На похороны Матвеева и его жены съехались многочисленные родственники со всей страны, в том числе, естественно, и те, возвращаясь от которых, они погибли. И пока товарищи Матвеева занимались организацией похорон, пока отдавали ему последние воинские почести, все родственники разбились на несколько враждующих лагерей и, не дожидаясь окончания траурной церемонии и не стесняясь присутствия посторонних, стали оспаривать права на наследство и на опекунство над его четырнадцатилетним сыном.
Всем им, даже самым близким, было глубоко наплевать на осиротевшего мальчишку, он был никому не нужен, их интересовало другое: опекунство давало право пользоваться московской квартирой, машиной, дачей, валютными накоплениями во Внешторгбанке.
Кульминации эта безобразная история достигла после похорон, когда все собрались помянуть светлую память нашего боевого товарища. Пока в гостиной произносились речи, пока мы поднимали "горькое вино" за помин его души, женская половина родственников затеяла на кухне дележ имущества. Началась ссора, едва не закончившаяся дракой, в которой были готовы принять участие вышедшие из-за стола мужчины.
Поминки были скомканы, а с сыном Матвеева случилась истерика. Он наотрез отказался от всех опекунов и заявил, что никто ему не нужен, он будет жить один и продолжать учиться в мидовском интернате.
Нам кое-как удалось развести враждующие стороны и убедить их разъехаться по своим городам и весям, пообещав, что мы сами позаботимся о мальчишке.
Этот случай навел меня на мысль, что мародерство на колхозном поле не было случайным. И не меня одного.
В течение многих лет оторванные от советской действительности и, что скрывать, слабо разбиравшиеся в тех явлениях, которые подспудно назревали в нашей стране, мы, может быть, впервые задумались над тем, что наше общество, в несомненные ценности которого мы безоговорочно верили и безопасность которого защищали, тяжело больно. В том, что эта болезнь неизлечима, мы убедились позднее…
Вот после этих поминок, когда мы, еще не остыв от семейной свары, вышли на улицу, начальник африканского отдела и обратился ко мне:
- Слушай, Михаил Иванович, ты чем там занимаешься в МИДе?
- Да так, бумажки перекладываю с места на место, - откровенно ответил я.
- Бросай-ка ты это дело да оформляйся резидентом на место Матвеева. Рано тебе протирать штаны в этом "отстойнике"!
То ли от того, что начальник отдела попал в самую точку, то ли находясь под впечатлением от всего увиденного и услышанного в квартире Матвеева, я чуть было не принял это предложение, но потом решил все же сначала посоветоваться с женой.
В наши планы сейчас вообще не входило куда-либо ехать, тем более в Африку. И причиной тому было обстоятельство, можно сказать, интимного свойства.
Мы с Татьяной давно мечтали иметь сына, но по разным причинам в течение многих лет откладывали из опасения, что после рождения второго ребенка наша семья утратит столь необходимую в нашей профессии мобильность. И дооткладывались до того, что дальше "отступать" было некуда: возраст Татьяны приближался к критическому, дочери шел десятый год и она требовала к себе все большего внимания.
И вот, оказавшись "на приколе" без реальной перспективы в ближайшие годы вновь оказаться за границей, мы, наконец, решились на этот ответственный шаг. Так что предложение начальника африканского отдела было сделано в довольно неблагоприятный момент.
Африка - не самое лучшее место для европейцев, чтобы рожать и выхаживать младенцев. И дело даже не в климате. Напротив, под палящими лучами африканского солнца дети растут, как на дрожжах, и уже в восемь-девять месяцев начинают ходить. Все дело в малярии, этом биче Африки.
Чтобы избежать или хотя бы снизить вероятность заболевания малярией, надо регулярно и в огромных количествах принимать противомалярийные таблетки, а это абсолютно исключено во время беременности. Можно не принимать таблеток и не заболеть, но это относится скорее к области удачи, чем закономерности. И уж если беременная женщина заболеет, то надо прерывать беременность и лечиться, потому что не лечиться нельзя, сама по себе малярия не пройдет никогда, а лечение противопоказано.
Та же проблема возникает и после рождения ребенка, поскольку кормить его грудью после того, как тебя напичкали делагилом или фанзидаром - все равно что сознательно травить собственное дитя! Поэтому и не рожают наши милые женщины в Африке, да и своих малышей привозят, когда им исполнится хотя бы полтора-два года.
