14
В дверь вошла Татьяна. Но какая! Она не вошла, а будто бы торжественно спустилась с подиума Дома моделей.
- А вот тебе и мой сюрприз! - радостно заявил Олег, но было непонятно, к кому обращены его слова и для кого готовился сюрприз. Наверно, он решил, что такая двусмысленность даже чем-то хороша - пусть каждый отнесет удовольствие на свой счет.
Турецкий растерялся. Пока все разговоры по поводу Татьяны носили скорее абстрактный характер, но теперь все становилось с ног на уши и их досужая болтовня приобретала черты какого-то подвоха. Но тогда Олегу-то зачем же нужно было выставлять перед Сашей всю бесцеремонность своих взаимоотношений с этой женщиной? Очень напоминает элементарную провокацию…
Олег между тем быстро и ловко снял с Татьяны ее "эротичный", как он заметил по ходу дела, плащ и, слегка шлепнув ее по попке, отправил на кухню, крикнув вдогонку, что она сама знает где что и учить ее не надо. После чего зашептал почти на ухо Турецкому:
- Ну что ты на меня смотришь, балда ты этакая? - Я ж говорил тебе, она сама знает, что ей нужно. Тебя я никуда сегодня не отпущу, а вот у меня, в свою очередь, есть очень важное дело. Сейчас должен позвонить мой шофер и отвезти меня… впрочем, это не важно. Ты сегодня имеешь полное моральное право делать все, что тебе угодно: можешь надраться до потери пульса, можешь Танькой заняться, а она, как я говорил, совсем не против, словом, чувствуй себя здесь хозяином. Мыться-бриться - все в ванной, она тебе покажет. И последнее, умоляю, не будь дураком и не чувствуй никаких угрызений совести перед Грязновым. Ты ничего у него не отнял.
Зазвонил телефон. Олег быстро снял трубку, молча выслушал недлинную речь, кивая сам себе, и наконец ответил:
- Поднимайтесь, я выхожу. - А для Саши добавил: - Это мои телохранители чего-то всполошились. Шныряют какие-то возле дома. Слышь, Саш, - сделал он страшные глаза и засмеялся, - а может, это не за мной охотятся, а вовсе за тобой? Извини, - быстро поправился он, заметив, как напряглись скулы Турецкого, - не сердись, я же пошутил. Вот, к слову, еще одна причина, по которой я тебя не отпускаю. Все, пока, передай от меня привет Татьяне. Только очень горячий!
Олег хохотнул, накинул на плечи модный плащ с поясом, висящим ниже зада, кинул в карман ключи, лежавшие на подзеркальнике, и ушел, когда в дверь дважды коротко позвонили.
Саша остался дурак дураком в прихожей и не знал, как поступить. Потом медленно отправился на кухню, где хлопотала Татьяна. Она обернулась и, увидев Турецкого одного, не удивилась, будто все знала наперед.
- А Олег Анатольевич?
Ишь ты, усмехнулся Турецкий, а ведь их величают по имени-отчеству…
- Он умчался по каким-то своим делам.
- А-а… - протянула Татьяна, и уже одним этим даже не словом, а скорее выдохом, было все сказано. Или так понял ее Турецкий. Ну конечно, знала. А вот он не знал, что теперь делать.
- Я смотрю, вы тут уже посидели? - не столько спросила, сколько констатировала она. - Еще есть хотите?
- Не знаю, - пожал плечами Турецкий. - Есть - определенно нет, а выпить… А вы, Таня, как?
- Я тоже сыта - во! - она показала ладонью выше головы, и Саша не понял, чем это она насытилась: неужто проблемами? - А вот выпью с вами с удовольствием. Для куражу.
- А разве вам он сейчас нужен? - удивился Турецкий.
- Мне? - Она подошла к нему вплотную, так, чтобы он мог почувствовать терпкий аромат ее духов. - Мне не нужно. Это вам… А можно я буду говорить сегодня: тебе? На кой нам черт условности?
Турецкий сделал глотательное движение и положил вздрагивающие ладони ей на бедра. Она тут же крепко прижалась к нему грудью, провела губами по подбородку и негромко сказала, словно самой себе:
- Ну вот, теперь все будет хорошо… Давай возьмем с собой туда бутылку и стаканы. Идем, покажу тебе, где бритва, побрейся, а то сдерешь с меня всю кожу.
- Ну уж всю!
