Мона подошла к письменному столу. С правой стороны все еще стояла чашка с остатками кофе, как будто Вильхельм только что отставил ее в сторону. Стул был отодвинут. На полу валялись растянутые шерстяные носки, самые первые, которые Мона ему когда-то подарила. Словно Вильхельм сбросил кожу, как змея, и единственное, что от него здесь осталось, - это пара серых шерстяных носков, брошенных и больше не нужных ему в его новом обличье. Мона с дрожью прикоснулась к промокшей повязке на ноге. Потом выпрямилась и, собравшись с духом, стала проверять ящики стола. Там лежали коробки с патронами. Четыре коробки, по двадцать штук в каждой. Ему выдали восемьдесят патронов, она это слышала, когда он говорил с Андерсом по телефону. Мона взялась за следующий ящик стола. Он был пуст, но там лежал маленький ключик. Похожий на ключ от банковской ячейки или от большого портфеля. Она сунула его в карман халата и продолжила поиски оружия. Когда в кухне зазвонил телефон, она чуть не уронила патроны на пол. Потом обеими руками оперлась о край стола, переводя дыхание. На третьем сигнале она схватила трубку.
- Они нашли Вильхельма и сейчас точно едут к тебе. Я слышал по радио. Твое дело - молчать. Не говорить им ни единого слова. Они наверняка обыщут весь дом.
- Я как раз искала приклад к винтовке.
В трубке на минуту стало тихо.
- Твою мать! Оружие - вон из дома! Поторапливайся, черт тебя дери.
- Но где оно? Я уже все осмотрела. - Мона чуть не плакала.
Он, видимо, это услышал и стал говорить вежливее:
- Погляди за картиной с королем Оскаром, там сзади есть потайной шкафчик. Вильхельм сам говорил, когда был сильно под мухой.
Мона босиком перебежала пригорок позади коровника, пряча винтовку под халатом. От дождя земля под ногами превратилась в слякоть. Белья под халатом на ней не было, но возвращаться уже поздно. Полиция может появиться с минуты на минуту. Мона обежала угол, споткнулась и угодила коленом в глиняную жижу. С трудом поднявшись, она побежала мимо курятника на кухонное крыльцо.
Хенрик открыл дверь.
- Можешь взять это? - Она протянула ему винтовку. - Это Вильхельма.
Хенрик уставился на нее, затем опустил взгляд на ее ноги.
- Пожалуйста, Хенрик… Полиция…
Он кивнул и взял оружие:
- Можешь на меня положиться. Я же сказал.
Глава 29
Они стояли на крыльце и глядели на нее. Мона убавила шаг, несмотря на дождь. Она не решалась даже подумать, как станет объяснять, почему на ней окровавленный, измазанный глиной халат. Только придерживала от ветра полы халата, глубоко засунув обе руки в карманы. Правая рука нащупала холодный металл. Ключ из ящика Вильхельма. Мона крепко сжала его. Загрохотал гром. В небе сверкнула молния. Сад погрузился в серо-лиловый мрак, апокалиптическую темноту. Настал Страшный суд.
Под навесом веранды стояли мужчина и женщина. Они приехали на белом "форде". Полиция? Вне всякого сомнения. Идти одной навстречу сплоченной, давно знакомой между собой группе людей и всегда-то было непросто, а в нынешнем состоянии полной беззащитности - это выше человеческих сил. Тело с трудом двигалось, мысли разбегались, голова кружилась. Звук, этот пронзительный сверлящий звук, словно навсегда поселившийся в ухе, делался все мощнее и выше. Дождь все шел. Мужчина-полицейский обратился к ней сквозь шум ливня. Но Мона не ответила, не смогла произнести ни слова.
