясь, сказал Олег.
– Ну так чего здесь было-то?
– Голоса… – ответила Люба, против воли виновато на него глядя. Они прошли по музею. Олег, как и Люба за полчаса до этого, заглядывал везде – под шкафы, под столы и стулья. Но ничего необычного не нашел.
– Так, может, радио откуда слышно? – предположил Олег. Сам же он при этом почему-то теперь смотрел только на Любу, в упор. Глаза у него были такие, что у Любы загорелись уши.
– Слушай… – вдруг понизив голос, сказал Олег. – А что это ты мне говорила?
– Когда? – пересохшими губами спросила Люба.
– Ну, вот… тогда… перед тем, как чудиться тебе начало…
– Да ничего мне не чудилось… – ответила Люба, инстинктивно пытаясь увести разговор в сторону. Глаза ее были испуганные, но по лицу блуждала улыбка.
Олег придвинулся к ней вплотную и тихо спросил:
– Это правда?
– Что? – одними губами спросила она, пытаясь отодвинуться.
– Сама знаешь… – сказал он. – Повтори.
– Что?
– Повтори…
Люба замерла. Голова у нее кружилась. Она прижалась к Олегу вплотную и прошептала в самое ухо:
– Люблю…
Он обнял ее. Руки его сноровисто залезли под кофточку. Люба уже не соображала ничего. Олег поцеловал ее, она ответила. Он потащил ее за руку в зал, где был райкомовский стол.
– Подожди… – спохватилась она, вырвала руку и побежала – закрывать дверь. Поле этого она выключила в музее свет.
Он подождал ее, потом они снова начали целоваться, и она, то ли теряя голову, а то ли перед самой собой делая вид, что теряет, дала увести себя в зал с райкомовским столом. Там Олег быстро раздел ее, да и она сама ему помогала.
– Иди ко мне… – бормотал Олег.
– Подожди… Подожди… – бормотала она. – А ты мне скажи, ты же не сказал.
Он приостановился, внимательно на нее глянул и вдруг серьезно проговорил:
– Люблю. Одну тебя люблю со школы, все ждал, пока подрастешь, парней от тебя отваживал. Парни-то хоть дураки, а хорошую девчонку нутром чуют, но я к тебе никого не подпускал.
Голову Любы заволокло туманом. Она снова услышала какие-то голоса, но ей было уже все равно. Она и не видела, как Олег заоглядывался удивленно.
"И впрямь бормочет кто-то… – подумал он, – неужто радио?". Из соседнего зала шел какой-то свет. Олег подумал – может включился телевизор, хотя помнил, что телевизора в том зале вроде бы не было. Он хотел было посмотреть, что же там, но Люба помутневшими глазами глядела на него, почти голая, светясь всем своим телом в зимнем полусумраке кабинета, на полировке райкомовского стола. У Олега перехватило дыхание и он снова начал ее целовать…
7
15 декабря, в четверг, Филипп поехал в гости к Каменевым. Позвонил Андрей и позвал, а Филипп и рад был, что можно уехать из дома – уж больно тяжело было в последнее время общаться ему с Маргаритой (она то и дело заводила разговоры о новой квартире, об ипотеке, а официальная зарплата в их доме была только у Филиппа, да и от той после всех выплат оставались рожки да ножки).
Каменев попросил захватить с собой книжку.
– Армейские друганы приехали, хочу тобой похвастаться! – объяснил Андрей.
– Представь, они откуда-то про тебя и твою книжку знают, сами меня про тебя спросили. Так что слава уже пошла. А раз слава есть, так и заработаешь!
Филипп недоверчиво хмыкнул про себя, но себе врать не мог – было приятно.
Заехал после работы домой, взял штук пять книжек и поехал, радуясь тому, что Маргарита не спросила ни о чем.
Каменевы жили в одном доме, на одной площадке, занимая своими двумя квартирами весь этаж этой элитки. Маргарита не могла спокойно видеть эти квартиры, что у Семена, что у Андрея, и если они с Филиппом ходили к Каменевым вместе, то дома Филиппа неизменно ждал скандал. Особо выводила Маргариту из себя застекленная лоджия в квартире у Андрея, в которой он оборудовал себе кабинет – небольшой, технологичный и очень уютный, да еще и с обалденным видом на окрестности с высоты одиннадцатого этажа – поверх города, до самой реки. Ни шкуры зебр и антилоп у Семена, ни камины и гигантское вертикальное зеркало в ванной у Андрея, не выводили Маргариту из себя так, как этот крошечный кабинет. Как-то раз Филипп предложил Маргарите в шутку застеклить их балкон и устроить ей там рабочее место. Он сам оторопел от того, какую это вызывало истерику. С тех пор он про балкон разговоров не заводил и к Андрею старался ходить один.
