6
Красивый хлопец с темным косым чубчиком надо лбом, небольшими усиками, с острыми глазками, которые так и шарили по сторонам в ожидании клиента, - он стоял, прислонившись к стене и ловко лузгал семечки, снайперски точно сплевывая шелуху в урну в метре от себя. Был он неширок в плечах и росточком - примерно так, как и предполагал Турецкий. В общем, субтильный такой парнишечка. Саша прошел мимо него небыстрым шагом, проследил за рукой, которая, подобно клюву, ловко поддевала подсолнухи с левой ладони и кидала в рот. И еще до того, как сумел-таки разглядеть на его пальцах синеватые буковки, уже знал, что это и был искомый "таксер Гена". Для страховки прошелся еще раз: парень стряхивал с кожаной куртки приставшую шелуху. Потом он достал из кармана брюк носовой платок, не спеша, тщательно вытер руки, и на пальцах, сжатых в кулак, Турецкий прочитал… "СЕНЯ". От неожиданности он прошел еще метров пятьдесят, обернулся и не нашел парня. Этого еще не хватало! Он ринулся обратно, стал озираться во все стороны и наконец увидел его: шофер шел между машинами к своей серо-бежевой "Волге". Нет, это все равно он, не важно, Гена или Сеня. Саша ведь тоже не сразу разглядел надпись, а ведь ему надо было. Ну а Кочерга, тот как бы между прочим смотрел, никакой особой цели не имея. Мог и ошибиться, благо, написание букв похоже.
От бровки отъехал красный "сорок первый" "Москвич", и Турецкий увидел номер "Волги". Ну все, слава Богу, теперь Сеня может отваливать в любую сторону: все равно он на крючке. Найти нетрудно… Постой, сказал тут же сам себе, а зачем же его искать, если он рядом? Бред какой-то. Это, видимо, от лавины неудач в мозгах такой затор получился. Никуда его отпускать не надо!..
Саша заметался по площади, но - все в порядке: оперативники никуда тоже не ушли. Договориться с ними о помощи было делом одной минуты…
Семен Иванович Червоненко ничего не мог понять. Он тряс головой, но в глазах светились абсолютные нулики. Турецкий в сотый, наверно, раз настойчиво пытался объяснить ему, что никаких претензий прокуратура конкретно к Семену Ивановичу не имеет, а просит о помощи. Наконец, кажется, до испуганного Сени дошло, и он подтвердил, правда, поначалу не очень уверенно, что работал во вторник шестого октября, и работал тут, в Шереметьеве. Его смена была от трех дня до одиннадцати вечера, по графику, это уж он твердо помнил. Но вот кого возил, куда и когда - этого никак не мог вспомнить. Он стрелял глазами в работников воздушной милиции, в кабинете которой учинялся допрос, будто те могли ему что-нибудь толковое подсказать. Господи, вот только такого еще дурака не хватало на грешную голову Турецкого!..
И он начал задавать наводящие вопросы:
- Семен Иванович, давайте попробуем вместе восстановить забытую вами картину рабочего дня в тот вторник. Значит, - вспоминаете? - около пяти вечера вы взяли двух пассажиров вот там, у выхода из зала прилета, и повезли их на Ленинградский проспект, к аэровокзалу, так? Когда они вышли из вашего такси, вас тут же перехватил другой человек, который попросил отвезти к себе домой на Большую Бронную. Припоминаете теперь?
Сеня долго рассматривал следователя из Генеральной прокуратуры, и в глазах его плавилось сомнение. Потом он переводил взгляд на милиционеров и разводил руками. Видимо, чувствовал в словах Турецкого какой-то подвох, очень для себя опасный, и не хотел ни в чем сознаваться. Нет - и все. Иди сам доказывай: не был, не видел, ничего не помню. Лучшая защита. Но в конце концов, совесть у него заговорила или он сам решил маленько сбавить пар.
- А гди ж вона та Большая Бронная вулыца? Шо-то я не знаю такой вулыцы.
- А вы давно работаете в такси?