Вот и выходило, что согласие поехать в Африку означало для меня примерно двухлетнюю разлуку с женой и детьми: мне придется жить и работать в стране одному, а Татьяне, правда, не без помощи своей мамы, нести все заботы, связанные с рождением ребенка и воспитанием дочери.
Поэтому-то я и не смог взять на себя ответственность решать за нас обоих и не дал определенного ответа, пообещав подумать над этим предложением.
Не могу сказать, что Татьяна была в восторге от перспективы вновь остаться одной. До этого мы очень редко расставались с ней надолго, за исключением двух случаев: рождения Иришки, когда все из-за той же Африки она уехала рожать в Москву, и недавней разлуки, когда она, отнюдь не по своей воле, оставила меня одного в натовской стране завершать начатое мероприятие.
И в том, и в другом случае она уехала незадолго до окончания командировки, теперь же все обстояло гораздо сложнее, и нам было, о чем подумать.
- Я считаю, тебе надо соглашаться, - тяжело вздохнув, сказала Татьяна. - Я как-нибудь тут обойдусь, не первый год замужем. А ты можешь застрять в своем МИДе, когда еще тебе предложат стоящее дело!
Кончилось все тем, что уже через день после беседы с начальником африканского отдела я дал согласие, а еще через пару недель приступил к подготовке: "точка" осталась без резидента, и надо было форсировать мой отъезд…
Однажды мне уже приходилось работать в африканской стране, но в той командировке я находился по линии внешней контрразведки. Теперь же, готовясь стать резидентом, я детально вникал в весь комплекс проблем, которые мне придется решать, занимая этот пост.
Только непосвященному или далекому от разведки человеку может показаться, что Африка находится где-то на задворках настоящей разведывательной деятельности. Безусловно, наиболее важные международные события происходят не здесь, а в Америке, Европе на Ближнем Востоке, но влияние Черного континента на расстановку политических сил в мире тоже весьма заметно и не считаться с этим нельзя.
Через Африку и омывающие ее моря и океаны пролегают важнейшие стратегические пути, чем и объясняется геополитическая заинтересованность всех ведущих стран мира в обеспечении своего присутствия и влияния на континенте.
Африка является "кладовой" полезных ископаемых и сырьевых ресурсов, на которых базируется экономика многих западных государств, и это обстоятельство играет, пожалуй, решающую роль в их стремлении упрочить свое влияние.
К этим двум факторам добавляется и роль африканских государств, составляющих около одной трети мирового сообщества, в мировой политике и дипломатии.
В общей политике глобального противостояния СССР и США, которая оказывала решающее влияние на расстановку политических сил в мире в описываемые годы, учитывалось даже то обстоятельство, что около двадцати миллионов американцев ведет свою родословную из Африки.
Но это, так сказать, общие составляющие, которые должны были учитывать все внешнеполитические ведомства нашей страны, планируя свою африканскую политику. А разведка учитывала еще и такой фактор, как возможность приобретения в Африке источников информации, которых затем можно выводить в ведущие страны Запада и использовать для освещения военных, политических и экономических процессов, имеющих большое значение для нашей страны и всего мира. В африканских странах работают тысячи американцев, французов, китайцев, словом, представителей всех рас и народов, и это превращает континент в своеобразный "вербовочный полигон", на котором все разведки мира оттачивают свое профессиональное умение в организации вербовочной работы.
Как раз этот аспект оперативной деятельности и стал основным во время заключительной беседы с заместителем начальника разведки, состоявшейся накануне моего отъезда. Региональный зам, курирующий Африку, долго выяснял, как и по каким направлениям я собираюсь организовать вербовочную работу резидентуры, и, как мне показалось, остался доволен. В конце беседы он спросил:
- Вам не попадалась книга бывшего президента США Ричарда Никсона "Реальная война"?
- Попадалась, - ответил я и вспомнил одно очень яркое высказывание бывшего президента, которое я даже выписал в свою рабочую тетрадь: "Разрабатывая стратегию победы, Запад должен особое внимание обратить на "третий мир", который является полем, где происходит значительная часть сражений третьей мировой войны".
А чтобы у его читателей не осталось никаких сомнений в том, какая часть "третьего мира" имеется в виду, несколькими строчками ниже Ричард Никсон со всей определенностью подчеркнул, что именно "Африка является важнейшей ставкой в третьей мировой войне".
Возможно, как раз об этом и хотел напомнить мне региональный зам, но в очередной раз наш разговор был прерван звонком телефона правительственной связи, и по коротким репликам я понял, что через час региональному заму надлежит быть на каком-то совещании.