- В нашей сегодняшней ситуации ничего нельзя исключить, - философски заметила она…
Татьяна стояла возле низенького столика и разливала светлое вино в высокие стаканы. На плечах у нее был почти прозрачный короткий халатик, или это ночная рубашка, или вообще черт-те что весьма соблазнительное, а на ногах - красивых и сильных - прозрачные узорчатые чулки. Турецкий ощутил мгновенную странную боль, похожую на короткий спазм. Чулки! Перед глазами возникли роскошные ноги Сильвинской и тут же - пятно крови на подушке.
Он вздрогнул и невольно отстранился от Татьяны, но она, заметив это его движение, тут же подошла к нему и прижалась коленками, бедрами, животом, грудью - словно влилась в него всем телом сразу. Запрокинув голову, спросила, в чем дело, что ему не так?
- Чулки… - пробормотал он, ничего не объясняя.
- Ах, вон что! - Она поняла по-своему, улыбнулась, и пальцы ее требовательно взялись за ремень его брюк. - А ты у нас, оказывается, почти невинный ребенок? Это хорошо… это мы сейчас быстро поправим…
Он застонал от желания.
Татьяна снова вскинула к нему лицо, сияя потемневшими от страсти, расширенными глазами.
- Можешь мне обещать?
- Что?..
- Не жалей меня…
- А это тебе зачем? - Он впился губами в ее губы.
- Они… смелые… - простонала она. - Изобретательные… Ну же!
Она негромко, будто самой себе, рассказывала:
- …а когда ты вдруг посмотрел на меня… я поняла, что если ты сейчас дотронешься до меня… я тут же отдамся тебе…
- И где ж ты собиралась это совершить? - хохотнул Турецкий, жесткой ладонью лаская ее круглое, обтянутое прозрачной паутинкой колено.
- Тебе нравится моя кожа? - спросила она вдруг.
- Чудо. Но я же обещал не сдирать ее с тебя, хотя очень хочется.
- Я так и думала, - вздохнула она и призывно улыбнулась.
- Так как же ты все-таки собиралась нарушить святость Генпрокуратуры? - вернул ее к рассказу Саша.
- А очень просто. Надо было только твой кабинет запереть - и все. У тебя там такой огромный письменный стол, и на нем ни единой бумажки. Я и подумала: просто грех не использовать его для такого серьезного дела. У нас бы ловко получилось… А ты вместо этого взял - да ледяной ушат мне на голову с этим твоим Грязновым…
Если поначалу Сашу еще тревожили какие-то сомнения, или там угрызения совести, то вскоре он и сам не заметил, как все прошло, словно испарилось…
Утром он понял, что женские ноги в чулках - это самое то. Почему-то прежде не знал. Вот так жизнь проживешь - и дураком копыта откинешь. Обидно. И другое он сообразил: пропитался Танькиными духами до такой степени, что никакая баня теперь его не отмоет. Придется Олежке поступиться частью своей Франции, никуда от новых забот не денешься. И Турецкий щедро умаслил себя по всем местам таким дезодорантом, что Таня, войдя в ванную, чихнула и сделала большие глаза.
- Господи, что тут происходит?
- Убиваю, как последний негодяй, всяческую информацию о тебе, - подобно знаменитому Волку из "Ну, погоди!", прохрипел-прорычал Турецкий.
Татьяна весело рассмеялась:
- Не-а, теперь долго не вытравишь… Придется тебе дома… у Грязнова то есть, не ночевать. Он учует…
Сказано это было так, что Саша снова ощутил, как заныло у него под ложечкой. Татьяна, пытливо взглянув ему в глаза, кажется, все поняла.
- А у тебя, мой хороший, нет ни малейшей необходимости что-то объяснять ему. Или там каяться в чем-то. Это ведь наши с тобой личные отношения. В конце концов, я захотела, назови это моим капризом, Олег Анатольевич, как ты видел, не возражал. Все мы взрослые люди и никому ничем не обязаны. Я умею молчать. А в общем, решай сам, как того хочешь. Меня, ты во всяком случае, не обидишь. И если снова сильно захочется, позвони… Между прочим, я тебе тоже понравилась. Я это почувствовала.
Что тут было возразить! Как объяснить, да и нужно ли, что понравилась - совсем не то слово. Турецкий понял смысл "всемирного потопа": это когда остается лишь одно-единственное последнее желание, после которого только небытие и полная тьма.
Он взглянул на часы: половина шестого утра, а за окном, затянутым блестящей кисеей шторы, только еще наметился рассвет. Следовало в любом случае заехать домой и сменить рубашку. Но… как избежать встречи со Славой? Хотя бы сейчас… Чего-нибудь соврать - не вопрос. "Да что я, в самом деле, как мальчишка какой?! - возмутился вдруг Турецкий. - Кому, действительно, какое дело до моих приключений!"