- Та вже ж седьмий рок, а шо? Та ни, у Москви всего два мисяца. Мы украиньски переселенцы, с Таджикистану. Там такое деется, шо мы с жинкой руки в ноги та сюда сбегли. Ще гарно, шо жинкин братан туточки обосновався. Он мени к себе у таксопарк зараз и пристроив. Ну а цей таксопарк приказал долго жити, так мы с братаном жинкиным частным образом працюемо.
Ну и смесь! Турецкий уже начал сомневаться - он ли?
- Большая Бронная находится в центре города, недалеко от Пушкинской площади и Тверской улицы. Вот, посмотрите на карту, - Саша подошел к большой карте Москвы, висевшей на стене. - Следите, вот Шереметьево. Вы ехали по Ленинградскому шоссе, потом - проспекту. Вот тут аэровокзал. Вот едете дальше - улица Горького, теперь Тверская, Садовое кольцо. Вот тут Патриаршьи пруды…
- Во! - радостно воскликнул наконец Сеня. - Так воно и було. Вспомнил! Товарищу следователь, да нешто я вас обманываю? Забыв я, плохо ще Москву знаю. А насчет мужика вы говорите правильно, сюда его вез. До этой, как вона… на Бронную! Он же ще в одной рубашке був, ще казав, шо змерзну, дуба дам. А шо с ним? Я ж ничого такого не заметив. Нормальный мужик був. И заплатил гарно. А шо, може вин вбыв кого? А как же ж вы меня-то найшлы? О це работенка ж у вас!
- Семен Иванович, давайте теперь, раз вы уж этого, в рубашке, вспомнили, постарайтесь припомнить все сначала, если можно. До того, как вы поехали на Большую Бронную, кого вы брали в аэропорту, куда везли, что они вам говорили, словом, постарайтесь все вспомнить, даже, может, не существенные для вас детали. Вот это нам сейчас очень важно.
Червоненко снова виновато наморщил лоб.
- Ни… товарищу следователь. Хоть ножом режьте. Мужика, точно, вез! - В его голосе послышалось отчаянье. - А вот когда ж то було, хоть вбейте… Може, во вторник, а може, и нет…
- Я чувствую, нам с вами, Семен Иванович, придется спокойно и методично припомнить все, что вы делали во вторник до работы. И после. Когда закончили свой трудовой день, что делали в среду с утра, то есть выстроить цепочку конкретных дел, понимаете? А вслед за ними у нас выстроятся и детали, подробности. Это, между прочим, очень помогает. Не пробовали?
Червоненко несколько минут раздумывал, прикидывал что-то про себя, наконец вымолвил (именно так!):
- А вы, звыняюсь, случаем, уж не мэни ли подозреваете, товарищу важный следователь?
Ну и загнул! Так Турецкого еще не именовали, даже в высшем приступе подхалимажа…
- Та вы ж тады так прямо и кажите, а то - тэ да сэ… Я ж того змэрзлого тильки и видел, як вин мэни остановыв, сил с заду, тай и казав: "Змирз, гони, шеф, на Бронну". А я ему: "А дэ ж вона така вулыця? На шо вин верно казав, товарищу важный следователь, шо сперва по вулыци Гирького, шо е Тверьская, и до Пушкина…
- Вот чем хотите поклянусь, Семен Иванович, - Турецкий истово оглядел углы милицейской комнаты, словно в поисках модной ныне иконы в красном углу. - Не имеем мы к вам ни малейших претензий, ни в чем не подозреваем. Однако вы лично можете подсобить нам поймать очень важного уголовного преступника, точнее убийцу, понимаете? Все только от вас зависит, от того, вспомните вы или нет. Но мы в любом случае будем вам благодарны…
"Господи, - взмолился Турецкий, - неужели удалось проникнуть в душу этого трусливого - а между прочим, с чего бы быть ему храбрым, если он переселенец и бытует в столице на птичьих правах? - "таксера"? Но, с другой стороны, как всякий нормальный… ну да, именно советский человек, он должен помнить, что просто обязан в силу сложившихся (и не самых худших) стереотипов помогать правоохранительным органам. Это же у нас у всех в крови. В молоке материнском…"
Червоненко размышлял, а на лице его отражались не самые сложные мысли. Турецкий больше всего боялся, что он сейчас скажет: "А к аэровокзалу я приехал пустой".