Женщина с длинными светлыми волосами шагнула из темноты и пошла ей навстречу под дождем. Она шла уверенно и спокойно, покуда свет и тени метались по ее волосам и одежде. Моне все еще не удавалось рассмотреть ее лицо. Надо было надеть очки. Мысль, что ее видят, а она - нет, казалась нестерпимой. То, что другой человек может разглядывать твое беззащитное лицо, а ты не имеешь возможности видеть его реакцию, было так ужасно, что Мона бросилась бежать. Она кинулась в панике через гравийную дорожку и дальше по глине в коровник и забилась в стойло. Удары сердца отдавались во всем теле, от подскочившего давления шумело в ушах. Сквозь стук дождя по оконному стеклу послышался другой звук: легкие каблучки процокали по бетонному полу. Между столбами мелькнули белые брюки.
- Мона, вы здесь?
В голосе, низком и мягком, чувствовалась нотка тревоги. Мона зажмурилась и ощутила, что женщина коснулась ладонью ее локтя. Тихое тепло растекалось оттуда по коже. Рука женщины обняла ее за плечи. Сколько они так просидели, пока Мона не расплакалась, неизвестно. Первое, что она увидела, открыв глаза, было то, что женщина испачкала свои белые брюки. У самой Моны халат был весь в грязи, и это примирило ее с женщиной.
- Вы знаете, почему мы пришли? - спросила та.
Мона кивнула:
- Вильхельм умер. И вы нашли тело.
- Да, нашли. Но вы же совсем промокли. Вам не холодно?
- Холодно. - Мона поспешно прикрыла повязку на ноге полой халата. Она не была уверена, заметила это женщина-полицейский или нет.
Наконец-то можно плакать в открытую, не скрываясь. Теперь для этого имелся подобающий повод. Закутанная в одеяло и пледы, с чашкой дымящегося кофе в руке, Мона ощущала, как возвращается жизнь и способность мыслить. Ее пьянило это немного стыдное наслаждение от всеобщего уважительного сочувствия и заботы. Хотелось, чтобы это блаженство не кончалось никогда. Женщина-полицейский сказала, что ее зовут Мария. Руки у нее были такие мягкие, доброжелательность, казалось, пронизывала каждое слово и жест. Если бы она знала, если бы понимала вину Моны! Но она видела лишь горюющую почтенную вдову. Мона даже позавидовала главному персонажу собственной игры. Ах, быть бы той, за кого ее принимает Мария, той, что выше всяких сомнений! Только честь, только чистота! Вдохновившись, она повторяла рассуждения Улофа о жизни и смерти. А уж полицейские как удивились! У них аж слезы выступили! Мона с упоением дирижировала их чувствами, принимая в ответ понимание и уважение, точно немые аплодисменты.
- Помочь вам известить кого-нибудь из тех, кто смог бы побыть с вами?
- Да. Моих сыновей. И сестра Вильхельма, София, тоже должна узнать о кончине брата. Она живет в рыбацком домике. - Глаза Моны опять наполнились слезами. - У меня нет сил со всеми ними говорить.
Словно зритель, домысливающий другую, неслышную половину диалога, Мона слышала, как Мария говорит по телефону. Сперва с Кристоффером - это стало понятно по тому, как она сперва смутилась, а потом он, видимо, оставил шуточки, судя по последовавшему затем обмену короткими репликами. Разговор с Улофом был более конструктивным. Он сказал, что приедет немедленно.
- У сестры Вильхельма есть мобильный телефон?
Моне не нужно было долго думать. Когда они сидели в кухне и разговаривали, то София четыре раза ответила по своему мобильнику, ведя каждый раз доверительный разговор. Она хотела узнать последние местные сплетни прежде, чем заселится в рыбацкий домик. Четыре раза София продемонстрировала Моне, что разговор с ней менее важен, чем с менеджером телефонных продаж, с коллегами в отпуске и с теми, кто ошибся номером. Ничего нового, очередное унижение - мол, ты-то подождешь, куда денешься.
- У нее есть телефон, но я не знаю номера.
- Я останусь с вами, пока не приедет ваш сын. Хартман съездит и оповестит сестру Вильхельма.
Такое разделение обязанностей Мону вполне устраивало.