Пройдя мимо жабообразного консьержа, поднявшись на лифте, нажав на звонок и дождавшись, пока откроется дверь, Филипп шагнул за порог и попал на разудалый праздник, почти День ВДВ. Это он понял сразу, как только увидел, что на Андрее тельняшка и черный берет.
– Братаны приехали! – закричал ему Каменев. – Братаны! Мы вместе в Чечне кровь проливали, штурмовали этот хренов Совет министров! Заходи, познакомлю.
В большом зале, где Каменевы обычно задавали званые обеды и праздники, был кое-как накрыт огромный стол – гости, как понял Филипп, приехали неожиданно. Он порадовался, что прихватил кое-какие продукты с работы, отдал пакет домработнице Андрея Каменева (его жена при полном параде, в макияже и в золоте сидела во главе стола), и сел.
– А вот это и есть наш Филипп! – торжественно объявил Андрей Каменев. – Известный российский писатель Филипп Третьяков! Автор нашумевшего бетселлера! Я правильно говорю по-русски?
– Бест! Бестселлера! – прокричал ему Семен с другого края стола. Филипп вдруг увидел, что с Семеном рядом не его жена, а какая-то незнакомая женщина лет двадцати пяти. Женщина эта внимательно смотрела на Филиппа странным непроницаемым взглядом. Филипп удивился – чего вдруг.
Женщина привстала и протянула ему руку.
– Жанна Миронова… – сказала она.
– Филипп Третьяков… – ответил он, несильно пожимая длинные прохладные пальцы.
– А вот это, знакомься, Филипп, наши братишки! – прокричал Андрей, указывая на двоих мужчин, тоже в черных беретах, хоть и в гражданке. – Громовы – Яша и Ваня.
Громовы были разного возраста – Яков явно старше – но все равно какие-то одинаковые: шкафообразные, гибкие, с быстрыми глазами. Они протянули Филиппу руки и он пожал их. Пожатия были слабые – Филипп еще по Каменевым, особенно по старшему из них, знал, что так, осторожно, жмут руку очень сильные люди – боятся нечаянно раздавить.
– За знакомство! – провозгласил Андрей Каменев. Выпили по первой. Филипп почувствовал, что водка не согрела его и выжидательно посмотрел на Семена. Тот понял его взгляд и прокричал:
– Между первой и второй!..
– … Пуля не должна пролететь! – закончил фразу один из Громовых, Филипп так и не разобрал, который. Только после второй рюмки, когда тепло потекло по жилам, отвалившись на спинку стула, Филипп расслабился и оглянулся, чувствуя на себе чей-то взгляд. Оказалось, та женщина по-прежнему смотрит на него.
"Будто царапает…" – подумал вдруг Третьяков. Жанна вдруг встала из-за стола и обойдя его, подошла к Филиппу.
– У вас свободно? – спросила она.
– Да, садитесь… – ответил он. Краем глаза он заметил досаду Семена, который обхаживал Жанну, эта досада была ему приятна.
– Ребята рассказали, что вы написали какую-то удивительную книжку… – проговорила Жанна, с интересом на него глядя.
– Ну… – протянул Филипп. – Кому интересная, кому нет. Штук двадцать всего продалось через магазин. Подарить вам?
– Буду рада.
Он достал книжку из пакета и подал ей.
– А надпись? – хитро спросила она.
Он хмыкнул – никак не мог привыкнуть к этим автографам, к необходимости придумывать каждому что-то свое. Открыл книжку, на короткое время задумался, потом написал: "Жанне Мироновой – от автора. В канун Нового года – с пожеланиями прожить новую жизнь!".
Когда она прочитала надпись, глаза ее странно блеснули, но Филипп почти сразу об этом забыл.
У Жанны было фарфоровое, светящееся изнутри, лицо с правильными чертами. Все – уши, нос, губы, – было словно рассчитано специально для этого лица. Она заметила, что он внимательно ее разглядывает и откинулась на стуле, давая рассмотреть себя получше.
– Ну как? – с усмешкой спросила она.
– Я ослеп… – развел руками Филипп.
Было видно, что она довольна.
– А про что ваша книжка? – спросила вдруг она.
– Ну… – он попытался собраться с мыслями, но еще секунду назад они были так далеки от книжки и от судеб человечества, что это было нелегко. – Ну… Я просто подумал: вдруг наши предки были не дурнее нас? Посмотрел с этой точки зрения на прошлое и увидел очень много тому подтверждений.