- Та-ак, - Семен Иванович выставил пистолетом указательный палец. - Вторник… Жинка с утра велела ихать к Игорю… Да то не важно, бо я ей казав, шо не поиду. У мэнэ, звиняйте, "дворники" э-э… сперли… - Было понятно, что он хотел сказать, вместо слова "сперли". - Потому я с утра собрался на рынок. Два часа я мотався и найшол "дворники". Ось туточки я и подумав, шо два часа потеряны, а як их наверстать, не бачу. Рейшив ихать в аэропорт. Валюта, то да се…
Неприятная была эта исповедь Червоненко, это можно понять, но и следствию нужна была каждая минута его рабочего дня.
- Двух дамочек отвез. Одна такая худюща, а зла, як видьма.
- А сколько было тогда на часах, Семен Иванович?
- Та два, чи полтритього…
- Тогда про женщин не надо, давайте сразу следующих пассажиров.
- Так я ж снова вернулся в Шереметьево, а там вже уси места позанималы. Там же, ну… туточки. - Червоненко опасливо оглянулся и, понизив голос, добавил: - Усе ж схвачено, круговая порука, товарищу важный следователь. Тут же ж одна шайка-лейка…
Да, ему действительно есть чего бояться: заяви он парням из той же воздушной полиции об этом, вмиг лишился бы не только дневного заработка, но, возможно, и много большего. Уж Саше ли не знать?
- Ездю я, значит, вокруг, приткнуться негде, а тут бежит ко мне молодой парень, с виду иностранец, и рукой машет. Я притормозил, окно опустыв, а вин мэни нэмэцку бумажку суе, тай каже: "Вот тоби пятьдесят марок, та давай гони на Ленинградский проспект". А сам вже задню дверь открыл, тай сел.
- Во сколько это было?
- Та я думаю, шо у пять годын… часов, товарищу важный следователь.
- А что, разве он был один?
- Одын. Я усе гарно помню… Як вин выглядел? Ну, спортивный. Джинсовый весь. Волосы короткие, темные, як у вас. И ростом, кажу, с вас. Лет? Ни, нэ боле тридцати…
- Он был с багажом?
- Та ни. Баул такий, сумка, уся на молниях. И куртка уся на молниях, змейки таки…
- Вы о чем-нибудь с ним говорили по дороге?
- Ни, товарищу важный следователь. Он напряженный був. Я ж ёго в зеркале бачив: спешил вин, нервничал, шо на красном стоим, но и не гнал. Едем мы вже по Ленинградскому проспекту, а вин вдруг каже: "Стой, у рыбного магазину!" Ну а я пока расчухался, где вин, тот рыбный, вже проскочил малость. Он чуть не на ходу выскочил, но "спасибо" на забув. Так вот же ж, я тильки сигаретку закурыв, ну хвалынка, чи две, от бровки отчалив, а тут и тот, шо в рубашке, змерзлый, мэни руками замахав…
- А вы не видели, куда пошел ваш пассажир? Может его кто-то ожидал? Встречал кто-нибудь?
- Та шо я кажу, може, кто и ждав. Да вин же ж взад побежав.
- Когда вы останавливались или проезжали мимо этого рыбного магазина, вам никто в глаза не бросился?
- Так я ж тот рыбный выглядывал, а людей не бачив… Ай, нет же ж! Помню! Стоял. На самом углу. Высокий такий, в темном плаще. Я почему вспомнил-то, товарищу важный следователь, ин же ж на самом углу стоял, я ще подумав, шо за дурень! Его ж сшибить - чистое дило! На самой бровке…
Турецкий подался всем телом к нему:
- Опишите его, пожалуйста, детальней, как только сможете!
- Так шо ж, уси и детали… Бильше я ничого не помню… Если б борода или усы… О, кажись, усы булы, таки махоньки… А може, ни…
- А плащ какой - длинный, короткий?