Томас Хартман захлопнул дверь машины и глубоко вздохнул. Воздух кухни Моны Якобсон комом стоял в горле. Наконец-то можно уйти оттуда и сесть в машину. Что его ждет при встрече с сестрой Вильхельма, он не знал, но вряд ли будет хуже, чем при встрече со вдовой. В какой-то момент ему даже показалось, что Мона Якобсон полностью утратила связь с действительностью. Он слушал ее немного отстраненно и не особо вникая, сам он никогда не решался заглядывать в такие философские бездны, как тема жизни и смерти. Однако эти ее рассуждения почему-то нагнали на него куда большую тоску, чем если бы она просто плакала.
Серые волны бились о мостки. Глухие раскаты грома уходили все дальше за море. Искривленные ветром низкорослые сосны гнули спины, корчась, точно в муках. Первое, что Хартман заметил, когда зашел в увешанный сетями дворик, был болтающийся на кольях пестрый тряпичный половик, отяжелевший от воды. Подняв воротник плаща, Хартман зашагал к домику. Мягкий свет лился из-за тонкой голубой занавески. На занавеске, точно в театре теней, четко виднелись два силуэта, доверительно склонившиеся друг к другу. Несмотря на ветер, волны и стук дождя по крыше, можно было расслышать голоса. Хартману не следовало подслушивать, но он был еще не готов постучаться в дверь. Слова были ласковые и чувственные. Поневоле он заслушался, притом что видел себя со стороны и стыдился. Одно радовало - что София не одна и, когда непроизносимое будет произнесено, будет кому ее обнять и утешить. Сотрясти внутренний мир человека вестью о гибели родственника, а потом бросить одного - вот что в нашем деле самое тяжкое, думал Хартман. Того, что рухнуло, не восстановишь, и остаться рядом на всю жизнь в качестве компенсации утраты - невозможно. Единственная возможность уйти достойно - это когда тебя заменит кто-то из близких.
Он поднял руку и постучал.
- Инспектор уголовной полиции Хартман… - Он шагнул в распахнувшуюся дверь, но договорить ему не дали.
- Хорошо, что вы пришли так быстро. В Стокгольме, знаете, все иначе, там у полиции нет времени, чтобы прийти по обычному делу. У них на это просто нет ресурсов. Но я рада, что вы пришли.
Хартман недоуменно уставился на женщину. Темные короткие волосы ежиком, очки в черной оправе. Ничто в ее внешности не говорило о слабоумии. Напротив, она выражалась четко и формулировала мысли на редкость логично. У печки стояла ее почти точная копия, ну, чуть покруглее, и что-то мешала в медной кастрюльке. Столик у окна был накрыт - две тарелки, рюмки, букет полевых цветов и свечи. Хартман почувствовал себя захватчиком, вторгшимся на чужую территорию.
- Кто из вас двоих София?
Женщина у двери протянула ему руку и кивнула.
- Я только не понимаю, кто это сделал? Что это им дало? Выглядит как совершенно бессмысленная затея. - В ее голосе слышалось легкое раздражение. Но никакого отчаяния! Хартман даже растерялся.
- Вы знаете, почему я пришел? - спросил он.
София отступила на шаг назад, разглядывая его.
- На самом деле это ведь я заявила в полицию.
- Боюсь, я не совсем вас понимаю…
- Я заявила о взломе, или как это называется. Когда мы приехали, дверь была не заперта и кто-то бросил наш половик с мостков в море. В нем были завернуты камни! Представляете, как я удивилась, когда прыгнула в воду и увидела наш тканый половичок на дне! Может, по-вашему, это и не тот случай, когда вызывают полицию, но для меня этот коврик имеет огромную ценность! Да и для Вильхельма тоже. Половичок соткан из подвенечного платья моей прабабушки, и с ним у меня связаны многие другие воспоминания! А еще отсюда забрали кочергу. Я не могу ее найти.