- Вы должны помнить главное, - видимо, отказавшись от идеи обсудить со мной высказывания Никсона, напутствовал меня заместитель начальника разведки. - Несмотря на то, что освободившиеся от колониальной зависимости страны различаются по характеру существующих в них общественных систем, сложившихся международных связей, уровням экономического развития и ряду других объективных признаков, их объединяет общее: антиимпериалистическая направленности внешней политики и борьба за полную политическую и экономическую самостоятельность. И содействовать сохранению этой антиимпериалистической направленности в политике африканских государств - значит содействовать укреплению позиции миролюбивых сил во всем мире. Поэтому ваша главная задача - обеспечить получение информации об африканской политике США и их политических союзников.
С этим напутствием я и покинул Москву…
4
Вечером в день прилета, расставаясь с Базиленко на пороге отведенной мне квартиры, я передал через него просьбу всем сотрудникам резидентуры собраться к десяти часам утра.
На следующий день к началу рабочего дня Базиленко привез меня в посольство. Пока в резидентуре делили привезенные мной деликатесы и читали письма, я нанес три протокольных визита.
Первым делом я представился послу Гладышеву.
Прежде чем стать чрезвычайным и полномочным, Гладышев побывал на комсомольской и партийной работе, затем в еще сравнительно молодом возрасте закончил Высшую дипломатическую школу и начал дипломатическую карьеру в должности первого секретаря посольства. Потом он стал советником, поверенным в делах, а в третьей командировке послом, так что, в отличие от карьерных дипломатов и тех, кто стал послом непосредственно после партийной работы, за его спиной было поровну и того, и другого.
По партийной, а затем дипломатической работе Гладышев с давних пор был знаком со многими руководителями Комитета госбезопасности, в том числе с начальником разведки и некоторыми его заместителями, поэтому с моими коллегами держался не то чтобы независимо (должность посла гарантировала ему эту самую независимость), но с явным оттенком какого-то непонятного превосходства.
В короткой беседе с Гладышевым не было ничего примечательного, если не считать подчеркнуто покровительственного тона, которым он излагал мне прописные истины, и неоднократных упоминаний о хороших личных отношениях с моим руководством в Москве.
Я не стал при первом же знакомстве разочаровывать его по поводу моей покладистости и готовности принять его покровительство, но про себя подумал, что мне придется изрядно попотеть, пока наши отношения войдут в нормальное деловое русло. Насколько мне было известно, Матвееву это не удалось, хотя мой покойный товарищ, при всей своей принципиальности, умел идти на компромиссы и, как опытный агентурист, легко находил общий язык с самыми разными людьми.
Обнадеживало лишь то, что Гладышев по многочисленным отзывам о нем, которые я собрал в Москве, превыше всего ставил интересы государства, а значит, можно было рассчитывать, что если уж не личная дружба, то по крайней мере хорошие рабочие отношения с ним вполне возможны.
Второй визит я нанес секретарю парткома Денису Петровичу Драгину. Это была по-своему легендарная личность, поскольку его известность вышла далеко за пределы тех коллективов внутри страны и за рубежом, в которых ему довелось работать. Когда-то давным-давно его окрестили Дэ-Пэ-Дэ, и эта кличка, ассоциировавшаяся у многих с известным непристойным выражением, как нельзя лучше соответствовала его отношению к любому порученному делу.
Вообще-то он приехал в страну на должность советника посольства по межпартийным связям и формально отвечал за контакты с местной Партией независимости, которую угораздило встать на марксистскую платформу и тем самым навлечь на себя немилость со стороны президента, разработавшего собственную теорию построения африканского социализма. Несколько лет назад Партия независимости была запрещена и с тех пор находилась фактически на нелегальном положении, а потому связь с ее руководством поддерживал не Дэ-Пэ-Дэ, а резидент КГБ.
В принципе должность, которую занимал Дэ-Пэ-Дэ, давно надо было ликвидировать, но у него были друзья в ЦК, и они решили сохранить эту "кормушку" для него и ему подобных, мотивируя это решение невесть откуда взятой информацией о якобы предстоящей легализации опальной партии.
Международный отдел ЦК пытался приспособить Дэ-Пэ-Дэ к поддержанию контактов с находившимся в стране представительством национально-освободительного движения одной из сохранившихся колоний на Юге Африки, но из этого тоже ничего не вышло, поскольку представительство существовало чисто номинально и никакой погоды в многолетней борьбе угнетенного народа не делало. Впрочем, национально-освободительное движение от этого только выиграло, потому что вмешательство Дэ-Пэ-Дэ могло серьезно осложнить и без того затянувшийся процесс обретения независимости.