- Длинный, - уверенно сказал Червоненко. - Ось до сих, - он показал ладонью середину голени. - И темный. Не, не черный, но темный, да…
- Скажите, Семен Иванович, а если мы вас очень попросим, вы можете помочь нам составить фотороботы? На того, что стоял, и того, которого вы везли с баулом из аэропорта. А какой, кстати, баул-то был?
- Иностранный, - уверенно ответил Червоненко. - Из материи, вроде джинсы, и молний много, я вже говорил… А шо це за фоторобот?
- Ну портрет такой словесный составляется. Вы вспоминаете и рассказываете: какие волосы, какой длины, какие глаза…
- Так я же ж…
- Знаю. Но вам будут показывать, а вы сами скажете - похожи или нет. И так о каждой детали, понятно?
- Можно, конечно, - с сомнением произнес Червоненко. - Того, шо ихав, помню. А шо стояв…
- Но вы уверены, что ваш пассажир не был иностранцем?
- Не, ни як не иностранец. Може, эмигрант який, но из наших, точно. Ни украинец, ни еврей, ни… Москаль, точно кажу. Вин ще акал, як вы: "На-а Ленингра-адскае ша-ассе"… Вин так казав мэни. Тай ще вин материвси, ни, не в голос, а про сэбэ, когда мы застревалы…
Дальнейшая беседа с Червоненко не представляла интереса: Семен Иванович явно устал от небывалого для него умственного напряжения, стал путаться. Пора было прекращать его мучения. Тем более что он еще собирался сегодня поработать: волка ж ноги кормят, - сказал он с виноватой улыбкой и на чистом русском языке. Уж об этом-то можно было догадаться!
Договорились, что в понедельник с утра он подъедет на Петровку, поможет с фотороботами, а пока на эту тему говорить поостережется. Во избежание неприятностей. Если же знакомые таксеры станут приставать с расспросами, чего, мол, менты прицепились, надо ответить спокойно: ищут свидетеля дорожно-транспортного происшествия, но он к этому отношения не имеет. С тем Турецкий его и отпустил, взяв адреса его и братана жены Игоря.
Потом Саша отыскал Юру Федорова и подробно изложил ему печальные результаты первой половины дня и несколько обнадеживающие - последних двух часов.
Он все забывал, что сегодня воскресенье и нормальные люди занимаются делами семейными - отдыхают, ходят в гости, книжки, черт бы их побрал, читают. И конечно, никто специально не сидит сейчас в лаборатории в ожидании, когда Александр Борисович Турецкий наконец соизволит прислать свидетеля для составления двух фотороботов. Завтра, завтра, стал уверять Юра, все будет тип-топ, а сегодня, Саня, извини.
Обрадовал он лишь одним: отыскались следы Эмилио Фернандеса Боузы, правда, пока не физически, а только документально. Но и этого может оказаться вполне достаточно, чтобы найти потенциального "террориста". Юра не стал рассказывать, какой извилистый путь прошли его сыщики, но это можно было представить.
- Был, понимаешь, у Фиделя Кастро соратник и видный функционер кубинской компартии, некто Фернандес Ксавьер Боуза, почивший в бозе в тысяча девятьсот семьдесят третьем году. Так вот, его сын Эмилио Фернандес жил у нас в стране, учился в нефтяном институте, год работал там же в химической лаборатории и вдруг исчез. Потерялись концы. И все-таки адрес у него был: тот твой абонентский ящик, о котором тебе известно из завещания Алмазова. Но ящик - он ящик и есть. Адреса на нем не написано. Это раньше, при обруганной совковой власти, порядок был, все фиксировалось, а теперь, э-э!.. И тем не менее удалось установить…
Вот это и есть самый главный результат, а все остальное - беллетристика. Юра сказал Саше: можешь записывать… Адрес установили лишь сегодня утром, но пока по нему никто отправлен Федоровым не был. Не хотел он торопиться, не посовещавшись со следователем, и Турецкий оценил его мужественный поступок. Ведь и спугнуть недолго, если подойти без ума…
Затем они посетовали по поводу грубой ошибки с Кочергой, Турецкого разумеется, но Федоров был достаточно тактичным и часть вины, правда совсем малую, взял на себя. И на том спасибо. С Меркуловым он еще не беседовал и, значит, правильно понял Сашины слова, переданные ему Володей Яковлевым: не надо в воскресенье поднимать волну. А вот удача с Боузой теперь как никогда на руку. Время еще не позднее, и в усадьбу Захарьино, что по Киевскому шоссе, можно успеть до темноты. Прикинул Турецкий: по кольцу и по Киевке - минут тридцать пять.