Хартман тер виски, думая, с чего ему начать, но не успел ничего сказать, потому что София продолжила:
- Я не понимаю, что они с этого получили, вандалы! На половике большое пятно. Я попыталась отмыть его жидким мылом, но как раз начался дождь. Похоже на кровь. У соседа есть кот. Возможно, он поймал какую-нибудь зверушку и съел. Один раз он притащил сороку без головы, а однажды - крысу. Это вам не мышка! Целую здоровенную крысу. - София показала руками, какую именно. - Наверно, случилось что-то такое. Но зачем бросать половик в море? Я расспросила соседей, но они ничего не знают. Никто ничего не видел. Никто и ничего не слышал, как обычно. Моя подруга считает, что этот вандализм связан с конфликтом из-за прибрежного участка. Вильхельм не сошелся во взглядах с большинством соседей. Однажды в знак протеста он снес половину общих вешал для сетей. Такое народ долго не забывает. Не надо думать, что он склонен к насилию, но если на него давить сверх меры, то он может выйти из себя. Но, нужно сказать, он проявлял ангельское терпение со своими мальчишками. Не так-то легко заполучить корову с теленком, а потом еще и двойняшек в придачу. Никто не знает, его ли это сыновья? Каждое воскресенье летом, когда они были маленькие, он брал их с собой на рыбалку, а затем они шли сюда и завтракали. Это была такая гармония! Такая тишина! Удивительно, что дети в таком возрасте могут сидеть спокойно. Вильхельм хвалил их, особенно Кристоффера, говорил, скоро он будет большой мужик. Наверно, нарочно, ведь Улоф был всегда гораздо выше. Я не могла не смеяться над Кристоффером, когда ребята дрались. Улоф был куда сильнее и обычно брал верх. Но Кристоффер никогда не сдавался. "Сдавайся!" - говорил он Улофу, который сидел на нем! Смех, да и только!
- Я сюда пришел не по поводу вашего заявления, - сказал Хартман, когда София сделала паузу, чтобы попробовать соус, который подруга протянула ей в чайной ложке. - То, что я должен сообщить, к сожалению, гораздо серьезнее. Вы, наверно, слышали, что Вильхельм на материк так и не приехал?
- Нет, этого Мона нам не говорила. Он, наверно, приедет домой сегодня вечером.
- Его нет в живых. По всей видимости, его убили. Мы нашли его тело несколько часов назад в каменном кургане в Валлеквиуре.
Когда полиция оцепила рыбацкий домик, а один из техников-криминалистов забрал половик и стал разглядывать его в увеличительное стекло, Хартман снова сел в машину. Всхлипывания обеих женщин на заднем сиденье перекрывал монотонный крик попугая. Хартман подумал, что болезненный шум в ушах ощущается примерно так же.
Глава 30
Трюгвесон сидел в своем кабинете и невидящими глазами смотрел на улицу, где проливной дождь лупил по асфальту. Он вбил Вильхельма Якобсона в базу данных правонарушителей, хотя и так знал, что там найдет. Якобсон был осужден за избиение ребенка и получил тюремный срок, который впоследствии заменили условным. Несколько сухих слов, а ведь за ними настоящий ад! Описание увечий, нанесенных ребенку, сопровождалось цветными снимками. Круглые испуганные глаза Арне смотрели прямо в камеру, прямо в глаза зрителю.
Полчаса спустя Трюгвесон собрал коллег на планерку. И чуть не умер от головной боли, дожидаясь, пока шум уляжется и на него обратят наконец внимание.
- Ну как все прошло в Эксте? Есть ли Моне Якобсон где жить, пока мы работаем в их доме и рыбацком домике? Я слышал, что она не хочет на это время оставаться дома. - Трюгвесон, скривившись, выпил стакан воды с растворенной таблеткой обезболивающего.
- Мона может пожить в дежурке при больнице, где она работает. Не оптимальный выход, но лучшего пока нет. На больничный она уходить не хочет, а машину мы забрали на исследование. Другой вариант - она могла бы остаться у сына в Мартебу. Ансельма временно устроили в этой же больнице.