– Каких? – с любопытством спросила она.
– А вот читайте книжку – я там все написал… – ответил он.
– Непременно прочту. Но все же – каких подтверждений? – спросила Жанна.
– Ну вот есть, например, в Индии столб из чистого железа. Ему 1600 лет. Наши стройки через пятьдесят лет начинают разваливаться – металл устал, – а этот столб до сих пор не ржавеет. Хотя сделан из чистого железа и по всем прикидкам давно должен бы рассыпаться в пыль.
– А еще? – с интересом спросила его Жанна.
Филипп оглянулся – Каменевы и Громовы галдели о чем-то своем, морпеховском, явно вспоминали Чечню. Филипп хмыкнул, повернулся к Жанне и спросил:
– Так это вы что ли мой неизвестный читатель? Громовым-то явно моя книжка побоку…
Какая-то тень пробежала по лицу Жанны, и тут же пропала.
– В интернете налетела на вашу книжку, а тут Яков говорит – поехали с нами на родину новый год встречать. Я думаю – почему нет? – ответила Жанна.
Филипп подумал – где Жанна и где Яков Громов, при всем его обаянии – простой солдафон? Но тут же подумал – любовь зла, да и какое ему, Филиппу, до этого дело?
– Так что еще? – спросила Жанна.
Филипп удивился – настойчивая. Но ответил:
– В 1925 году под Москвой в пласте каменного угля нашли окаменевший человеческий мозг.
– И что? – спросила она.
– А то, что угольный пласт относился к тем временам, когда не то что человека – динозавров на земле еще не было. Если, конечно, придерживаться нынешнего, официально признанного, взгляда на историю.
– А вы, как я понимаю, придерживаетесь какого-то другого взгляда? – спросила Жанна, внимательно глядя ему прямо в глаза.
– Я просто складываю два и два, и если получается четыре, я принимаю ответ… – сказал Филипп, вспомнив недавно сказанные слова Фомина.
Жанна хмыкнула.
– И в чем же этот ваш ответ состоит?
– Да все просто… – пожал плечами Филипп. – Мы на земле не одни и не первые. Были люди и до нас.
– Ну, с этим-то никто и не спорит… – сказала Жанна.
– Да, не спорит… – согласился Филипп. – Но обычно неандертальцев, кроманьонцев, древних египтян, греков и римлян рассматривают как часть общей последовательности, ступени одной лестницы, которая ведет к вершине – к нам.
– А вы как рассматриваете? – поинтересовалась Жанна.
– А я считаю, что лестниц могло быть несколько. И некоторые могли быть и побольше нашей. И вовсе не обязательно те же древние греки и египтяне – звенья одной с нами цепи.
– Хм… – Жанна задумалась, потом засмеялась и сказала: – Без бутылки не поймешь…
Филипп кивнул – понял, потянулся за бутылкой – это оказалось вино – налил и они выпили, отдельно ото всех. Громовы и Каменевы шумели о чем-то своем. Филиппу казалось все же, что один из Громовых время от времени косится на него. Филипп с некоторым беспокойством подумал – не его ли подруга эта Жанна? Не поедет ведь такая женщина абы с кем в такую даль. "А с другой стороны – она спросила, я ответил, что тут такого?" – подумал Филипп.
– Ну ладно, лестниц было несколько и другие по ним могли забраться повыше нас… – напомнила Жанна.
– Вот именно! – подхватил Филипп. – Мы держим тех же египтян за дураков, мол, ездили они в телегах на лошадях. Но египетская цивилизация была пять тысяч лет, а наша – только две тысячи, и мы уже ездим вон на каких авто.
– То есть, вы хотите сказать, все уже было – и самолеты, и ракеты, и машины?
– с любопытством спросила Жанна.
– Да, все уже было! – кивнул Филипп.
– Но тогда куда же все делось? – поддела его Жанна с таким видом, будто поставила мат.
Филипп, однако, только вздохнул. Этим аргументом его пытались опровергнуть многие, и он уже давно даже не смешил Филиппа.
– Понимаете, Жанна… – начал Филипп. – На высших этапах развития цивилизация не оставляет следов – ни предметов, ни информации. Вот даже сейчас: машины, самолеты, компы, телефоны и прочие вещи изготовляются из материалов, рассчитанных на быструю утилизацию. Проще говоря, чтобы, когда сломается, через год-два само превратилось в пыль. Иначе лет за сто мы превратим землю в одну большую свалку.