Молодец Юра, правильно вычислил, что дом, указанный в завещании Сергея Егоровича Алмазова и принадлежащий ему по праву личной собственности, о котором не знала даже его законная жена, мог иметь еще при жизни банкира непосредственное отношение к разыскиваемому Турецким Эмилио Фернандесу.
7
После тяжелого столичного смога, всей этой выхлопной дряни и гари, придавленных к земле низкой серой облачностью, подмосковный воздух показался живительным озоном. И даже предвечерняя голубизна в облачной серятине проклюнулась - крохотными такими лужицами. Собственно, сама усадьба, куда Турецкий въехал по вполне пристойной асфальтированной дороге, занимала максимум пять гектаров - вместе с парком и близко подступающим к нему лесом. Сейчас здесь размещался довольно известный туберкулезный санаторий, вернее, раньше был, а что ныне, одному Богу известно. Сразу за усадьбой, насколько Саша помнил, должен был находиться обширный песчаный карьер, окруженный со всех сторон веселым бронзовым сосняком. Знали ведь раньше господа, где свои усадьбы строить.
Здесь же, в Захарьине, с которым Турецкого связывало совсем невеселое воспоминание, он в последний раз виделся со своим школьным другом. Они гуляли по парку, вышли к карьеру, который, кажется, собирались закрывать, а землю - под рекультивацию. Потом Саша уехал, а товарищ через неделю умер, и хоронили его уже в Москве. И вот теперь - сколько же лет прошло? - пять? шесть? - а кажется, будто вчера проехал он мимо колоннады главной усадьбы и через хоздвор, по лесной дороге, выехал к карьеру.
Верно замечено: дуракам закон не писан. Самого карьера, вернее, того, что он помнил, не было и в помине. В неглубокой впадине, окруженный сосновым бором, раскинулся краснокирпичный городок. Или поселок, какие Саша видел в Прибалтике. Яркие, современные двух - и трехэтажные дома-коттеджи стояли не вплотную друг к другу, а на приличном расстоянии, окруженные невысокими плодовыми деревьями. Значит, поселку никак не меньше пяти лет. Но самое главное, к нему вела отличная асфальтированная дорога, и вот почему, увидев ее, Саша сразу дурака вспомнил. Теперь придется возвращаться к шоссе и делать внушительный круг.
Если издалека дома выглядели так, будто сошли с картинок рекламного проспекта, то вблизи ощущение праздничности, ухоженности, какого-то; не в обиду будь сказано, не очень российского порядка только усилилось. Стриженые газоны, аккуратные цветочные клумбы, невысокие оградки, составленные из сцементированного дикого камня и железных фигурных решеток, - словом, все было намеренно заграничным и, может быть, даже вызывающим. Саша понимал, что это подлое, конечно, чувство, но ведь мелькнула же мысль: эти ж заборчики - не препятствие, надо было крепостные стены вокруг возводить, а то вдруг мужичкам из соседней раздолбанной деревни придет в голову идея барина жечь. Или подобные желания больше не должны возникнуть?
Парень в спортивном костюме, бежавший трусцой по гравийной дорожке, на удивление быстро и внятно объяснил, как найти нужный дом, с какой стороны подъехать, посочувствовал по поводу безвременной кончины его хозяина. Значит, все тут известно.
Алмазов приобрел отличную собственность. Это был действительно огромный дом с открытым просторным двором с качелями, баскетбольными щитами и даже футбольными воротами. Складывалось впечатление, что это вообще не обычный жилой дом или шикарная подмосковная дача со всеми удобствами, а нечто вроде пионерского лагеря. Теперь их на западный манер называют бойскаутскими, а зачем?