Мария поискала ручку в своем рюкзаке, достала блокнот и открыла на исписанной странице:
- Мы получили результаты судебной экспертизы, проведенной в рыбацком домике. Кровь, найденная на половике и деревянном полу, совпадает с кровью Вильхельма Якобсона по резусу и группе - вторая группа, резус положительный. Подгруппы крови еще не проанализированы. Материал отправлен для анализа ДНК. Вероятнее всего, Вильхельм Якобсон был убит в своем рыбацком домике. Количество крови говорит о том, что в домике он был еще жив, то есть сердце все еще качало кровь. В багажнике машины крови гораздо меньше. Таким образом, его перевезли на машине к каменному кургану в Валлеквиуре. В пять сорок пять он, по словам жены, уходит из дома, в шесть двадцать пять его машину видит свидетель, причем за рулем не Вильхельм, в шесть сорок пять паром отходит от причала. Оружие убийства пока не найдено.
- У нас есть предварительный протокол вскрытия, - сказал Трюгвесон и быстро пробежал глазами листок, в то время как другие следили за его беззвучно двигающимися губами. - Удар тупым орудием в левую часть черепа. Вмятина шириной шесть миллиметров, четко очерчена на фоне тканей, сбоку край немного смазанный… Что бы это могло быть? Гаечный ключ или что-то подобное? Ваши предположения?
- Что есть в рыбацком домике: камин, второй спальный этаж, печь, сети? - Эк сделал эскиз в блокноте. - Предметы домашнего обихода и орудия рыбной ловли?
- Кочерга? - предположил Арвидсон. - Там была печь.
- Кочерги как раз не оказалось на месте, - подтвердил Хартман. - Во всяком случае, по словам сестры. Что он вообще делал у себя в рыбацком домике, притом что уже сильно опаздывал на паром?
- Никто из соседей, которых мы опросили, в то утро ничего не слышал и не видел. Обычно Вильхельм ставил машину между киоском и пляжем, редко когда на стоянке. Это все, что пока известно, - отметил Трюгвесон.
- Он должен был бы взять свою винтовку на соревнования, - сказал Хартман.
- Жена уверена, что он взял оружие с собой, - вставила Мария. - В доме его нет.
- Оружия не было и в "опеле" при прибытии в Нюнэсхамн, - добавил Хартман.
- Она все еще не может вспомнить, во что муж был одет? - Трюгвесон потрогал щетину на подбородке и оттянул ворот водолазки.
- А ты-то хоть знаешь, во что сегодня одета твоя жена? - поинтересовалась Мария.
- Это совсем другое дело! - свирепо фыркнул Трюгвесон.
- Разве? - Мария вопросительно посмотрела на Трюгвесона. Она не ожидала такой реакции. Неужели она наступила на больную мозоль?
Трюгвесон уставился в окно. Единственное, что он мог представить на Лиллемур, - это серебряный браслет, который он подарил ей накануне вечером. При этом вид у нее был такой странный, как будто она не знала, смеяться ей или плакать. Когда они ужинали поздно вечером, браслет был на ней. А что из одежды - он не имел ни малейшего представления. Юбка или брюки? Она стала невидимой, он помнил только серебряный браслет на руке. Вдруг он заметил, что все на него смотрят, и смущенно кашлянул.
- Какой может быть мотив убийства? Деньги, борьба за власть, вымогательство, ревность, кому-то понадобилось оружие - или просто непреднамеренное насилие? Что скажете?
- Если это насилие без причины, просто желание указать на скуку и бессмысленность жизни, если это псих-одиночка, то мы его никогда не найдем, - устало вздохнул Хартман.
- Я проверил дела семьи в налоговом управлении и поглядел их банковские счета, - сообщил Арвидсон. - Похоже, семья жила на грани прожиточного минимума. Все их доходы тратятся на содержание усадьбы и хозяйства. Их "опель" такой старый, что вряд ли стоит одной мойки. Непонятно, как машина прошла техосмотр.
- Знаю, - отозвался Эк. - Я разговаривал с автомехаником в Нюнэсхамне. По его словам, талон техосмотра был домашнего производства - умелые руки, ха-ха. А что есть на этого Вильхельма в нашей базе данных?