– Ишь ты… – Жанна откинулась на стуле. – Это довод. – Но тут мысль мелькнула в ее глазах: – Ну а железобетон?
Куда делось все, что построили прежние цивилизации?
– Американцы в 2008 году выпустили фильм "Жизнь после людей". По их расчетам, если человечество вдруг единовременно исчезнет, то уже через сто лет обрушится и Биг-Бен, и самые знаменитые и прочные мосты и здания. Через триста лет то, что останется от человечества, вряд ли можно будет отличить от других камней и холмов. И эти расчеты сделаны без учета разных пыльных бурь, ураганов, и других катаклизмов, которые шутя меняют лицо мира даже сейчас.
Жанна задумалась. Филипп смотрел на нее молча.
– В этом и есть ваше открытие? В том, что мы не первые? – спросила, наконец, она. – Но что же тогда из этого всего следует?
– Не знаю, открытие ли это – то, что мы не первые… – проговорил Филипп. – Да и не это для меня главное.
– А что?
– А вот тут читайте… – он открыл книжку, нашел главу "Аликуам эрат" и подал Жанне.
– Ого! – сказала она. – По каковски это?
– По латыни… – ответил он. – Али-куам эрат – носитель информации. Я предположил, что предки должны были захотеть оставить своим потомкам пламенный привет…
Он хотел продолжать, но тут кто-то откуда-то сбоку закричал:
– Ну хватит, Филя, совсем ты нашу гостью заговорил!
Филипп, стряхивая с себя остатки умной беседы, оглянулся – это был Семен Каменев. Глаза его блестели пьяно и зло. "Ревнует…" – не без удовольствия подумал Филипп.
– Жанна Вадимовна, вы не обращайте внимания, Филя наш как что придумает, так хоть стой, хоть падай! – кричал Семен. Однако Жанна не поднимала от книжки головы. Филипп усмехнулся. Ему еще приятно стало от того, что ему Жанна представилась без отчества.
Один из Громовых схватил Семена за плечо и сделал пальцами знак – молчи. Семен, хоть и перекосило его, сделал в ответ выражение лица "Все – молчу, молчу", и отошел. Но тут в коридоре из кухни послышался шум. В комнату, с огромным противнем в руках, вошел темноволосый и смуглый старичок. Филипп знал его – это был Оскар Осинцев, сосед Каменевых, то ли сверху, то ли снизу, а то ли через стенку. Чем Осинцев зарабатывал себе на жизнь, Филипп не знал (и не он один). Зато всем было известно, что Осинцев виртуозный повар и в особо торжественных случаях Каменевы упрашивали его что-нибудь приготовить.
– Утка по-пекински! – провозгласил Осинцев.
– Дичь! – тут же закричал основательно захмелевший Семен. – Федя – дичь!
Андрей Каменев только всплеснул руками.
– Оскар Иванович, ну я же говорил – без размаха, скромно… – проговорил он.
– Неудобно же так вас утруждать…
– Без размаха – это ты будешь себе яичницу жарить! – назидательно ответил старик, ожидая, пока на столе разгребут посуду и освободят под противень место. – Или ты думал, я тебе картошки сварю и открою банку селедки?
Все засмеялись, и Осинцев засмеялся. Но Филипп заметил, что глаза у старика при этом грустные. "Чего это он?" – удивился Филипп, но особо задумываться над этим было некогда: из серванта уже доставали посуду, раздавали тарелки, Каменевы снова наливали, то и дело громко спрашивая "У всех налито?! Налито у всех?!".
Выпили под дичь. Потом – еще. Филипп чувствовал, что голова тяжелеет. Он заметил, что Жанна отложила книжку, и это расстроило его. Все бурно хвалили повара, Осинцев только кивал в ответ, глаза его, показалось Филиппу, делались все тоскливее. Андрей Каменев принес гитару, и они вместе с Громовыми запели про Чечню.
– Вот скажи, Филя, как ты встретил новый 1995 год? – Семен Каменев опять перебрался со своего края стола к сидевшим рядом Филиппу и Жанне.
– Да я разве помню? – пожал плечами Филипп. – В общаге скорее всего, с ребятами и девчатами.
– В общаге… – Семен пьяно помотал головой и захохотал. – В общаге! Слышь, Андрей, в общаге!
Тут он наклонился к Филиппу и Жанне почти вплотную и тихо сказал:
– А Рождество? Где ты встретил в 95-м Рождество Господа нашего Иисуса Христа?
– Ну это уж я точно не помню… – ответил Филипп, удивляясь – первый раз видел Семена таким пьяным. – Не отмечали мы тогда Рождества.