И тогда, чтобы хоть как-то оправдать пребывание Дэ-Пэ-Дэ в стране, его сделали секретарем парткома, вернее, профкома, потому что, стремясь запутать всех явных и тайных врагов, ЦК распорядился все партийные организации за рубежом называть профсоюзными, а профсоюзные - месткомовскими. Вот и изображал Дэ-Пэ-Дэ из себя недремлющее око и отождествлял руководящую роль ЦК.
От беседы с секретарем профкома у меня остался неприятный осадок, потому что он моментально и в полном объеме оправдал те нелестные характеристики, которые давали ему в Москве. Я вышел от него в большом расстройстве, потому что от одной мысли, что в течение нескольких лет придется регулярно общаться с этим человеком, мне захотелось удавиться.
Мое скверное настроение несколько поправилось после визита к заведующему референтурой посольства Захарову, также вполне оправдавшему данную ему характеристику и оказавшемуся милейшим и понятливым человеком. Он провел меня по секретно-шифровальному отделу, показал свое хозяйство и заверил, что я всегда могу рассчитывать на его помощь и содействие.
Затем в сопровождении радиста-шифровальщика я поднялся на третий этаж, он провел меня по коридору и, остановившись у одной из дверей, показал, где находится потайная кнопка.
Я надавил неприметный миниатюрный штырек, вмонтированный в нижнюю поверхность подоконника, щелкнул электрический замок, и перед нами отворилась дверь, за которой находилась резидентура внешней разведки КГБ…
Как только мы вошли, собравшиеся в общей комнате сотрудники прошли в кабинет резидента и расселись по своим привычным местам.
Я сел за стол и, прежде чем начать "тронную речь", окинул своих подчиненных внимательным взглядом.
Под моим началом было всего шесть человек. Из них разведчиками было четверо, пятый отвечал за оперативную технику, а шестой был радистом-шифровальщиком.
Раньше я знал только двоих: второго секретаря посольства Гагика Хачикяна, с которым год назад познакомился в сочинском санатории имени Дзержинского, не подозревая, что когда-нибудь нам придется вместе работать, и вице-консула Базиленко, который проходил стажировку в консульском управлении МИДа. С остальными я был знаком заочно по их личным делам.
И личные, и заочные знакомства не давали каких-либо оснований предполагать, что с кем-то из них у меня могут не сложиться отношения или нам придется конфликтовать, хотя некоторые опасения на этот счет у меня все же были.
С Хачикяном нас объединило и сблизило знакомство с Матвеевым, который был его начальником, а моим старым товарищем. В Сочи мы вместе играли в теннис, общались на пляже, ходили пить пиво в "Золотой петушок". И вот спустя всего год он стал моим заместителем. Более того, после гибели Матвеева, он в течение полугода исполнял обязанности резидента и не без оснований рассчитывал, что его утвердят в этой должности, а вместо Матвеева пришлют заместителя или рядового работника.
Приняв на связь агентов, с которыми работал Матвеев, он волею обстоятельств стал наиболее информированным и потому самым полезным сотрудником резидентуры, и по этим показателям, безусловно, значительно превосходил меня. И будет превосходить еще долго, по крайней мере до тех пор, пока я не освоюсь с обстановкой и не обзаведусь собственными источниками информации.
Как в этой ситуации сложатся наши отношения?
Не затаит ли он на меня обиду за то, что я перешел ему дорогу, не дал возможности возглавить резидентуру и сделать следующий шаг по служебной лестнице? Хотя, конечно, он должен был понимать, что вопрос, кому быть резидентом, решался без моего участия, но кто его знает?
Как мне казалось, с Базиленко особых проблем у меня возникнуть не могло. Он уважал и ценил меня, как выходца из управления внешней контрразведки, и уже во время стажировки, еще не зная, что нам придется вместе работать, относился ко мне как своему более опытному наставнику. Оставалось сохранить эти отношения и сейчас, тем более что он правильно воспринял некоторые мои практические советы и за полгода пребывания в стране сумел приобрести хорошего агента.
Правда, этот агент служил не в контрразведке, а всего лишь в дорожной полиции, и в этом смысле Базиленко пошел по самому легкому пути, потому что первый сотрудник спецслужбы, с которым приходится сталкиваться вице-консулу, это, как правило, инспектор дорожной полиции.
Но для первой командировки и это было неплохо. Я тоже начинал когда-то аналогичным образом, и первым завербованным мною агентом тоже был инспектор дорожной полиции.