- О! - ухмыльнулась Татьяна. - Вот таким ты мне больше нравишься. А то хмуришься по всякому пустяку.
"Если Танька еще и мысли читает?.."
Турецкий начал по привычке быстро одеваться. Этот процесс всегда занимал у него в отличие от Грязнова максимум две минуты. Татьяна с усмешкой наблюдала за ним.
- Образцовый любовник, - сказала наконец. - Ну, ты поехал? Тогда помни, о чем я сказала. Я - единственная хозяйка того, чем владею. И кому и как я это отдаю, мое дело.
Она проводила его до входной двери, где снова обволокла руками, всем телом, и Саша почувствовал, что если немедленно не уйдет, то уже точно не уйдет долго. Татьяна не хотела ему зла и - отпустила. Тем более что уже начался рабочий день - среда. Не суббота или воскресенье, когда можно без конца позволять себе любые утренние шалости.
СРЕДА, 11 октября
1
Если в момент прихода Александру Борисовичу удалось миновать зоркое око хозяина своего временного пристанища, то уже полчаса спустя он понял, что профессиональный сыщик не оставил ему ни единого шанса. Они, словно невзначай, столкнулись у двери в ванную. Причем Сашина форма состояла из одних плавок, Славка же был даже при галстуке. Из чего пришлось сделать немедленный вывод, что допроса не избежать - это во-первых, а во-вторых - с враньем дела обстоят довольно-таки туго. Значит, надо применить максимум усилий.
- Странный какой запах от тебя, - вдруг поморщился Грязнов.
- Младшенький Романов сдуру продемонстрировал мне свои французские дезодоранты, - небрежно ответил Турецкий.
- А-а, ну конечно, - кивнул Слава.
Вопреки первому впечатлению настроен он был миролюбиво. К сожалению, это Турецкого не насторожило. Бреясь и поглядывая в зеркальную дверь ванной, он видел передвигавшегося по кухне Грязнова, тот заваривал традиционный утренний кофе, хлопал дверцей холодильника, курил, словом, занимался обыденными делами и при этом, как бы между прочим, слушал Сашин сбивчивый и, вероятно, не совсем логичный рассказ о посещении младшенького и беседе с оным. Большую часть описания занимала, естественно, необыкновенная кухня со всеми ее удобствами и причиндалами. В принципе, почему-то казалось Турецкому, Славка мог бы позволить и себе такую же - разве что помещение тут маловато, но это же поправимо, можно найти, так сказать, малогабаритный вариант совершенства. Кинув в очередной раз взгляд в зеркало, Саша увидел, что и Грязнов внимательно рассматривает его, но - с сожалением. Именно это было написано в его глазах. Саша создал на лице вопросительное выражение - Грязнов огорченно покачал головой:
- Зря стараешься… Ты ведь и сам догадываешься, что ради такого пустяка не стоило тратить время, которого у тебя и так в обрез. Поэтому кончай свой безответственный треп, имеющий целью запудрить мне мозги, умывайся, иди пить кофе и говори, в чем причина конфликта. И можешь не врать, у тебя на роже написано, что с младшеньким ты ни о чем не договорился. Скорее наоборот.
Кажется, Славка был прав, потому что, оценивая вчерашний вояж к Олегу, в общем-то бесперспективную для себя беседу, Саша не мог не сделать вывод, что по-крупному ждать помощи от Шуриного сынка не придется. Как только что заметил Грязнов, "скорее наоборот". Вчера - да под рюмку, да с забытым шашлычком - если что-то и казалось ему неприемлемым из Олеговых тезисов, то сегодня при свете хоть и тусклого, но уже дня все, о чем он рассуждал, пусть даже и со знанием дела, было неприятно. Почти все. За малым исключением. Которое сейчас наверняка нежится в огромной Олеговой ванне. Такое сильное и совершенно бархатное тело…
Рассказав Славке о пользе мафии и о некоторых заманчивых в этой связи предложениях, Саша сделал единственно приемлемый для себя вывод: ни в какие помощники и советники он, естественно, не пойдет, поскольку имеет свой совершенно отличный от молодого босса взгляд на природу вещей. Значит, от такого альянса будет не польза, а вред в самом чистом его виде. Что же касается выходов младшенького на госбезопасность, то это, как он сам сказал, когда еще будет. И будет ли вообще - неизвестно. Совершенно непонятным было иное: настойчивые и постоянные, становящиеся уже навязчивыми, советы прекратить дело об убийстве Алмазова. Ведь официально-то оно уже прекращено! Что же так тревожит президентскую команду? Рассматривать фигуру Олега как нечто самостоятельное и чрезвычайно опасное для общества Саше бы и в голову не пришло. Что он, совсем уже перестал разбираться в людях?! Или в этом деле сильно заинтересованы наверху?
- Скорее, не заинтересованы, - резонно поправил Грязнов. - А вот сведения о твоем генеральном я бы обязательно довел до Меркулова. Он ближе к верхним людям и может иметь информацию, но пока не располагать их окончательным решением. Зачем ему самому лишний раз шишки наколачивать?.. Так, ну и наконец?..
- Чего, наконец? - небрежно удивился я, хотя прекрасно понял, о чем хотел спросить Славка, но проявил некоторую тактичность.
- Да хватит тебе дурака валять!.. Будто не знаешь, что она уже две ночи дома не ночует. Я имею в виду - в конторе. А днем сидит и мух ноздрей давит. И зевает так, что на Красной площади слышно…
- Ну у тебя информация! - искренне восхитился Саша. Настолько искренне, что Грязнов не смог устоять перед такой лестью и самодовольно ухмыльнулся.
И тогда Турецкий решил, что они оба давно не дети и не идиоты, и вешаться никто не собирается. И он рассказал словами Олега о трех желаниях Татьяны, а затем, утопив недокуренную сигарету в чашке с недопитым кофе, чего никогда раньше не делал из принципиальных соображений, тут же пошел и выплеснул эти остатки в унитаз. И тем самым как бы поставил точку.
- А что касается Кирилла, - неожиданно заметил Грязнов, когда Саша спустил воду и, вернувшись, присел к столу, - то я бы все-таки посоветовал Шурочке послать своего младшенького как можно дальше и самой сходить к академику. Хотя, возможно, это во мне сейчас еще злость не остыла… Да, Саня, большую глупость я сморозил. Ладно, пусть живет, как сама хочет… А мы тут посовещались и приняли, значит, такое решение: ты можешь взять к себе Дениса. Я ему обещал нечто вроде отпуска, он заслужил и теперь может располагать своим временем по собственному желанию. Решил он так, - глядя в сторону, добавил Грязнов, - что ему неплохо бы поработать с тобой, приглядеться, как это у специалистов делается, ну… уму, так сказать, разуму… на новом этапе набраться. Я думаю, он хорошее решение принял, если… ты, конечно, не будешь возражать.
"Ах, Славка! Святая душа… Есть, говорят, один-единственный день в году, когда в церквах приносят молитвы Богу во спасение грешных душ самоубийц, вынужденных терпеть вечные муки. И день этот выпадает на Троицу. Это когда русалки - утопленные души - особенно охотно печальные свои хороводы водят и хохочут при этом. В туманных лесах. Но самоубийце расстаться с телесной жизнью проще простого: однажды - в азарте - голову в петлю, табуретку - долой из-под ног, да еще успеть эрекцию в последний миг испытать. А что же, скажем, нам со Славкой о себе подумать? О коллегах своих? Тела нам, правда, другие дырявят, а вот души свои мы убиваем собственноручно. Тот же убийца, бандит, насильник, для него чужая жизнь - плевок, ничто. Он - на меня, я - на него. Я - быстрей, потому что внимательней. Профессионал я. Но ведь всякий раз применяя насилие, мы скоро перестаем утруждать свои души сомнениями и тем самым медленно, но верно убиваем их. И кто-то постоянно требует от меня, к примеру, милосердия.
"К кому? К убийце? К закоренелому бандиту? И, значит, я не имею права отнять у него бандитскую жизнь? А он - он может. Что сказать? Я так думаю, что если Господь всучил нам наши "самоубийственные" профессии, пусть сам же и указывает своим прислужникам отмаливать наши грехи. И не однажды в год, а постоянно, ежечасно… Или не стоит себя жалеть и торговлю с Ним устраивать? Ладно, пусть все остается как есть, но вот Вячеславу Ивановичу - наше глубокое спасибо. Я думаю, все равно ему зачтется когда-нибудь…"
Ничего этого Саша, разумеется, Грязнову не сказал, да тот и не ждал слов благодарности, рассыпанных по кухонной клеенке. Турецкий просто кивнул и хлопнул ладонью по его руке: какие слова еще требовались?..